Психофизиологическая матрица человека. Что управляет нашей жизнью?

Андрей Данилов

Что это за сила, существующая внутри нас, которая управляет поступками человека, зачастую, вопреки его воле? Как она влияет на наши достижения, интеллект, психику и здоровье? На эти и многие другие вопросы отвечает в своей новой книге профессор А. В. Данилов. Используя открытия в различных областях науки, он описывает структуру Матрицы человека, способы диагностики ее состояния и практические приемы, с помощью которых человек сможет взять самые важные сферы жизни под свой контроль.

ЧАСТЬ I ПОНЯТИЕ И СТРУКТУРА ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ МАТРИЦЫ

Глава 1 ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ — НАША МАТРИЦА?

Для начала нам необходимо дать определение предмету нашего исследования и в общих чертах описать его основные свойства. Итак, Психофизиологическая Матрица представляет собой набор синхронизированных между собой физиологических, психологическо-ментальных и социальных программ, определяющий состояние здоровья и психики, качество жизни человека, уровень и границы его личной и социальной реализации. Большая часть этих паттернов не подчиняется контролю сознания и способна оказывать влияние на многие аспекты жизни человека помимо его воли. Матрица действует как целостная сбалансированная система, имеющая цель своего развития и инструментарий реализации задач. В случае преобладания в составе Матрицы деструктивных психофизиологических паттернов она способна действовать в ущерб сознательным установкам и целям личности, входя с ними в противоречие и открытую конфронтацию, которая проявляется в явном и скрытом виде. Природа элементов Матрицы и методы реализации ее задач представляют собой симбиоз нелинейных, хаотических и жестко детерминированных процессов и могут быть описаны в терминологии теорий нелинейных и диссипативных систем, синергетики, теории хаоса, системного анализа и т. д.

Матрица, как единая система, состоит из следующих подсистем:

1. Физиология.

2. Психика и ментальность.

3. Социальные взаимодействия.

Данные параметры, на мой взгляд, исчерпывающе описывают все многообразие различных аспектов жизнедеятельности человека. Теоретически можно предположить наличие еще одной подсистемы Матрицы — полевой, проявляющейся в виде событий в жизни человека, на которые ни сам человек, ни его окружение ни при каких условиях не могут оказывать даже опосредованного влияния. Однако описать характеристики этой предполагаемой подсистемы, не уходя в русло эзотерических спекуляций, не представляется возможным. Какие-то черты такой гипотетической подсистемы пытались зафиксировать и проанализировать представители разных научных направлений — К. Г. Юнг [116], Р. Шелдрейк [106], А. Г. Гурвич [23] и т. д., но четкого понимания физической природы таких полевых взаимодействий на сегодняшний день не существует. В описываемой теории мы учитываем фактор гипотетического поля, отслеживаем его предполагаемое влияние, используя те же принципы обратной связи, которые применяем к другим подсистемам Матрицы, но включать его в список подсистем в качестве полноправного элемента на данном этапе я не считаю возможным.

Если рассматривать весь комплекс факторов, имеющих равноправное влияние на функционирование Матрицы, буквально, то она должна называться физио-психо-ментально-социальной. Однако такое название представляется мне слишком громоздким, поэтому я выделил два компонента Матрицы, воздействие на которые способно изменять ее ключевые характеристики.

Давайте попробуем представить себе абстрактный сценарий формирования и развития Психофизиологической Матрицы. Изначально любой человек рождается с определенным набором психофизиологических параметров, регламентированных генетической программой, сформированной генотипом его родителей. Уже в момент зачатия и вынашивания плода начинается опосредованный контакт человека с окружающей средой, корректирующий исходную программу. Это происходит при реагировании ребенка на изменение психологического и физиологического фона его матери. После рождения, при вступлении в непосредственный контакт с социумом, изменение изначальной генетической программы растет в геометрической прогрессии, реализуя принцип адаптивности биологической особи к условиям окружающей среды.

Ребенок приспосабливается к транслируемым ему социальным нормам, изменяя, а в большинстве случаев деформируя свои исходные психологические установки, которые оказывают прямое влияние на физиологические параметры его организма. Единовременный стресс вызывает физиологическую реакцию организма. Стресс, повторяющийся при определенных условиях, вызванных несоответствием поведения ребенка социальным требованиям, создает устойчивую психофизиологическую реакцию, закрепляющуюся в виде программы рефлекторного реагирования на соответствующий раздражитель.

С течением времени данная программа становится полноправной частью психофизиологической системы, изменяя характер нейронных связей, гормональных реакций, параметры функционирования тех или иных внутренних органов, задействованных в физиологическом ответе на внешний раздражитель, психологические установки, способы выстраивания социальных связей и т. д. Поскольку эта программа существует на подсознательном уровне, ее выявление и коррекция представляет собой значительную сложность и предполагает одновременную трансформацию и психологических, и физиологических, и социальных реакций, являющихся компонентами действия этой программы.

Необходимо учитывать, что многолетняя работа описываемой программы создает каналы устойчивого движения энергии в организме, и трансформация этих каналов всегда встречает сопротивление психофизиологической системы в силу привычности такого распределения энергопотоков. Таким образом, необходимо достаточное количество времени для перевода данной программы в конструктивное русло.

Кроме этого, существует определенный набор конструктивных и деструктивных психофизиологических программ, определяемых нами как Психофизиологическая Матрица, которые адаптированы друг к другу, находятся в постоянном взаимодействии, и коррекция деструктивной программы должна проводиться с учетом реакции всех остальных частей Матрицы.

Можно предположить, что любая дисфункция организма человека будет следствием работы той или иной деструктивной программы, являющейся частью его Психофизиологической Матрицы.

Таким образом, с практической точки зрения работа по трансформации Психофизиологической Матрицы заключается в комплексной регистрации определенных параметров физиологии, психики и социальных взаимоотношений личности, выявлении устойчивых схем взаимодействия этих компонентов и механизмов их влияния на все аспекты жизнедеятельности и последующую коррекцию негативных психофизиологических паттернов.

Исследование типичных характеристик связи физиологической, психологическо-ментальной и социальной подсистем Матрицы находится на начальном этапе. Однако гипотетически можно предположить, что имея достаточное количество результатов таких исследований, можно будет выявить закономерности такого взаимодействия и зафиксировать их в некоем подобии периодической системы химических элементов Д. И. Менделеева или гомологических рядов Н. И. Вавилова.

Завершив это краткое описание сути рассматриваемой нами теории, давайте изучим предпосылки именно такой трактовки многосложного феномена поведения человека.

Глава 2 ИСТОКИ ТЕОРИИ

Системный взгляд на поведение человека как на сложное сочетание физиологических, эмоционально-когнитивных и социальных процессов в той или иной мере в науке присутствовал всегда. Другое дело, что доказательная база, служащая одним из основных критериев истины в науке, до определенного времени позволяла предполагать такой синтез, в общем-то, только умозрительно. Все это касается западной научной традиции, на протяжении почти трехсот лет существовавшей в жестких рамках редукционизма, изначально сформулированного Декартом и доказавшего свою несомненную эффективность на практике открытиями И. Ньютона, У. Гарвея, Ф. Бэкона и т. д.

Восточная научная мысль всегда существовала в холистической парадигме, рассматривающей любой объект как часть системы, связанной с ним тысячами невидимых нитей, оказывающей на рассматриваемый объект постоянное влияние и, в свою очередь, зависящей от влияния объекта. Однако психике человека, его экзистенциальным потребностям в коллективистских культурах Востока отводилось весьма скромное место. Индивидуализм на Востоке, пронизанном философией буддизма и конфуцианства, никогда не приветствовался, оставляя безусловный приоритет гармоничности связи человека с окружающим миром.

Так же обстояло дело и с восточной медициной, оперирующей абсолютно абстрактными, с точки зрения западного человека, категориями течения жизненной энергии Ци по определенным каналам и меридианам тела и видящей причину любой болезни в разбалансированности этого энерготока. Методы восточной медицины также существенно отличались от медицины западной: акупунктура, аюрведические препараты, специфический массаж, выглядевшие в глазах образованного и прогрессивного представителя западной цивилизации отголоском дремучей архаики средневековья с его травами, заклинаниями, ведьмами и кострами. Правда, при всем этом на практике восточная медицина была изумительно эффективна, дополняя, а иногда и превосходя методы западной медицины, так что к середине ХХ века наметилась слабая тенденция к мирному сосуществованию этих двух систем, в конце тысячелетия приобретя уже серьезный размах.

Этому, безусловно, способствовали впечатляющие открытия в области квантовой физики, зарегистрировавшие дуальность состояния элементарных частиц, способных одновременно существовать и в виде волны, и в виде частицы, влияние на их поведение стороннего «наблюдателя», невозможность точно зафиксировать одновременное положение частицы в пространстве и во времени и т. д. Это дало мощный толчок развитию теорий нелинейных и диссипативных систем, кибернетики, синергетики, теорий самоорганизации, хаоса, катастроф и множества других концепций, полностью изменивших парадигму научной мысли в конце ХХ — начале ХХI века.

Неопределенность, вариативность и изменчивость стали полноправными участниками научного процесса, и с этой точки зрения системный подход, объединяющий и синтезирующий отдельные части целого, получил долгожданную легитимность. Холизм Востока обрел рациональное объяснение, которое исчерпывающе можно выразить словами физика Д. Барроу: «Если говорить языком современной науки, на Западе господствует взгляд на природу как феномен линейный, где каждое явление, наблюдаемое в данное время в данном месте, обусловлено исключительно теми событиями, которые произошли несколько ранее где-то неподалеку. Холистический взгляд на природу, присущий народам Востока, такую примитивную линейность отвергает, поэтому в их космологии доминируют нелинейные возмущения, которые, взаимодействуя между собой, формируют чрезвычайно сложное целое. Не то чтобы восточный взгляд был неверен. Он попросту слишком опережал свое время. Только совсем недавно, вооружившись возможностями компьютерной графики, ученые стали описывать внутренне сложные нелинейные системы» [7, с. 31].

Такой глобальный переворот в научной методологии не мог не сказаться на науках, изучающих поведение человека. Первым шагом к синтезу физиологических и психических параметров стала теория И. П. Павлова, описавшего рефлекторные механизмы психофизиологических реакций [77]. Одновременно с И. П. Павловым, строившим свою теорию на изучении висцеральных реакций организма, прежде всего, слюноотделения, концепцию рефлексов развивал В. М. Бехтерев, сфокусировавшийся на моторных реакциях и изучении работы головного и спинного мозга. Именно он в одном предложении сформулировал мысль, которая, по моему мнению, является ключом к пониманию истинной природы поведения человека: «Психология не должна ограничиваться изучением явлений сознания, но должна изучать и бессознательные психические явления, и вместе с тем она должна изучать также внешние проявления в деятельности организма, поскольку они являются выражением его психической жизни» [12].

Влияние В. М. Бехтерева на развитие системного подхода во многом остается недооцененным. В основном этот перекос произошел из-за чрезмерной идеологизации учения И. П. Павлова, наиболее соответствующего, как казалось партийным функционерам, установкам марксизма-ленинизма, к которому сам великий ученый не имел никакого отношения. Теория В. М. Бехтерева оказалась в тени концепции И. П. Павлова, а между тем, он расширил свою модель психофизиологических процессов до более глобальных обобщений, выделив 23 закона механики, которые, по его мнению, универсальны в сфере неорганической и органической природы, а также в области социальных отношений [11].

Необходимо отметить, что в это же самое время А. А. Богданов разрабатывал концепцию новой науки, названной им тектологией [15] и призванной объяснить любое явление Природы на основе единых принципов. В. М. Бехтерев пришел к схожим выводам независимо от А. А. Богданова, став, таким образом, одним из «праотцов» общей теории систем, формальным основателем которой считается Л. фон Берталанфи.

Следующим этапом формирования системного подхода к поведенческому акту можно считать рождение теории функциональных систем, которую разработал ученик И. П. Павлова — советский физиолог П. К. Анохин. В этой теории он предложил считать организм человека системой, части которой кооперируются друг с другом для достижения полезного для всей системы результата [2]. Согласно данной теории, любое целенаправленное действие происходит на основе мотивации, формируемой физиологической или социальной потребностью. Эта потребность должна доминировать над всеми остальными потребностями, которые она подавляет. Далее запускается механизм реализации рассматриваемой нами мотивации в форме конкретного действия.

Это действие не может быть спонтанным, так как любая особь (животное или человек) имеет специфический набор индивидуальных программ достижения той или иной цели, и для выбора наиболее оптимальной реализации своей задачи система обращается к памяти, в которой хранятся все возможные варианты, актуальные для конкретного индивидуума. Выбор предпочтительного варианта действий осуществляется не только слепым копированием варианта, который, в схожих условиях, уже когда-то сработал. Мозг получает обратную связь от сенсорных систем организма, а также систем, наиболее значимых с биологической точки зрения — пищевых, болевых и т. д., и, обобщая всю информацию, выбирает оптимальную стратегию.

Все эти факторы определяют программу действия до того, как это действие будет совершено, причем П. К. Анохин утверждал, что весь этот сложный процесс происходит в одном нейроне мозга. Весь комплекс информации обрабатывается, приводится к единому знаменателю и запускает возбуждение аксона этого нейрона. Еще одним важнейшим компонентом поведенческого акта является формирование модели предполагаемого результата действия, с которой соотносится уже реальный результат реального действия. Если эти модели совпадают, действие завершается. В случае несовпадения или недостаточно полного совпадения весь цикл запускается снова, до момента достижения абсолютной согласованности.

Разрабатывая эту модель, ученый сформулировал принцип активности любого организма, который он назвал «опережающим отражением действительности». Согласно данной теории, «Внешние воздействия на организм (А, Б, В, Г, Д и т. д.), систематически повторяясь в течение определенного времени, вызывают в протоплазме живого существа определенный ряд химических реакций (а, б, в, г, д). Протоплазма получает возможность отражать в микроинтервалах времени своих химических реакций последовательность событий внешнего мира, которые по самой своей природе развертываются в макроинтервалах времени. Достаточно появления первого фактора (А), чтобы привести в активное состояние всю последовательность цепи химических реакций. Скорость химических реакций протоплазмы обеспечивает опережение организмом развертывания последовательных, многократно повторяющихся внешних воздействий. Это свойство Анохин расценивал как живой, универсальный и единственно возможный путь приспособления организма к внешнему миру. Вся история животного мира показывает усовершенствование этой древнейшей закономерности, которую П. К. Анохин называет опережающим отражением действительности» [86].

Теория П. К. Анохина представляет собой первую попытку приведения к единому знаменателю физиологической, психической и социальной систем, описывающей взаимное влияние организма и среды. Результаты своих изысканий П. К. Анохин опубликовал в 1939 году, и сейчас, спустя 80 лет, можно констатировать, что актуальность этой работы ни в коей мере не утрачена.

Немного позже, в 50-х годах, набирающее силу научное направление этологии — изучения поведения животных не в лабораторных условиях, а в естественной среде обитания, в лице его самых ярких представителей, нобелевских лауреатов К. Лоренца и Н. Тинбергена, предложило еще один принцип системности поведенческого акта. Двигательные программы, обладающие качествами целостности и завершенности, было предложено называть Фиксированным Комплексом Действия (ФКД), от английского Fixed Action Pattern. Вначале ФКД рассматривался как расширенная форма инстинктивного поведения животного, однако со временем этот принцип распространился и на поведение человека, включая и психический аспект его жизнедеятельности.

Д. А. Жуков пишет: «Человек приобретает и формирует ФКД в процессе накопления индивидуального опыта. Следует обратить внимание, что ФКД — это действие, а не только движение. Фиксированными могут быть как последовательности движений, так и психические стереотипы» [46, с. 143]. В части практической реализации ФКД этологи в целом повторяют схему, изложенную П. К. Анохиным, выделяя, однако, эмоции как ключевой фактор формирования этого сложного акта поведения: «На следующем этапе поведенческого акта совершается серия движений, в результате которых происходит некое изменение во внешней или во внутренней среде. Полученный результат, т. е. эти изменения, сопоставляется с ожидаемым. Эмоции снова играют ключевую роль: несовпадение или неполное совпадение результата с ожидаемым вызывает недовольство и прочие отрицательные эмоции, которые побуждают животное или человека либо применить другой ФКД, либо внести изменения в программу действия. В результате нескольких таких циклов полученный результат совпадает с желаемым; возникающие при этом положительные эмоции становятся сигналом для пополнения памяти. В нее помещаются сведения о потребности, состоянии внешней среды, сам ФКД, который привел к удовлетворению данной потребности, и сведения о его эффективности, т. е. о потребовавшемся количестве энергии и времени» [46, с. 146].

