Крыса солнце жрёт. Книга 1

Андрей Довгань, 2021

В мире, который по преданиям создан Всемогущим, вновь наступает мрачный период. Могучее королевство Тюльпанов пало под натиском Великой Унии Правии и Виртленда. Это большая победа на международной арене. Но ни огромная Велийсская империя, ни блистательный Эмират Хашимов не хотят терять свое влияние. Противоборство сверхдержав обостряется. Каждое событие может привести к страшной развязке. Слабые обречены стать лишь разменными монетами в коварных происках сильных. Выжившие, почуяв запах крови и страха, делаются еще беспощаднее. Жизнь в который раз теряет свою ценность, но как заведено у всех людей, в каких бы уголках Вселенной они не обитали, все преступления ловко оправдываются. Небольшое баронство у границ Великой Унии становится первой жертвой королевских амбиций сильного монарха Готфрида Висболда. Но барон Вук, несмотря на подлый заговор и попытку отравления, сдаваться не собирается. Более того, он готов посоперничать в жестокости с любым, кто придет к нему с огнем и мечом. В круговорот событий втягивается все больше и больше совершенно различных как по статусу, так и по характеру людей. Кому-то предначертано изменить ход истории, быть воспетым в героических песнях и стать символом своего народа. Кого-то ждут проклятия, забвение и тьма. Но всех, кто пытается обыграть судьбу, не минует одно. Боль и страдания, на которые обрекает их трудный путь борьбы за выживание и власть. В конце же всегда ждет Ангел Смерти. Найдет ли кто-то из участников игры способ остаться человеком там, где правят бал звери, и не быть зверем там, где еще помнят хоть что-то доброе о людях? И какова будет цена за это?

Глава III. О мрачных мыслях графа Эреншира и его методах воспитания

Генерал Альберт фон Кёниг встал, чтобы размять затекшие мышцы. Всю ночь он работал за письменным столом, хотя призвание его было вести солдат в сражение и быть на передовой, разя противников своим полуторным мечом. Тем не менее, он был графом Эреншира, занимавшего почти половину герцогства Виртленд, и посему человеком достаточно влиятельным и значимым на землях Великой Унии. Отсюда вытекала неизбежность часто сталкиваться с бюрократической волокитой, а также рутинными и скучными необходимостями, сопровождающими любое управление большим количеством подчиненных.

Оруженосец Роджера Гудмана, наместника Севера, рыцарь без страха и упрека, граф фон Кёниг никогда в схватках не сопутствовал своему сеньору. Для взрослых и умудренных опытом графов, баронов и прочих высокопоставленных людей должность оруженосца была весьма выгодным приобретением, открывающим путь к могуществу и новым возможностям на поприще власти, но никак не обременяющим какими-либо недостойными обязанностями. Обслуживали их сюзеренов, конечно, те, кто находился в иерархии военной знати несоизмеримо ниже: желторотые юноши, только что посвященные в рыцари, порой простые наемники, а то и обыкновенные, но расторопные рабы из числа тех, что понимали толк в солдатском ремесле. Впрочем, справедливости ради, заметим, что не все поступали так. Находились и такие воинственные мужи, которые сами не гнушались прислуживать своему сюзерену, несмотря на достаточно знатное положение. Они даже гордились этим. И подобного рода людей, к слову, тоже было немало. Такая ситуация являла собой отличный повод для взаимных упреков. Одни считали позорным для своего благородного сословия, с учетом высокого титула и звания, гнуть спину перед кем-либо, кроме, может быть, короля, а самое главное: прикрываться этим, чтобы как можно позже выйти с мечом на поле боя (ведь известно, что как правило, элита редко оказывается в эпицентре схватки, если можно отправить на убой тех, кто, к счастью, не так уважаем и богат); другие, наоборот, злились от того, что некоторые не выполняют тех простейших обязанностей, которые на них были возложены, а коли они не могут справиться с малым, так чего их вообще держать на таких должностях?!

Альберт относился к первой категории. Он поручал сыну перед боем подавать оружие Роджеру, после чего наследник делегировал выполнение прочих обязанностей своего отца-оруженосца другим благородным людям менее влиятельных домов, покровителями которых являлись Кёниги. Большую же часть времени молодой Винсенс, сам занимавший должность кутильера отца, должен был быть при графе и биться с ним бок о бок. Только в кровавой сече из сына мог получиться воин: сильный, благородный, достойный славы древнего рода.

Сегодня был важный день. Войско Великой Унии со всей своей добычей должно было переступить границу баронства Вуков, последние земли, ограждающие уставших воинов от родного дома. Еще месяц назад герцог Правский, посредством быстрой голубиной почты, договорился с бароном о праве прохода по его территории. Это был самый короткий и самый быстрый путь домой. Ступать дорогами, пролегавшими через владения союзников и зависимых государств, было куда удобнее, но несоизмеримо дольше по времени. Ранее Ференц Сепрентос докладывал королю Готфриду, что для развития мобильности его вооруженных сил, такое положение дел является очень существенной угрозой. И король внял словам герцога, но осуществить кардинальные изменения не успели. Война с королевством Тюльпанов внесла нерадужные коррективы.

Однако, как было сказано выше, герцог Правский нашел выход. К барону Вуку отправили очень шустрых гонцов с весьма внушительной премией, и Аластор Вук-старший пропустил все войско короля Готфрида, в том числе и всех его пленных. Первым для разведки и подготовки всего необходимого, о чем упоминалось в начале нашей истории, был отправлен граф Казимир Астур, с небольшой частью его армии и определенным количеством рабов.

Майор отсылал голубями сообщения о своих достижениях в Верховный штаб, правил маршрут, рассказывал об особенностях местности и предупреждал о возможных опасностях. Последним письмом Казимир сообщил о том, что барон неожиданно оказался в плачевном состоянии, но вроде еще жив, и призвал поторопиться с переходом войска через земли Вуков, пока в стране не появился новый правитель, который может захотеть премию и для себя.

Про Мейнхарда граф Астур дипломатично не упоминал, да и не считал все это сколько-нибудь важным. Армия вскоре должна была начать свой марш. Майор искренне верил, что к его совету незамедлительно прислушаются, и все произойдет именно так: быстро и споро. А когда Сухопутные боевые силы Великой Унии Правии и Виртленда переместятся на земли баронства, связываться с этим огромным монстром вряд ли кто-либо захочет. Тем более за все уплачено. Новые наследники барона (если вообще до этого дойдет) едва ли пожелают себе смерти.

Следующие письма с новыми инструкциями майор должен был отправить после получения информации о том, что королевское воинство вот-вот будет готово к переходу границы между баронством и Великой Унией. Таким образом, Казимир вплотную окунулся в подготовку теплой встречи для славных победителей в городах и селениях родной страны, кои располагались на пути возвращающихся, и на какое-то время полностью пропал из виду.

В покои Альберта фон Кёнига вошел Винсенс. Отвесив почтительный поклон, он молвил:

— Генерал! Майор Баккер и капитан Шварц просят позволения отчитаться. Они могут войти?

Граф фон Кёниг посмотрел на сына карими глазами. Он очень устал. Но было не до сна.

— Впустите.

Винсенс вышел, и через минуту в шатре появились: знаменосец Альберта барон Максимилиан Шварц и, оруженосец генерала, первый наследник графа Баккера, Флорис. Обладатель более высокой должности, отпрыск рода Баккеров, заговорил:

— Генерал! Все приказания выполнены. Армия Кёнигов в сборе и готова выступить. Матеуш Астур и Рэйф Гудман уже отчитались о готовности своих армий герцогу. Фоксы задерживаются. Мой отец сообщил сегодня утром, что через пару часов армия Холендшира будет также готова к маршу.

Капитан Шварц молча кивнул в знак согласия. Генерал вздохнул и подумал про себя: «На кой ляд нужны звания в этих армиях, если все равно в них невозможно разобраться? Каждый подчиняется королю, герцогу, своему сюзерену, своему дому и роду, превозносит свои титулы и должности, но никто не соблюдает никакой, к демонам, субординации. Герцогу докладывают, минуя генерала, лейтенанты порой посылают майоров, и каждый все оправдывает своей благородной кровью. Да чего уж там, сами Кёниги никак не привыкнут к этим званиям. Реформа бедного нашего Готфрида провалилась в пекло! Слишком сильны традиции крови. То ли дело в Велийсской империи. Я слышал, что там звания почитают трепетно. Никакому наглецу голубых кровей не простят нарушения приказа старшего по званию. Пуля в лоб, и — баста! Интересно, правда ли это, или просто, как и всегда слухи, что вот-де в других государствах порядок и дисциплина, только у нас все кверху задницей?» Вслух же он сказал:

— Благодарю, милостивые государи. В таком случае, я буду собираться для отчета маршалу Гудману. Затягивать дольше нельзя. Кстати, капитан Шварц…

— Да, генерал?

— Отправьтесь-ка к Фоксам и скажите им, что я, как генерал Сухопутных боевых сил его величества, приказываю им чесаться побыстрее. Если граф Джейкоб не в состоянии справиться со своими людьми вовремя, то я могу сам взять бразды правления его армией. Тем более мое звание мне позволяет это сделать. Уж я так дерну чертовых «лисиц» за хвост, что они вмиг вспомнят свою природу и станут, наконец, выполнять приказы маршала и мои приказы вовремя. Все ясно?

— Как прикажете, ваше сиятельство! — барон Шварц наклонил голову.

Когда подчиненные вышли, граф Кёниг схватил кувшин с водой и плеснул немного себе на лицо. Протер глаза. Веки были тяжелы и опускались, словно воздух давил на них, превратившись в свинец. Но Альберт был очень сильным человеком. Он осмотрел себя, принюхался.

— Нет, от меня несет словно от вепря, изображенного на моем гербе! Винсенс! — окликнул граф.

Сын снова вбежал.

— Возьми пару слуг и подайте мне ведро с водой и порошка. Мне нужно отдраить себя и сменить платье. В таком виде можно пойти только в портовый трактир, но не к Роджеру.

Через час генерал Альберт фон Кёниг, в чистой одежде и с мечом на поясе, в окружении приближенных, торжественно вступил в огромный шатер герцога Виртленда, маршала короля, Роджера Гудмана.

