13/13

Андрей Григорьевич Силенгинский, 2022

Автору очень нравится число 13, вот он и решил отобрать для нового сборника именно такое количество новелл. Когда же выяснилось, что эти тринадцать новелл были опубликованы в тринадцати разных журналах, это во-первых, сошло за добрый знак, а во-вторых, решило вопрос с названием сборника.

Вчера и послезавтра

Апокалипсис… А-по-ка-лип-сис.

До чего крепко увязло слово в голове — битый час выкинуть не могу. Как маленькая липкая бумажка, приклеившаяся к пальцам — тряси рукой, не тряси, никак не избавишься.

Апокалипсис.

Самое странное — в душе нет ни боли, ни злости. Пустота. Даже страха, можно сказать, нет. Изредка налетит внезапным порывом леденящий ужас, сожмет костлявой рукой сердце — и тут же отпустит. Все. Снова пустота. Только опять и опять тянет посмотреть на экран, что там наверху. Как будто что-то может измениться…

Апокалипсис.

Дурацкое слово, почему оно прилипло именно ко мне? Я ведь никогда не был особо религиозен… Да чего там, атеистом всегда был. А сейчас? Сейчас, наверное, самое время начинать верить в Бога. В последние дни жизни. Но я еще не успел как следует обдумать этот вопрос. Все-таки, умру я, скорее всего, еще не завтра, разобраться в себе успею.

Апокалипсис.

Наверное, сегодня все газеты вышли бы с таким заголовком. Ну, не все, но многие. Только газет больше нет. Ничего больше нет. Даже людей. Кучка выживших счастливчиков не в счет. Сколько их всего, интересно? Бронич считает, что порядка двух-трех тысяч. Я думаю, он преувеличивает. Не может быть так много фанатиков, вроде него, или случайно оказавшихся в подходящем месте, вроде меня. Сотня-другая… от силы.

Впрочем, какая разница? Сколько бы их… нас не было, все мы обречены. Мы тоже покойники не намного живее тех, что сгорели в адском пламени последней войны.

Фу, какой безобразный штамп!.. Стоило подумать о газетах, мысли пошли — соответствующие. Не надо думать о газетах. Не надо думать о том, чего больше нет и никогда уже не будет. О газетах, кино, футболе… о людях.

Чушь какая! О чем тогда думать? О том, что выжженная земля еще лет двадцать будет таить в себе невидимую, но смертельную опасность для человека? О том, что скоро все случайно выжившие умрут от самого банального голода, даже если найдут укрытие от радиации? Об этом бункере — комфортабельном свинцовом гробе, зарытом в землю? О тусклой лампочке над головой? О Брониче?

Вот о Брониче думать не следовало. Он тут же нарисовался в дверях со своей обычной полуулыбкой на лице, а мне хотелось побыть одному. Интересно, это у него нервный тик, или Бронич действительно находит в сложившейся ситуации нечто забавное?

— Бронич, а ведь ты идиот, — поприветствовал я его.

Он внимательно посмотрел на меня своими совиными глазами. Зрение у Бронича стопроцентное, но впечатление всегда такое, словно он только что снял очки и ничего вокруг не видит.

— Я тоже рад тебя видеть, Джефф! Не приведешь ли полностью цепочку умозаключений, которая привела тебя к столь печальному выводу?

Дьявол, как же меня раздражает его манера говорить! Я выдохнул и с трудом взял себя в руки. Никогда раньше не раздражала, напомнил я себе. А сегодня… сегодня меня будет раздражать все, что угодно. И Бронич в этом совсем не виноват. В конце концов, я пока что жив только благодаря ему.

— Пожалуйста! — я широко улыбнулся. Вернее, оскалился. — Ты построил себе этот склеп, потому что боялся ядерной войны, так?

— Почти, — Бронич тоже улыбнулся. — Мое жилище ты можешь называть склепом, если тебе так больше нравится. Но я не боялся войны. Я знал, что она случится.