Изучая концепции системного подхода к феномену поведения человека, невозможно игнорировать еще одну теорию, автором которой является внучка В. П. Бехтерева, выдающийся нейрофизиолог Н. П. Бехтерева. Когда, уже сформулировав свой взгляд на закономерности функционирования этой сложной психофизиологической системы, которая управляет нашей жизнью, и назвав ее «Матрицей», я начал поиск аналогов моих взглядов, я обнаружил, что Н. П. Бехтерева, описывая свою теорию устойчивых патологических состояний, задолго до меня применила этот термин, связав его с формированием определенной структуры долгосрочной памяти: «Стабильность устойчивого патологического состояния, как и устойчивого состояния здоровья, связана с формированием соответствующей матрицы в долгосрочной памяти. Можно было бы себе представить, что речь идет, скорее, не о формировании новой матрицы памяти, а о перестройке существовавшей: этого нельзя ни исключить, ни подтвердить полностью. Важным в этой концепции является лишь само введение представления о матрице памяти, ибо только таким путем можно объяснить устойчивость нового состояния. Только формирование матрицы памяти обеспечивает преодоление состояния нестабильности, длительное существование в условиях которого сложно, а зачастую и несовместимо с жизнью. Представления о роли матрицы (метасетки) памяти в поддержании жизнедеятельности организма разделяют Ж. Барбизе, а также Д. К. Камбарова, В. К. Поздеев, М. М. Хананашвили.

Именно матрица памяти устойчивого патологического состояния на какой-то отрезок времени не только определяет, но и ограничивает колебания множества составляющих его компонентов принципиально таким же образом, как это происходит в условиях поддержания констант нормального гомеостаза» [13, с. 7].

Честно говоря, эти сведения меня очень обрадовали, так как они подтвердили, что, не обладая фундаментальными знаниями в области физиологии, я, тем не менее, иду в правильном направлении.

Итак, давайте в общих чертах рассмотрим теорию Н. П. Бехтеревой, которая формулируется таким образом: «Условием адаптации организма к среде при повреждениях мозга и организма является формирование устойчивого патологического состояния, поддерживаемого соответствующей матрицей долгосрочной памяти. Выход из устойчивого патологического состояния может идти не плавно, а через фазы дестабилизации, причем последние должны находиться под строгим лечебным контролем» [14].

Необходимо отметить, что в данной теории рассматривается формирование деструктивных структур в мозге, связанное с патологиями разной природы. По мнению Натальи Петровны, эти структуры создаются таким образом: «Мы полагаем, что при хронических заболеваниях приспособление индивидуума к среде происходит обычно не за счет восполнения пораженных звеньев из резервов мозга, а за счет формирования своего рода нового гомеостаза, нового устойчивого состояния. Оно формируется при перестройке активности очень многих систем и структур мозга, в том числе — что очень важно подчеркнуть — исходно непораженных. И очень нередко в клинической картине заболевания мы имеем дело прежде всего с проявлениями гиперактивности этих структур, а не с проявлениями собственно поражения» [13, с. 7].

При попытках воздействия на матрицу устойчивого психологического состояния (УПС) включается механизм сопротивления: «Матрица устойчивого состояния, обеспечивая иерархию и взаимодействие разнообразных реакций организма при устойчивом нормальном и устойчивом патологическом состояниях, являясь необходимым условием адаптации организма к среде, играет своеобразную негативную роль при лечебных воздействиях. Ее негативная функция определяется не только этим противодействием, но и ее ограничительной ролью, причем в последнем случае доминирует ограничительная роль ранее регулировавшей гомеостаз матрицы памяти. Закрепленная в памяти минимизация использования структурных возможностей мозга создает предпосылки для оптимального развития специально человеческой деятельности — высших функций мозга, при развитии устойчивого патологического состояния препятствует использованию потенциальных структурно-функциональных возможностей резервов мозга для компенсации функций. Дальнейший прогресс болезни может быть связан с увеличением количественных перестроек и истощением компенсаторно-гиперактивных систем. Уже в этом случае количественные изменения приводят к качественным сдвигам, хотя возможно и первично-качественное изменение течения заболевания в форме поражения новых структур и систем мозга. Это включает дополнительные системы и структуры в обеспечение устойчивого состояния — формирование следующего патологического состояния, еще более далекого от нормы» [13, с. 7].

Таким образом, согласно теории устойчивого патологического состояния, при возникновении отклонения от нормы, в мозге формируются определенные структуры, обеспечивающие приспосабливаемость организма к новым условиям существования. Со временем эти структуры стабилизируются, становясь привычными для организма, и при попытках воздействия на них с целью исцеления активно сопротивляются этому, истощая ресурсы организма.

Я достаточно подробно, с приведением объемных цитат автора рассмотрел эту теорию именно потому, что она имеет непосредственное отношение к теме этой книги. Абсолютно соглашаясь с Н. П. Бехтеревой в части описания формирования и структурирования механизмов УПС, я считаю, что это явление невозможно ограничить лишь функциями физиологии и рассматривать только как следствие поражения мозга.

По моему мнению, УПС, определяемое мной как Психофизиологическая Матрица, является стабильным состоянием каждого условно здорового человека. Его влияние, кроме физиологии, распространяется на сферу психики и социальных взаимоотношений, образуя устойчивые блоки единой системы, деформирующие исходные сознательные установки на счастье, здоровье и максимальную реализацию своего потенциала. И любая попытка трансформировать негативное воздействие этой системы на человека встречает ожесточенное сопротивление на всех уровнях формирования ее деструктивных установок. Как можно преодолеть это сопротивление, мы подробно рассмотрим в следующих частях этой книги.

Изучая историю формирования системного взгляда на поведение человека, невозможно не упомянуть о вкладе в этот вопрос великого австрийского психолога В. Райха, исследовавшего не только связь физиологических, психических и социальных процессов, но и задумавшегося о влиянии на эти процессы «оргонической энергии», объединяющей их, по его мнению, в единое целое. Можно по-разному относиться к этой стороне его деятельности, но его теоретические выводы о роли физиологических систем организма в формировании психологических паттернов, выразившихся в концепции «мышечного панциря», представляющего собой проекцию психологических блоков, на мой взгляд, бесценны. На практике эта теория воплотилась в создание направления телесно-ориентированной психотерапии, обладающей колоссальным эффектом и оказавшей огромное влияние на все методики, корректирующие психику посредством работы с телом.

Райх, к сожалению, не сформулировал ясной теории взаимосвязи физиологического, психического и социального компонентов жизнедеятельности человека, будучи увлеченным эфемерной энергией, идею которой отвергало научное сообщество. Но его гениальная интуиция прояснила многие закономерности, на основе которых эта взаимосвязь проступила более отчетливо.

Завершая данную главу, мы можем констатировать, что взгляд на многочисленные аспекты поведения человека с точки зрения единой системы, допускающей определенные обобщения и даже некоторое подобие алгоритмизации этих процессов, вполне допустим. Но, рассматривая физиологические, психологическо-ментальные и социальные процессы как единую систему, нам необходимо помнить о том, что любые, даже самые элегантные теоретические построения, могут очень серьезно корректироваться практикой.

Глава 3 МЕДИЦИНА И ПСИХОЛОГИЯ: ПРОТИВОСТОЯНИЕ ИЛИ СИНТЕЗ?

Изучая психофизиологию человека как единую систему, мы априори подразумеваем, что такой подход даст нам инструменты влияния на ключевые узлы этой системы, и эта надежда, чисто теоретически, имеет право на существование. Давайте же рассмотрим современное состояние тех направлений науки, которые смогут помочь нам в практической реализации этой идеи.

Следуя логике картезианского линейного мышления, до сих пор надежно встроенного в нашу систему ценностей, мы представляем себе организм человека неким подобием машины, каждая часть которой имеет жесткий функционал, и на первый взгляд, это действительно так. Сердце качает кровь, которая движется по кровеносной системе, печень чистит ее от токсинов, нейроэндокринная система координирует режим работы большинства органов и т. д. Функции частей этой системы неизменны в любое время, но, разумеется, мы понимаем, что режим их функционирования не является такой же неизменной величиной и зависит от многих факторов, большая часть которых выходит за рамки собственно физиологии.

Медицина представляет собой образцово точную науку, одну из самых экспериментально подтвержденных дисциплин. Любой новый метод лечения, любой лекарственный препарат проходит многоступенчатую стадию клинических испытаний, стремящихся свести к минимуму фактор неизвестности при его применении. Строгий протокол лечения болезней и узкая специализация врачей также направлены на максимальную детализацию алгоритма лечения пациента. И тем обиднее осознавать, что процесс зарождения заболевания, его течения и, во многом, выздоровления во многом зависит от факторов, входящих в компетенцию одной из самых эфемерных наук — психологии.

С точки зрения классической методологии, любая наука должна строиться на строго доказательной базе, достоверно предсказывать результаты воздействия своих методик, и с этой точки зрения психология, по мнению многих представителей более академических дисциплин, «не вполне наука», и даже «недонаука». Нейробиолог К. Фрит так описывает реакцию коллег на рассказ о своих научных изысканиях: «И вот меня спрашивают: „А чем вы занимаетесь?“ Кажется, это новая заведующая отделением физики. К сожалению, мой ответ „Я когнитивный нейробиолог“ только отсрочивает развязку. После моих попыток объяснить, в чем, собственно, состоит моя работа, она говорит: „А, так вы психолог!“ — с тем характерным выражением лица, в котором я читаю: „Нет бы вам заняться настоящей наукой!“» [100, с. 3].

Этот забавный снобизм начал улетучиваться буквально недавно, в начале нового тысячелетия, когда удешевление аппаратуры сканирования мозга, например, фМРТ, более четкая фиксация нейроэндокринных процессов организма человека и т. д., помогли зафиксировать и доказать безусловное влияние психологических и социальных факторов на физиологию человека. Даже в экономике, изо всех сил пытающейся удержать все время ускользающее реноме точной науки, психологи Д. Канеман и Р. Талер внесли вклад в понимание влияния поведенческих факторов на экономические процессы, который был отмечен Нобелевскими премиями.

Психология — удивительно разнообразная наука. Одной ногой она упирается в строгую доказательность психофизиологии, эволюционной психологии и других своих направлений, предполагающих практически математическую скрупулезность. Другой ногой она стоит на почти эзотерических вещах, таких как метафорические карты, измененные состояния сознания, адаптированные под мировоззрение современного человека шаманские практики и т. д. Компрометирует ли эту науку такая, кажущаяся на первый взгляд, неразборчивость? С моей точки зрения, ни в коей мере.

Основным критерием истины в психологии является действенность ее методов для конкретного человека. Если тот или иной метод психологии сумел утвердиться в ее практике, если он приносит практическую пользу, значит, он имеет право на существование вне зависимости от его идеологического базиса. Разумеется, такой подход критикуется не только представителями других наук, но и многими психологами-теоретиками, однако в практической психологии ценится прежде всего действенность того или иного метода.

Есть у психологии и еще одна замечательная особенность — в ней отсутствует понятие «устаревших взглядов». Ведущий российский специалист в области методологии психологии В. А. Мазилов пишет: «…если мы возьмем историю психологии, то обнаружим, что там нет не только правильных или неправильных концепций, но даже в более мягком варианте — более правильных или менее правильных. Более ранние концепции не являются менее адекватными, чем более поздние. В истории психологии зафиксированы подходы, которые до сих пор актуальны и используются в науке. Иными словами, концепции Фрейда, Адлера и Юнга, к примеру, до сего дня с успехом применяются и в науке, и на практике, имеют научную ценность. Становится понятно, что обилие подходов и теорий, объясняющих одно и то же явление, порождается сложностью, многоаспектностью и многоуровневостью, множественностью числа степеней свободы предмета исследования, а не частотой революций» [61, с. 14].

Психология, если рассматривать ее с позиции социальной эволюции, переняла эстафету гармонизации психики человека от выдохшихся к середине ХХ века религии и профессионального искусства. Высшая способность религии облегчить душу человека трансформировалась в сеанс психотерапии, причем эту форму катарсиса приняли и верующие, и атеисты. Разнообразные жанры искусства заняли в психологии свои ниши, снимая психологическое напряжение при помощи рисования, танца, драмы, прослушивания музыки, не требуя при этом от клиентов природного таланта и специализированных навыков.

Насколько же объективны данные о поведении человека, полученные с помощью методов психологии? Зародившись в середине XIX века в работах немецкого психолога Густава Теодора Фехнера, определившего даже формулу, описывающую связь между психикой и телом, течение экспериментальной психологии получило фундаментальное обоснование уже в ХХ веке в работах Р. Вудвортса [22], С. Стивенса [94], П. Фресса и Ж. Пиаже [99] и др. На первый взгляд, в той части этой науки, которая базируется на физиологических параметрах, а к ним можно отнести так называемую русскую школу объективной психологии, берущей начало в работах И. П. Павлова и В. П. Бехтерева, и бихевиоризм, зародившийся в США и распространившийся по всему миру, достаточно объективны. Два этих течения, в различных вариантах, изучают дуальную связку «стимул — рефлекс», к которой можно свести огромное количество поведенческих реакций. Разумеется, основное количество исследований, проводимых представителями этих направлений, проводится в лабораториях, в стерильных условиях и дает только «общее арифметическое» представление о тех или иных вариантах поведения, которое при работе с пациентами может очень серьезно корректироваться.

Психологи-практики, не имеющие возможности, да и желания, замерять те или иные физиологические параметры своих клиентов, поскольку обработка этих данных выходит за пределы их компетенции и существенно удлиняет время работы с клиентом, используют такой инструмент, как психологическое тестирование. Однако тестирование также не является однозначно объективным методом, так как предполагает либо оценку психологом реакции испытуемого на те или иные стимулы, либо еще более субъективную оценку различных аспектов своего состояния самим клиентом, отвечающим на вопросы тестов или выбирающим один вариант из нескольких заранее сформулированных вариантов [6].

И тем не менее, несмотря на довольно размытую «объективность» методов психологии, в практической своей части эта наука поразительно эффективна. За счет чего это происходит? Я думаю, что интуитивно чувствуя, а в настоящее время уже осознанно понимая нелинейность и многофакторность предмета своего исследования, психология избегает жестких рамок сведения проявления различных аспектов поведения человека к сумме однозначно интерпретируемых фактов. Взамен этого психология предлагает некую умозрительную шкалу координат, в рамках которой человек может сначала интерпретировать нюансы своего поведения, а затем скорректировать те черты своего характера, которые мешают его полноценной реализации. Таких систем координат очень много. Налагая на изначально хаотичную психику клиента координатную сетку психоанализа, юнгианских архетипов, райховского мышечного панциря, берновских субличностей и многих других методик, психолог может структурировать этот исходный сумбур и дать клиенту инструменты гармонизации его жизни.

Феномен психологии, на мой взгляд, заключается в прямой и честной «поэтизации» своего научного метода, принятой в ней задолго до того, как к подобной интерпретации были вынуждены прийти другие, более «точные» науки. Так, проникнув в тайны молекул, физики, для описания квантовой реальности были вынуждены ввести такие термины, как «запутанность», «неопределенность» и «вероятность», которые при всем желании нельзя отнести к объективным, детерминированным понятиям. Великие физики ХХ века — А. Эйнштейн, В. Гейзенберг, Н. Бор и др., анализируя свои открытия, рассматривали их не только с естественнонаучных, но и с гуманитарных позиций, внеся весомый вклад в философию [126, 145]. Американский физик Дж. Чу сформулировал концепцию «бутстрапа» (bootstrap — обратная связь (англ.)), в которой, объединяя основные положения квантовой механики и теории относительности, отказался от идеи существования фундаментальных величин в природе, сконцентрировав свое внимание на характеристиках связей между равнозначными частями одной системы, включив в нее в качестве равноправного элемента и сознание [129]. И венцом «романтизации» физики можно считать концепцию «голографической Вселенной» физика Д. Бома и нейрофизиолога К. Прибрама, вообще отрицающую существование объективной реальности и трактующую наш мир как проекцию глубинных слоев мироздания [96].

Подобное мировоззрение характерно не только для физиков. Блестящая, с моей точки зрения, теория «аутопоэзиса» и вытекающая из нее «теория Сантьяго» чилийских биологов У. Матураны и Ф. Варелы [67], а также знаменитая «гипотеза Геи», выдвинутая климатологом Дж. Лавлоком и микробиологом Л. Маргулис, рисуют величественные картины самоорганизации природных систем, в которых строгий детерминизм тесно сплетен с вариативностью [51].