Все были в сборе. Вон справа сын Казимира, Матеуш, разговаривает с отцом оруженосца генерала, Хедвичем Баккером. Вокруг столпились их подчиненные. Левую часть шатра занял сын Роджера Рэйф и его свита. А также свита графа Джейкоба Фокса. Сам Джейкоб склонился к маршалу и что-то нашептывал ему на ухо, пока герцог потягивал пиво. Лицо Гудмана было недовольным. «Уже все выполнил и прибежал жаловаться, хитрый лис! — подумал про себя Альберт. — А, и черт с ним! Тем лучше».

Генерал встал в центре, поклонился и произнес:

— Маршал, все армии нашего достославного герцогства находятся в полной готовности. Мы можем выступать, как только ваша светлость отдаст соответствующий приказ.

Роджер Гудман, человек полный, с торчащими в разные стороны усами и бородой, посмотрел своими добрыми глазами на генерала Кёнига. Как ни старался он изображать суровость, взгляд его всегда излучал теплоту и веселость.

— Генерал, вот тут граф Фокс жалуется, будто ваш знаменосец незаслуженно оскорбил его. Передал ваш, полный гнева, приказ поторапливаться с организацией нашего дальнейшего похода уже тогда, когда все было как раз готово. Ваши люди плохо осведомлены?

Не моргнув глазом, Альберт ответил:

— Если кто-то и осведомлен плохо, так скорее сам граф Фокс. Приказ был ясен и четок. Как только все будет готово, сообщить мне. Раз люди графа Фокса не успели сделать этого до того, как к ним явился капитан Шварц, чтобы выразить мое недовольство, то это значит только одно, ваша светлость. Что граф Фокс просто не успел выполнить свой долг. Кстати, — генерал Кёниг холодно посмотрел по сторонам, — многие почему-то решили прыгнуть выше головы и побежали сразу с докладами именно к вам, маршал, хотя если мне не изменяет память, как раз для укрепления порядка в армии светлейшим королем Готфридом был принят Закон о военных званиях в Великой Унии. Я ошибаюсь?

Многие поежились. Графа Кёнига боялись. Мало кто смел бы бросить ему открытый вызов. Этот человек, очень щепетильный в вопросах чести, всегда мог постоять за себя сам с мечом в руке, и далеко не каждый мог оказать ему достойное сопротивление.

Джейкоба Фокса уже не было рядом с герцогом. Хитрый, но пугливый граф, постарался затеряться среди людей, наполнявших шатер, бормоча под нос какие-то извинения.

— Впрочем, ваша светлость, — продолжил Альберт, — все это я списываю лишь на то, что нововведения, даже самые лучшие, не сразу приживаются в государствах. Порой это длится даже несколько поколений.

Герцог Виртленда громогласно расхохотался.

— Ладно, Альберт, хорош! От твоей кислой мины меня тошнит! Я специально порой вступаюсь за этих так называемых вояк, чтобы ты сам поставил их на место.

Лицо Кёнига даже не дрогнуло. Они с Роджером были друзьями детства, оба уже уверенно подходили к своему пятидесятилетию, но Альберт не считал, что стоит показывать это при всех. Особенно в такое время. Особенно при таких обстоятельствах. Но возразить граф не мог. Он свято соблюдал все, что предписывало ему его доброе имя. Следовательно, он должен был служить королю и исполнять его законы. В данном случае, когда говорит столь высокопоставленное лицо, ему надлежало молчать.

Насмеявшись вдоволь, герцог Гудман, провозгласил:

— Ладно, хватит надрывать живот! Мы в общем-то готовы. А стало быть, можно направить послание герцогу Правскому и ждать от него приказа двигаться. Рэйф! Давай-ка, ты займись этим. Мои личные слуги мне еще самому пригодятся.

Эти слова болью отозвались в сердце Альберта фон Кёнига. Он не любил Ференца Сепрентоса и очень жалел, что король провозгласил именно его верховным командующим Сухопутными боевыми силами в этом военном походе. Еще меньше графу нравилось, что Роджер всегда во всем соглашался с влиятельным правийцем. Альберт не доверял наместнику Юга и правильно делал. Если Кёнига боялись за его отвагу, силу и благородство, то герцога Правского боялись еще больше за его изощренный ум, коварство и легкое отношение к вопросам справедливости и добродетели. Живая гадюка, готовившаяся к броску, внушала меньше трепета, чем змея, украшавшая герб Сепрентосов.

— Ну что ж, а раз так, — продолжил маршал, — то пора всем расходиться. Кроме вас, генерал! Вы мне как раз еще понадобитесь. Ваши люди, кстати, могут также подождать вас вне шатра. В компании моих людей, например. Шевелитесь! Оставьте нас наедине, наконец!

Когда в шатре остались только двое, Роджер Гудман наполнил еще один кубок пивом.

— Выпей со мной, Альберт! А то от скуки я подыхаю. Эх, Всемогущий, все-таки на войне было веселее!

— Я не думаю, Роджер, что война — это веселое занятие. Люди гибнут.

— Это единственный минус войны. Но посуди сам. Чем нам еще заниматься?

— Строить сильное государство и служить королю.

— Опять нудишь, — герцог Виртленда печально осмотрелся. — Давай, пей.

— Я не пью.

— А вот и нет! Я старше по званию! Я приказываю, пей.

Генерал нехотя пригубил. Пиво было теплым и невкусным. Для непьющего человека, так просто омерзительным. Роджер вновь рассмеялся.

— Нет! Все-таки, с тобой порой весело. Ты так помешан на всей этой своей чести, субординации и прочей ахинеи, что издеваться над тобой одно удовольствие.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, — Альберт недовольно отвернулся. Он стер рукой, оставшуюся на черных усах и бороде пену, поставил кубок и сел на ближайший стул. — Я скажу тебе, что ты зря все пускаешь на самотек. Король придумывает законы, и их надо исполнять. Если мы, приближенные к его величеству, не выполняем свой долг, то как это будут делать другие? А потом вот еще что… Ты говоришь про войну, но привыкшему человеку убивать легко, для него это становится забавой. Даже для тебя, по натуре, самого обыкновенного и доброго простака из всех, что я видел.

— Ну это же развлечение! Как охота, например. Я не убивал женщин и детей, стариков и калек. И своим солдатам запрещал это делать. В чем я провинился? А вот убить воина в настоящем бою — это проверка на вшивость. Это азарт! Так что я не стыжусь.

— Я и не пытаюсь устыдить тебя. Ты человек действительно, в общем-то, достойный и безусловно неиспорченный. А там, где и отступаешь от чести, так это не из-за трусости, а из-за твоего неправильного к миру отношения. Я-то это давно понял. Но самое сложное — это менять мир. Король делает это при помощи законов, потому мы и должны им следовать. Я это делаю при помощи своего занудства, хотя порой мне бы хотелось повеселиться. Ты не делаешь этого никак! А это недостойно герцога. Хотя я понимаю, что самая полезная деятельность до невыносимости скучна.

Роджер осклабился:

— Знаешь что? Я и не просил короля даровать мне сей титул! Я сразу сказал, что я не годен для столь обременительного звания и столь скучной работенки. Ты стал хуже моего отца! Он тоже все мое детство только и ворчал, потому что сын его был несерьезен. А сын его был несерьезен, потому что отец вечно только и ворчал. Что ты еще от меня хочешь? Жизнь одна, я становлюсь стар. Для всего, чем занимаюсь, я не гожусь. Потому я и стараюсь хоть как-то скрасить мои унылые будничные дни. А ты лезешь ко мне со своими проповедями!

— Потому что безразличие и порождает хаос! Вот ты говоришь, что не позволяешь своим солдатам насильничать и грабить после победы? И кстати, соответствующим законом короля, это действительно запрещено. Но в нем много лазеек. И все равно все грабят и насильничают. Если мы не будем висеть над ними, словно карающий меч Всемогущего, они так и не привыкнут к тому, что наказание неотвратимо. Мы должны быть исполнителями и толкователями воли короля. Чтобы не было желающих читать волю его величества, как им заблагорассудится!

— Не ври мне! Ни один мой воин никого не обидел!

— Конечно, Роджер! — в сердцах крикнул граф фон Кёниг. — Но только ты давно уже не хозяин своего Бивершира. Твоя армия — это всего-то горстка твоей охраны. Им ты и приказываешь, за ними ты и следишь. А то что ты — маршал целого воинства Виртленда, наместник Севера, так об этом ты забываешь! Вот Сепрентос отлично пользуется лазейками. Его люди поубивали и развлеклись вдоволь. Увидев это, и не боясь гнева отца и сюзерена, твой сын Рэйф тоже неплохо потешился во главе твоей бывшей армии.

— Врешь, мерзавец! — яростно крикнул герцог Гудман.

— Ты знаешь, что я никогда не вру. Не обманывай себя, — и Альберт грустно посмотрел на герцога Виртленда.

Тот сначала трясся от гнева, потом несколько превозмог себя, и неожиданно плюхнулся на близлежащую табуретку. Свесив руки, он мрачно глядел в пол. Графу фон Кёнигу стало жаль друга. Похоже он погорячился.

— Ладно, Роджер, наверное, я слишком надавил на тебя. Я понимаю, как тебе тяжело. В конце концов, рассуждать мы все можем, вот только я сам не хотел бы стать на твое место. Я не знаю хватило бы мне опыта и мудрости для этого.

— Эх, Альберт, Альберт… Тебе бы хватило. Может быть. Уж ты бы не побоялся поганого Сепрентоса. А я, скажу тебе честно, я боюсь его. Я никогда не был слишком труслив, возможно только в меру, но я боюсь этого гада. И боюсь не потому, что он такой страшный, а потому что я знаю, что он ни перед чем не остановится. Видит Всемогущий, что наш король — мудрейший человек. Но ни разу еще он не наказал и не взял герцога Правского за вымя, и не поставил его на место. Почему? Я не знаю. Может он — гений, может просто колдун. Я не верю, что Готфрида Висболда можно запугать. Он бесстрашен также, как и ты. Даже поболее тебя. Но он всегда слушается Ференца. Всегда. И если я начну гнуть свою линию, то на себя-то мне плевать. Но вот Рэйф, Стефан, Джанет и Нора, все мои дети… Вот за них я и боюсь, — голос Роджера дрожал, — как славно, что Розмари не видит меня сейчас в таком состоянии. Ей там в божественных садах хорошо. Не стоит ей портить настроения.