— Допустим, — я махнул рукой. Никогда не спорьте с фанатиками… тем более, когда они оказываются правы. — Пойдем дальше. Вчера ты мне убедительно доказал, что, следующие двадцать лет людям на Земле нечего будет кушать, даже если у них есть убежища, как у тебя… у нас с тобой. Я опускаю ненужные подробности…

— Правильно! Ты все излагаешь исключительно точно, — Бронич радостно закивал головой. Кретин какой-то… — Через какое-то время на поверхности можно будет находиться без фатальных последствий. Но вот есть то, что растет на земле, еще пятнадцать-двадцать лет нельзя.

— Так какого же дьявола… — мой голос взвился помимо моего желания и я с усилием чуть приглушил громкость. — Какого такого дьявола ты не запасся продуктами на эти двадцать лет?

— На одного? — тихо и вкрадчиво спросил Бронич?

— Что? — не понял я.

— Я спрашиваю, мне нужно было забивать свой бункер провиантом на два десятка лет исходя из расчета на одного человека? — он смотрел мне в глаза чуть склонив голову набок. Ну, точно сова!

До меня дошло, куда он клонит. Поэтому я не нашелся, что ответить.

— Итак, я аккуратненько складываю в своем чулане продукты на двадцать лет. А незадолго до часа Икс ко мне по счастливому стечению обстоятельств заходит мой добрый приятель Джефферсон Маклин. Так ведь и случилось на самом деле, правда? Что же дальше? Мы живем с ним вместе, поглощая запасы из чулана. Идиллия! Но мы оба знаем, что их не хватит на двоих! И вот, в одно прекрасное утро, я просыпаюсь в своей постели с перерезанным горлом. Печально, друг мой, очень печально! — Бронич сокрушенно покачал головой.

Любопытно, как бы ему это удалось? Проснуться с перерезанным горлом? Или это проявление его атрофированного чувства юмора? Но, он прав, конечно, прав.

— Да ну… Что ты такое говоришь, — пробормотал я, не глядя, однако, в глаза собеседнику.

— Не надо, Джефф, не надо! — Бронич замахал в воздухе своими короткими толстыми руками. — Не стоит оправдываться, не стоит прятать глаза. Инстинкт выживания — это такой фактор, бороться с которым невероятно сложно. Между прочим, очень может быть, я бы первым решился запустить немного воздуха в твою яремную вену. И в конце концов, я не стал делать запасов совсем по другой причине.

— Вот как? По какой же, позволь узнать?

— У меня есть кое-что получше, нежели тонны консервов! — Бронич выпятил и без того выпирающий живот и пару раз гордо хлопнул глазами.

— Цианистый калий? — спросил я, зевая. В эту ночь мне так и не удалось заснуть.

— Ха! Ты не растратил своего чувства юмора, Джефф, это приятно. Правда, оно приобрело у тебя черный оттенок, но ведь это простительно в свете последних событий, не правда ли? Давай позавтракаем, друг мой, и твои мысли станут гораздо светлее.

— Сомневаюсь, — снова зевнул я. — Но ты собираешься сказать мне, что у тебя есть такого, что заменит нам запасы продуктов?

— Собираюсь, Джефф, непременно собираюсь! — Бронич уже суетился возле холодильника. — Но только после еды. Я великолепно выспался и теперь зверски голоден.

— Бронич… ты — чудовище! — я сглотнул.

— Почему? — он отвлекся от своих манипуляций с яйцами и ветчиной и посмотрел на меня, сложив руки перед собой. — Почему, Джефф? Потому что не заламываю руки в великой скорби о человечестве? Потому что ночью не обливал слезами подушку, а использовал ее по прямому назначению? Потому что могу испытывать голод, нормальный человеческий голод? — Бронич немного помолчал, будто ожидая от меня ответа. — Я прагматик, Джефф, и не скрываю этого. Когда сделать что-либо не в моих силах, я ничего не делаю. Я не могу помочь миллиардам погибших людей. Я не мог им помочь и до катастрофы, хоть и был уверен в ее неизбежности. Что ты от меня хочешь? Зато, — он поднял палец вверх, — я смогу помочь тем, кто выжил.

— Всем? — тупо спросил я.

— Всем!

— У тебя мания величия, Бронич.

— Запомни, Джефф, — Бронич вдруг весело подмигнул, — у великих не может быть мании величия. Просто по определению.

