Потом может не настать

Андрей Деткин, 2021

Горбатого исправит могила? С полной ответственностью заявляю, это не так. Сталкер Смит? Кто он такой? Притопал из какого-то Полоцкого, весь в долгах, что кошак в блохах, картежник до беспамятства, осторожный до трусливости, безмерно корыстный и расчетливый доне́льзя. Ему в лицо плюнешь – он утрется и спасибо скажет. Но даже такого безнадежного типа зона способна сначала смять, как пивную банку, а затем выковать в стальной прут. Чинга – легендарный сталкер, молот в ее кузнице и наковальня. Удары судьбы не только гнут и ломают, бывает, что прямят и закаляют. Содержит нецензурную брань.

Глава 6. В рейд

По-четкому, надо было бы еще пару-тройку дней полечиться. Но вмешался случай. К Чинга пришел некий сталкер, сказал: «Навестить больного». Я сразу не поверил в его заботу. Здесь, в зоне такого не бывает. И рожа у него не из сердобольных. Хмурый, колючий, кожа на руках дубленая, почти черная, сутулый, уши торчком, лицо справа обожжено, в стяжках и розовое, как у младенца. Камуфляж на нем хоть и дорогой был, но штопаный‑перештопанный, грязный, а воняло от него, как от бомжа заскорузлого. Я бы и сам не выдержал, ушел, не надо было просить.

Старые знакомые немного покалякали в моем присутствии о погоде, о болонках, затем вонючий, по прозвищу Колым, выразительно так посмотрел на Чинга и в мою сторону легонько кивнул, думал, я не замечу. Чинга кашлянул, сказал:

— Смит, дружище, сходи подыши свежим воздухом, мне с товарищем поговорить с глазу на глаз надо.

— У меня сигареты кончились, — буркнул я в ответ, пользуясь случаем.

— Возьми у Матвеева, пусть на меня запишет.

«Вот и ладненько», — я мысленно похлопал ладошкой по левому брючному карману, где покоилась половина «Кента», и с охотой оставил провонявший бокс.

Долго они там секретничали, однако, минут сорок, не меньше. Когда дверь базы распахнулась и на пороге появился Колым, мы с Мухой курили уже по третьей. Вонючка ушел через скрипучую калитку. С вышки я еще некоторое время провожал взглядом его сутулую фигуру, похожую на кочку. «Куда-то ж он теперь направляется, этот бродяга неугомонный, — думал я, попыхивая табачком. — Хабар искать? Или в берлогу отлеживаться? А может, в бар надираться? Где и как найдет он смерть, одному Богу известно». Почему-то я знал, что он уже из зоны не выберется. Он стал ее человеком. Это чувствовалось во всем: начиная от запаха и кончая повадками. «Сам не уйдет. Будет шататься, пока зона не приберет. Может, в аномалии сгинет, может, в когтистых лапах химеры испустит дух, или найдут его бледного, обескровленного, с отметинами кровососа, или сожрут слепые псы, или погибнет от пули мародера, или… Господи, — поразился я свои мыслям, — да сколько же здесь вариантов сдохнуть?» — мороз по коже прошелся, неприятно зашевелились волоски на руках.

Между тем Колым незаметно растворился в высоком кустарнике. Я с удивлением поискал его глазами там, где он был мгновение назад. Ни одной веточки не шелохнулось.

Я вернулся в бокс. Чинга сидел на кровати и что-то писал химическим карандашом в потрепанном блокнотике. На мое появление никак не отреагировал, продолжал строчить, иногда закатывал глаза к железному потолку, жевал губу, затем снова водил карандашом. Привычку у него такую заметил, как начинает «глобалить», так зубы сразу на брылю нижнюю набрасываются и покусывают, покусывают, словно между ними связь имеется.

Вонь грязного тела и маринованного пота настойчиво лезла в нос. Я поморщился, оставил дверь приоткрытой. Мне не терпелось узнать, о чем они тут секретничали, но наглеть не решался. Подумал: «При случае кину удочку».