Граф фон Кёниг встал, подошел к другу и аккуратно положил свою руку ему на плечо.

— Твоя жена была прекрасной женщиной. Доброй, кроткой, но сильной. Жаль, что она умерла при родах.

— Хоть Нора и убила ее, когда появилась на свет, меньше от этого я дочку любить не стал. И вот ради всех них, ради отпрысков, я буду делать то, что лучше всего умею. Играть роль беспечного баловня судьбы и недалекого добродушного дурачка, — герцог Гудман встал и твердо посмотрел в глаза графу. — И знаешь, что еще я тебе скажу?

— Пока нет.

— Так вот, я думаю, что именно поэтому король и даровал мне, а не тебе титул герцога. Все ждали, что Кёниги возглавят Виртленд. И все были поражены, когда дом Гудманов столь возвысился. Но я кое-что понял. Я может и слаб умом на интриги, но не конченный остолоп. Если бы король доверил тебе управление нашими землями, то уж ты-то с твоими вечными поисками справедливости и всеобщего блага, точно довел бы королевство до гражданской войны. После смерти Готфрида уж так вообще наверняка. Ведь у него всего один сын, к нашему глубокому сожалению, еще ребенок. И случись что с нашим обожаемым королем, а он хоть и моложе нас, но жизнь сурова, особенно к помазанникам Всемогущего, то пока наследник достигает совершеннолетия, вы с Сепрентосом ввергнете страну в кровавый хаос. Ты не станешь мириться с тем, что вытворяет порой герцог Правский. И ты лучше меня знаешь, что герцог Правский ни за что не подчинится тебе. Ведь кто-кто, а он тебя нисколько не боится. Что скажешь, приятель? Я не прав?

Генерал Кёниг не мог раскрыть рта. Он в душе подозревал, что, наверное, так оно и есть. Но первый раз ему высказали это в лицо, и высказал его друг, коего он совсем недавно обвинял в легкомыслии. «Да уж, Роджер! — подумал граф. — Сейчас ты проявил себя истинным наместником Севера». Вслух же Альберт произнес:

— Я повел себя по-скотски. Простите меня, маршал. Порой я забываюсь.

И граф фон Кёниг упал на одно колено. Герцог Виртленда приказал:

— Встаньте, генерал. Я не в обиде на вас.

Потом черты его лица стали мягче, и он продолжил беспечным тоном:

— В конце концов, твои вечные уроки и поучения держат меня в тонусе и напоминают мне о том, кто я есть и что я должен делать.

— Я рад, что могу быть вам столь полезен, — ответил Альберт.

— Да перестань ты! Я же сказал, что все нормально. Тьфу, ты своей чопорностью даже тут умудрился все испортить. Проклятый зануда! — и герцог Виртленда так забавно изобразил каменную и лишенную эмоций физиономию генерала Кёнига, что даже сам граф, наконец, улыбнулся. А это была большая редкость. — Вот это другое дело. Альберт фон Кёниг растянул свой рот, чтобы почтить свое благородное, мать его, чело обыкновенной человеческой улыбкой!

Граф уже смеялся.

— Ладно, Роджер, прекрати. Хватит. Я действительно иногда глупо выгляжу со стороны. Но такая уж у меня натура. С природой не поспоришь.

— Ты силен, словно лев. Возьми эту природу и стукни ее об каменную стену. Она усложняет тебе жизнь.

— Я не жалуюсь на свою жизнь. Хоть Всемогущий и не даровал мне четверых детей. Только одного.

— Зато тебя ждет дома Ингрид. И нарожает тебе еще мальчуганов. Да и девок тоже.

— Не стоило вспоминать Розмари. Я тебя вывел на это.

— Да успокойся уже. Если бы не ты, у меня бы вообще не было Розмари. Я ведь тогда похитил твой любимый деревянный меч, чтобы повыпендриваться перед ней.

— Это был мой любимый меч, верно, — Альберт мечтательно посмотрел куда-то в сторону. — До сих пор помню, какие красивые узоры были вырезаны на его эфесе. Сначала я тренировался им, но потом решил, что он особенный и его не стоит портить. Он ведь мог и сломаться.

— Да, в бою тебя уже тогда было сложно победить. А скольким взрослым ты наставил шишек!

— Мне тоже часто перепадало. Но да, ты украл мой меч. Это было верхом бесчестия. Неужто ты думал так завоевать Розмари?

— Признаться, была глупая затея. Она сразу вытянула кверху нос и высокомерно сказала, что с воришками дела не имеет. А потом явился ты и в бешенстве так отлупил меня этим мечом, что ей стало искренне жаль меня, — очередной приступ громкого смеха разразился в шатре. Если уж герцог Виртленда смеялся, так делал это без стеснения и от всей души. — Так что вышло, что именно благодаря тебе мы и сошлись. Хоть она и не оценила твою любовь к чести.

— Она была права. В том поступке ничего честного и не было. Я ведь тоже вовсе не идеал. Все, в той или иной степени, не без греха. Я был просто мальчишкой и был зол. Ты бы и так не одолел меня, а я знал это, но, в злости, воспользовался ситуацией и навалял тебе так, что ты потом встать неделю не мог, — Альберт фон Кёниг смущенно потупил взор. До сих пор совесть мучала его за то проявление жестокости. — Впрочем, ты оказался куда благороднее меня. Я полюбил тебя тогда еще больше. Твой отец грозился чуть ли не войну развязать с моим отцом. Но ты, всего лишь ребенок, смог его как-то остановить.

— Я сказал ему, что заслужил порки. Он поверил мне. Еще извинился потом перед твоим папашей.

— Но как он послушался тебя? До сих пор не понимаю.

— Очевидно тогда я был очень серьезен. Это бывает со мной редко, но все же иногда бывает, — Роджер лукаво похлопал друга по плечу. — Не все же тебе быть победителем.

— Тогда ты обскакал меня дважды. Это правда. И я горжусь, что я — твой друг.

Лицо герцога стало серьезным. Он посмотрел Альберту фон Кёнигу прямо в его карие глаза и произнес:

— Я тоже. И поверь мне, до самого конца, я не изменю этой дружбе.

Неожиданно вбежал нынешний граф Бивершира. Он запыхался и трясся, словно случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Черт возьми, Рэйф! Какого демона ты без доклада? Я тебе чего сказал сделать? — Гудман аж покраснел от гнева.

— Ты приказал отправиться и предупредить герцога Правского, что армии Виртленда в полной готовности, — растерялся Рэйф.

— Так и чего ж ты приперся? Так быстро все сделал, что ли? Ты же медлительный, словно черепашка.

— Да подожди, отец! — взъерепенился Рэйф. — Я все сделал, как ты и сказал.

— Ты не можешь сделать все, как я сказал. Ты даже поссать нормально не можешь, не намочив штаны в пяти местах, — голос Роджера уже перешел на хрип, настолько он надрывался.

— Подождите, маршал, — сказал генерал Кёниг. Он был вновь суров и серьезен. — Вижу, дело не простое. Что-то произошло. Говорите, майор Гудман. Мы слушаем.

— Да чего тут говорить? — воскликнул обиженный граф Бивершира. Впрочем, он быстро взял себя в руки под тяжелым взглядом генерала. — Герцог Правский созывает Верховный штаб. Барон Вук закрыл границу.

Друзья детства встревоженно переглянулись.

Ангелар неистово схватил Маргаритку за ягодицы и задвигал тазом. Она уже не прыгала на нем сверху, сил не было. Она давно получила свое, и причем несколько раз. У него же силы еще были. Девушка лишь пыталась двигаться в такт его яростным толчкам. Мужчина прижал ее к себе. Еще немного и все закончится. Ангелар ничего не видел вокруг. Он лишь смутно понимал где находится, словно разум затянуло полупрозрачной пеленой. Стало слишком хорошо, блаженно. Как и всегда с Маргариткой.

— Дааа! — простонал он. Ему хотелось кричать, но не стоило еще раз показывать всему гарнизону, что комендант и его солдат спят вместе. Поэтому он сдержал себя в последний момент. Однако удовольствие все равно было ярким и впечатляющим.

Они лежали какое-то время, потом Ангелар встал и подошел к бочке с водой. Зачерпнув полный ковш, комендант облил себя с головы до ног. Ему было жарко.

— Милая, если они все-таки двинутся на нас сегодня, то знай: с тобой мне было так хорошо, как ни с кем не было, — Ангелар улыбнулся. Подошел к постели, сел и поцеловал Маргаритку в губы.

— Ты уверен, что они осмелятся? Мы в одной из самых могучих твердынь. Кругом лишь горы. Эта крепость неприступна! — ответила Маргаритка. Она смотрела на своего возлюбленного и думала, что любовь — это все-таки лучшее, что сотворено Всемогущим. А ведь эта девушка в свои двадцать три убила людей больше, чем многие ныне живущие славные мужи. Ее звезда воительницы еще не достигла своего полного сияния, но поднялась уже достаточно высоко.

— Эх, если бы так было. Поверь мне, нет неприступных твердынь. Все живет и все умирает. Я в два раза тебя старше, уж я-то знаю, детка, — Ангелар мрачно посмотрел в окно. Почти рассвело. Его гонец в эту минуту должен был уже во весь опор мчаться в лагерь армии Великой Унии и передать кому следует послание о закрытии границ. Сам комендант получил это распоряжение пару дней назад. Но время было, и Ангелар не стал спешить. Он понимал, что реакция на столь противоречивый поступок может быть очень неоднозначной. А значит, следовало подготовиться.