— У тебя яичница подгорает, о великий Бронич, — я вздохнул и оперся локтями о стол.

Все же, не скрою, мне было крайне любопытно, что придумал этот полусумасшедший бывший ученый. Но выпытывать я не стал. Если Броничу пришла в голову идея помучить меня, заставляя расспрашивать и выклянчивать ответы, я не собираюсь ему подыгрывать. После завтрака, так после завтрака.

Насчет яичницы я сказал, только для того, чтобы поддеть Бронича. На самом деле подгорать она и не думала. Вообще, завтрак получился просто-таки шикарный — хозяин бункера обошелся с содержимым своего холодильника с преступной расточительностью. Кроме яичницы с ветчиной на столе появились тосты, мармелад, сливочное масло, огромные стаканы с апельсиновым соком и дымящийся кофейник.

Бронич накинулся на еду с таким остервенением, словно участвовал в соревновании по скорости истребления пищи. Я смотрел на него с удивлением, хотя, признаюсь, сам испытывал голод в большей степени, чем мне казалось.

Но мысли мои, все же, были заняты другим.

— Как ты думаешь, где выжило больше народа?

— Брр! — Бронич на миг замер в неподвижности. — Разве можно за завтраком говорить о таких вещах?

— Я говорю о том, что думаю, — я вновь почувствовал раздражение.

— Будь так любезен, постарайся думать о чем-нибудь другом, хотя бы еще пять минут. За это время я успею покончить со своей порцией.

— Да уж, такими темпами… Но все же, Бронич. Тебе не кажется, что проще ответить и отвязаться от меня?

— Очень может быть, — Бронич издал тягостный вздох и продолжал говорить с набитым ртом. — Очевидно, что Северную Америку, Европу и большую часть Азии проутюжили так, что выжить могли только единицы. С Южной Америкой дела, по всей видимости, обстоят ненамного лучше. В этом отношении наиболее благополучными должны быть Африка и Австралия. Если, конечно, не брать во внимание Антарктиду, которую, вероятней всего, вообще не трогали.

Я кивнул. Пусть я не готовился, подобно Броничу, к войне все последние годы и не тратил кучу времени за сбором и сортировкой соответствующей информации, логика подсказывала мне схожие выводы.

Выходит, частично за то, что я все еще жив, я должен благодарить удачно выбранное место проживания. Хотя, ничего я не выбирал, я здесь родился. А вот Бронич… Я аж поперхнулся куском тоста.

— Бронич, — сказал я, откашлявшись. — Скажи, ты ведь переехал сюда лет пять назад?

— Четыре. Даже чуть меньше.

— Ну, все равно. Значит, ты еще четыре года назад предвидел все это? — я неопределенно махнул рукой вверх, в сторону истерзанной поверхности планеты. — Предвидел и именно поэтому перебрался в Австралию? Так?

— Не совсем, — он покачал круглой головой, густо намазывая хлеб маслом. — Я знал о неизбежности Третьей Мировой намного дольше четырех лет. Просто раньше не имел возможности уехать.

— Здорово… — я сам не понял, какой смысл вкладывал в это слово. — Чего ж ты в Антарктиду не слинял?

— Там холодно, — Бронич ответил с полной серьезностью.

— Холодно, — я пожал плечами. — Можно подумать, в России тепло.

— В России? — Бронич вытаращился на меня с таким изумлением, словно я вдруг превратился в бородатого гнома. — Но я никогда не был в России!

Почти с минуту мы смотрели друг на друга с открытыми ртами. Потом Бронич захохотал.

— Восхитительно, поистине восхитительно! Ведь мы знакомы больше трех лет! Я серб, Джефф, серб. Из Сербии. Знакома тебе такая страна?

Я поспешно кивнул, хотя не был до конца уверен, что представляю себе, о чем идет речь. В Восточной Европе в последнее время черт ногу сломит, столько новых стран… было, — поправил я себя.

Наверное, нужно извиниться.

— Прости, Бронич. Просто я был знаком с одним русским… ну да, точно русским. Так его тоже звали Сви… Свати…

— Святослав, — Бронич прервал мои мучения. И вдруг, ни с того, ни с сего, разразился новым приступом хохота.