Весь оставшийся день Чинга оставался молчаливым, погруженным в себя, отчего вкралось волнение насчет нашей договоренности. Не исключал, что при определенных обстоятельствах наставник перенесет ликбез или вовсе откажется от взятых обязательств. С нарастающей тревогой ждал момента, когда Чинга заговорит, и уже исподволь мысленно оттягивал этот момент.

В четыре часа пополудни, как доктор прописал, прихрамывая, Чинга пошел нарезать по базе круги. Уже со второго дня он отказался от костылей. Нога заживала быстро, без осложнений.

Вернулся Чинга через час, лег на кровать и опять ни слова. Я весь истомился, украдкой взглядывал на сосредоточенное лицо и все пытался угадать его мысли.

За ужином Чинга заговорил: «Лучше плохой день на охоте, чем хороший день на работе. Завтра уходим». С сожалением я поинтересовался, куда это нас черт припек? Мне нравилось на базе — калорийное трехразовое питание, безопасность, спокойный сон, безделица. Давненько не ходил у судьбы в баловнях.

— В Мытное.

— Это где? — спросил я, борясь с охватившей меня двоякостью, — радовало, что уходим вдвоем, расстраивало, что все же уходим.

— На той стороне Припяти, недалеко от моста.

— У моста? У того, что через «поплавок»?

— Нет, у того, что от Полигона справа.

— Он же разрушен.

— Там свободовцы подвесной смастырили. Уже месяц народ ходит.

— И зачем нам туда? — я представил жопу мира, и она показалась ближе. Там же до Чернобыля рукой подать. Я внутренне содрогнулся.

— Проверить кое-что надо.

— Да? И что же? — приборзел я.

— Потом узнаешь, — буркнул Чинга, взглянул на меня с такой очевидной укоризной, словно томагавком замахнулся.

— А что со снарягой? У меня кроме пээма и трех патронов к нему дуй в кармане, — примирился я.

— Я с Паниным договорюсь, дадут что-нибудь.

— Что дадут?

— Ложимся рано, прямо сейчас, — пробурчал сталкер, игнорируя мой интерес.

Когда я вернулся после обязательного «послетрапезного» перекура, Чинга уже мирно сопел. Не включая свет, я прокрался к своей койке. Спать не хотелось, лежал с открытыми глазами, припоминал все, что слышал и знал про второй мост и Мытное. Оказалось, ничегошеньки.

В кредит у научников для меня Чинга взял подержанный «Чейзер», «Фору» таксебешную, к ним патронов, «Велес», аптечку, горсть гаек. Сам основательно пополнился провиантом, боеприпасами, аккумуляторами и еще по мелочи.

Не надо считать на калькуляторе, чтобы понять, сколько все это добро стоило. Подумал: «Если подотчетные скряги дают ему в долг, значит, уверены, что вернет». В моих глазах вождь сразу набрал сорок очков кряду.

Встали в шесть, а в семь за нами уже закрылась скрипучая калитка. До этого момента удалось выяснить, что по пути заглянем в пару мест и установим сейсмические датчики.

Оказавшись за забором станции, я вдруг ощутил себя червем, выползшим на автостраду. Куда делись все навыки, теория-практика? Неужели за неделю можно так размягчиться? Я же не новичок.

Мир снова стал хлипким, а ценность жизни сверзлась до уровня грязи на подошвах берц. Я в нерешительности стоял у калитки, не смея отчалить. Чинга же взял курс и широким шагом сквозь рыхлый туман направился по поросшему ивняком торфянику в сторону леса с сухими никлыми елями, похожими на скелеты безголовых рыбин.

В тумане сталкер терял цвет и очертание, словно снег таял в воде. Казалось, еще несколько шагов, и он пропадет, подобно Колыму, исчезнет, провалится сквозь землю. С молоточком, тревожно стукающим в груди, я поспешил вслед за ускользающим фантомом.