Оплот Великанов — так называлась крепость. Она располагалась между двумя могучими горами, возвышающимися над ней, словно сказочные гиганты. Отсюда и пошло название. Да, место действительно было крайне выгодное с точки зрения ландшафта. Но этого мало. Гарнизон еле набирает пятьсот человек. Этого, конечно, хватит, чтобы отразить неожиданное нападение. Но тут совсем другое дело. Здесь все ожидаемо. Армия, стоящая под стенами, огромна. У них есть пушки. Очень много пушек. А защитники не готовились к длительной осаде. Да и будь у них столько провизии и воды, все равно их наверняка сровняют с землей, используя артиллерию, при этом не потеряв ни одного человека. Естественно, если вовремя придет хорошее подкрепление, можно было бы дать бой. Устраивать вылазки. Но генерал Аксельрод ничего не написал о том, что подкрепление будет. Про возможную войну тоже ни слова. Просто перекрыть границы для всех и быть готовыми ко всему. Точка. Что за глупость?

Откровенно говоря, мессир Ангелар Рашко был достаточно опытным воином. Участвовал в реальных сражениях и осадах и знал, что такое кровь, порох и смерть. Но со столь могучим противником он никогда не сталкивался. Он впервые боялся. Потому что не представлял, как воевать, если нет ни единого шанса. Ангелар никогда не думал, что войну можно объявить в столь нелепом положении и не подготовившись.

Безусловно, если бы армия Великой Унии напала первой, это совсем другое дело. Настоящее коварство и вероломство! И комендант Оплота Великанов отдал бы свою жизнь, не задумываясь, вместе со всеми, защищая свою землю. Тут же было время поразмышлять и взвесить все. И самое неприятное, что поступал как раз бесчестно его собственный правитель. Ангелар сам видел, как через границу переправляли кучу сундуков с сокровищами для барона Вука, лишь бы тот уступил право прохода и все прошло мирно. И ведь барон принял деньги! А теперь неожиданно закрыл границу, словно обычный вор.

Сердце коменданта терзалось. В целом, он был неплохим человеком и всякого рода обман был ему неприятен. Если герцоги Великой Унии придут в ярость, то вполне возможно, что захотят покарать обидчиков огнем и мечом. И это будет весьма справедливое желание.

Маргаритка сзади обняла его, крепко прижавшись. Он снова ощутил ее тепло. Она была гибкой и изящной, как кошка. Ее черные, цвета воронова крыла, волосы щекотали шею коменданта. Он вновь почувствовал нарастающее возбуждение.

— Если что-то произойдет, то умрем, как положено, в бою, — произнесла девушка.

— О, этого я не допущу, милая! Ты уедешь, — сказал Ангелар и почувствовал резкую боль на груди. Маргаритка отскочила, расцарапав его.

— Еще чего! Я — солдат! Такой же, как и ты! И не тебе, Рашко, мне указывать, как я должна умереть.

Он провел пальцем по ранке, потом облизнул и почувствовал солоноватый привкус. «Действительно, дикая пантера!» — радостно решил про себя Ангелар.

— Если я тебе отдам приказ, то ты подчинишься. Иначе, никакой ты не солдат. Все поняла? — он улыбался, но взгляд его говорил, что поступит он именно так. Маргаритка зашипела.

— Ты не можешь так поступить, мерзавец! Я не хочу оставлять тебя. Я убила врагов этой земли не меньше, чем ты! И уж куда больше большинства молокососов в этой крепости!

— Дело в том, Рита, что старше и опытнее ты от этого не стала. Если бы так было, то ты подчинилась бы приказу, не задумываясь. Поэтому ты уедешь. У тебя большое будущее, и не тебе гибнуть здесь столь бессмысленно, — на этот раз тон коменданта был достаточно серьезен. Рита Флауэрс, таково было имя девушки, промолчала. Она аккуратно и тихо снова пододвинулась к Ангелару и прошептала, виновато потупив красивые глазки:

— А ты? Ты останешься? Глупый вопрос. Конечно останешься, ты же комендант. Но неужели ты думаешь, что погибнешь? Неужели шанса нет?

— Если они захотят пройти силой, то я буду биться до последней капли крови, до последнего вздоха, родная моя, — голос мессира Рашки был жесток, будто сталь. — Но тем не менее, их нам не сдержать. Ровно сутки хорошего обстрела, и мы все поляжем под руинами крепости и гор. Правда, им тогда не пройти коротким путем. Камнепады завалят крепость ко всем демонам! Но для их мести этого будет достаточно. С другой стороны, с ними огромная армия покоренных рабов. Я думаю, при желании, они быстро разгребут завалы и двинутся дальше. Если барон сумеет собрать большое воинство и выступит вовремя, то возможно он встретит их у выхода из горного массива. Вот только их армия слишком велика. Нужно будет разработать единственно верный план и лупить их без пощады прямо на выходе. Тогда они не смогут развернуться и им не пройти. Если же барон не успеет, то вряд ли он сможет одолеть Великую Унию. Не говоря о том, что какой-то резерв войск, наверняка, остался в самом королевстве. Король Готфрид не будет сидеть сложа руки и ударит в тыл, это уж как пить дать. Да в общем, что рассуждать? Нашей крепости в этой игре отведена только одна роль. Мужественно погибнуть, как можно дольше сдерживая врага.

— Мрачная картина, — Маргаритка в задумчивости собрала кончики длинных волос в пучок и поглаживала им свой носик. Она всегда так делала, когда думала или мечтала. — Но может, ты сгущаешь краски? Армия Унии только что с кровавой, большой войны. Да, они победили. Но в то же время, они устали. У них большая толпа пленных, которая может в любую минуту восстать. Они были уже одной ногой дома, а теперь их остановили. Их дух может упасть.

— А может и наполниться лютым гневом, милая моя. Люди, как ты и сказала, были одной ногой дома. А теперь их лишили возможности оказаться в своем королевстве быстро. Им придется идти в большой, длительный обход. Да еще очень долго возвращаться обратной дорогой. У любого в голове возникнет мысль о мести, которая к слову, граничит со справедливостью. Тем более, что из этой мести может вытекать скорое возвращение к семьям.

— Многие не вернутся. Это тоже надо понимать. Мой лук многих жен лишит возможности увидеть своих мужей.

— Это так. Всемогущий сделал лук продолжением тебя, твоей натуры. И почему он вложил смертельное оружие в такие прелестные ручки? Многие стрелки из ружей и пистолей боятся Маргаритки, королевы лука. Оружия устаревшего, но в ее руках переживающего вторую жизнь.

— И правильно делают, что боятся! — девушка слегка потянулась, и Ангелар заметил, как я ее рука скользнула к нему между ног. — Тебе бы тоже следовало бояться.

— Мне? Отчего же? — комендант засмеялся, но в голове помутнело. Мысли стали разлетаться, словно стайка напуганных птичек, а Маргаритка уже игралась с его достоинством.

— От того, что я все равно сильнее и умнее тебя. Хотя вроде это ты приказываешь мне, — лицо любовницы коменданта растянулось в улыбке, обнажив ровные и белые зубы.

— Неужели?

— Конечно. Так и есть. Вы, мужики, абсолютно все такие. Я — хороший солдат. Поэтому если прикажешь, то я уеду. Но если бы мне на самом деле взбрело в голову остаться, то твои приказы меня бы не остановили. А вот ты… Ха! Посмотрел бы ты на себя со стороны, дорогой. Если бы все воинственные и суровые мужи только знали, какая глупая и беспомощная у них физиономия в то время, когда обычная девчонка теребит их орган, то им стало бы стыдно от одной лишь мысли, что они якобы правят миром. Я так думаю, что когда-то мужчины осознали всю пикантную нелепость своего положения во время занятий любовью. Потому и стали такими жестокими тиранами, берущими все силой. От безысходности.

Но лично я и тут вас переплюнула. Многие воины мне в подметки не годятся. Согласись, что странно, что ты мной командуешь, а не наоборот? И не втирай мне про опыт и прочую ерунду. Сейчас ты выглядишь словно мальчишка. А голова твоя забита только одними мыслями. Я не права?

— Да уж, ты, все-таки, опасная стервочка, — Ангелару даже стало немного стыдно за весь мужской род. Но сейчас он действительно хотел только одного. Чтобы она продолжала его ласкать. Он уже весь напрягся и был готов к действиям, но ему нравилось оттягивать момент.

— Так я не права? — настойчиво повторила Маргаритка и надавила на коменданта внизу.

— Ай! Конечно, права! — Ангелар схватил ее за плечи и повалил на ложе. — Ты права, тысячу раз права! Мы — похотливые и жестокие деспоты, только и можем брать все силой! И ты сама на это напросилась.

Комендант стал целовать ее. В губы, щеки, шею. Опустился к грудям и продолжил там.

— И, иногда, это приятно! Впрочем, я опять-таки просто позволяю тебе это, мой красавчик. И лишь потому, что мне нравится твоя спина. Нравится ее царапать. Она такая большая! Впрочем, не только она, — Маргаритка и сама уже порядком возбудилась. Ей нравились его поцелуи и прикосновения. Она положила свою ручку на макушку его головы и надавила. Ей хотелось, чтобы он опускался ниже. И он подчинился. — Если уж ты отсылаешь меня, тебе придется хорошенько постараться, чтобы я не обиделась. И поверь мне, это будет не так легко. Ох!

Он достиг нужного места. Маргаритка сама превратилась в беспомощную и легкомысленную девочку. Только любовь сейчас была для нее важна, только любовь окружала ее и ее возлюбленного. Ничего больше она не видела и не чувствовала. Только любовь.

— Мы не можем начать новую войну. Это слишком рискованно, — граф Альберт фон Кёниг стоял в центре самого большого шатра в лагере Сухопутных боевых сил Великой Унии. Все смотрели на него и с нетерпением ожидали следующих слов генерала. Его мнение было достаточно весомым на собраниях Верховного штаба.

Весь высший и низший командные составы сейчас находились либо внутри, либо снаружи шатра. Конечно здесь, а не на улице, были графы-командующие армиями Виртленда: Гудман, Фокс, Баккер и Астур. Множество других значимых северян из их окружения. Люди самого фон Кёнига столпились вокруг его первых помощников: Флориса Баккера, Максимилиана Шварца и сына генерала, Винсенса. По другую сторону собрались графы, бароны и некоторые воеводы Правии.