— Ты чего?

— Ничего, ничего… И ты меня прости, — Бронич вытирал рукавом навернувшиеся слезы. — В Белграде у меня был одни студент, из ЮАР. Его звали… его звали… Джефф! Но я ни разу за все время нашего с тобой знакомства не предположил, что ты… — Бронич захлебывался в смехе и едва мог говорить, — что ты — зулус!

По правде говоря, мне этот факт не казался достойным такого бурного выражения эмоций, но из солидарности я улыбнулся.

Наконец, и Броничу надоело смеяться.

— Еще раз прости, Джефф! И… спасибо! Разрядка — это очень хорошо при сложившихся обстоятельствах. Давай теперь закончим завтрак и пойдем в мой кабинет, тебе надо кое на что взглянуть. Джефф! — он неожиданно повысил голос и укоризненно покачал головой. — Прекрати смотреть на этот несчастный кусок ветчины с видом мученика! Растянуть его на двадцать пять лет тебе все равно не удастся. Расправься с ним поскорее, мне не терпится приступить к делу. Кстати, поверь мне, плотный завтрак окажется тебе весьма небесполезным.

Бронич принялся так внимательно наблюдать за моей трапезой, что я проглотил остатки завтрака практически не разжевывая. Невозможно спокойно есть, когда тебе смотрят в рот. Впрочем, моя поспешность в какой-то степени объяснялась еще и желанием поскорей увидеть, что же такое прячет он в своем кабинете.

Я пытался строить догадки, но абсолютно ничего не смог придумать. От этого нетерпение мое еще усилилось, и уже через минуту мы с Броничем вошли в его кабинет.

До этого дня я почти никогда не бывал здесь. Кабинетом Броничу служила комнатушка, обставленная предельно просто и функционально: письменный стол, кресло и книжный шкаф. Шкаф был забит литературой научного содержания. На столе располагались две аккуратные стопки бумаги, три гелиевые ручки, закрытый ноутбук и присоединенная к нему странного вида жестяная коробочка.

Вообще-то, порядок в кабинете можно было бы назвать идеальным, если бы не эта коробка. Она вносила долю того хаоса, который по представлениям большинства людей должен царить в кабинете ученого.

Надо сказать, с этой задачей скромное жестяное изделие, объемом менее половины кубического фута, справлялось блестяще. Саму коробочку было непросто разглядеть из-за путаницы разноцветных проводов, торчащих откуда только возможно металлических стержней, скоб, стеклянных трубок, катушек, реле, конденсаторов и прочих деталей.

Общее впечатление было чудовищным. Каким-то шестым чувством я понял, что Бронич привел меня, чтобы продемонстрировать именно эту коробку. Но я бы и с десятой попытки не смог догадаться, что же, черт побери, это такое.

— Садись, Джефф.

— Куда? — я озадаченно осмотрелся.

— Э-э… Действительно. Ну, садись на кресло, а я пока постою.

Я не стал спорить и устроился в кресле, отодвинув его в угол комнаты, чтобы иметь возможность видеть одновременно и Бронича, и нелепую коробку.

— Вот Джефф, — предчувствие меня не обмануло, Бронич показывал именно на коробку. — Ты можешь лицезреть то, что не только спасет наши с тобой жизни, но и позволит выжить оставшейся части человечества.

— Прекрасно, прекрасно, — я потянулся в кресле. — Если ты теперь скажешь, что это, я буду тебе очень признателен.

— Разумеется, скажу, Джефф, ведь за этим я тебя и привел в свой кабинет. Все очень просто, это — машина времени!

Бронич гордо посмотрел на меня, ожидая реакции. На что он рассчитывал, интересно? На аплодисменты? Ни крики «браво» и слезы радости?

— Машина времени? — переспросил я сухо.

— Да.

— Здорово! Именно такой я ее себе всегда и представлял. Это — коробка из-под печенья?

— Из-под мармелада.

— Конечно! Ну, конечно, из-под мармелада! Я должен был сам догадаться, что коробка из-под печенья для этой цели не подходит.