Психология, если рассматривать все многообразие ее методов, изначально холистична, она построена по интегративному принципу, который постепенно становится доминирующим и в других направлениях науки. Она, по определению, призвана рассматривать комплексное влияние на человека огромного множества факторов, стремясь привести их к единому знаменателю, пусть даже и не очень обоснованному с точки зрения доказательной парадигмы.

Учитывая колоссальный рост технологий, способный сделать описание феномена поведения человека предельно объективным, логично предположить, что объединив исследования в области физиологии, поведенческих реакций и социальных взаимоотношений, мы сможем достаточно точно описать важнейшие аспекты жизнедеятельности человека, и даже, может быть, поймем алгоритмы этого сложного явления. И с этой точки зрения любое противопоставление биологической и психологической научных парадигм выглядит архаичным и деструктивным.

Собственно, это былое противоречие между медициной и психологией в наше время успешно разрешается при помощи концепции психосоматической медицины [1], широко применяющейся врачами-практиками, чему я сам был неоднократным свидетелем, особенно в странах Европы. Однако эта тенденция еще не является общепринятой и нередко подвергается обструкции со стороны пуристов обеих наук.

Интегративный подход, дающий абсолютное равноправие и медицине, и психологии, представляется мне наиболее оптимальным способом практического решения задачи гармонизации нашей жизни. Нельзя не согласиться с выдающимся американским нейробиологом Р. Сапольски, который пишет: «Во-первых, мы не можем приступать к изучению таких предметов, как агрессия, соперничество, взаимопомощь и эмпатия, не привлекая биологию. Я говорю это с оглядкой на определенную когорту социологов, которые считают биологию неуместной и даже идеологически подозрительной, когда дело касается социального поведения людей. Но точно так же важно — и это во-вторых, — что стоит нам начать опираться только на биологическое знание, как корабль наш окажется без руля и без ветрил. Об этом тоже нельзя забывать. Это сказано в пику молекулярным фундаменталистам, убежденным, что у социологии нет будущего против „настоящей“ науки. И в-третьих… бессмысленно выделять в поведении аспекты „биологические“ в противовес, скажем, „психологическим“ или „культурным“. Они теснейшим образом переплетены и взаимосвязаны» [88, с. 18].

Следующим шагом в нашем исследовании факторов, оказывающих то или иное влияние на психофизиологические установки человека, рождающие стиль его поведения, формирующий, в свою очередь, его судьбу, будет изучение экспериментов, проведенных специалистами в области физиологии и психологии, которые позволят понять глубинные мотивы наших поступков.

Глава 4 КОРОЛЬ РЕАЛЬНОГО МИРА — КОНТЕКСТ

Рассуждая о своих действиях, мыслях и чувствах, большинство людей свято верят в рациональность и осознанность этих проявлений своей уникальной Личности. Но так ли это на самом деле? Давайте вкратце рассмотрим некоторые значимые факторы, определяющие нюансы нашего поведения и формирующие неповторимый ландшафт нашей психики и нашего здоровья.

Начнем мы с такой глобальной по масштабам вещи, как принадлежность человека к той или иной культурной традиции. В науке принято разделять эти культуры на индивидуалистическую, выразителями которой являются жители США и Западной Европы, и коллективистскую, представленную жителями Азии.

Индивидуалистическая культура, как явствует из ее названия, порождает в человеке определенный эгоцентризм, чувство соперничества, осознание собственной уникальности, повышенное внимание к критериям свободы в своих поступках и т. д. Коллективисты, напротив, мыслят себя звеньями одной системы, для них ценны внутригрупповые отношения, они склонны к самопожертвованию.

«По определению, в коллективистских культурах главное — это гармония, взаимозависимость, согласие; поведение формируется нуждами группы, тогда как в культурах индивидуализма доминирует установка на автономию, личные достижения, уникальность и единственность, защиту прав и нужд индивида» [88, с. 228].

Критерии определения индивидуалистических или коллективистских психологических установок являются достаточно размытыми. Во многих странах, традиционно исповедующих одну культуру, жители разных ее районов могут демонстрировать все признаки приверженности другой культурной традиции. Так, недавно было проведено очень интересное исследование, выявившее зависимость принадлежности к определенной культуре от способа ведения сельского хозяйства [175]. В Китае, где большая часть населения традиционно выращивает рис, требующий слаженного коллективного труда, порождающего коллективистскую культуру, в северной его части, где рис не мог расти в силу погодных условий, население выращивало пшеницу. И жители этих северных районов демонстрировали приверженность к индивидуалистической культуре по результатам многофакторного тестирования.

Подобное же исследование, но с еще более узким территориальным диапазоном, было проведено в Турции в районе, где компактно проживают скотоводы, пасущие овец в горах, рыбаки и земледельцы [121]. Представители всех трех групп принадлежали к одной религии, говорили на одном языке и имели условно однородный генотип. Нетрудно догадаться, что земледельцы и рыбаки были коллективистами, а скотоводы — яркими представителями индивидуалистической культуры. По результатам этого исследования был сделан вывод о влиянии коллективистской культуры на жизненную философию человека, которая обладает всеми свойствами холизма.

Разница культур оказывает заметное влияние на физиологические параметры организма. В частности, «у респондентов из индивидуалистических культур сильно активируется (эмоциональная) вмПФК (вентромедиальная часть префронтальной коры головного мозга. — Прим. автора), когда они смотрят на собственную фотографию, а не на фотографию родственника или друга. У их восточноазиатских коллег эта активация заметно ниже… Если принуждать американца долго распространяться об эпизодах, в которых на него влияли, а азиата, наоборот, как он оказал на кого-то влияние, то у обоих начнут выделяться стрессовые глюкокортикоиды, как будто рассказывание причиняет им заметный дискомфорт» [88, с. 229].

Анализируя эти и многие подобные им опыты, мы можем констатировать влияние экологических и вытекающих из них культурных факторов на ключевые когнитивные, психологические и физиологические установки человека, которые порождают стиль его жизни, в чем-то давая преимущество, а в чем-то, безусловно, ограничивая. Принадлежность к коллективистской или индивидуалистической культуре, зависящей от внешней среды, определяет отношение человека к своему месту в мире, формирует его ключевые моральные ценности, способ мышления и чувствования, и все это происходит на бессознательном уровне. Более того, эти факторы влияют даже на его генотип.

Одним из несомненных успехов генетики является открытие некоторых участков генов, ответственных за те или иные варианты поведения. Наиболее показательным примером такого направления генетики можно считать определение влияния варианта гена DRD4, являющегося составной частью рецептора D4, который активно реагирует на дофамин — нейромедиатор, вызывающий предвкушение чувства удовольствия и играющий важную роль в обучении и мотивации. Этот ген многовариантен, и один из его вариантов — 7R реагирует на дофамин весьма слабо. Обладатели этого гена отличаются экспансивностью, стремлением ко всему новому, яркому и необычному, причем, в зависимости от социальных условий, они могут быть как великими путешественниками-первопроходцами, яркими харизматичными вождями, так и алкоголиками и игроманами. Влияние этого варианта гена на личностные характеристики настолько ярко и определенно, что некоторые исследователи называют его «геном авантюризма».

Изучение этого гена демонстрирует нам классический пример естественного отбора. В геноме народов, которые вынуждены осваивать новые территории, процент 7R гораздо выше, чем у народов, ведущих оседлый образ жизни. В зависимости от влияния среды естественный отбор поощряет репликацию «гена авантюризма» или сводит его присутствие практически к нулю. В случае коллективистской и индивидуалистической культур большой процент 7R характерен для индивидуалистов, а меньший — для коллективистов [128, 132, 147, 153].

Таким образом, рассматривая эти примеры, мы можем наблюдать несомненное влияние факторов среды не только на базовые когнитивные и психологические установки человека, но и на некоторые параметры структуры его генома. Обобщая аспекты такого влияния, Р. Сапольски пишет: «за этим наиболее изученным культурным контрастом стоит комбинация многочисленных факторов: экологии, способов производства продуктов, культурных различий, разницы в эндокринологии, нейробиологии, генетике. Культурный контраст проявляется в очевидных аспектах: морали, умении сочувствовать, методах воспитания, соперничестве, взаимопомощи, определениях счастья…» [88, с. 234].

Уменьшая масштаб факторов, незримым образом влияющих на мировоззрение человека, обратимся к национальным особенностям менталитета. В одном исследовании, проведенном среди сотрудников известного банка, имеющего филиалы в разных странах, представители единой корпоративной культуры отвечали на вопрос: что для них служит мотивацией оказания помощи другому человеку? Китайские менеджеры, согласно принятой традиции, помогут человеку, стоящему выше их по иерархической лестнице, испанцы — друзьям и родственникам, а американцы — тому, кто помогал им в прошлом [136, 140, 161].

Ситуация еще более усложняется, если факторов, определяющих принадлежность человека к той или иной группе, становится несколько. В одном эксперименте, получившем широкую известность, экзамен по математике сдавали женщины-азиатки, живущие в Америке [162]. Согласно общепринятым стереотипам, не имеющим никакого отношения к реальности, женщины являются худшими математиками, чем мужчины, и при этом азиаты лучше разбираются в точных науках, чем американцы. Участниц эксперимента разбили на две группы, одной из которых перед экзаменом постоянно напоминали, что они азиатки, а второй — что они женщины. Нетрудно догадаться, что первая группа решила задачи гораздо лучше, чем вторая.

В ходе еще одного интереснейшего исследования жители разных стран играли в экономическую игру, согласно условиям которой каждый игрок должен был положить в «общий котел» любое количество жетонов, которые затем умножались и распределялись поровну между всеми участниками игры. Выгода заключалась в том, чтобы положить меньшее количество жетонов, в то время как остальные игроки положат больше, и таким образом приумножить свой капитал. Но такое поведение наказывалось тем, что остальные участники могли заплатить, чтобы наказать чрезмерно скупого игрока [123].

Эта форма наказания явилась действенным стимулом к сотрудничеству, когда каждый игрок был вынужден учитывать интересы своих коллег. Но в ряде случаев игроки наказывали тех, кто вносил большее число жетонов, то есть наказание следовало не за скупость, а за щедрость, что ломало все представления о рационализме человека, ведь он отказывался от материальной выгоды во имя эфемерных психологических установок.

Объясняется такое поведение очень просто: щедрость коллеги выставляет меня в негативном свете, и я готов заплатить за то, чтобы уравнять его с собой. К тому же если другие игроки, захваченные порывом этого выскочки, тоже начнут повышать свой вклад, мне придется соответствовать этому тренду и получать меньше жетонов… Разумеется, эта стратегия формулируется на бессознательном уровне, но затем она реализуется уже в конкретных действиях.

Когда игроков из разных стран разбили по принципу этого «наказания за щедрость», выяснилось, что такое поведение абсолютно не характерно для американцев и австралийцев, но демонстрируется жителями Саудовской Аравии, Греции и Омана. Учитывая, что состав игроков был абсолютно однородным — они все были студентами и жителями крупных городов, можно утверждать, что определяющим фактором таких психологических установок являются особенности национального менталитета.

Рассмотренные нами примеры рассказывают о формировании психологических и ментальных установок под влиянием социальной среды. Но есть подтверждение такого влияния и на состояние здоровья человека.

В начале 2000-х годов российский эпидемиолог и демограф И. А. Гундаров опубликовал статью, в которой, анализируя огромный массив статистических данных, обосновал связь резкого ухудшения здоровья жителей России с моральными потрясениями, спровоцированными распадом СССР [29]. Согласно статистике,».. К 1994 году значительно увеличилась заболеваемость сразу всеми основными болезнями: крови и кроветворных органов на 86%, мочеполовой системы на 37%, органов кровообращения, пищеварения, нервной системы на 15—20%. Число вновь выявленных инфекционных больных выросло на 25%. Это привело к тому, что динамика смертности резко изменила предшествующую траекторию и направилась почти вертикально вверх. Ее уровень поднялся в 1,5 раза по сравнению с серединой 1980-х годов» [29, с. 58]. Это не было следствием увеличения потребления алкоголя, табака и ухудшения качества и количества потребляемых продуктов питания. Как доказал Гундаров, проводя впечатляющий ретроспективный анализ, основным фактором ухудшения состояния здоровья россиян была потеря смысла жизни и нравственных ориентиров, вылившаяся в социальную агрессивность.

Выход из этой ситуации И. А. Гундарову видится в создании государственной программы, которая «должна включать на 80% усилия по обеспечению в обществе социальной справедливости и осознания смысла жизни и лишь на 20% — меры по повышению материального благосостояния» [29, с. 65].

Я специально сделал акцент на двух глобальных аспектах формирования поведенческих реакций человека, потому что они достаточно редко рассматриваются и в специализированной, и в популярной литературе, когда речь заходит о практических приемах психотерапии или коучинга. В основном внимание практиков концентрируется на работах ученых, изучающих влияние ближнего социального круга и собственных установок человека, складывающихся из условий его детства и событий дальнейшей жизни. И мы рискуем оказаться погребенными под огромным массивом данных, предлагающих бесчисленные интерпретации поведения человека. Что примечательно, каждая эта интерпретация является абсолютно верной в условиях проведения эксперимента и достаточно часто плохо работающей на практике.

В 2011—2015 годах в США проходил масштабный проект, возглавляемый социальным психологом Б. Нозеком, в рамках которого группа ученых пыталась воспроизвести 100 исследований в различных областях психологии. Подчеркну, все эксперименты, результаты которых проверяла группа Нозека, были описаны в очень авторитетных научных журналах, строго верифицирующих материалы, которые они публикуют. «Результат получился просто шокирующим: по мнению ученых, им удалось воспроизвести с разной степенью близости к оригинальному исследованию только 39 из 100 работ. А полный анализ, опубликованный в Science, показал, что статистически значимые результаты были получены только в 36% работ, при этом уровень значимости был в среднем в два раза ниже, чем декларируемый в статьях. Выдвинуто предположение, что невоспроизводимыми могут быть до 80% всех исследований в области психологии, так как команда Нозека отбирала статьи только из наиболее уважаемых и рецензируемых журналов» [4].

А теперь представим себе тот колоссальный объем информации, который уже накоплен в экспериментальной части психологии и который каждый день пополняется все новыми и новыми исследованиями. Неужели все это только отвлеченное умствование, не имеющее практической ценности? Ответ на этот вопрос мы сможем получить, если отстранимся от бесчисленных подробностей психических и когнитивных нюансов поведения и попытаемся разглядеть в этом массиве данных устойчивые закономерности.

К таковым можно отнести следующие аспекты:

— На поведение каждого человека влияет огромное количество факторов. К ним, помимо рассмотренных нами культурных и национальных различий, относятся религиозные убеждения, приверженность консервативной или либеральной идеологии, расовые и гендерные стереотипы, социоэкономическая иерархия, условия формирования психики в детстве, физиологический ответ на психические и социальные стимулы, генотип и т. д.

— Ни один из этих факторов по отдельности не влияет на поведение определяющим образом и не может считаться фундаментальным компонентом системы, который остается неизменным в любых обстоятельствах.

— Влияние любого из рассматриваемых нами факторов определяется только контекстом обстоятельств, в которых в тот или иной период жизни оказывается человек, и характером его связей с остальными элементами системы.

— Изучение поведения человека в «естественной среде обитания», в тех социальных условиях, которые характерны для его нормальной жизни, могут дать нам гораздо более точную информацию об истинных мотивах его поступков.

Лабораторные эксперименты, безусловно, необходимы. Они выявляют общие тенденции формирования поведения, проясняя такие нюансы этого процесса, которые на практике понять невозможно. Но, как я отмечал в предыдущей главе, холистическая природа психологии не позволяет ей стать стопроцентно доказательной наукой, и эта особенность в чем-то ее ограничивает, а в чем-то дает преимущество перед более «линейными» науками.

Разрешить эту дилемму между экспериментом и реальностью, которая является абсолютно объективной и в психологии, и в физиологии, нам поможет упомянутая в главе 2 этология. Собственно, для меня этой дилеммы никогда не существовало, я всегда шел от своей практики, анализируя результаты своей работы, систематизируя их при помощи каких-то теоретических постулатов, существующих в разных науках. Но для понимания структуры Психофизиологической Матрицы нам необходимо изучить именно теоретическую основу, уже сформулированную в науке.

Итак, этология — это научное течение, изначально сформировавшееся в зоологии в начале ХХ века. Отцами-основателями этологии являются К. Лоренц, Н. Тинберген и К. фон Фриш (о первых двух я писал выше, рассказывая о ФКД). Этологи изучают поведение объекта своего исследования в реальной, а не искусственно смоделированной среде, и обоснованность такого подхода на сегодняшний день подтверждена в различных направлениях психологии, физиологии и генетике [88, с. 206—208]. И с практической точки зрения, задумываясь о максимально приближенным к реальности нюансам поведения человека, мы можем принять философию этологии как наиболее полно отвечающую нашим целям.