Сын Ференца Сепрентоса, Балинт Сепрентос в роскошных парчовых одеждах из шелка, украшенного узорами, выполненными металлическими нитями с золотом, высокомерно поглядывал на окружающих. Он был графом Сепфолда, земли которого унаследовал после того, как отец стал герцогом. Впрочем, де-факто графством все равно управлял Ференц. Рядом с Балинтом переминались с ноги на ногу его младшие братья Алмос и Джанос, не столь разодетые, но тоже уже имеющие определенную долю яда в глазах. Здесь же присутствовал и граф Гобар Пистрикс — владетель графства Марефолд, омываемого Зеленым морем. Странный человек. Его глаза были похожи на рыбьи, но не как у акулы, изображенной на гербе дома, а скорее, как у карпа, удивленно-выпученные, безжизненные и неприятные. Граф Игнац Эдон выковыривал кинжалом грязь из-под ногтей. Он возглавлял Эдонфолд и хорошо пел, прямо как соловей, символ его рода. Графы Лазар Вервекс, герба Баран, Тибор Скорпий, герба Скорпион, и Янош Капресус, герба Кипарис, смотрели на своего сюзерена, наместника Юга, пытаясь во взгляде того поймать точное настроение, с которым он встретил слова генерала фон Кёнига. Они считали, что только от Ференца Сепрентоса зависело благополучие их земель — Петрафолда, Херемфолда и Сильвафолда. В углу со своими людьми забился Алипий Галлус, граф самого маленького графства Правии, да и всей Великой Унии, Галлфолда. На его кирасе красовался черный петух. Петух выглядел очень злобным, но сам глава дома казался скорее забитым и дерганным, как вечно проигрывавший птичьи бои каплун, оказавшийся не в то время и не в том месте.

Все это общество дополнялось большим количеством знатных вассалов и подчиненных вышеперечисленных славных мужей. Многие из них являлись баронами. И каждый из баронов возмущался больше всех остальных тем, что их титулованный собрат нарушил данное слово. Их не интересовало, что в баронстве Вуков барон был почти так же почитаем, как король, а в Великой Унии этот же титул носили знатные люди средней значимости и такого же влияния. Раз титулы созвучны, значит и Вук принадлежит к их касте! И это просто возмутительно, что сей муж повел себя так! Это недостойно барона!

Те немногие воеводы, что находились внутри шатра, получили высокие звания за действительные воинские заслуги. И хоть их допустили на собрание Верховного штаба, они все равно ничего не решали. Слишком уж были худородны эти, вроде бы, как благородные люди. Стояли позади остальных и почти ничего не видели. Чтобы понять, что происходит, им приходилось напрягать слух и ловить каждое сказанное слово. Но когда поднимался шум, сделать это практически не представлялось возможным. А шумели тут часто. Каждый желал высказаться.

Простых капитанов и лейтенантов, то есть обычных рыцарей (если они не занимали почетной должности), просто выгнали на улицу взашей, чтобы не устраивали толкучку и охраняли шатер от любопытных ушей рядовых. Нечего простым воякам совать свой нос, куда им не положено!

В центре, за огромным столом, располагалось два стула из красного дерева, резной работы. Стулья эти были скорее похожи на троны, чем на обычные сиденья. Именно в их сторону и направил свои слова Альберт фон Кёниг. На одном восседал его маршал Роджер Гудман, на другом самый влиятельный после короля человек в Великой Унии, герцог Правский, Ференц Сепрентос.

Человек шестидесяти трех лет, худой и жилистый, еще вполне сильный и бодрый, герцог Сепрентос выглядел на свои годы. Но когда начинал двигаться и действовать, то казалось, что в нем сохранился дух мужчины в самом расцвете сил. Бесцветные и ядовитые глаза его смотрели без эмоций, расчетливо и оценивающе. Седые волосы он зачесывал назад, лицо его покрывала такая же белая и жесткая щетина. Никто и никогда не мог понять, что творится в голове этого человека. За бездушной маской лица скрывал он свои планы, козни и помыслы.

Сейчас наместник Юга сплел пальцы, откинулся на спинку своего изысканного «трона» и готовился внимательно выслушать слова генерала Кёнига. Когда он делал так, все умолкали. И наступила гробовая тишина. Только слова графа Альберта вновь прорезали ее:

— И я готов под этим подписаться моим именем. Мы не можем начать войну. Подумайте, милостивые государи, — граф окинул взглядом всех присутствующих, — как воевать? Солдаты устали. Мы совершили такой длительный переход. А главное, у нас в тылу армия пленных, коих многие вообще называют рабами. Я лично воздерживаюсь от этого слова, потому что свято чту законы Виртленда.

— Ха, а законы Правии вы не почитаете, генерал? — выкрикнул Тибор Скорпий. Черствые глазки этого верного прихвостня Сепрентосов излучали злобу. Многие считали, что Херемфолд проще уж сделать частью Сепфолда, и не строить иллюзий на счет отдельного графства. Тибор был, пожалуй, самым откровенным лизоблюдом герцога Правского.

— Извольте-ка замолчать, граф, или после собрания я вам с огромным удовольствием напомню, чем может обернуться невежливость одного благородного человека по отношению к другому, — голос Альберта был спокоен. Тибор посмотрел на своего сюзерена, но герцог Сепрентос даже не шевельнулся. Скорпий побледнел и опустил глаза. Тем не менее генерал продолжил: — Вы меня хорошо поняли?

Графу Херемфолда оставалось только покраснеть, как вареному раку, и пропищать:

— Да, граф! Просто мы сейчас все на взводе из-за вероломных действий проклятого Вука. Простите и продолжайте, пожалуйста!

— Благодарю, — граф фон Кёниг учтиво склонил голову. — А я и впрямь продолжу. Так вот, эти пленные состоят не только из обычных пахарей, ремесленников, граждан, их жен, детей и стариков. Среди них есть и воины, настоящие бойцы, с которыми мы сражались. И их немало. Скажите, что произойдет, если они почувствуют очередной шанс нанести нам рану, от которой, быть может, мы не оправимся? Рядом граница, горы, но разве не смогут они перебраться через них небольшими группами или в одиночку? В надежде, что там им дадут кров, еду и меч, чтобы можно было рубить своих поработителей, воздать им за несчастья, которые мы принесли на их земли? Я думаю, что все здесь понимают, что они обязательно попытаются осуществить все вышесказанное. И это уже второй минус.

А потом как же провизия? Графство Коинс, где мы сейчас находимся, крошечное. Оно не предоставит нам многочисленного войска в подмогу, не сможет и прокормить нас. Кругом горы, милостивые государи! Дикие и труднопроходимые. И наше численное преимущество — просто пшик, ничто, иллюзия!

Допустим, мы ударим по Оплоту Великанов, но что нам это даст? Да, мы сметем их. Просто разрушим, используя пушки. Но придется двигаться либо вперед, либо назад. Пока будем разгребать завалы, барон Вук хорошенько подготовится к встрече с нами. И когда мы будем покидать горы, нас будут убивать небольшими отрядами, как глупых овец, бездумно спешащих в пасть к волку. Повернем назад, барон ударит по королевству Готфрида. Сможет ли король сдержать яростного барона на нашей большой территории? Если барон не глуп, а я не вижу причин сомневаться в этом, он просто не даст королю бой, а будет разорять наши земли. Пока мы вернемся в королевство, сколько жен, детей, отцов да матерей поляжет от мечей барона? Этого ли мы хотим? Этого ли жаждем? Нужна ли нам такая месть?

Но и это не все! Главное, что у нас нет распоряжения от короля Готфрида Висболда. Только король может объявить войну или заключить мир. Это только в его власти! Больше ни в чьей!

Генерал фон Кёниг замолчал. Никто не мог решиться сказать что-либо в ответ. Он очень надеялся в душе, что произвел должный эффект. Еще больше он надеялся на Роджера Гудмана. Он верил в здравый смысл герцога, своего друга. Иногда наместник Севера все же может настоять на своем. А сейчас это так необходимо! И невероятно, маршал как будто прочитал мысли генерала.

— Уважаемый мой друг, — обратился герцог Гудман к Ференцу Сепрентосу, — а ведь наш доблестный граф Кёниг прав. Ситуация похоже, по-настоящему, неприятная. Войну начать — дело гиблое. И пройти мы не можем. Похоже, остается только повернуть назад?

Раздались недовольные крики, которые переросли в тяжелый, гулкий шум спорящих. Кто-то был «за», кто-то выступал «против» такого развития событий. Но наместник Севера громогласно крикнул:

— Хей, крикуны! Ну-ка, заткнитесь! Когда будет необходимо, слово вам всем дадут, но пока что разговаривали между собой лишь герцоги! Не вам я задавал вопрос! Советую соблюдать субординацию, которую так чтит наш король, дабы потом не пришлось жаловаться на неприятности, обрушившиеся на головы всех непокорных! — голос Роджера был страшен. В шатре вновь воцарилась тишина.

«Так держать, друг! Гни нашу линию, и мы сломим змею», — в надежде произнес про себя Альберт.

— Ну так что, Ференц? Каково ваше мнение? Все ждут вашего слова, как верховного командующего, — Роджер будто подталкивал герцога Правского к скорейшему ответу, дабы тот не успел придумать чего-либо. Но наместник Юга молчал и продолжал холодно взирать на графа фон Кёнига. Тишина начала давить на всех. Альберт смело смотрел в глаза герцога Сепрентоса. Он никогда не отводил взгляда. Если герцог хочет играть в гляделки, то пожалуйста! Кёниги — род не менее древний, чем Сепрентосы, и их не сломить так просто.

Наконец, маршал Ференц заговорил сухим и жестким голосом:

— Все так, милостивые государи! Наш генерал абсолютно прав. Спорить с его словами бессмысленно. Люди устали, у нас в тылу враги, возможно не до конца сломленные. Горы являются также непреодолимой преградой на нашем пути.

— Я знал, что мы придем к общему мнению, — довольно сказал герцог Гудман и потер руки. — Что ж, тогда поворачиваем? Да, конечно, будет очень тяжко и долго, но черти б меня взяли, если мы не вернемся домой! Пройти всю войну, и не попасть в свою родную страну, когда наступил мир? Нет уж, увольте! Северяне пройдут даже через само пекло, если потребуется.

Альберт фон Кёниг облегченно вздохнул. Разум восторжествовал. Справедливость победила гордость и жадность. Но рано радовались друзья. Герцог Правский прервал их ликование, резко бросив:

— Я не сказал, что мы поворачиваем назад.