Без проблем миновали торфяник, перевалили через дорожную насыпь, после чего Чинга замедлил шаг. Аномалии стали встречаться чаще. Сталкер не торопился, с детектором перед глазами обходил их без гаек, словно ощущал границы. Был сосредоточен и нем, взмахом руки пресекал мои попытки заговорить. На более-менее свободных от аномалий участках пускал меня вперед. Если что-то делал не так, негромким «пс» Чинга останавливал меня. Я оборачивался, он пальцем показывал, на что обратить внимание. Я смотрел, кивал, поправлялся, и мы шли дальше. Я специально строил из себя новичка-неумеху, эдакого трояка зеленого, салабона-отмычку, заискивал перед ним, все разрешения спрашивал — а туда можно? а сюда можно? Все хотел подальше к нему под крыло забраться, внушить ответственность за душу наивную и беззащитную.

Все шло без сучка, без задоринки. Ветеран знал, куда идти, что делать, и моя голова ни о чем не болела, примерно так, как у ослика на веревочке. Но случались и проколы.

Как-то перекусывали в полуразвалившейся избе, вдруг из пролома в потолке вываливается нечто черное, мясистое, напоминающее гигантскую пиявку. Грузно шмякается на деревянный пол, словно целлофановый пакет с холодцом. Доски под морщинистым тело покрытым чердачной пылью, стружками, мусором всяким затрещали.

Мы вскочили, схватились за пухи. Позади стена, проход к двери тварь перегородила, окно далеко. Как-то сразу неуютно и страшненько стало. Уж больно близко пиявка эта к нам оказалась вдруг.

— Тихо, — шепнул Чинга, — замри.

Я и без команды оцепенел, только глаза таращу и за «Чейзер» держусь, будто за поручень. Как сразу не пальнул?

Тем временем нечто неторопливо вытягивалось, утончалось верхней частью, гнулось в нашу сторону. Как усик улитки, ощупывало воздух, двигалось в стороны, тыкалось в пол, в тумбу, задело ножку стола. Раздался скрежет по половицам. Тварь вздрогнула, отдернулась, затем снова вернулась к ножке уже смелее. В какой-то момент все ее тело зашевелилось, пошло волной, и она уверенно потекла к нам.

Я трясущимися руками поднял дробовик. Чинга помотал головой, осторожно свернул полотенце, на котором лежали черный хлеб и ломоть сала, бесшумно поднял с пола вещмешок, поместил в него узелок. После чего привлек мое внимание фирменным «пс», взглядом указал на дверь. Я кивнул. Чинга с размаха ударил ногой в столешницу, опрокидывая стол на мутанта. В мгновение ока тварь расплющилась, словно четвероногий упал в лужу, обхватила его со всех сторон и сдавила. Раздался треск, брызнул фонтан щепы, полетели доски. Пользуясь моментом, мы бросились к двери. Ушли, оставив мутанту довольствоваться русским духом и крошками со стола.

На краю деревни остановились в сарае с земляным полом, без чердака, без окон, с косой дверью. Я спросил у Чинга, что за хрень свалилась нам на головы? Продолжая линчевать шмат сала, он пожал плечами, без интереса сказал: «Есть мутанты, которых много, они всем глаза уже намозолили, есть редкие, которые обитают только на определенных территориях, к примеру — лупыри за “Крестом Брома”, а порой попадаются единичные экземпляры, как та клякса. Сам впервые увидел».

В общем, я любил привалы не только из-за того, что на них можно пожрать и курнуть. В эти короткие минуты вождь вещал интереснейшие истории о зоне как из собственной практики, так и из свидетельских источников.