Этология придает огромное значение именно контексту взаимоотношений биологического объекта и окружающей среды, и этот вопрос необходимо изучить более подробно, так как из него вытекают многие положения, на которых мы будем строить теорию Психофизиологической Матрицы.

В начале этой главы мы увидели, как многие аспекты мировоззрения, поведения и даже генома человека изменяются под влиянием окружающей среды, то есть являются контекстно зависимыми. Размышляя о, скажем, проявлении агрессии, мы можем констатировать эту же закономерность. Сломав нос хулигану, отбирающему кошелек у старушки, и сломав точно такой же нос жене, требующей тратить деньги на содержание семьи, люди совершают одно и то же физическое действие, но оценка этих действий будет диаметрально противоположной. И если вспомнить о различиях культурных и национальных, не обязательно в первом случае герой получит награду за защиту старушки, а во втором подлец понесет кару за нанесение увечий родному человеку. Бандит, напавший на бабушку, может оказаться представителем «золотой молодежи», решившим поразвлечься, и его адвокатам и прессе не составит труда убедить общественность в том, что юноша решил пошутить, так как никаких объективных причин для грабежа у него не было. А муж, избивающий жену, в патриархальном обществе получит безусловную поддержку как охранитель вековых традиций.

Таким образом, даже в этом простом примере мы можем, не особенно задумываясь, определить по два варианта развития событий для каждой ситуации. И какой именно вариант реализуется в действительности, зависит от контекста общественных норм. Сколько политиков в новейшей истории сначала объявлялись террористами, а затем — великими борцами за независимость? Опять же, не очень стараясь, можно вспомнить М. Бегина и Я. Арафата, оценивавшихся диаметрально противоположно на разных этапах своей политической деятельности.

Подтверждение зависимости физиологической реакции от контекста было получено в ходе многих экспериментов. Так, в одном исследовании его участники входили в комнату, в которой видели жуткого монстра или раненого человека. Во время выполнения действий, которые были продиктованы этими условиями, их мозг непрерывно сканировало специальное устройство. Испытуемые либо стреляли в чудовище, либо перевязывали раненого, и эти абсолютно разные, с точки зрения мышечной моторики, физические акты активировали в мозге схожие нейронные контуры, расположенные в префронтальной коре, определяющей соответствие действия ценностным установкам человека [142]. То есть действия были разными, но в контексте «правильности», соответствия текущему моменту включали одинаковую последовательность сигналов нейронов мозга.

Точно так же дело обстоит с гормонами и нейромедиаторами. Самый просоциальный гормон — окситоцин, помимо других своих замечательных свойств, способствует увеличению щедрости. Но делает более щедрым он только того, кто и так имеет к этому предрасположенность, скряга останется скрягой, даже если ему ввести литр окситоцина [160].

Этот достаточно хорошо изученный гормон вообще очень избирателен в своих проявлениях: «Окситоцин и вазопрессин содействуют формированию связи матери и ребенка, а также моногамному поведению в парах, снижают тревогу и стресс, укрепляют доверие, упрочивают социальные группы, делают людей щедрее и общительнее. Однако ко всему этому прилагается огромное НО: гормоны способствуют просоциальности только по отношению к Своим. Когда дело касается Чужих, окситоцин и вазопрессин превращают нас в ксенофобов и этноцентристов» [88, с. 114].

Точно так же дело обстоит и с тестостероном, высокий уровень которого, как считалось, провоцирует агрессивное поведение. «Зависимость агрессии от тестостерона намного меньше, чем принято считать. Индивидуальные колебания данного андрогена в пределах нормы не позволяют предсказывать, будет ли человек вести себя агрессивно, нарушать законы. Более того, чем особь изначально агрессивнее, тем меньше ей требуется добавлять тестостерона для агрессивного акта. И если уж тестостерону и отведена какая-то роль, то только в качестве „пособника“ — сам по себе этот гормон не порождает агрессию. Он делает нас более восприимчивыми к факторам, ее запускающим, — особенно тех из нас, кто и так предрасположен к агрессии. Повышение уровня тестостерона, как мы выяснили, способствует агрессии только в обстоятельствах угрозы социальному статусу. Но если даже уровень гормона и подскакивает в такой ситуации, это не обязательно усиливает агрессию: он активирует любые из тех действий, которые помогают сохранить статус. В мире, где социальный статус поддерживается добрыми делами, тестостерон окажется самым „просоциальным“ гормоном на свете» [88, с. 114].

Схожий механизм задействован и в работе гормонов стресса — глюкокортикоидов. Стресс подразделяется на «плохой», сопровождающийся негативными эмоциями и носящий название дистресса, и «хороший», возникающий при решении творческих задач или физической активности, приносящей удовольствие, и называемый эустрессом. И тот и другой стресс влияет на состояние дендритов нейронов, атрофируя или, наоборот, увеличивая степень их разветвленности. Когда крысу ввергают в состояние страха, заставляя испытывать дистресс, дендриты ее гиппокампа, под влиянием выброса глюкокортикоидов, начинают сокращаться. И точно такое же количество глюкокортикоидов в крови крысы, испытывающей эустресс от самозабвенного бега в колесе, приводит к росту дендритов того же гиппокампа [119—120,122].

Более того, влияние гормона может зависеть от того, какая именно его составная часть активна в тот или иной момент времени. АКТГ — адренокортикотропный гормон, управляющий синтезом глюкокортикоидов, который осуществляется в коре надпочечников. Именно этот гормон активирует состояние стресса. Он является пептидом, то есть состоит из цепочки аминокислот, и каждый участок этой цепочки влияет на разные функции организма. «…было установлено, что стимуляция секреторной функции коры надпочечников (собственно адренокортикотропная функция) осуществляется фрагментом АКТГ 11—24. В то же время указанный фрагмент не имеет психотропной активности. Инсулинотропная функция АКТГ заключена в отрезке с 22-й по 39-ю аминокислоту; АКТГ 1—13 участвует в регуляции медленного сна (с преобладанием медленных волн на ЭЭГ), а АКТГ 18—39 стимулирует быстроволновой сон.

Для проявления поведенческих эффектов АКТГ достаточно фрагмента 4—10 или даже 4—9. Основной психотропный эффект АКТГ состоит в повышении внимания к значимым стимулам. Следствием этого является улучшение памяти.

Внутривенное введение АКТГ 4—10 и АКТГ 4—9 (15 и 40 мг в течение четырех часов) добровольцам, здоровым молодым мужчинам, через полчаса после начала введения приводило к усилению избирательного внимания и уменьшению времени двигательной реакции. Под влиянием АКТГ увеличивается количество воспринимаемой зрительной и слуховой информации, он сокращает время адаптации к темноте и работы над корректурой текстов, а также уменьшает число ошибок. АКТГ 4—10 препятствует росту времени реакции, который в норме наблюдается при выполнении монотонного задания» [46, с. 248].

Как отмечает Р. Сапольски: «В промежуток времени от нескольких минут до первых часов эффект гормонального воздействия зависит в основном от ситуации и является стимулирующим. Гормоны не определяют, не являются причиной, не руководят, не порождают поведенческого акта. Вместо этого они делают нас более восприимчивыми к социальным стимулам в эмоционально значимых ситуациях, усиливают поведенческие тенденции и предрасположенности, соответствующие случаю» [88, с. 114].

Зависимость от контекста пронизывает все уровни нашей жизни. От контекста зависит синаптическая пластичность нейронов нашего мозга, объединяющая их в сети и влияющая на все аспекты обучения [65, с. 49]. Контекст влияет на то, станет ли бактерия, живущая в нашем организме, нашим убийцей или спасителем [49, с. 117—118]. Контексту подчиняются фундаментальные законы эволюции любой биологической особи [17, с. 170, 65, с. 102]. Даже у дрозофил один и тот же феромон может сигнализировать о разных состояниях, в зависимости от ситуативного контекста [124].

Таким образом, задача нарисовать даже приблизительную карту поведения конкретного человека, которая будет хотя бы условно объективной и опираясь на которую мы сможем скорректировать качество его жизни в лучшую сторону, представляется маловероятной. Но мы все-таки сделаем такую попытку, обратившись к закономерностям, которые являются справедливыми для большинства объектов нашего мира и, что немаловажно, учитывают и относительную детерминированность физиологии, и поэтический холизм психики, и так зависящие от контекста конкретной ситуации связи между ними.

Глава 5 НЕЛИНЕЙНАЯ И ХАОТИЧНАЯ ПРИРОДА МАТРИЦЫ

Давайте представим себе человека как открытую нелинейную систему. Такое утверждение является очевидным для любого специалиста в области точных наук, некоторых направлений биологии, медицины и психологии, однако для людей, занимающихся другими видами деятельности, этот тезис звучит как маловразумительная абстракция, не несущая практического смысла, поэтому некоторое прояснение этих слов необходимо. «Открытая» в данном случае подразумевает, что эта система не изолирована от окружающей среды, мы не можем заставить ее замереть в одном положении для того, чтобы как следует изучить. В любой момент своей жизни она отдает энергию окружающей среде, тем самым воздействуя на нее, и в свою очередь испытывает такое же воздействие со стороны других систем, с которыми вступает в контакт.

«Нелинейность» — основное свойство этой системы, подразумевающее, что ее характеристики невозможно описать только с помощью причинно-следственных связей. В предыдущей главе мы выяснили, что нет ни одной сферы жизнедеятельности человека, которая остается неизменной при любых условиях, опираясь на которую мы сможем стопроцентно предсказать последствия того или иного действия. Тезис «Если происходит N, то мы гарантированно получим результат M» является линейным, и в реальной жизни, как мы все понимаем, к человеку абсолютно неприменим. Именно поэтому так редко воспроизводятся результаты психологических экспериментов, о чем я писал выше.

Кроме этого, человек является еще и неравновесной динамической системой, то есть части этой системы находятся в постоянном движении. Они взаимодействуют друг с другом и с окружающей средой, поддерживая относительный, постоянно изменяющийся уровень баланса, при этом никогда не достигая абсолютного равновесия, которое для него означает смерть. То есть в каждую минуту жизни мы можем констатировать весьма шаткое и неустойчивое состояние относительного равновесия, которое является оптимальным для существования системы.

И здесь мы встречаемся с одним из самых важных моментов, определение которого позволит нам понять реальную картину поведения человека. Наше сознание, исходя из вполне понятной логики формулирования этого состояния баланса, нарисует нам картину полного удовлетворения собой и своей жизнью, дающую ощущение абсолютного счастья. Однако в реальной жизни все обстоит не так.

Основополагающие черты системы-человека формируются в детстве, когда ребенок ищет свое место в социуме, определяя свою личную сетку координат, находясь в рамках которой, он будет любим, ценим и признаваем. Кому-то удается выстроить свое взаимодействие с наиболее важными для него людьми таким образом, что ему не приходится ломать себя в угоду жизненным установкам родственников, и тогда его система развивается на здоровой основе безусловного принятия человека в любой ситуации. Этот узел любви к себе и будет центром тяжести, вокруг которого организуется хрупкое равновесие баланса системы-человека. Но, к сожалению, это удается очень небольшому проценту людей.

В большинстве случаев ребенок, входя в контакт с социумом, вынужден бесконечно подстраиваться под постоянно изменяющиеся требования внешней среды, ища такую форму взаимодействия с ней, при которой он будет ощущать себя в безопасности. В процессе этой подстройки базовая установка его жизненной философии, изначально формулируемая как «Мне нужно просто быть», трансформируется, а точнее, деформируется во «Мне нужно соответствовать». И внешние обстоятельства детства, регистрируемые сознанием, ни в коей мере не могут дать нам правдивую информацию о формировании такой установки.

Любой психолог-практик может подтвердить, что только ничтожный процент его клиентов приходит на консультацию, осознавая, что корень его проблем кроется во взаимоотношениях с родителями, другими близкими родственниками, учителями и т. д. Большинство клиентов говорит о том, что у них было прекрасное детство, родители их очень любили, а проблемы, за разрешением которых они обратились к психологу, лежат в другой плоскости. Но в процессе работы выясняется, что в определенный период детства ребенку очень не хватало присутствия или участия кого-то из родителей в ключевые моменты его познания окружающего мира, что и привело его спустя годы к психологу.

Одним из основных факторов самоорганизации точки опоры системы-человека является ощущение безопасности. Именно эта установка формирует все многообразие поведенческих реакций человека, дает ощущение того баланса, к которому, в силу своей природы, стремится любая система. И ради ощущения безопасности, уникальные характеристики которой бессознательно формируются в детстве, человек, опять-таки неосознанно, готов пожертвовать рациональными формулировками счастья, которые ему усиленно транслирует его сознание.

Любой человек стремится к позитивным изменениям в своей жизни, однако любая битва между сознательными и бессознательными установками всегда завершается в пользу последних, причем с разгромным счетом. Если в детстве ребенок усвоил, что для ощущения собственной безопасности ему нужно быть максимально послушным, во взрослой жизни он может прочитать сотню книг, мотивирующих его на решительные поступки, но его система будет блокировать реализацию его сознательных устремлений на всех уровнях. Или наоборот, уровень безопасности ребенка диктует ему демонстративно аффектированное поведение, при котором он чувствует себя замеченным и оцененным, и во взрослой жизни он будет иметь истероидный характер, выраженный в бесконечных претензиях к окружающим.

Чрезвычайно важно, что эта система, которую я и называю Матрицей, задействует все уровни жизнедеятельности человека, образуя жесткие связки физиологической, психологическо-ментальной и социальной сфер. Так, человек, идеологическую основу Матрицы которого составляет убеждение в том, что для ощущения собственной безопасности он должен быть максимально послушным, предугадывающим ожидания окружающих и старающимся максимально им соответствовать, на уровне психики будет иметь высокий уровень тревожности, подверженности манипуляциям и отсутствием инициативы. На физиологическом уровне у него будет чрезмерно активирована миндалина мозга, в крови будет высокий уровень глюкокортикоидов и предрасположенность к широкому спектру заболеваний, зависящих от индивидуального инструментария проявления этой идеологической установки его Матрицы — от проблем с ЖКТ или опорно-двигательной системой до дисфункции органов дыхания. На социальном уровне он практически гарантированно будет состоять в абьюзивных отношениях и иметь репутацию исполнительного и пунктуального работника, карьерный рост которого ограничен из-за отсутствия инициативы.

Это абстрактная, достаточно общая схема, на практике имеющая очень большую вариативность, но она позволяет нам сделать очень важный вывод — формальное разделение и попытка решения физиологических, психологических и социальных проблем человека в изолированном виде не очень эффективно. Даже если рассматривать чисто медицинский аспект этого вопроса, то, понимая, что причина, допустим, хронической гипертонии кроется в определенной психологической травме, создающей устойчиво высокий уровень психофизиологического напряжения, которое, помимо этого, поддерживается конфликтной атмосферой в семье или на работе, бессмысленно лечить только гипертонию. Собирая и анализируя информацию о реакции на комплексные терапевтические процедуры от систем физиологии, психики и социума, можно выстроить эффективную стратегию терапии, которая решит проблему в кратчайшие сроки, без побочных эффектов и рецидива.

Второй и, с моей точки зрения, гораздо более важный вывод, который мы можем сделать из вышесказанного: Матрица не оперирует категориями хорошо — плохо. Баланс, составляющий смысл и одновременно программу ее существования, реализует тезис: привычно, значит безопасно. И любая попытка изменить какие-то узлы этой устойчивой системы, привнося в нее то, что с рациональной точки зрения, безусловно, может принести пользу человеку, будет встречать ожесточенное сопротивление со стороны системы, воспринимающей такое вторжение как угрозу своей целостности. К тому же ликвидация старого и встраивание в систему нового паттерна требует колоссальных затрат энергии, а любая система априори стремится к минимизации расходов энергии, ведь она может понадобиться в любой момент на поддержание стабильности ее функционирования.

Описывая основные характеристики «идеологии» Матрицы, можно констатировать, что деструктивных установок в ней содержится гораздо больше, чем конструктивных. На это влияет множество факторов, как лежащих в социоэкономической плоскости, так и относящихся к нюансам воспитания, принятым в его семье. И эта преобладающая деструкция, практически полностью находящаяся в сфере бессознательного, принимается системой как базис, обеспечивающий ей состояние равновесия.