Все разом притихли.

— Мы не можем повернуть назад, и это такой же непреложный факт, как то, что солнце светит днем, а луна ночью. Я сказал, что наш генерал прав, описывая текущую ситуацию. И для войны дела обстоят слишком рискованно. Во всяком случае пока. Что касается разрешения Готфрида, то я готов взять на себя ответственность за кровопролитие, если до него дойдет. Вы же все обязаны подчиняться моим приказам. Так решил государь. И всем советую об этом помнить.

— Но почему мы не можем вернуться назад?! — в сердцах воскликнул маршал Гудман. — Что еще нам делать?

— Дражайший герцог, — Ференц Сепрентос поглядел на наместника Севера, словно тот был несмышленым капризным ребенком, — мы не можем повернуть назад, потому что это уничтожит репутацию Великой Унии. Нас попросту засмеют. Победить королевство Тюльпанов и повернуть назад огромную армию, испугавшись микрогосударства и барона-самодура. Как только мы вернемся в наши земли, Готфрид Висболд, наш светлейший монарх, поснимает головы всем руководителям этого похода. Наши две головы первыми будут насажены на самые толстые и длинные колья, герцог. Вы хотите такой участи? Я лично собираюсь еще пожить. Поэтому мы не повернем. Война рискованна, но мы либо победим, либо все поляжем здесь к чертям собачьим! Я достаточно ясно изъясняюсь?

— Тогда поляжем, — сказал мрачно Альберт фон Кёниг. — Потому что барон Вук не даст нам покинуть горы целыми и невредимыми. Он поступил скверно, но я не думаю, что он — сумасшедший.

— Он — сумасшедший, уважаемый граф, — обратился к Альберту Сепрентос. — Знаете почему?

— Не имею ни малейшего представления.

— Потому что он связался с Великой Унией. Нас боятся. Нас боялись и должны бояться в будущем. Наша репутация — это наша сила. Вук решил посмеяться над нами. Он умоется кровью, не будь я герцогом Правским. Кто-нибудь из присутствующих может сказать мне в лицо, что я когда-либо бросал слова на ветер? Я жду, говорите.

Никто ничего не сказал. Даже Альберту фон Кёнигу пришлось признать, что враги герцога Правского заканчивали свой век быстро и участь их была, как правило, ужасна.

— Тем лучше, — наместник Юга удовлетворенно заерзал на стуле, — а теперь к делу. Войну начать мы будем обязаны. Оставить оскорбление без ответа нельзя. Но повторюсь, генерал Кёниг прав. Сейчас это слишком рискованно. Самый удобный для нас вариант: это все же пройти с миром по этим землям, оказаться в пределах наших границ, получить у короля официальное разрешение и развернуть треть армии в обратном направлении, вторгнувшись в земли Вуков. Он нарушил свое слово, мы ему теперь ничем не обязаны. Это будет триумф! Вишенка на десерте! Мало того, что мы выиграли тяжелую войну, так еще мы и покажем, что нисколько не ослабли, а лишь окрепли и находимся теперь в апогее своего могущества. Тем более, земли Вуков будут удачным приобретением для нашего королевства. Представьте картину: мы возвращались с тяжкого похода, мир смотрит на нас, думая, что мы еле ползем домой, и тут нам бросают вызов! Мы же с хитростью и легкостью не только побеждаем в дипломатии, но и еще раз демонстрируем силу нашего оружия и неотвратимость расплаты за легкомысленное отношение к Великой Унии, попутно присоединяя стратегически важный для нас клочок земли!

Раздались многочисленные возгласы одобрения, в том числе от некоторых графов и баронов северных земель. Ференц Сепрентос выдержал паузу и продолжил:

— Итак, это вариант наилучший для нас. Чтобы быть первыми во всем, нужно стремиться к исполнению именно идеально выгодных для Великой Унии планов. Потому для начала мы берем все вышеописанное за основу, за то, к чему стремиться. И, соответственно, нам все-таки нужно право прохода и мир. Пока что. Что для этого мы можем сделать?

— Единственное, что мы можем предпринять для этого, так это вступить в контакт с самим бароном, — выразил мнение большинства граф Эдон, по званию майор. — Если Аластор Вук и его люди не окончательно утратили честь, они буду вынуждены принять нашу делегацию. Ведь белый флаг с черным крестом — священный знак для любого благородного человека. Все обязаны беспрекословно склониться при виде этого символа и вступить в переговоры немедленно. Нет на войне ничего более отвратительного, чем наплевать на эту просьбу о коротком перемирии.

— Но мы не ведем войну официально, — встрял граф Баккер. — Потому барон может спокойно не отвечать на призыв к диалогу.

— Юридически может, но не фактически, — безапелляционно отрезал Сепрентос. — Барон уже подмочил репутацию. Конечно, он может плюнуть на все и вообще не обращать внимание на то, как его кредит доверия на международной арене скатывается к нулю. Но мы от этого только выиграем. Человек, которому перестают доверять, обречен. Мы лишь быстрее уничтожим Вука.

— Тогда что же, отправляем людей к барону на переговоры, с целью упросить его выполнить свою часть сделки? — озадаченно проговорил Роджер Гудман.

— Безусловно, — герцог Правский кивнул. — Если нам откажут его солдаты, я разошлю весть во все уголки мира, что подданные барона бесчестны, и он не имеет никакой власти над ними. Если они пропустят и сопроводят нашу делегацию, но откажет сам барон, я опозорю его таким же образом, и даже с большим эффектом. Если он примет делегацию, но откажет нам в ходе самих переговоров, то снова он очернит себя, и уж я позабочусь, чтобы все помнили о том, что есть люди, которые берут деньги, и ничего не дают взамен, кроме обещаний. Мы же выиграем время и сможем слегка подготовиться к атаке, проработать стратегию. Тем самым мы снизим риски потерь и максимально увеличим силу нашего удара. Я зашлю в горы лучших лазутчиков, которых не смогут обнаружить никакие отряды войск барона. Они помогут нам сформировать правильную оценку действительности. Ну, а если барон согласится сделать то, под чем он сам подписался, взяв от нас выкуп, то мы пройдем на наши земли, а дальше все желающие смогут поучаствовать в мести. В Правии таких будет очень много, уж поверьте.

— Да и в Виртленде найдутся! — выкрикнул граф Джейкоб Фокс, не обратив никакого внимания на молнии, которые запустил в него взглядом маршал Гудман.

— Охотно верю вам, капитан Фокс, охотно верю, — Ференц Сепрентос даже не посмотрел на графа.

— Кто же поедет, маршал? — поинтересовался Лазар Вервекс. — Нужно собрать делегацию.

— Делегацию будет собирать тот, кто будет ее возглавлять, — провозгласил наместник Юга.

— Я готов идти! — крикнул граф Пистрикс. — Уж я объясню барону, как нехорошо врать!

— Нет, я! Нет, я пойду! — разом грохнуло со всех сторон. Многие хотели взять эту обязанность на себя. Хотя дело было опасным, вера в белый флаг с черным крестом была крепка.

— Я хочу идти!

— Ты? Да кто ты такой? Я пойду!

— Нет, пусть идет граф Баккер, он самый рассудительный.

— К черту Баккера, пусть идет южанин! Отправить Эдона! Он договорится.

— Довериться южанам? У вас кровь горяча! Неспроста говорят, что с вами на юге еще в древние времена поделились кровью демоны!

— Бабий треп!

— Ты кого бабой назвал?

— Молчать! — взревел маршал Гудман. Когда все угомонились, он продолжил: — Я пойду. И нечего тут обсуждать. Постараюсь убедить барона выполнить свой долг.

— А вот этого, увы, я не допущу, — холодно молвил герцог Правский. — Здесь мне придется воспользоваться тем, что именно я — верховный командующий, и мне решать, кому идти.

— Но кому же? — Роджер совсем смешался. Он совершенно не понимал хода мыслей Сепрентоса.

— Все просто! Во всех Сухопутных боевых силах Великой Унии есть только один человек, который годится для этого дела. О чем мы поведем переговоры? О чести и долге. Убедить барона Вука выполнить свой долг и перестать очернять свою честь, может только человек, обладающий безупречным реноме. И это вы, генерал, — бесцветные глаза герцога с любопытством посмотрели на графа фон Кёнига. Тот не сразу понял, что обращаются именно к нему. Смутно в душе он догадывался, что к этому идет, но когда герцог Правский сказал «генерал», то была еще надежда. Вдруг он имел ввиду сына Балинта или графа Пистрикса. Но все поняли, что речь шла именно о главе дома Кёнигов.

— Так тому и быть! Генерал Альберт фон Кёниг, граф Эреншира, официально назначен главой делегации, отправляющейся к барону Вуку с целью убедить того выполнить свою часть обязательств по сделке, заключенной ранее. Это воля моя, верховного командующего, маршала Ференца Сепрентоса, герцога Правского, — наместник Юга повернул голову к герцогу Гудману.

— Да будет сия воля исполнена! Маршал Роджер Гудман, герцог Виртленда, подтверждает, — выполнил свою часть церемониала наместник Севера. Вид у него был крайне несчастный.

— Вашими устами глаголет король! Подчиняюсь, — нехотя продекларировал Альберт фон Кёниг и почтительно рухнул на одно колено.

Собрание Верховного штаба завершилось.

Поздно ночью к генералу фон Кёнигу пришел Роджер.

— Ужинаешь? — не поздоровавшись спросил герцог.

— Как видишь, — хмурясь ответил Альберт. Он ел простую картошку с мясной подливой и заедал все это хлебом. В еде, как и в быту, граф был неприхотлив, и его солдаты это ценили. Они считали, что так фон Кёниг понимает их и чувствует, каково им, простым людям, идущим на смерть, живется в этом жестоком мире. Генерал действительно это понимал, на самом деле это чувствовал. Но и не забывал о том, что его род древний и очень почитаемый.

— Не сердись, Альберт. Что я мог поделать? — сокрушенно прогрохотал маршал Гудман.

— Хотя бы резко высказаться против.

— Ты тоже не очень-то сопротивлялся в конце.