Узнал о таких аномалиях, что не поверил бы, не расскажи о них ветеран. «Вот, к примеру “зыбучая”, — говорил он как-то, счищая веткой грязь с подошвы, — такой феномен встречается в холмистой местности, западнее ЧАЭС, где особенно обильно посыпало цезиевым пеплом. Земля там жидкая. Колышется под ногами, что трясина. Не заметишь сразу волну — деревьями задавит. Другое — “автоген”. Эта аномалия болота любит. При приближении к ней кончик носа начинает зудеть и голени чесаться. Воздух как будто чище становится, дышится легко, словно в высокогорье. На гайки не реагирует, детектор ни гу-гу, вся надежда на ощущения. Зевнул, шаг другой лишний сделал, и вокруг тебя в радиусе десяти метров вдруг поднимаются уголья раскаленные. Не прям уголья, но что-то близкое по свойствам. Медленно так воспаряют, как стая светляков. Зависают астероидным поясом на трехметровую высоту и не спешат опускаться. Если запаникуешь, попробуешь быстро выскочить — считай, что труп. Все тело в дырочку будет, как дуршлаг. Прожигают они тело насквозь, даже автомат плавят. От такой напасти одно спасение — стоять и ждать, когда уляжется. Час-два, и можно выбираться, только медленно, осторожно. Не дай бог, дернешься или чихнешь — угольки снова подлетят. И счастье, если остановился не над одним из них».

«Запорож» я сам видел. Смеркалось, полем подходили к заброшенному селу. Чинга хотел в разрушенной церкви ночлег устроить — место у него там безопасное. Я шел первым, вдруг слышу «пс-пс». Встал как вкопанный, обернулся на сталкера, а он пальцем влево тычет и глазами стреляет, посмотри, мол. Посмотрел я. По раздолбанной грунтовке летит «горбатый» желтого цвета, подпрыгивает, раскачивается на колдобинах, того и гляди перевернется. Подкатил ближе, слышу, песня из динамиков грохочет: «…едем, едем в соседнее село на дискотеку. Едем, едем на дискотеку со своей фонотекой…»

— Прошлый раз меньше было. Вон сколько уже набилось — просвета нет, — послышалось рядом негромко.

Я повернул голову. Чинга с биноклем у глаз следил за развеселым ЗАЗом.

— Кто это в нем?

— Попадись под колеса — сам узнаешь. Компания у них там тесная, и все из задавленников. Вначале, говорят, двое было. Сейчас больше десятка.

— И как часто в соседнее село гоняют?

— Каждый божий день.

Запорожец тем временем скрылся за поворотом, а с ним и музыка стихла.

— Это аномалия? — спросил я.

— Может, и аномалия, никто толком не знает. По крайней мере, никто из того «запорожа» не возвращался. Реку никогда не переезжают, на мосту пропадают, затем через двадцать четыре часа возникают во дворе крайнего дома и через распахнутые воротаснова несутся к дороге.

Вождь не раз мне повторял: «Аномалии заметить несложно, надо только уметь правильно интерпретировать посылаемые ими сигналы. Вдруг ветерок подул, а лист на дереве не шелохнется, когда трава под берцами начинает хрустеть и сыпаться, когда есть тень, а того, что ее отбрасывает, нет, и наоборот; когда в поле, в лесу, на болоте пахнет тем, чем не положено, асфальтом, к примеру, или солярой, или хлебом из печи, когда кожу покалывает от мороза, когда подташнивает, когда в горле вдруг пересыхает или першит, когда начинаешь медный привкус во рту чувствовать, когда вдруг слабость наваливается, когда волосы ни с того ни с сего встают дыбом… На все, буквально на все надо обращать внимание и не торопиться, найти время задать себе вопрос, к чему бы это?»

В общем, ничего сложного. Теорию я быстро усвоил, но вот практиковать не очень-то получалось. Бывало, иду, жалом по сторонам вожу, мысли как-то невзначай в голову разные лезть начинают, пейзажи осенние глаз замыливают, мысли становятся вязкими, словно раскисают от этой непроходящей хмари, и тут как детектор защелкает. Вздрагиваю, сердце в галоп, тело будто проволокой раскаленной пронизывает. Замираю, смотрю на приборчик и ощущаю щекой, что теплом справа тянет, как от печи. Не зазевайся, заметил бы раньше. «Жарку» проще других аномалий определять.