Здесь самое время вспомнить о теории устойчивого патологического состояния Н. П. Бехтеревой, которую мы разбирали в начале книги. То, что является патологией для мозга, в случае Психофизиологической Матрицы является устойчивым деструктивным состоянием психофизиологии, которое воспринимается системой как объективная реальность, которую она будет защищать всеми доступными ей средствами.

Итак, описывая базовые установки Психофизиологической Матрицы, мы исходим из того, что большинство негативных психофизиологических паттернов, исключая компоненты генетической природы, формируются в раннем детстве как механизмы выживания и адаптации к социальным условиям, в которых растет ребенок. И эти паттерны существуют в подсознании уже взрослого человека в практически неизменном виде. Понимание того, что он уже вырос и может решить проблему на другом уровне, очень редко пробивается на уровень сознания. Таким образом, при возникновении дискомфортной ситуации, провоцирующей проявление устойчивых моделей детских страхов, взрослый человек автоматически будет реагировать на нее с позиции ребенка. И очень важно понимать, что запускаемый в таких случаях механизм — это механизм, на уровне системы символизирующий выживание. Эта схема не является в психологии чем-то новым, и на ней, в тех или иных вариантах, строится множество терапевтических методик.

Работая с Матрицей как с целостной системой, необходимо постоянно помнить о базовом принципе ее существования, который заключается в исходном стремлении сохранить устойчивость и эргономичность своего функционирования, на каких бы деструктивных элементах они бы ни основывались. Вторым по значимости законом Матрицы является принцип формирования деструктивных паттернов, которые создаются как механизмы защиты и выживания в раннем детстве и, с точки зрения системы, имеют безусловный приоритет перед более поздними психологическими установками, какими бы полезными ни считало их наше сознание.

Разумеется, помимо деструктивно заряженной части Матрицы, существует и конструктивно настроенная ее часть. О ее структуре и отношениях между этими частями мы поговорим чуть ниже, сейчас же рассмотрим сущность деструктивной части как основного объекта трансформационного процесса. Необходимо сделать одно очень важное пояснение. Ни одна часть матрицы в виде четко оформленного психофизиологического паттерна не является априори устойчиво конструктивной или устойчиво деструктивной. Паттерн приобретает положительные или отрицательные характеристики в зависимости от контекста воздействия на систему, и наша задача заключается в трансформации не самого паттерна, а характера связей между паттернами.

На практике это выглядит таким образом. Предположим, человек имеет высокий уровень эмпатии и является убежденным альтруистом. С точки зрения морали, господствующих социальных или религиозных норм эта сторона его характера является безусловно положительным паттерном. Но при этом человек ощущает, что этой его чертой окружающие пользуются только в эгоистических интересах, принимая его помощь как должное, не испытывая благодарности и бурно возмущаясь при попытках отказаться от участия в жизни другого человека в ущерб своим интересам. Это порождает отчаяние, чувство обиды, недоверчивость нашего героя, которые очень плохо влияют на состояние его психики и здоровья.

Эта закономерность универсальна: нет объективно конструктивных и объективно деструктивных узлов системы. Данные характеристики определяются характером связей между ними и полностью зависят от контекста конкретной жизненной ситуации. В любой момент наша сила может стать нашей слабостью, и наоборот, и сделать этот процесс хотя бы относительно предсказуемым мы можем, только детально изучив каждый узел нашей Матрицы, поняв скрытую мотивацию именно такого поведения и все возможные варианты его практической реализации. В случае нашего эмпата-альтруиста очевидно, что эта черта характера базируется на глобальной неуверенности в себе и подсознательного стремления добиваться признания окружающих только путем ущемления своих интересов.

Таким образом, нелинейность и неравновесность системы-человека в нашем случае заключается в стремлении сохранить зыбкий и неустойчивый баланс между детскими бессознательными и взрослыми сознательными установками, а также соблюдать хотя бы относительный паритет между условно конструктивными и условно деструктивными связями частей Матрицы. И, начиная работу по трансформации негативных паттернов Матрицы, нам необходимо всегда помнить об этой особенности, не увлекаясь жестко линейными методами, принятыми в традиционной терапии.

Изучить механизм этой работы можно, обратившись к определению узловых точек системы, существующему в теориях нелинейных процессов, хаоса, диссипативных структур и подобных им научных направлениях. Слово «аттрактор», образованное от английского attract — притягивать, привлекать, обозначает именно такую точку, которая служит центром притяжения всех энергопотоков, циркулирующих в окрестностях этой точки. Разумеется, это предельно упрощенное, даже примитивное описание такого сложного явления, но если эту книгу будет читать физик, надеюсь, он простит мне отсутствие терминов вроде «подмножества фазового пространства», которые способны сбить с толку людей, мыслящих другими категориями.

Итак, наша Матрица состоит из большого количества узловых точек — аттракторов, попадая в сферу влияния которых, наше поведение приобретает определенный вектор движения, зависящий от конкретных характеристик аттрактора, который в этот момент времени становится доминирующим. С точки зрения описываемой в этой книге теории, наш аттрактор будет включать в себя физиологические, психологическо-ментальные и социальные факторы, которые соответствуют определенному типу поведения. То есть при получении сигнала из социума, совпадающего с какой-то значимой для человека психофизиологической установкой, сформированной в детстве и до поры до времени дремлющей в его подсознании, запускается процесс активации соответствующего аттрактора. Этот аттрактор представляет собой практически рефлекторную схему реагирования на внешний раздражитель, которая, подавляя другие аттракторы, реализуется в форме каскада психофизиологических реакций, имеющего своей целью разрядку возникшего психофизиологического напряжения.

В реальной жизни это выглядит так. Сотрудник компании получает задание подготовить презентацию нового продукта. В одном случае он будет рад и горд оказанным ему доверием, у него активизируется префронтальная кора головного мозга, повысится уровень дофамина, мысль станет ясной и четкой, и он в рекордные сроки справится с полученным заданием. В другом случае он испытает страх, активирующий миндалину и островковую зоны мозга, в кровь выплеснутся глюкокортикоиды, он будет чувствовать оцепенение, сомнение в том, что способен справиться с полученным делом, временами переходящее в отчаяние.

Можно подумать, что в этом примере речь идет о двух разных людях, но нет, это один и тот же человек. В своей практике я много раз встречался с тем, как доминантный альфа-самец, победитель с большой буквы, в ситуации, где, казалось бы, не предвидится никаких неожиданностей, вдруг становится бараном, идущим на заклание. И наоборот — вялый мизантроп начинает вести себя как пассионарий, для которого любое великое дело по плечу.

На включение того или иного аттрактора, который будет управлять вариантами поведения человека, влияет большое количество факторов, каждый из которых в отдельности не может оказывать значительного влияния на поведение человека. Но собравшись вместе, они способны превысить некий критический порог, после которого запускается рефлекторная реакция, сформированная тем или иным аттрактором Матрицы и на практике реализующаяся в форме того самого ФКД или схемы П. К. Анохина, которые мы рассматривали в начале книги.

В теориях, изучающих нелинейные системы, такая точка выбора того или иного сценария развития событий называется точкой бифуркации. Это точка, в которой возникает неопределенность, и любого малозначительного фактора может быть достаточно для того, чтобы система выбрала любой из потенциально возможных вариантов действия. Для поведения системы, находящейся в точке бифуркации, характерны непредсказуемость выбора дальнейшего сценария и кратковременность, поскольку она является переходным этапом между двумя относительно устойчивыми состояниями.

Для нашего офисного клерка такими факторами, влияющими на выбор в точке бифуркации, может быть интонация начальника, с которой он давал поручение, случайное замечание коллеги или реплика жены, с которыми он поделился своими перспективами. Еще раз повторюсь: таких факторов очень много, большинство из них не фиксируется сознанием, вероятность их появления, величину и последовательность невозможно предугадать ни на рациональном, ни на интуитивном уровне. Единственный способ обрести хотя бы частичный контроль над реализацией негативного сценария, спровоцированного тем или иным аттрактором своей Матрицы — заблаговременно изучить их основные характеристики, механизмы реализации их алгоритмов действия и выработать эффективные способы противодействия их разрушительной деятельности.

На первый взгляд, эта задача решается на психологическо-ментальном уровне. Нужно всего лишь изучить наиболее распространенные психологические реакции, рационализировать их и подобрать контрдоводы, которые помогут их нейтрализовать. Однако такой путь, по моему мнению, является очень поверхностным, и главным инструментом контроля возможного негативного сценария является физиология.

В человеке неистребима вера в чудо, которое, в данном случае, для него символизирует инсайт. Это внезапное озарение, когда он вдруг получает ясное представление о сути своей проблемы, корнях ее возникновения и формах проявления в жизни, рождает ощущение своего полного контроля этой проблемы, поддержанное мощным выбросом в кровь всех гормонов, сопровождающих состояние эйфории. Но спустя некоторое время в глазах этого человека возникает недоумение, сопровождающееся тирадой: «Как же так? Я же понимаю, в чем моя проблема, осознаю ее, почему она не уходит?!!».

К сожалению, реальность такова, что разрубить гордиев узел психологических проблем блестящим и острым мечом инсайта удается в ничтожном проценте случаев. Понять, почему так происходит, можно с помощью теории Джеймса-Ланге, которую, независимо друг от друга, в конце XIX века выдвинули У. Джеймс и К. Ланге. Согласно этой теории, эмоции не имеют самостоятельной функции, а являются следствием осознания человеком физиологических изменений в своем организме. То есть человек получает информацию из окружающей среды, которая не регистрируется его сознанием, и эта информация вызывает физиологическую реакцию, которая и запускает каскад эмоций. Допустим, наше зрение зафиксировало опасность, которая еще не осознается мозгом, в кровь выбрасываются гормоны стресса, которые приводят организм в состояние боевой готовности, и только затем физиология запускает эмоции, чтобы довести до мозга информацию о потенциальной опасности.

Эта теория достаточно спорная, она подвергалась многочисленной и обоснованной критике, но здравое зерно в ней, безусловно, есть. В частности, именно этой концепцией можно объяснить милую способность женщин раздувать скандал из того, что мужчинам кажется пустяком, и в процессе этого скандала приводить аргументы, которые не относятся к его основной теме. Дело в том, что симпатическая часть вегетативной нервной системы, отвечающая за процессы возбуждения, у женщин успокаивается значительно медленнее, чем у мужчин. Так устроила Природа, и у нее были для этого основания. И когда симпатика возбуждена, мозгу приходится рационализировать это возбуждение, находить для него обоснование, постоянно взвинчивая эмоции, и доходить в своей аргументации до «времен Очаковских и покоренья Крыма», даже если эти аргументы не имеют никакого отношения к предмету спора [88].

Таким образом, наивная вера в то, что устойчивые эмоциональные и когнитивные реакции, сопровождаемые такими же устойчивыми нейронными связями в мозге и жестко определенной реакцией гормональной системы, которые формировались годами и являются для организма привычными, вдруг, под влиянием внезапного озарения, враз изменятся, напоминает веру в Санта Клауса. Именно поэтому я регулярно отправляю своих клиентов на медицинские обследования, считая, что только устойчивое изменение физиологических параметров может свидетельствовать об эффективности терапии.

Это пространное отступление от основной темы главы было необходимо для понимания важности всех составных частей психофизиологического аттрактора, и теперь мы можем перейти к чрезвычайно важному состоянию этого аттрактора, которое в физике дало основание назвать его «странным», или «хаотическим» аттрактором. Когда из внешней среды поступает достаточно сильный сигнал, аттрактор, наиболее предрасположенный к реакции на этот сигнал, из относительно стабильного состояния переходит в состояние неустойчивости, которое характеризуется хаотичным поведением.

При слове «хаос» в нашем воображении возникают апокалиптические картины абсолютного беспорядка, полной потери системы координат и предсказуемости. На самом деле хаос — одно из самых интересных явлений, последние несколько десятилетий занимающее умы представителей разных направлений науки. Теория хаоса неразрывно связана с именами французского математика А. Пуанкаре, американского физика и математика М. Фейгенбаума и американского же математика и метеоролога Эдварда Лоренца (не путайте с этологом Конрадом Лоренцем, о котором я писал выше). Именно Э. Лоренц ассоциируется с теорией хаоса в сознании большинства интересующихся этой темой людей, благодаря романтическому термину «эффект бабочки», использованному им в своей статье и ставшему одним из фетишей массовой культуры.

Хаос является полноправным участником большинства процессов, происходящих в нашем мире. Как ни парадоксально это прозвучит, но хаотические закономерности наблюдаются в экологии, астрономии, электромеханике, физиологии и т. д. [95, с. 237]. Этот парадокс легко разрешается описанием хаотического состояния, которое утверждает хаос как особый вид упорядоченности, при которой количество переменных, воздействующих на объект, резко увеличивается, и поведение объекта можно предсказать только на очень коротком отрезке времени. Любой долгосрочный прогноз поведения хаотичной системы невозможен, так как даже небольшие возмущения растут по экспоненте.

Есть у хаоса еще одно замечательное свойство — он способен заново структурировать систему, выводя ее на новый этап функционирования. Вообще, мир нелинейных систем, в котором мы живем, переворачивает многие наши представления с ног на голову. Хаос является источником создания структуры, и в физике было введено понятие «детерминированный хаос», а диссипация (рассеяние) энергии, которая, согласно логике, должна вести к ее необратимым потерям, также создает «диссипативные системы». Процесс самоорганизации невозможен без влияния хаоса, и нам, при изучении основных аспектов функционирования Психофизиологической Матрицы, без изучения хаоса не обойтись.

Любой переход системы из одного состояния в другое, задействующий те или иные аттракторы, сопровождается хаотическими процессами. Если говорить о психике, то любой аффект будет характеризоваться ростом уровня хаотичности, даже если мы не имеем в виду такие интенсивные эмоции, как экстаз творческого вдохновения или вспышка ярости. И вопрос заключается в том, как сделать этот хаос хотя бы частично управляемым, дабы избежать возможных негативных последствий для психики. К сожалению, однозначный ответ на него невозможен ни в рамках теории хаоса, ни в сопредельных научных дисциплинах, в силу нелинейности этого явления.

Невозможно задать четко определенные начальные условия хаотического процесса и получить точно предсказанный нами результат. Но повлиять на этот результат в нужном нам направлении вполне возможно. С помощью каких методов это можно попытаться сделать, мы обсудим немного ниже, а сейчас давайте определим основные параметры хаоса, которые нам необходимы для изучения структуры Психофизиологической Матрицы.

Итак:

— Все узловые элементы — аттракторы Матрицы находятся в состоянии неустойчивого равновесия между фазами относительной стабильности, которая характеризуется определенной периодичностью, ритмичностью и предсказуемостью цикла своего существования, и хаотичностью, когда предсказать течение и результат этого процесса можно только в общих чертах.

— Хаос не является объективно положительным или объективно отрицательным процессом, это просто механизм, с помощью которого любая система решает задачи своего функционирования и эволюции.

— Хаос формирует новую структуру и, следовательно, может являться средством трансформации тех узлов Матрицы, которые влияют на деструктивные проявления нашего поведения и психофизиологические процессы нашего организма.

— Нам необходимо найти инструменты, с помощью которых мы сможем повлиять на вектор течения хаотических процессов в нужном нам направлении.

— Эти инструменты влияния на связи между узлами Матрицы должны запускать процессы самоорганизации, исключающие любое давление с целью получить предсказанный нами результат.

В какой именно момент хаос становится упорядоченной структурой или, наоборот, относительное равновесие сменяется хаотическим поведением? Этот момент так называемого фазового перехода является ключевым в описании процесса самоорганизации, который имеет колоссальное значение при корректировке негативных сценариев психофизиологической реакции человека на стимул внешней среды.

Фазовый переход в физике изучается достаточно давно, и многое в этом феномене прояснилось, однако, так и остается неясным, что именно является решающим фактором перехода системы из одного состояния в другое. Огромная заслуга в описании процесса самоорганизации принадлежит А. Уинфри, Е. Курамото и «отцу кибернетики» Н. Винеру, но описать логику фазового перехода не удалось даже им.

Для изучения принципов самоорганизации нам необходимо ввести понятие осциллятора, которое обозначает базовый объект, задействованный в этом процессе. Осциллятором (от латинского oscillo — качаться) принято называть любую систему, которая совершает периодические колебания. Поскольку любой объект нашего мира в реальном, а не идеализированном виде существует в виде осциллятора, модели, построенные на принципе осцилляции, подходят для широкого класса явлений. Осцилляторами являются молекулы вещества, элементы химических реакций и электрических схем, биологических клеток и нейронных цепей. В принципе, элементы проявления психической и когнитивной деятельности также можно представить в виде осцилляторов.