— Когда все покинули меня? Я не отказался от своих слов. Я сказал свое мнение в самом начале и подчинился только тогда, когда мне дали официальный приказ. Ты же, Роджер, как всегда начал за здравие, а кончил за упокой.

— Я хотел сам пойти.

— Все это вообще неважно! Эта делегация ни к чему хорошему не приведет.

— Я тебе уже говорил, что герцог Правский умнее и духовно сильнее меня. Я чувствую себя идиотом рядом с ним. На что ты рассчитывал? А потом, разве он не прав? Разве Готфрид одобрит наше поведение, если, получив удар по одной щеке от барона, мы подставим ему другую?

— Это решать королю и никому другому. Герцог слишком много на себя берет. Он должен был требовать именно мира, ничего кроме мира! И пойти только бесконфликтным путем, даже если пришлось бы повернуть назад. А уже когда мы оказались бы на наших землях, король сам бы решил, как наказать Вука за плевок в сторону Великой Унии. Прощать оскорбление нельзя, но это не значит, что к справедливой мести нужно приступать сразу, рискуя многим.

— Вот и сказал бы все герцогу Правскому.

— Он старше меня и по титулу, и по званию. И недопустимо с моей стороны высказывать ему это на собрании Верховного штаба в таких выражениях, в каких я говорю об этом сейчас тебе. Это позорит меня и короля.

— А высказывать все это маршалу Виртленда ты горазд, да? — саркастически молвил наместник Севера.

Альберт фон Кёниг стал холоднее льда.

— Простите, маршал! Я думал беседа приватна. Мне не стоило так с вами разговаривать, — и генерал закинул в рот очередную ложку картошки, отвернувшись от герцога.

— Да, я понимаю, что только мне по статусу вступать в настоящие споры с Сепрентосом. Но я тысячу раз говорил, что я не могу этого сделать! Не тот у меня характер!

— Я все понимаю, ваша светлость. Вам виднее, и это объяснимо. Иначе бы вас не поставили на столь значимый пост, — Альберт по-прежнему не смотрел на Роджера.

— Какого демона ты так забылся, а? — взорвался Гудман. — Я уже тебе сегодня все сказал. Если бы король хотел, назначили бы тебя. И спорил бы с герцогом Правским сколько душе угодно. А так, нечего здесь строить из себя обиженную девочку!

Альберта фон Кёнига тоже прорвало.

— Ты говорил про кровавый хаос в государстве, Роджер! Я правильно помню? А теперь скажи мне, не то ли делает Сепрентос уже сейчас? Сколько людей погибнет в этой войне, потому что мы не готовы? Он мыслит себе, что сможет подготовиться. Это так, возможно герцог и выиграет время. Возможно и победит, но сколько поляжет незаслуженно? Даст Всемогущий, и я выторгую мир, но что, если нет? Ради репутации королевства, герцог погубит кучу человеческих жизней! Великую Унию будут бояться. Но почему? Не потому что будут уважать, а потому что испугаются той бесчеловечной расправы, которая будет ожидать всех, кто встанет на пути нашего королевства. И нас будут ненавидеть. Что в итоге? Когда-нибудь нас так возненавидят, что вырежут всех без пощады! Разве такое королевство строит Готфрид Висболд? Я думаю, что нет. Ты говорил, что герцог Правский всегда оказывается в фаворе. Так это, потому что, никто не выступит против него. Но знай, рано или поздно он зайдет слишком далеко. И эти времена уже начинают наступать. Когда-нибудь он ошибется, и Готфрид отправит герцога на плаху!

Теперь, давай-ка, я тебе расскажу, чего герцог жаждет сейчас. Ты для него уже не помеха. Остаюсь я, генерал фон Кёниг, вечная заноза в жопе. Он отправляет меня на переговоры, чтобы я ему не мешался тут. Если я добьюсь успеха, и мы вернемся в наши края спокойно и без происшествий, то там герцог расскажет королю очередную байку, какой мудрый он советник. Потом выторгует разрешение на войну, и барону Вуку настанет конец. Если я не добьюсь успеха на переговорах с бароном, наместник Юга начнет свою кровавую бойню. И перед королем выставит виноватым сначала меня, потому что он якобы верил в то, что я смогу добиться мира. У меня же всегда все получается! А потом Сепернтос сделает в глазах Готфрида дураком и тебя, что гораздо хуже и отвратительнее, потому что ты — лицо Севера! Ведь ты же мямлил на собрании Верховного штаба, так? Так. Значит, был не против. А главное, что все видели, как ты на все соглашался. Даже северяне будут перед государем свидетелями, что герцог Правский не врет. И снова хата Ференца окажется с краю. В крайнем случае вину свою он разделит с нами.

Граф фон Кёниг обычно собирал длинные волосы в конский хвост. Нескольким локонам удалось вырваться из неволи и беспорядочно повиснуть вдоль высокого лба.

— Почему ты вечно так сгущаешь тучи? — неуверенно проговорил Гудман. Он всегда приходил в замешательство, когда чувствовал, что ему нечем ответить оппоненту. — О какой кровавой бойне ты говоришь? Мы будем биться с врагом, который первый вероломно обманул нас.

— Я тебя умоляю, Роджер! Ференц Сепрентос начнет с пленных.

— Что? — глаза наместника Севера округлились. Он нервно засмеялся. — Ну это уж ты сказки говоришь!

— Если бы это было так, я бы молился на тебя, мой друг, — голова Альберта поникла. Он продолжил: — Ты не стал настаивать на своей кандидатуре для переговоров, а тут же согласился на мою. Значит, ты сам этого хотел. Итак, нас обоих выставят виноватыми. Меня за то, что провалился в дипломатии, в которой я как раз не силен, но всем плевать. Тебя за то, что не настоял на том, чтобы поехать самому, или не предложил кого-либо получше. Герцог Правский — мастер поворачивать ситуацию в свою сторону так, как это выгодно ему. Тут нам за ним не поспеть. Тем более, как я уже сказал, ты не заявил громогласно, что хоть и подчиняешься приказу, но все-таки резко против этого приказа и будешь разговаривать в будущем об этом с королем. Так что шансов обелить себя у нас не будет.

А далее герцог Правский ночью перебьет всех пленных, объявив это необходимостью. И будь я столь же беспринципен, как Сепрентос, я бы первый отдал приказ перерезать их всех, чтобы никто не мешал воевать и не мог ударить в спину. Будь покоен, Роджер, наместник Юга поступит именно так.

— Это же преступление! — завопил маршал Гудман.

— Не в военное время. Тем более, когда мы в столь невыгодном положении. А потом даже если и так, ты разве забыл, что виноваты-то во всем будем мы? Во всяком случае обвинить одного герцога Правского точно не выйдет. Конечно, наша репутация нас спасет. Но осадок останется у всех, в том числе у короля.

А самое смешное, что этот змей выставит себя еще и жертвой. Клянусь, так и будет! Потому что перебить пленных, кои в его герцогстве являются вообще рабами, невыгоднее всего именно Ференцу. Это же такой удар по экономике Правии, которую необходимо было восстанавливать после войны! В том числе силой рабов. И всем абсолютно параллельно, что Сепернтос безумно богат и может выложить золотом даже свой личный нужник. Он поплачется Готфриду о том, как же тяжело ему было убивать свою собственность, нанося непоправимый ущерб финансам южных земель. И даже, если наш светлейший монарх и будет считать герцога виноватым в чем-то, то на общем фоне этот негодяй будет смотреться очень выгодно. Такие дела, мой старый друг, такие дела.

Роджер молчал. Его ум работал с полной отдачей. Во взгляде читалось крайнее напряжение. Неожиданно он спросил:

— Ты уверен, что не справишься с миссией, Альберт?

Тот молча вздохнул.

— Не знаю. Сепрентос хитер. Я — хороший воин. Всегда выполнял поставленные задачи. Но тут другое. В серьезных переговорах я не участвовал и…

— Генерал фон Кёниг, — герцог Виртленда прервал рассуждения Альберта. — Вы все верно сказали. Я — никудышный герцог и отвратительный наместник Севера. Но все-таки я — мужчина. Как только мы окажемся в столице, я приложу все усилия, чтобы король лишил меня титула герцога Виртленда. И поверьте мне, я добьюсь этого. Клянусь своей честью, клянусь жизнями всех своих родных и близких, а также собственной жизнью.

— Роджер! — воскликнул граф.

— Не сметь меня перебивать! — отрезал маршал Гудман. — Я поступлю так, как я сказал. Возможно потом, этот титул доверят вам, вот тогда и будете командовать. Но сейчас, вы правы, положение наше плачевно. И хуже всего то, что может пострадать репутация Великой Унии, о которой на словах так печется герцог Правский. Посему приказываю вам, генерал, любой ценой выполнить наше поручение. Вы должны выпросить у барона Вука мир и право прохода. Здесь и только здесь наше спасение! Могу ли я, пока еще герцог Виртленда, ваш сюзерен и маршал, рассчитывать на вас?

— Можете, ваша светлость! — генерал фон Кёниг восторженно смотрел на друга. Уже дважды за сегодня Роджер Гудман удивил Альберта, но сейчас он был особенно горд за наместника Севера. — Я добьюсь возможности пройти. Даже если сам погибну.

— Хорошо, — лицо герцога не потеряло серьезности. — Кто будет в вашей делегации?

— Люди барона согласились пропустить нас. Комендант оказался тем человеком, который чтит военные традиции. Белый флаг с черным крестом святы для него. Ангелар Рашко прислал гонца с ответом, что нас пропустят и сопроводят до Вукограда. В эскорте будет пять человек. Лейтенант и четверо рядовых солдат. Тем не менее, по его словам — это одни из лучших ребят. Я не люблю таскать с собой большую свиту. Возьму своего знаменосца Шварца и трех гвардейцев из моей охраны. Этого хватит.

— Точно не мало?

— По мне, так еще много.

— Я вас понял, генерал. Засим я с вами прощаюсь. Надеюсь, в скорости увидеть вас снова и услышать добрые вести.

Перед тем как уйти, Роджер хмуро бросил:

— Пива нет?

— Я не пью, друг мой. Ты же знаешь, но все время делаешь вид, что не помнишь. Есть только вода, — граф фон Кёниг улыбался.