Похоже, до Бронича дошел мой сарказм.

— Извини, Джефф, — он развел руками. — У меня не было возможности наладить серийное производство машин времени. Впрочем, этой одной нам будет вполне достаточно. Несмотря на ее несколько неказистый вид.

— Да к дьяволу вид! — пока еще я был довольно спокоен. — Знаешь, Бронич, я ведь всегда считал тебя наполовину чокнутым. Я заблуждался.

— Брось, Джефф, — Бронич махнул рукой. — Ты никогда…

— Какой на хрен «наполовину»! — я, наконец, взорвался. Выплеснулось копившееся напряжение. — Ты свихнулся на сто, на двести, на тысячу процентов! Господи, машина времени! — я закрыл лицо руками. — Примерно час назад я сказал тебе, что ты идиот?

— Сказал…

— Так вот, я тебе льстил!

Говорить что-то еще не хотелось. Хотелось уйти отсюда куда-нибудь подальше, туда, где меня не сможет найти Бронич. Увы, исполнение этого желания сопровождалось бы таким количеством полученных миллирентген, что смерть от голода покажется приятной.

А ведь чего я так завелся? Потому что, когда шел за Броничем в его кабинет, надеялся. На что — сам толком не пойму. Анабиозные ванны? Таблетки, заменяющие недельный рацион питания? Поди разбери… Но все же Бронич, несмотря на относительную молодость, когда-то был ученым с мировым именем, если верить ему самому. А если не ему, то десятку книг на разных языках с его фамилией на обложке.

И вот я прихожу сюда и убеждаюсь, что экс-светило науки съехало-таки с катушек окончательно и бесповоротно. Тонкая и хрупкая надежда, за которую я цеплялся из последних сил, выскользнула из дрожащих рук и с оглушительным звоном разбилась о коробку из-под печенья… то есть, да, из-под мармелада.

— Ожидаемая реакция, — раздался вдруг над головой совершенно спокойный голос Бронича. — Вполне естественная, особенно если учесть твое близкое к прострации состояние. Скажи только, Джефф, что явилось первопричиной этой легкой истерики? Твоя уверенность в абсурдности идеи машины времени или же ее не слишком презентабельный внешний вид?

Я только махнул рукой. Пойти поспать, что ли?

— Вероятней всего, эти две позиции сложились одна с другой, — Броничу, похоже, мой ответ не очень-то и требовался. Он продолжал свои рассуждения сам, обращаясь тем не менее ко мне. — То есть, основой, по всей видимости, была именно кажущаяся антинаучность машины времени, а неуклюжее оформление послужило своего рода катализатором.

Наверное, он получал удовольствие от своей болтовни. Мне было скучно.

— Реальность и фантастика… Они так тесно переплелись в последнее время, что обывателю — надеюсь, ты простишь мне, Джефф, это слово, ведь я не вкладываю в него совершенно никакого негативного отношения — так вот, обывателю почти невозможно без посторонней помощи разобраться, где же проходит грань между возможностями науки и банальным вымыслом. Шарлатаны научились ловко маскировать свои детища под научные факты, а наука стала слишком похожа на сказку.

–Бронич! — я откровенно и очень невежливо зевнул. — Ты эту речь репетировал, что ли?

— Ну… — Бронич смутился. — В какой-то степени.

— Кончай треп. Тоскливо.

— Н-да, — он почесал затылок. — Перейду сразу к сути. Принципиальную возможность создания машины времени допускали многие ученые.

— Во главе с Броничем? — я скептически приподнял бровь.

— Хорошо! — Бронич вдруг резко вскинул голову и рубанул ладонью воздух. — Опустим вводную часть. Как ты отнесешься к небольшой демонстрации? В конце концов, я знал, что без этого не обойтись.

— Демонстрируй, — я поудобней уселся в кресле. — Валяй!

Поверил ли я в машину времени? Нет. Стало ли мне интересно? Пожалуй… да. Люблю фокусы.

Бронич включил ноутбук, затем пошарил глазами по комнате, взял было со стола авторучку, но тут же передумал и вернул ее на место. Сделал он это небрежно, ручка скатилась на пол. Бронич кинулся было поднимать ее, на полпути передумал, выпрямился и посмотрел на меня.