Таким образом, любой аттрактор нашей Матрицы представляет собой осциллятор, пульсирующий на определенной частоте. Эти осцилляторы синхронизированы между собой, причем деструктивные программы Матрицы также являются элементами этой синхронизации, поддерживая общий баланс системы. Такая синхронизация не является идеальной, иначе человек не испытывал бы проблем со здоровьем, психикой и социальной реализацией, однако Матрица, как система, находящаяся в состоянии относительного равновесия, противодействует любым нашим попыткам коррекции частот аттракторов. Следовательно, нашей задачей является, во-первых, определение тех аттракторов, которые сохранили «здоровую» частоту пульсации, и, во-вторых — «подстройка» частот аттракторов, которые «сбились» со своей изначальной частоты, к пульсации здоровой части системы. В общем, нам необходимо запустить процесс самоорганизации Матрицы, приводящий ее к наиболее оптимальным характеристикам вибрации. Это действие включает в себя стадии вывода определенных аттракторов из состояния относительной устойчивости, прохождение через хаотические процессы и синхронизацию с конструктивной частью системы через фазовый переход.

Давайте изучим закономерности синхронизации осцилляторов и фазового перехода из одного состояния в другое, которые выявила наука к сегодняшнему дню.

Согласно модели одного из пионеров синхронизма А. Уинфри, «скорость осциллятора определяется тремя факторами: предпочтительным для него темпом, который пропорционален его естественной частоте; его текущей чувствительностью к любым внешним воздействиям (которая зависит от того, в какой точке своего цикла он находится в данный момент); и совокупным влиянием, оказываемым всеми остальными осцилляторами (которое зависит от того, в какой точке своего цикла находятся все эти осцилляторы)» [95, с. 64].

А синхронизация между собой нескольких осцилляторов происходит таким образом: «Как только несколько осцилляторов входили в синхронизм (возможно, по чистой случайности), их совместные, когерентные «выкрики» начинали выделяться на фоне остального шума и оказывать более сильное влияние на все остальные осцилляторы. Это ядро начинало вербовать в свои ряды другие осцилляторы, в результате чего оно разрасталось и усиливало свой сигнал. Результирующий процесс положительной обратной связи приводил к самопроизвольному, все более ускоряющемуся процессу синхронизации, в ходе которого многие осцилляторы стремились присоединиться к формирующемуся консенсусу. Тем не менее, некоторые осцилляторы оставались несинхронизированными, поскольку их естественные частоты слишком выбивались из общего ряда, чтобы их можно было вовлечь в процесс установления синхронизма. В конечном счете популяция разделялась на синхронизированную совокупность и дезорганизованную группу осцилляторов-экстремистов.

Когда в такой системе происходила самосинхронизация, Уинфри обнаруживал, что ни один из осцилляторов нельзя было обозначить как абсолютно необходимый. Иными словами, среди них не было «самого большого начальника». Любой осциллятор можно было убрать из такой системы, и это не повлияло бы на конечный результат. Кроме того, совокупность синхронно работающих осцилляторов вовсе не обязательно работала со скоростью самого быстрого из них. В зависимости от выбора функций воздействия и чувствительности эта совокупность могла действовать в ритме, ближайшем к средней скорости членов этой совокупности, или могла действовать быстрее или медленнее, чем любой из ее членов. Все это выглядело весьма парадоксально. Групповая синхронизация не носила иерархического характера, но она не всегда носила и чисто демократический характер» [95, с. 68].

Таким образом, основными характеристиками наших аттракторов является наличие естественной частоты его пульсации, к которой нам необходимо его вернуть, устранив искажения его колебаний, которые оказывают деструктивное влияние на его функционирование и, в конечном итоге, на качество функционирования всей системы. Для этого нам нужно определить тот аттрактор, который будет готов к положительным изменениям, и выяснить, какое влияние на него оказывают аттракторы, с которыми он наиболее тесно связан. Далее, мы должны каким-то образом повлиять на то, чтобы естественная, «здоровая» частота пульсации нашего аттрактора стала доминирующей в системе и создала сообщество других аттракторов, осциллирующих синхронно с ним, распространяя процесс оздоровления на всю систему.

Такая трансформация обязательно будет происходить с помощью механизма фазового перехода, когда система, при накоплении определенного количества изменений, резко и внезапно перейдет в абсолютно новое качество. Примеров фазового перехода в естественных науках достаточно много. Это и хрестоматийная реакция Белоусова-Жаботинского, когда жидкость при соблюдении определенных условий вдруг начинает менять цвет, и этот процесс становится синхронным и периодическим; и ячейки Бенара, когда при равномерном подогреве вязкой жидкости на ее поверхности возникают правильные шестигранники. На этих выдающихся экспериментах базируются практически все научные направления, исследующие нелинейные процессы.

Эти опыты являются искусственно смоделированными, но и в естественной среде переход системы из одного качества в другое наблюдается повсеместно. Таковым, к примеру, является замерзание воды, когда при достижении критического порога температуры вода превращается в другую форму материи, имеющую абсолютно новую структуру. При этом сам переход в новое качество осуществляется не плавно, а очень резко, пойдя порог в несколько десятых градуса.

Наиболее показательным экспериментом, проясняющим суть эффекта фазового перехода, является опыт голландского физика Хейке Камерлинга-Оннеса, в результате которого он открыл явление сверхпроводимости. При погружении трубки, наполненной ртутью, в сжиженный гелий, Камерлинг-Оннес обнаружил, что сопротивление ртути, которое при охлаждении в гелии сначала снижалось очень плавно, при достижении температуры около 4,2 градусов выше абсолютного нуля резко рухнуло. То есть фазовый переход ртути из одного состояния в другое совершился при достижении микроскопического критического значения в несколько долей градуса [166].

Так происходит фазовый переход в относительно простой системе, и можно представить, насколько усложнится этот процесс, когда в нем примут участие бесчисленное количество факторов — от индивидуальных генетических особенностей до ментальных и культурных различий.

В 2020 году российские ученые Д. Сафонов и В. Ванаг смоделировали процессы, происходящие в нервной системе, взяв за основу упоминавшуюся мной реакцию Белоусова-Жаботинского [18]. Даже в относительно простой системе, использующей четыре варианта связи между нейронами, обнаружилось такое количество режимов функционирования, что «даже небольшое различие периодов собственных колебаний осцилляторов в такой системе может приводить к изменению сценария синхронизации» [18].

Таким образом, изучив сведения, изложенные в этой главе, мы можем сделать вывод о том, что в процессе трансформации деструктивных аттракторов Психофизиологической Матрицы нам придется учитывать нелинейную и хаотичную природу этого явления. И единственно возможным сценарием нашей работы будет создание условий для запуска механизма самоорганизации системы, когда ее «здоровая» часть через цепочку фазовых переходов, сопровождающихся хаотичным состоянием, будет настраивать деструктивные аттракторы на свою положительную частоту осцилляции. Каким образом эта задача, в принципе, решается на практике, мы поймем в следующих частях этой книги, а сейчас нам необходимо максимально уточнить закономерности, по которым функционирует Матрица, руководя большинством событий нашей жизни.

Глава 6 МАТРИЦА КАК СИСТЕМА

Общая теория систем, родоначальниками которой, как я уже упоминал, были А. Богданов и Л. фон Берталанфи, прошла внушительный путь своего развития, оказав существенное влияние на кибернетику, теорию нелинейных систем, синергетику и другие научные течения, изучающие системные взаимодействия. На сегодняшний день эта теория обладает стройной и логически обоснованной структурой законов, которые способны описать большинство процессов, происходящих в разных сферах нашей жизни. Давайте изучим те положения этой теории, которые не встречались нам в предыдущих главах и которые помогут нам уточнить некоторые нюансы структуры Психофизиологической Матрицы.

Одним из важнейших положений теории систем является определение «эмерджентности» (от английского emergent — возникать, неожиданно появляться). Это понятие формулирует интересное качество любой системы — создание новых свойств в процессе своей жизнедеятельности. То есть система, производя какое-то действие, приобретает новые свойства, которые не характерны ни для одной из частей этой системы.

Банальной иллюстрацией свойства эмерджентности будет приготовление любого блюда. Даже самый простой салат, полученный при смешивании овощей, будет обладать вкусом, отличающимся от вкуса каждого овоща в отдельности, то есть приобретет характеристики эмерджентности. Этот принцип будет действовать и при работе с психофизиологическими установками человека. Мы можем досконально описать каждый узел Матрицы, каждый ее аттрактор или сообщество аттракторов, но как они будут проявлять свои свойства в реальности, можно будет понять только во время совершения человеком каких-либо действий.

Анализируя весь спектр характеристик Матрицы, мы можем увидеть, как, например, при достижении чувства расслабления человек внезапно начинает испытывать панику, и это чувство является проявлением эмерджентности, идущей вразрез с логикой любой части системы-человека. Казалось бы, измученные постоянным напряжением психика и физиология должны обрадоваться долгожданной релаксации, но в этот момент включается мощный аттрактор, трактующий расслабление как потерю защиты, потенциально грозящую разными неприятностями, и вся система активизируется для защиты от гипотетической опасности.

Таким образом, для выяснения максимально объективной картины принципов функционирования Матрицы нам необходимо фиксировать эти «возникающие» ее характеристики, которые проявляются только во время совершения действий. В статичном состоянии, когда мы исследуем какую-то функцию Матрицы в изолированном от всех воздействий виде, эту информацию получить невозможно.

И здесь неизбежно возникает вопрос: каким образом мы сможем получать информацию о тех изменениях, которые происходят в системе? Для ответа на него нам нужно познакомиться с еще одним понятием, существующим в теории систем — механизме обратной связи.

На любое внешнее воздействие каждая система отвечает в автоматическом режиме, этот принцип является универсальным и для электрической цепи, и для погоды, и для человека. Воздействуя на систему, мы получаем от нее обратную связь на это воздействие, и эта реакция бывает двух видов. Первый вид связи называется положительной обратной связью, а второй — отрицательной обратной связью. Иногда для того, чтобы избежать негативной коннотации, некоторые авторы предпочитают называть отрицательную обратную связь балансирующей, а положительную — поддерживающей [76].

Давайте рассмотрим гипотетический пример попытки трансформации какой-либо негативной психофизиологической установки с точки зрения работы механизма обратной связи. Согласно принципу обратной связи, эта трансформация встретит либо поддержку, в случае принятия изменений, либо сопротивление Матрицы, которое объясняется естественным стремлением сохранить состояние баланса.

Петля положительной обратной связи возникает тогда, когда процессы трансформации согласуются с базовыми установками системы или, как минимум, не вступают с ними в серьезное противоречие. На практике это сопровождается чередой мощных инсайтов, дающих много энергии, отличным настроением, зачастую положительной реакцией от значимых для человека членов его ближайшего окружения. На уровне физиологии это проявляется приведением в баланс параметров вегетативной системы, подъемом уровня серотонина и дофамина и т. д. То есть процессы трансформации усиливаются самой системой, резонируя с ее значимыми компонентами.

Все это продолжается до тех пор, пока энергия трансформации не попадает на орбиту мощного психофизиологического аттрактора, задачам которого эта трансформация противоречит. В этот момент включается механизм отрицательной обратной связи, который пытается сбалансировать возмущение системы, вызванное рассматриваемой нами трансформацией, и вернуть систему в состояние равновесия. На практике происходит то, что физиологи называют рецидивом, а психологи «откатом». Все положительные изменения исчезают, причем зачастую ситуация даже ухудшается, так как Матрица действует «с запасом», предполагая новые попытки коррекции.

И здесь есть один очень важный момент — в этом механизме не работает силовой вариант. Какие бы убедительные доводы в пользу трансформации ни приводил наш интеллект, система сама решает, что для нее хорошо, а что плохо. Никакие волевые усилия, никакая предельная концентрация на текущей задаче не сможет заставить систему поменять негативные установки того или иного психофизиологического паттерна. Чем больше усилий будет прилагать человек, тем более мощной будет петля отрицательной обратной связи, одним из свойств которой является использование энергии, затрачиваемой человеком на процесс, который Матрица считает дестабилизирующим, против самого человека.

Во время консультаций я постоянно наблюдаю петлю обратной связи в различных вариантах. Так, один из моих московских клиентов, которого я консультировал по скайпу, при «попадании» в болевую точку — аттрактор, в котором сконцентрированы психологические противоречия, над разрешением которых мы работали, впадал в некий анабиоз. Его критическое мышление отключалось, он отвечал невпопад и неосознанно стремился увести разговор от темы, которую несколько минут назад сам обозначал как приоритетную. Другая клиентка — молодая девушка, консультирование которой происходило очно, при подходе к разрешению актуальной для нее проблемы впадала в такую же прострацию, тело ее сжималось, и она физически пыталась отгородиться от меня диванной подушкой. В обоих случаях реакция клиентов очень напоминала детскую присказку «Я в домике, я ничего не хочу видеть и слышать», и эта отрицательная обратная связь от активизировавшегося аттрактора их Матрицы представляет собой очень мягкий вариант ответных действий.

Но бывает, Матрица реагирует и предельно жестко. Одна из моих клиенток — человек с чудовищной психологической травмой, проявляющейся и на физиологическом, и на социальном уровне, несмотря на мои предостережения, при возникновении петли положительной обратной связи начинала очень интенсивно «накачивать» этот эффект. Истово самостоятельно практикуя те упражнения, которые обеспечили ее рывок вперед, она изо всех сил стремилась закрепить полученный результат. Реакция со стороны Матрицы следовала незамедлительно. Отрицательная обратная связь укладывала ее в постель либо с заболеванием органов дыхания, либо с воспалением половых органов, причем течение болезни было очень тяжелым. Все это сопровождалось обвинениями в иждивенчестве и манипулировании болезнью со стороны членов ее семьи. Разумеется, состояние ее психики балансировало на грани тяжелой депрессии, то есть Матрица наносила ответный удар по всем фронтам. И только после нескольких подобных случаев клиентка осознала стратегию медленной и осторожной трансформации как единственно верную, и ее терапия сделала впечатляющий рывок.

Здесь нам необходимо ввести понятие, ориентируясь на которое, мы сможем сделать процесс трансформации максимально продуктивным и безболезненным. Этот термин используется в искусстве, в частности музыке, танце и актерском мастерстве, но очень хорошо иллюстрирует и процессы, происходящие в психофизиологии человека. Речь идет о темпо-ритме психофизиологической трансформации. Темпом в данном случае будет скорость трансформационных процессов, которые воздействуют на систему. А ритмом — скорость тех или иных психофизиологических реакций человека, возникающих в процессе трансформации.

Запуская процесс трансформации, нам необходимо точно выверить ее темп, следя за тем, чтобы слишком быстрая ее скорость не спровоцировала включение отрицательной обратной связи, величину которой мы не сможем контролировать. Ну а слишком медленный темп априори не способен произвести в системе значимые качественные изменения, поскольку для них у него не хватит потенциала.

Понять, насколько эффективен темп трансформации, мы сможем, отследив изменение внутреннего ритма, который определяется состоянием человека. Нервозность, ощущение беспокойства на уровне психики, сопровождающиеся вегетативным дисбалансом, выбросом адреналина в кровь и т. д., на уровне физиологии и, допустим, негативной реакцией ближайшего окружения, являются следствием ускорения ритма. Прокрастинация, реакция замирания, поддержанные соответствующими изменениями физиологической и социальной систем, демонстрируют замедление ритма.

Таким образом, сводя эти параметры в единую систему темпо-ритма и корректируя их в зависимости от характеристик обратной связи, мы сможем в определенной мере контролировать течение трансформации той или иной негативной психофизиологической установки. Если описывать алгоритм работы с темпо-ритмом психофизиологической коррекции, то здесь идеальной моделью является принцип, использующийся в ставшей уже одиозной манипулятивной социальной технологии, известной как «окно Овертона».

Суть ее заключается в постепенном введении в общественное сознание идеи, изначально воспринимающейся большей частью общества как неприемлемая ни при каких условиях. И стадии внедрения новых навыков, трансформирующих деструктивные установки Матрицы, также могут быть отлично проиллюстрированы «шкалой Тревиньо», изначально описывающей технику «окна Овертона», с помощью которой массы людей заставляют терпимо относиться к тому, что еще вчера представлялось им неприемлемым.

Вначале предлагаемые Матрице изменения воспринимаются ею как Немыслимые, затем как Радикальные, потом становятся Приемлемыми, следом за этим Разумными, и в финале, после стадии Стандартные, становятся Действующей нормой. Такая постепенная плавная коррекция возможна только при точно рассчитанном темпе трансформации, фиксации результатов каждой стадии при помощи выявления механизмов физиологической, психологической и социальной обратной связи и осознанном контроле процессов трансформации со стороны самого клиента.