— Сам пей свое пойло для больных! — и недовольный маршал покинул шатер графа.

— Выпью, обязательно, — в одиночестве засмеялся Альберт.

— Ну где же они? — в нетерпении спросила Маргаритка. Ее конь крутился на одном месте. Он был такой же порывистый, как и его наездница.

— Успокойтесь, лейтенант! Они приедут. Уже утро, должны скоро быть, — ответил комендант Рашко. Он был в полном парадном облачении. Кираса и шлем блестели на солнце, зеленый плащ развевался на сильном ветру. Меч с элегантным позолоченным эфесом дополнял картину, и Ангелар, человек не обделенный мужской привлекательностью, выглядел словно рыцарь из прекрасной сказки.

— Вон они, — указал один из рейтаров, что собрались для эскорта.

Действительно, вдалеке показались пятеро всадников. Кони генерала и его знаменосца шли впереди. Один из гвардейцев нес древко с белым флагом, в центре которого располагался черный крест. Максимилиан Шварц, гордо вскинув голову, держал объединенное знамя Виртленда и дома Кёнигов. На одной стороне полотнища красовался медведь, на другой — разъяренный вепрь. Вскоре они приблизились к людям барона Вука и поприветствовали их. Генерал фон Кёниг подвел коня ближе к коменданту. Оба оценивающе посмотрели друг на друга и отметили хорошую военную выправку, а также шрамы, украшавшие лица опытных солдат. Комендант в свое время получил хороший удар саблей в правую часть лба, генерал же носил напоминание об одном кровопролитном сражении на левой скуле.

— Ну что ж, граф фон Кёниг! Ворота открыты, мои люди готовы, как я и обещал. Это лейтенант Рита Флауэрс, отличный лучник, не признает огнестрельного оружия. Неплохо владеет мечом. И четверо бойцов в ее подчинении. Крепкие ребята. Рейтары — гордость армии баронства Вуков. Следуйте указаниям лейтенанта и доберетесь до Вукограда в целости и очень быстро. Тут, если знать дороги, два дня пути. Не больше.

Ангелар развернул своего жеребца к Маргаритке.

— Лейтенант, я жду от вас учтивого обращения с нашим гостем. Они идут под священным для любого солдата флагом, помните об этом. Помните также о гостеприимстве.

— Слушаюсь, комендант, — но глаза девушки не выказывали почтения. Ее ждала разлука с любимым. И все из-за этого хмурого генерала! Она бы с удовольствием пустила ему стрелу в глаз. Маргаритка не ждала, что расставание произойдет так скоро, и это бесило ее. Она подскакала к графу фон Кёнигу, посмотрела ему в лицо и небрежно бросила:

— Мессир, у нас в баронстве дороги не очень удобные, гостиницы не очень богатые, люди не самые приветливые. Вы же уже далеко не самый молодой мужчина. Потому, если вдруг станет невмоготу, говорите. Я буду организовывать привалы.

— Да будет тебе известно, девчонка…, — начал было барон Шварц, но Альберт остановил его взмахом руки.

— Я благодарю вас за оказанную мне любезность, Маргаритка. Так, кажется, вас прозвали в народе?

Ангелар Рашко с интересом воззрился на графа фон Кёнига. Глаза Риты выразили сначала удивление, потом гнев. Она разрешала величать себя так только близким людям. Остальные же забывали это прозвище, когда она появлялась рядом.

— Не надо стрелять в меня глазками, девочка, — голос графа был спокоен. — Я — старый воин, много повоевал, многое повидал. Я люблю слушать истории, правдивые и не очень, об известных и умелых бойцах. Кто же не слышал, что где-то на землях Вуков обитает воительница, владеющая луком так искусно, словно сам Всемогущий одарил ее этим умением?

— В таком случае вы знаете, что со мной вы в безопасности, граф. Я уважу ваш возраст, и ночами вы сможете крепко спать, — зло огрызнулась Маргаритка.

— Лейтенат! — прикрикнул на нее Ангелар.

— Комендант, я прошу вас. Я не нуждаюсь в защите. Ни в физической, ни в духовной, — молвил фон Кёниг. — Она просто зазнайка, еще молодая, чтобы рассуждать трезво.

— Это так, — ответил комендант Рашко. — Прошу меня простить, но вам, похоже, придется примириться с ее характером.

— Ну почему же? — вне себя от ярости Маргаритка скрежетнула зубами. — Если я обижу генерала, он всегда сможет потребовать удовлетворения. Раз мнит себя таким еще ловким юношей.

— Лейтенант, я вас под суд отправлю! — Ангелар разозлился не на шутку.

— Не стоит, милостивый государь! Вы не заслуживаете такого. Зачем эти публичные процессы? — граф фон Кёниг пришпорил коня, подскакал к Маргаритке вплотную и сбил ее с лошади. Все было настолько быстро и молниеносно, что ни комендант, ни его люди, ни люди самого генерала, ничего не успели понять. Лейтенант Флауэрс успела сгруппироваться в падении, а также выхватить лук и одну стрелу из своего сайдака. Легко и стремительно она вскочила на ноги и уже натягивала тетиву. Но такой скорости она не ожидала от генерала. Даже для нее это было слишком. Полуторный меч Альберта сверкнул и плашмя ударил ее по рукам. Она вскрикнула, выронив оружие. Потом резкий и неожиданный толчок ногой в спину, и она приземлилась на землю, расцарапав щеку о маленькие камушки, покрывавшие дорогу.

Когда Ангелар очнулся, граф фон Кёниг уже подвел своего коня к нему. Меч генерала был в ножнах.

— Вот видите? Так я обычно учу нерадивых солдат. Я клянусь честью, комендант Рашко, что я верну вам Маргаритку обратно живой и здоровой. У нее есть потенциал. Она просто глупа и молода.

— Д-да, спасибо, генерал, — запинаясь проговорил Ангелар. — Давно искал на нее управы, да у самого рука не поднималась.

— Согласен, внешне она мила, тут не поспоришь, — посмотрел Альберт фон Кёниг на вставшую на ноги и отряхивающуюся девушку. Она тихо ругалась самыми грязными словами. — Ты что-то хочешь сказать, девочка?

Маргаритка в гневе посмотрела на генерала.

— В этот раз ваша взяла, мессир! Но будут еще в жизни ситуации, не так ли?

— Лейтенант, я все-таки надеюсь, что вы извлечете урок. Вы быстры, стреляете из лука отлично. Но лук никогда не будет пистолью, а стрела пулей. В путешествии, если будет время, я покажу вам, что смогу отбить мечом любую стрелу, запущенную вами в меня.

— Легко говорить, когда знаешь, что этого произойти не может. Меня казнят за убийство генерала.

— А разве стрелу сложно лишить наконечника? Или нельзя сделать новые, более безопасные стрелы? В конце концов, я могу написать завещание и призвать своего знаменосца в свидетели, что сам и по доброй воле иду на это соревнование, назовем его так. И если бы вы не концентрировались только на себе, а читали и слушали истории о других известных благородных людях, то знали бы, что граф фон Кёниг никогда не бросает слов на ветер. Честь — это главное, что есть у меня наряду с моей семьей. И если вы усомнитесь в этом хоть раз, даю вам слово, что вызову вас на поединок, отобью все ваши выстрелы, и вспорю вам брюхо, как его вспарывают охотники у убитой ими молодой лани. Поверьте мне, вы завопите тогда, как обычный смертный, а не как Маргаритка, великий рыцарь.

Ангелару сделалось не по себе от этой картины. Однако вмешаться он не смел. Комендант, как раз был наслышан про знаменитого Альберта фон Кёнига, мастера меча. И он понимал, что его любимая сама напросилась на все это. Конечно, начнись настоящий бой, Ангелар был готов умереть, защищая ее. Он не побоялся бы генерала. Но сейчас шел воспитательный процесс. И в душе, мессир Рашко был даже несколько благодарен своему, возможно, будущему врагу. Не хотел бы он встретиться с графом на поле брани. Особенно теперь, после того, что видел.

Маргаритка же страха не испытывала, скорее недоверие. Она задумалась, а потом вдруг с интересом спросила:

— Вы действительно отобьете все пущенные в вас стрелы, мессир?

— До единой.

— Я не умею читать, — покраснев, сказала Рита Флауэрс, — но вы не правы. Я люблю слушать истории. Мой любимый герой — барон Грейтфул. Он жил на наших землях еще до воцарения дома Вуков. Говорят, что, когда его войско пало, самого барона удалось убить, лишь когда погибло около сотни его врагов. Он спрятался в расщелине, попасть в него стрелами было невозможно. Все пешие воины, что заходили туда, погибали от ударов двух его топоров. В итоге в расщелину как-то умудрились залить горящее масло. Барон сгорел заживо, но его грозные крики еще долго снились в кошмарах убийцам. Он не вопил от боли, а страшно ругался. Как будто огонь, уничтожающий его плоть, лишь придавал ему сил.

— Я знаю эту легенду, лейтенант, — лицо генерала Кёнига смягчилось. — Знаю и другие.

— Расскажете, пока будем в пути? — глазки Маргаритки приобрели те хитрые очертания, которые обычно появляются у ребенка, когда он придумывает в своей голове очень коварный план, и уверен, что сможет обмануть взрослых, и заполучить, наконец, свои долгожданные конфеты. — А потом, если вы действительно сможете отбить все мои стрелы, то, пожалуй, мессир, я преклонюсь перед вами.

— Лейтенант! Не вздумайте стрелять в генерала, я приказываю вам! — голос Ангелара отдавал беспокойством.

— Комендант, я не преступлю законов гостеприимства и нашего государства, — с улыбкой повернулась к нему девушка. Окровавленная щека не сильно попортила ее красоту, решил Рашко. — Генерал прав, стрелы можно обезопасить. А вот увидеть такое владение мечом, о каком мессир повествует здесь, представляется возможным лишь раз в жизни. И я буду свидетелем такого события, обещаю. По коням и в путь?

И Маргаритка, вернув лук и стрелу в сайдак, с легкостью запрыгнула в седло.

— Да, отправляемся. Не будем тратить времени. Его, как и всегда, крайне мало, — ответствовал граф Альберт фон Кёниг и вонзил шпоры в бока своего скакуна.