Он суетился и здорово сейчас смахивал на сумасшедшего ученого их дешевой кинокомедии.

— Ты ведь носишь часы, Джефф?

Я вытянул вперед левую руку, закатав рукав.

— Замечательно… замечательно… Позволь, еще немного ближе, Джефф, — Бронич взял мою руку и подтянул почти вплотную к коробке из-под мармелада. — Что может быть символичнее для демонстрации… — бубнил он себе под нос.

Бронич отделил от коробки какой-то проводок, заканчивающийся загнутой в спираль медной проволокой. Этой проволокой он коснулся моих часов, другой рукой быстро и, по-моему, не глядя, набирая что-то на клавиатуре.

— Снимаю структурный код, — пояснил он мне с серьезным видом. — Он точно идентифицирует любой предмет и является последним вектором пространственно-временного базиса.

— Континуума, — поправил я Бронича.

— Чего? — он удивленно вылупился на меня.

— Во всех книжках пространственно-временной континуум, — я постарался придать себе максимально строгое выражение лица.

— В каких книжках? При чем тут континуум? — редко мне приходилось видеть своего приятеля таким растерянным.

— В фантастических.

— А! — такое впечатление, что Бронич испытал облегчение. — Я же говорил, сказка и быль… Но я фантастику почти не читаю. Разрешишь мне продолжить? — он убрал, наконец, свой щуп от моей руки.

— Пожалуйста, — великодушно позволил я.

— Смотри на свои часы, Джефф, внимательно смотри! — Бронич осклабился. — При желании можешь даже крепко взяться за них второй рукой, это ни в коем случае не буде препятствием.

Браться за часы я не стал, но глядел во все глаза. Очень уж уверенно выглядел Бронич.

Он тем временем отвернулся от меня, прямо-таки демонстративно отодвинувшись подальше. И невероятно кичливым жестом нажал на какую-то кнопку ноутбука.

Часы исчезли.

Растворились в воздухе.

Растаяли.

Без каких-либо звуковых или световых эффектов. Лишь руку обдало слабым ветерком. На запястье быстро исчезал след от браслета.

— Ни хрена себе! — выразил я всю глубину переполнявших меня чувств.

— Вуаля! — Бронич выписал обеими руками какие-то немыслимые кренделя и расплылся в мерзкой довольной гримасе.

— Чего «вуаля»? — я засопел. — Где мои часы, Копперфильд?

— В прошлом, Джефф, в прошлом, — если он улыбнется еще хоть немного шире, уголки губ повстречаются на затылке. — Не волнуйся, вернутся, — Бронич кинул взгляд на монитор, — через двадцать секунд.

Двадцать секунд мы молчали.

Зачем часы без всякого предупреждения возникли на моей руке. Зафиксировать этот момент я не сумел, как ни старался.

— Ни хрена себе… — вроде бы, я это уже недавно говорил. Но что поделать, если именно эта нехитрая фраза вернее всего отражала роящиеся в голове мысли.

Я почесал макушку.

— Это что же, так и стену в магазине можно убрать? — спросил я.

— Да что стену!.. — Бронич вдруг остановился на полуслове и удивленно посмотрел на меня. — Какую стену? Откуда такие мысли, Джефф?

— Бог его знает, — я, если честно, сам удивился. — Навеяло чего-то. Какие теперь стены…

— Действительно, — Бронич сложил губы бантиком и неторопливо повращал глазами. — Вот, Джефф. Исчезновение и появление часов — твоих часов, заметь — ты видел собственными глазами. Теперь перед тобой стоит любопытная, я бы сказал, дилемма. Считать ли доброго старика Бронича адептом черной (или белой, как хочешь) магии либо все же смириться с существованием машины времени. Я со своей стороны искренне рекомендую принять именно второй вариант. Хотя бы потому, что очень скоро ты будешь иметь еще более веские доказательства его истинности.

— Да-а… — пока это было все, что я мог сказать.

Но, как ни странно, Бронич увидел в моем ответе то, что хотел увидеть.