Еще одним, очень важным фактором, является выбор элемента Матрицы, с которого следует начинать работу. Теоретически речь идет о применении так называемого «принципа рычага» — выбора самого готового к перерождению узла системы, воздействуя на который, можно добиться максимального результата с наименьшими усилиями. И здесь все обстоит не так просто, как кажется на первый взгляд, ведь от выбора паттерна, с которого начнется процесс трансформации, зависит то, какой именно вид обратной связи включится в работу, и клиент получит или позитивный, мотивирующий на дальнейшую коррекцию, или негативный, лишающий воли к действию, опыт. И в этом вопросе ни в коем случае нельзя полагаться ни на колоссальную эрудицию того или иного психотерапевта, ни даже на данные самого полного предварительного психофизиологического тестирования. Нужно дать возможность Матрице самой решить, с какого именно паттерна она начнет трансформацию.

Для того чтобы реализовать эту идею, нужно знать о двух очень важных закономерностях функционирования любой системы. Первая — качество функционирования всей системы не может быть выше, чем качество функционирования ее самого слабого звена. То есть жизнеспособность системы жестко ограничена работой слабого звена, и это касается всех аспектов ее жизнедеятельности. С какой бы высокой скоростью ни проходил сигнал по контуру ее цепи, он неизбежно будет тормозиться в самом медленно действующем узле системы, понижая скорость и качество ее общего функционирования. И вторая закономерность — основным механизмом структурирования любой системы является процесс самоорганизации, в данном случае формулируемый как наиболее оптимальное распределение функций всех ее элементов для максимально эффективной реализации задач, стоящих перед системой.

Исходя из этого, нашей задачей является воздействие на Матрицу таким образом, чтобы она сама определила свое наиболее слабое звено и начала процесс его изменения. Всякая система стремится избавиться от самой слабой части либо путем ее усиления, либо через ее замену на блок, более адекватный задачам системы. После запуска процесса трансформации вступит в действие принцип самоорганизации, и Матрица опять-таки сама будет структурировать свои потоки энергии в наиболее оптимальном для себя виде. Повторюсь, это неизбежный процесс, так как он базируется на фундаментальных свойствах любой системы, и задача терапевта — дать первоначальный импульс трансформации, а затем поддерживать ее с помощью правильно организованного темпа коррекционных процессов и разнообразных инструментов коррекции, выбор которых будет определяться анализом петель обратной связи. Все остальное система сделает сама.

Проводя процесс терапии, необходимо учитывать два очень важных аспекта этого процесса. Матрица достаточно быстро адаптируется к инструментарию терапии, эффективно противодействуя тем методам, которые она хорошо изучила. Физиологические системы привыкают к действию лекарств, которые спустя некоторое время перестают действовать, психика адаптируется к приемам терапии, и специалисту необходимо регулярно менять инструменты трансформации. Систему нужно «удивлять», причем это необходимо делать до того, как она «насытится» тем или иным приемом, иначе инерция процесса трансформации будет падать, и нужно будет прилагать значительные усилия для нового выхода на оптимальный темп работы. Не пропустить момент смены инструмента работы и подсказать нужное сочетание приемов трансформации нам поможет опять-таки механизм обратной связи.

И второй нюанс, который нужно упомянуть — процесс трансформации всегда происходит с некоторой задержкой во времени. Сигнал в системе идет не по прямой, он огибает контур всей системы, иногда ускоряясь, иногда задерживаясь, и нужно ясно понимать, что отклик системы, который можно будет расшифровать и интерпретировать, проявится не сразу. Принцип линейности, жесткой и очевидной причинно-следственной связи здесь не работает. Сигнал, инициированный инструментами терапии, проходит через все аттракторы, задействованные в формировании той проблемы, которую призвана решить запущенная нами трансформация. Где-то она встречает поддержку, реализуемую через механизм положительной обратной связи, а где-то — активное сопротивление. И все эти воздействия вносят коррективы в первоначальный импульс, поэтому получение обратной связи от самой системы происходит спустя некоторое время, и характеристики этого ответа могут очень сильно отличаться от того, что мы ожидаем.

Каким же образом мы можем повернуть этот процесс в нужное нам конструктивное русло? Я уже упоминал о том, что основным инструментом, изменяющим структуру системы, является самоорганизация. При упоминании этого слова в сознании большинства людей складывается образ могучей силы, действующей таким образом, чтобы помочь человеку достичь максимальной реализации своих жизненных целей. По крайней мере, именно с такой интерпретацией я сталкиваюсь всякий раз, когда объясняю своим клиентам принципы работы Матрицы.

На самом деле, самоорганизация — это просто механизм, призванный обеспечить максимальную адаптацию любого элемента природы к изменяющимся условиям внешней среды. Самоорганизация собирает специфическую последовательность генов в зависимости от того, в воде или на суше живет биологическая особь, связывает нейроны мозга в цепочки, активизирующие определенные отделы мозга, которые должны быть задействованы в том виде деятельности, который является приоритетным для человека. Этот процесс не имеет начала и конца. Среда дает импульс процессу самоорганизации, изменяющему внутреннюю структуру системы. Система адаптируется к требованиям среды. Затем уже система начинает изменять какие-то элементы внешней среды, в соответствии со своими возросшими потребностями. Среда меняется и снова дает импульс на изменение системы. Это предельно упрощенная схема эволюции, но, в принципе, на ее основе можно описать и процесс зарождения атмосферы на планете Земля, и появление позвоночных, и структурирование психофизиологических паттернов человека.

Как уже отмечалось выше, в нашем случае, в Психофизиологической Матрице существуют две антагонистичные по своей природе силы, которые в равной мере используют механизм самоорганизации. Первая сила — это изначально здоровая вибрация каждого аттрактора системы, стремящаяся организовать связи между элементами Матрицы таким образом, чтобы она смогла максимально реализовать свой потенциал. И вторая сила — выразитель способов защиты системы от последствий детских психологических травм, жизненной целью которой является сохранение чувства безопасности, на каких бы деструктивных установках это представление о безопасности не базировалось.

Дифференцирование механизмов реализации этих двух идеологий — задача, которая, на первый взгляд, не представляет значительной трудности. Но это только на первый взгляд. Давайте присмотримся к одной особенности психики, которая, в общем-то, выглядит безусловным благом, но на самом деле приводит к серьезным проблемам. Речь идет о неистовом неразборчивом желании человека поглощать разнообразные знания. Казалось бы, чем может навредить искренняя любознательность? Но вы не можете себе представить, как часто мне приходится продираться через бастионы великолепно сформулированных догм, воздвигнутых деструктивной частью Матрицы из кирпичей, собранных на различного рода тренингах, психологических курсах и т. д.

Объективно все эти знания являются, безусловно, полезными. Но главный нюанс заключается в том, что любая информация представляет собой обоюдоострое оружие, и какую именно часть Матрицы мы вооружим этим мечом, зависит от осознанности нашего восприятия этой информации. Поглощая знания без разбора, впрок, из невинного детского любопытства, мы в большинстве случаев оттачиваем сталь холодного оружия, которым Матрица будет наносить нам болезненные удары. И это не преувеличение. Иногда мне приходится говорить моим клиентам, что они были бы счастливыми, если бы не были такими умными.

Информация имеет абсолютную ценность только тогда, когда она собирается под конкретную задачу, когда каждое звено этой цепи подбирается с ясно сформулированной целью. Именно такое знание будет служить конструктивной части Матрицы, создавая поток эмоций в рамках интеллектуальных схем, и успешно противостоять ее деструктивной части, вооруженной абстрактным знанием, неосмотрительно усвоенным человеком.

Таким образом, мы имеем две разнонаправленные «идеологии», структурирующие систему, используя принцип самоорганизации. Очевидно, что нашим приоритетом должна быть поддержка и всемерное развитие первой идеологии и блокирование, а в идеале — абсолютная трансформация в позитивном для человека ключе идеологии второй. Насколько реально выполнение такой задачи? Мы рассмотрели такое огромное количество аспектов функционирования системы, что понимаем гигантскую сложность этой трансформации. Но существует еще один фактор, универсальный для любого объекта природы, который поможет запустить процесс самоорганизации в нужном нам направлении.

Глава 7 КАНОНЫ КРАСОТЫ КАК УНИВЕРСАЛЬНЫЙ КЛЮЧ К ТРАНСФОРМАЦИИ МАТРИЦЫ

Прежде чем мы рассмотрим эту глобальную силу, которая обладает способностью запуска механизма позитивной самоорганизации системы, я должен рассказать о том, как я обнаружил эффект ее воздействия в своей работе.

В те, теперь уже достаточно далекие времена, когда я был профессиональным певцом и преподавателем пения, я разрабатывал такую технологию обучения вокалу, которая позволит хорошо петь людям, не обладающим талантом от природы. Эта система обучения была создана и базировалась она на абсолютно простых и естественных принципах звукоизвлечения и выражения эмоций через голос и язык тела [31]. Работая по своей методике, я решал только художественные задачи, однако спустя некоторое время я с удивлением начал замечать, что эстетические критерии, на которых была построена эта система обучения, каким-то непостижимым образом оказывают влияние на все сферы жизни человека. У моих учеников стабилизировалась психика, улучшались взаимоотношения с окружающими их людьми, и даже исчезали хронические заболевания. Напомню, что ни о какой терапии тогда не могло быть и речи, мы просто учились петь, и все. Разумеется, такой эффект вызвал мой живой интерес, я начал исследовать закономерности такого влияния, что и привело меня в психологию.

Как я уже отмечал в начале этой книги, большинство жанров искусства активно используются в психологии. Арт-терапия пользуется некоторыми техниками живописи, сказкотерапия — литературы, психодрама — театра, телесно-ориентированная терапия, хореотерапия и интегративная психология используют технический арсенал танца. Музыкотерапия гармонизирует психику человека посредством прослушивания различных музыкальных произведений [79, 107], а вокалотерапия определяет пение человека как действенный инструмент его оздоровления. С. В. Шушарджан — создатель направления вокалотерапии, провел серию впечатляющих исследований воздействия пения на физиологию, доказавших влияние вокализации на различные аспекты нашего здоровья [110—113].

Все эти научные направления имеют колоссальную теоретическую и практическую ценность, однако рассматривать их в данной работе не имеет смысла. Такой симбиоз искусства и психологии подробно описан в огромном количестве фундаментальных работ, которые изучают воздействие на психику и физиологию человека конкретного жанра искусства. Нашей же задачей, по крайней мере на данном этапе нашего исследования, является выявление фундаментальных свойств того влияния, которое оказывают эстетические параметры на самоорганизацию систем.

Для начала давайте посмотрим на графическое изображение двух экспериментов, являющихся классическими примерами самоорганизации, которые мы изучали в предыдущей главе — реакции Белоусова-Жаботинского и ячеек Бенара.

Так выглядит реакция Белоусова-Жаботинского в процессе возникновения упорядоченных структур:

Рис. 1

А это снимки ячеек Бенара:

Рис. 2

Нетрудно заметить, что и в том и в другом случае самоорганизация вещества, его переход в упорядоченное состояние соответствует канонам симметрии и с точки зрения эстетики воспринимается как нечто красивое. Любой из моих читателей может найти в интернете фотографию снежинки, сделанную при помощи мощного объектива, и убедиться в эстетическом совершенстве этого простого элемента вещества, принявшего новую форму. Или подойти морозным зимним утром к окну, чтобы увидеть красоту симметрии воды, застывшей на стекле. А можно рассмотреть бесчисленное количество геологических и атмосферных явлений, которые структурируются в строгом соответствии с канонами красоты [89].

К настоящему времени накопилось достаточное количество фактов, позволяющих предположить, что одним из основных условий оптимального функционирования практически любой неорганической системы является ее эстетическое совершенство и соответствие канонам красоты и симметрии.

Точные науки, оплот рационализма и строгой доказательности, стремясь описать наш мир во всей его полноте и многогранности, уделяют эстетическим критериям повышенное внимание, в большинстве случаев ставя их во главу угла. Английский физик Д. Барроу пишет:

«Наше влечение к качеству, которое мы называем «красотой» и связываем его с наличием внутреннего единства и гармонии, побуждает нас ожидать от Вселенной тех же проявлений. От физиков часто можно услышать, что идеи или теории они называют красивыми либо элегантными. Более того, это эстетическое качество становится для многих из них, как, например, для Дирака, указателем направления поиска или даже необходимым критерием правильных математических описаний Вселенной.

Подобный императив Дирака в глазах любого ученого-гуманитария может выглядеть эксцентричной причудой, особенно когда он видит, насколько беспомощными оказываются физики со всем своим могучим математическим аппаратом в сферах, выходящих за рамки их научных дисциплин. Ведь физики привыкли иметь дело с идеальной симметрией и фундаментальными законами природы. Эта склонность побуждает искать соразмеренность и математическую элегантность во всем, к чему обращается взор» [7, с. 37].

Разумеется, в реальном мире идеальной симметрии не существует. Давайте найдем в интернете фотографию любой снежинки и сначала рассмотрим ее всю, целиком, а затем, увеличив изображение, разглядим ее детали.

Рис. 3

Ближе к центру симметрия соблюдается почти идеально, но края снежинки при увеличении будут совсем не так ровны и симметричны, как нам это казалось при взгляде на всю снежинку. Таким же образом орбита любого тела во Вселенной никогда не представляет собой идеальный круг, это будет эллипс, деформированный в ту или иную сторону под действием гравитации.

Анализируя все многообразие данных, посвященных этому вопросу в естественных науках, мы можем прийти к интересному выводу: идеальная симметрия не определяет качество функционирования природных систем, поскольку в реальной жизни она недостижима. Но стремление к симметрии будет тем ключевым параметром, который запускает процесс самосборки, самоструктурирования, являющийся высшим проявлением принципа самоорганизации. Он и определит те идеальные параметры системы, которые выведут ее на режим оптимального функционирования. Как отмечает Д. Барроу: «Стремясь кодифицировать законы природы в уникальную и самодостаточную „теорию всего“, мы ищем в мире высшие формы симметрии, из сдерживающих рамок которых будут проистекать все дозволенные законы преобразований, управляющие физическими силами и частицами» [7, с. 47].

В неорганическом мире законы симметрии управляют процессом самоорганизации, но можно ли экстраполировать эту закономерность на мир живых существ? Ответ на этот вопрос представляется очевидным, ведь даже беглого взгляда на любое животное достаточно, чтобы убедиться в том, что его тело Природа создавала, также руководствуясь законами симметрии. Эстетические критерии, хоть и не в столь явном виде, реализуются и в поведении животных, построенном в соответствии с законом жесткой функциональности, реализующим эволюционные стратегии выживания, размножения, адаптации к условиям окружающей среды и т. д. Яркая расцветка рыб и птиц, мощные красивые рога парнокопытных объективно очень красивы и при этом предельно функциональны, реализуя принцип полового отбора. Ведь животное, которое способно иметь такие эстетические «излишества», обладает избытком энергии, а, следовательно, очень качественными генами, которые передадутся потомству. Но иногда Природа действует и не столь прямолинейно.

Одним из самых главных эстетов животного царства является небольшая птица из отряда воробьинообразных, живущая в Австралии и Новой Гвинее и называемая шалашником. Самцы шалашника строят фантастически красивые «шалаши», или «беседки», из прутьев и тонких веток, которые украшают цветами, блестящими ракушками, крыльями бабочек, делая из них настоящее произведение искусства. Этот шедевр используется только для того, чтобы привлечь самку для спаривания, затем самка откладывает и высиживает яйца уже в другом, более приспособленном для этих целей гнезде. Здесь эстетика также служит средством полового отбора, попутно выстраивая социальную иерархию, ведь у самца должно быть много сил не только для того, чтобы построить красивую беседку, но и чтобы защитить ее от собратьев, которые стремятся ее разрушить и утащить самые красивые части в собственный шалаш.

И, тем не менее, в «творчестве» шалашника можно увидеть зачатки ремесла художника. Российский эволюционный биолог А. В. Марков, описывая эту птицу, замечает: «Иногда самцы шалашников даже раскрашивают свои шалаши соком из раздавленных ягод, пользуясь при этом листьями или кусочком коры как кисточкой. Что называть искусством, если это не искусство?» [64, с. 564].

А у обезьян — наших ближайших предков, можно увидеть проявления эстетического начала, уже абсолютно лишенного всякого практического смысла: «…самка шимпанзе из Замбии пристроила себе в ухо травинку и так разгуливала. Действие это не имело никакого функционального смысла, ей просто нравилось, что у нее из уха торчит травинка. Вот и думайте, что это. Она проделывала данную манипуляцию годами, и через некоторое время товарки шимпанзе последовали ее примеру. Модница, одним словом» [88, с. 225].