Оборачиваюсь, смотрю, Чинга стоит метрах в пятнадцати позади и головой так укоризненно покачивает, мол, сколько бездаря ни учи, все не впрок. Он еще там аномалию заметил, остановился. Не стал одергивать, смотрел, когда же лось наитупейший, наконец, просекет «жарку» элементарную. А бывало, и гайкой запулит. Больно так промеж лопаток или по затылку. Поначалу немало он мне шишек наставил.

Надо сказать, что к моменту знакомства с Чинга я не был салагой. Поначалу ходил отмычкой с группой Татарина. Нормальные парни там были, кое-чему подучили, худо-бедно хабаром делились. Когда накопил на АК и сносную снарягу, откололся. Далеко один не забредал, вблизи «Деревяшки» крутился. Но бывало, корешился с кем-нибудь из ветеранов и на дальняк закидывался. Был на Янтаре, на Свалке, на металлургический завод хаживал, разок даже в Лиманск рискнул.

С ветеранами ходить невыгодно и опасно. Они сами с усами, не очень-то в отмычках нуждались. Все целили меня на непроход сунуть, хабаром делились неохотно. Блоха на обратном пути даже пристрелить пытался. Еле живым ушел. Правда, из той ходки он сам не вернулся. Хотелось думать, зона его наказала. Но скорее всего, подался Блоха в другие края, не с руки ему было после такого возвращаться на базу.

Первая вылазка с Чинга складывалась плохо. В конце концов, я перестал придуриваться и начал стараться. Терпению вождя при жизни надо памятник ставить. Каким же я тогда казался себе неумехой. Раньше только на детектор полагался. Пикнет, где надо, я гаечку туда, нащупаю границу и сторонкой. Все чики-пики. Какое чутье? Какие мембраны? Сигналы? Интерпретировать? Серьезно?!

Он запретил включать «Велес». Это было равносильно лишению диггера — фонаря, дайвера — акваланга, слепого — палки. Плевать, что рассказал о проявлениях аномалий. Я и без него знал. Вот как не прощелкать их — это задачка. Ладно, «карусель», «жарку», «комариную плешь» только слепой не заметит, а «трамплин», а «мясорубку», а «ведьмин студень»…

Шел я, словно по минному полю. Вроде и за себя стыдно, за трусость свою, а с другой стороны, без детектора раньше не приходилось. Чинга же щелкал аномалии как орешки, не спеша по-деловому, словно гроссмейстер сеанс одновременной игры: «Так, следующий. Ага, что здесь у нас?».

Чтобы я поверил вверность его определений — гайку швырял, все подтверждалось. «К чему эти фокусы? — злился я, одновременно поражаясь его талантам. — За хер тогда “Велеса” брали?».

Один раз остановились и стояли долго. Вождь прислушивался, воздух нюхал, даже зачем-то кепарь снял, потом кидал гайки, когда и это не помогло, включил детектор. Тот сразу затрещал и показал наличие химической аномалии.

— Ну конечно, — Чинга хлопнул себя по лбу, надел кепи, — «чесотка». Редкая аномалия, я вам скажу, и противная. Для здоровья не опасно, но, если вляпаешься, чесаться будешь дня два. «Счастливчики» рассказывали, так зудит, словно под кожей целый муравейник. Думать ни о чем не можешь, руки постоянно чесаться тянуться. Ночи не спали, расцарапывали голени, бедра, бока, животы в кровь. И нет от нее спасения, пока сама не пройдет.

Если «чесотка» схватила — скорее ищи укромное местечко. Пострадавшие свидетельствовали — так завернет, что отстреливаться от крыс, кабана или, скажем, от слепых псов никакой возможности. Грабку от зудящего места оторвать нет сил, а если все же удается, то автомат в руках, как отбойник скачет.