Но подлинный расцвет стремления к красоте и симметрии, перешедшего с инстинктивного на осознанный уровень, связан, разумеется, с формированием человека как самостоятельной биологической особи. Человек вобрал в себя интуитивный эстетизм своих эволюционных предков и сделал его самостоятельным и самодостаточным элементом своей жизни. Однако, сформировав профессиональное искусство, он постепенно забыл об истоках эстетических критериев, изначально, на мой взгляд, выполнявших функции, которые, как бы грубо это ни звучало, можно назвать утилитарными. И выявление этих принципов высшей природной функциональности красоты поможет нам понять, каким образом мы сможем запустить процесс трансформации Психофизиологической Матрицы и сделать его максимально эффективным.

Знакомясь с фактами, собранными археологами за последние десятилетия, мы можем видеть, что наши далекие предки уже на заре существования человека как биологического вида создавали такие элементы своего быта, которые выходили за рамки явной практической пользы. Одним из самых ярких примеров такого первобытного творчества являются так называемые бифасы — каменные рубила, которые появились около 1,5 миллионов лет назад, в эпоху развитого олдувая, но подлинными шедеврами, которые можно считать не только орудиями, но и произведениями искусства, они стали в ашельский период, около 1,2 миллионов лет назад.

А. А. Зубов пишет о том, что знаменитый чешский антрополог Я. Елинек «…изучил каменные ручные рубила — бифасы ашельской эпохи, отличающиеся прямо-таки ювелирным исполнением, и пришел к выводу, что уже в это время мастерство обработки камня вышло за пределы практических, прикладных идеалов и содержало уже элемент перехода к художественному творчеству. Мастер заведомо тратил гораздо больше усилий и времени, чем это требовали чисто практические соображения, чтобы придать изделию совершенную симметрию по двум осям, красивые пропорции, изящную форму режущего края. Мало того, отмечены случаи, когда для рубила специально выбирались камни, либо красивые по качеству самого материала, либо содержащие какие-либо включения, например окаменелые древние морские организмы, которые сохранялись в изделиях явно с декоративными целями» [47, с. 239].

Этот же эстетический компонент в изготовлении ашельских бифасов подчеркивает и А. В. Марков:

«Зачем наши предки тратили столько лишних усилий, придавая своим каменным ножам такие правильные, симметричные очертания? Это трудно объяснить функциональностью.

Ножу не обязательно быть симметричным, чтобы успешно справляться со своими функциями. Нож — он и есть нож, был бы острый кончик да режущий край. Бифасы по своей форме немного напоминают клыки хищников — не они ли и послужили прообразом? Но клыки обычно изогнуты, а бифасы прямые; по-видимому, мастера пытались придать им правильную двустороннюю симметрию» [64, с. 581].

Бифас представляет собой хоть и эстетически оформленный, но все-таки имеющий прикладное значение предмет. А сколько предметов, не несущих явной практической пользы, создавал первобытный человек? Это и специально обработанные раковины, выполняющие роль бус, и эстетически оформленные захоронения, и вершина непрактичности — наскальная живопись. Вспомните шедевры пещеры Ласко — «Сикстинской капеллы первобытной живописи» во Франции, созданные около 17 000 лет назад, например, вот эту работу:

Рис. 4

Какую функциональную роль могли выполнять эти картины в жизни древних людей?

Давайте представим себе, хотя бы гипотетически, жизнь первобытного человека. Охота на животных, собирание съедобных растений, конфликты с представителями других племен, добыча и поддержание огня, приспособление к изменениям погоды, внутриплеменные иерархические конфликты, борьба за женщин и множество других факторов быта, которые делали процесс элементарного выживания чрезвычайно сложным и энергозатратным. Когда и зачем ему было рисовать на стенах пещер, создавать украшения и вытачивать идеально симметричные каменные орудия? Конечно, можно предположить, что ремесло художника или ремесленника давало его обладателю преимущества в глазах членов его племени, если они позволяли ему тратить время на творчество, вознаграждая его местом у костра и куском мяса, который они добыли, рискуя жизнью, в то время как он занимался творчеством в комфортных условиях. Но почему это происходило?

Пытаясь ответить на этот вопрос, мы должны учитывать мистическое мировоззрение первобытного человека, одушевлявшего животных, на которых он охотился, и силы Природы, от которых он зависел. Под этим углом зрения можно объяснить рисунки животных на стенах пещер тем, что, изображая животное, человек стремился взять себе его силу и мощь, получая энергетический ресурс для успешной охоты. С большой натяжкой мистицизмом можно объяснить и создание украшений, но симметричные бифасы в эту концепцию помещаются уже с трудом. Все-таки существует еще что-то, более глобальное и вневременное, так настойчиво внедряющее в жизнь человека критерии непрактичной красоты.

Рассуждая на эту тему с позиций эволюционной биологии, А. В. Марков пишет:

«Животные, одолеваемые нелепыми иллюзиями, при прочих равных должны проигрывать в конкуренции животным, строящим более адекватные модели реальности. Совсем уж дурацкие способы мышления должны отсеиваться отбором. Поэтому если в нас сидит что-то настолько сильное и глубокое, как «чувство прекрасного», то оно, скорее всего, не является полным вздором. В принципе, конечно, оно может быть всего-навсего побочным продуктом (не обязательно полезным) каких-то иных, более важных психологических адаптаций (например, связанных с выбором брачного партнера). Но есть и весьма серьезные основания надеяться, что в поисках адекватного миропонимания оно чаще помогает нам, чем мешает…

В такой Вселенной, как наша, где возможно формирование (самоорганизация, самосборка) сложных упорядоченных структур, постоянно происходит отбор на устойчивость. Он затрагивает не только материальные объекты, но и законы их развития и поведения. Неустойчивые структуры разрушаются, устойчивые — сохраняются и накапливаются. Если какая-то из этих структур приобретает вдобавок еще и способность к самокопированию (репликации), то при соблюдении нескольких дополнительных условий возникает жизнь и начинается дарвиновская эволюция. Похоже на то, что симметричные, гармоничные, то есть эстетически привлекательные с нашей точки зрения, структуры в среднем (при прочих равных) оказываются более устойчивыми по сравнению с объектами некрасивыми, лишенными симметрии. Если так, то Вселенная действительно должна быть наполнена сложной, утонченной и во многом еще не познанной красотой, и мы правильно делаем, что пытаемся ее найти» [64, с. 585—586].

И он, безусловно, прав. Как мне кажется, объяснить такое нерациональное проникновение эстетических критериев в жизнь человека можно только тем, что на самом деле они предельно рациональны, коль уж закреплены в эволюционных механизмах. Только мы пока еще не видим их практической пользы. Давайте вспомним, что испытывает любой современный человек, глядя на предмет, который ему кажется эстетически совершенным? Он испытывает интенсивные положительные эмоции, которые можно объяснять при помощи разных аргументов, но для нас сейчас главным фактом является то, что он их испытывает. Эти положительные эмоции запускают каскад когнитивных и физиологических реакций, создавая поток энергии, которую человек уже может потратить на решение практических, утилитарных задач. Это предельно упрощенная схема, но мне думается, что в жизни первобытного человека, еще не отягченного нашим грузом экзистенциальных проблем, именно она являлась двигателем творческих порывов, имевших не осознаваемые им, но абсолютно рациональные в своей основе функции.

На протяжении этой главы мы с вами исследуем критерии красоты как феномен, лежащий в основе фундаментальных свойств неорганического вещества и биологических объектов, влияющие, в том числе, и на их поведение. И представив себе, что, окружив себя вещами, выполненными в соответствии с канонами красоты и симметрии, первобытный человек испытывал сильный эмоциональный подъем, который давал ему энергию для охоты или войны, мы, скорее всего, не погрешим против истины. Иначе нам придется признать, что неандерталец имел врожденное абстрактное чувство прекрасного, немногим уступающее возвышенной духовности сотрудника Лувра или Эрмитажа.

К. Эллард в своей великолепной книге [115] собрал свидетельства того, как архитектурные формы влияют на поведение современного человека. В предисловии к книге о великом австрийском гидроэнергетике В. Шаубергере авторы отмечают: «Все проблемы, по существу, упираются в до боли знакомую нам геометрическую систему, Евклидову геометрию и ее элементы, такие как прямая линия, окружность и точка, каждый из которых — совершенная и потому неизменная форма. Такая безупречность не потребует дополнений извне, не может продуктивно взаимодействовать с окружающей средой, а следовательно — элементы эти являются «изолированными», закрытыми системами, В своих физических проявлениях, таких как цилиндры, сферы, колеса, валы, трубы, плоские поверхности и т. д., они сейчас широко используются. Но эти геометрические формы «нереальны» с точки зрения Природы, и потому любое приложение их к действительности «неестественно». Следовательно, использование их в конструкциях и в работе современных машин и технических средств противоречит законам Жизни.

С головой погруженные в течение двух последних тысячелетий в великолепие Евклидовой доктрины и в несомненную пригодность и соответствие Евклидовой геометрии любым целям, сейчас мы должны произвести переоценку нашего дилетантского подхода к использованию этой универсальности, так как именно в этом корень всех наших бед. Если мы обратимся, например, к китайскому искусству, то увидим, что эта нация стремилась быть как можно ближе к природе. Это отражено в архитектуре, традиционных постройках с нарочно изогнутыми силуэтами крыш. Согласно китайской философии, прямая линия являлась путем, который обязательно облюбует дракон, мифическое олицетворение разрушительной силы, чью стремительность можно было бы удержать, лишь заставив эту силу двигаться по изогнутому пути. Китайцы интуитивно избегали прямых линий, провоцирующих и ускоряющих дикую губительную силу, приобретающую мировой масштаб. С начала позапрошлого века произошло резкое сокращение таких визуальных сложностей вплоть до очевидного однообразия, поскольку такие украшения вышли из употребления, и это превратило архитектуру в голую, застывшую, сухую угловатую массу» [104, с. 4].

Изучая эти аргументы, мы вполне можем предположить, что человек на протяжении всей своей истории неосознанно стремился к формированию своего быта таким образом, чтобы его окружали предметы, имитирующие утонченную красоту окружающего мира. Такой подход, в одних культурах интуитивный, а в других — вполне осознанный, давал ему определенную практическую пользу, структурируя его эмоции в положительном ключе и тем самым влияя на его психику, когнитивные способности и состояние здоровья. И поскольку в случае первобытного человека мы можем объяснить пещерную живопись и украшения мистическим складом его мышления, но в эту концепцию не вписываются симметричные ремесленные орудия, можно допустить существование какого-то универсального «закона красоты», который является необходимым элементом нормальной жизнедеятельности человека.

Этот закон может существовать в виде инстинкта, разумеется, несравненно более слабого по сравнению с инстинктом выживания или размножения. Но он вступает в действие всякий раз, когда система-человек стремится идти вперед в освоении окружающей среды или вглубь, в процессе изменения себя, структурируя его эмоциональную сферу и давая тем самым энергию на любые изменения.

В этой главе мы изучили влияние принципов Красоты на формирование и деятельность различных объектов «неживой» и «живой» Природы. И предположение, которое можно сделать на основе нашего исследования, звучит так: эстетические критерии лежат в основе функционирования любой природной системы. Именно они создают наиболее оптимальные условия для ее функционирования, влияя на структуру системы, параметры взаимодействия ее частей и все производные ее жизнедеятельности.

А теперь, рассмотрев общие закономерности влияния принципов эстетики на природные системы, давайте перейдем непосредственно к изучению тех жанров искусства, которые помогут нам решить задачу трансформации негативных установок Психофизиологической Матрицы человека.

Глава 8 ГОЛОС ЧЕЛОВЕКА — ИНСТРУМЕНТ ТРАНСФОРМАЦИИ МАТРИЦЫ

Когда зародились танец и пение как форма выражения эмоций — вопрос сложный. Задолго до человека многие виды животных уже использовали язык тела и звук как средство коммуникации. Как пишет С. А. Бурлак: «Было показано существование „детской речи“ у муравьев, наличие намеренных сигналов у воронов, возможность произвольного управления звуком у орангутангов и горилл, сходство между некоторыми параметрами звуковых сигналов гелад и человеческого языка» [17, с. 7].

Язык тела, как средство передачи информации, наиболее ярко проявлен у таких социальных видов насекомых, как пчелы и муравьи. Так называемый «виляющий танец» медоносной пчелы Apis mellifera представляет собой развитую коммуникативную систему, настолько изощренную, что, например, один и тот же элемент движения у пчелы, живущей в Египте, означает расстояние в 5 метров до источника корма, у ее итальянского сородича — 25, а у немецкого — 75 метров [125]. Опыты российских специалистов Ж. И. Резниковой и Б. Я. Рябко показали, что рыжие лесные муравьи не только способны передавать друг другу информацию о месте нахождения корма, но и оптимизировать ее, транслируя в сокращенном виде [167—168].

На протяжении миллионов лет эволюции системы, обеспечивающие жизнедеятельность каждого биологического вида, усложнялись и модернизировались с помощью механизмов естественного отбора, всякий раз создавая изумительный по красоте шедевр, точно соответствующий той экологической нише, в которой он существует. Человек, как один из наиболее сложных «объектов» эволюции, несомненно, взял очень много от своих эволюционных предков. Для него так же важен тактильный контакт, как для обезьян груминг, в символичных индийских танцах он может передавать информацию, как пчела, и его песня содержит огромный спектр эмоций, как и ночная песня волка. И, как большинство животных, обладающих развитой нервной системой, человек для контактов с объектами окружающей среды, передачи информации, выражения чувств и эмоций в основном использует два инструмента — тело и голос.

Непроизвольное сжатие тела и высокий тембр голоса в момент, когда человек испытывает страх, очень похоже на такое же сжатие тела в инстинктивных попытках визуально казаться меньше и скулящий звук у большинства млекопитающих. А вставшая дыбом шерсть и низкий утробный звук животного, испытывающего ярость, у человека также непроизвольно проявляется через расправленные плечи, агрессивную позу и понижение обертонов голоса. Все многообразие поведенческих паттернов, выражаемых человеком в процессе его повседневной жизни, проявляются в основном посредством его телесных реакций и голоса.

Изучая влияние, которое работа с голосом и телом человека способна оказать на гармонизацию его психофизиологии, нам необходимо определить те закономерности, которые могут быть задействованы в этом процессе. Для этого отставим в сторону профессиональное искусство, так как оно требует от исполнителя, во-первых, наличия талантов, выходящих за рамки возможностей обычного человека, и, во-вторых, подчинения своего психофизиологического аппарата решению художественных задач, что не лечит, а наоборот, травмирует психофизиологию. Давайте рассмотрим те формы искусства, которые существовали и существуют как элементы быта, исходя из глубинных потребностей человека.

Для меня долгое время оставалось загадкой стремление людей петь и танцевать просто так, без видимой пользы и зачастую в абсолютно неподходящих для этого условиях. Зачем бурлаки, тянущие тяжелую баржу, пели песни? Для чего крестьяне пели во время сева или покоса, а вечером, после окончания физически изматывающей работы, садились в круг и опять пели? А молодежь нередко устраивала еще и танцы… Они явно делали это не потому, что так было нужно, а потому, что им этого хотелось. Какая же нерациональная, на первый взгляд, психофизиологическая потребность диктовала человеку такую форму поведения?

Думаю, что, как и в случае с тягой наших первобытных предков к симметричным формам, выгода заключалась в гармонизации психофизиологии, получении дополнительной энергии, которая воспроизводилась уже не сторонним объектом, а самим человеком. Можно, конечно, рассуждать о социальных выгодах, которые получает хорошо поющий или танцующий человек, но тогда пели и танцевали все. Начинал талантливый от природы солист, а затем в действо включались и те, кто не имел особых дарований. Это была потребность.

В наше время эта потребность реализовывается в караоке-клубах и дискотеках, причем все, кто бывал в таких местах, могут подтвердить, что люди приезжают туда не для художественного самовыражения. Вокальное или хореографическое мастерство большинства посетителей таких клубов находится на примитивном уровне, и люди посещают эти заведения не для того, чтобы блеснуть мастерством, а чтобы сбросить психологическое напряжение и гармонизировать психофизиологию, даже если они не знают этих слов. Такое поведение абсолютно инстинктивно, оно подчиняется неосознаваемой потребности привести некоторые аспекты своей жизни в соответствие канонам симметрии и красоты, которые дадут человеку дополнительную энергию для дальнейшей жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.