— Молодец, Джефф! Я всегда считал тебя человеком пусть слегка невежественным, но обладающим тем не менее живым и гибким природным умом.

— Постой! — я, наконец, с грехом пополам придал разбегающимся мыслям в своей голове отдаленное подобие порядка. — Но ведь если это… Надо лететь… или… дьявол, как это назвать?! В общем, надо переместиться во вчерашний… или лучше в позавчерашний день и предотвратить!..

М-да, мне казалось, что я все-таки собрался с мыслями… Но Бронич меня понял.

— Невозможно, Джефф, — он печально покачал головой. — Невозможно по трем причинам. Во-первых, есть существенное ограничение на перемещения во времени. Два объекта с идентичным структурным кодом не могут существовать единовременно. Из этого следует, что ни ты, ни я не сумеем попасть не только во вчерашний день, но и вообще в любой момент времени после нашего рождения. Во-вторых, если бы нам это и удалось, что бы мы смогли сделать? Подумай, Джефф, кто стал бы слушать пару сумасшедших, предрекающих завтра конец света? Сколько уже было таких юродивых?.. да и не только юродивых, наверно… И в-третьих, это самое главное. Реальность, Джефф, она неизменна. Выйди в гостиную, посмотри в обзорный экран. Ты увидишь то, что мы сегодня имеем. Это свершилось, Джефф, как ни печально, и никто не в силах что-либо поправить.

–Ты хочешь сказать, что прошлое изменить нельзя? Даже при помощи машины времени? — я недоверчиво посмотрел на собеседника.

— Ни прошлое, ни настоящее. Менять мы в силах лишь наше будущее, но машина времени для этого не нужна. Кстати, путешествие в будущее действительно невозможно в принципе. А настоящее уже существует, оно незыблемо, так как является следствием бесчисленного ряда причин, имевших место в прошлом, то бишь уже свершившихся.

— Но как же так? — я порывисто вскочил с кресла. Забавно, несколько минут назад я не верил в машину времени и называл ее создателя психом. А сейчас спорю с ним по поводу возможностей его детища. — Как же так? Если я отправлюсь в далекое прошлое и хотя бы раздавлю там бабочку…

— Опять фантастика, — Бронич снисходительно улыбнулся. — Послушай себя, Джефф! Ты говоришь о прошлом, а употребляешь глагол будущего времени! «Раздавлю»… Раздавил, Джефф, раздавил! Если ты в прошлом раздавил бабочку, это уже случилось. Будь это позавчера или за миллион лет до нашей эры. Сей факт уже записан на скрижалях истории, если ты позволишь мне высказаться столь витиевато. Отправляйся в прошлое, Джефф, и дави бабочек тысячами или займись чем-нибудь еще в своем вкусе, ты непременно сделаешь именно то, что просто обязан сделать. Такой вот, в некотором роде, детерминизм. Кстати, хотелось бы предостеречь от попыток каким-либо образом повлиять на известные исторические факты. Со стопроцентной гарантией из этой затеи ничего не выйдет, а причина, помешавшая этому, может быть весьма неприятной. До фатальности, — значительно добавил он.

— А что насчет парадоксов времени? — блеснул я эрудицией. Сдаваться не хотелось.

— Парадоксы! — Бронич всплеснул руками. — Любые парадоксы есть всего лишь игра ума. Да, да, именно игра, а ум должен прежде всего работать. При посредстве различных умозаключений можно придумать всевозможные парадоксы. Но стоит только обратиться к верховному судье — Опыту, как от парадокса не останется и следа. «В неком городе живет цирюльник, который бреет всех мужчин города, кроме тех, кто бреется сам. Вопрос: кто бреет цирюльника?». Замечательный парадокс, да?

Я на минуту задумался. В самом деле забавно!

— Интересно! И что ты на это скажешь?

— Что скажу? Милая шутка и ничего больше! Покажите мне этого парикмахера, познакомьте меня с ним, и я признаю этот парадокс парадоксом века. Но вся соль в том, что такого цирюльника нет и попросту быть не может. Так же обстоят дела и с так называемыми парадоксами времени. На словах — все, что угодно. На практике — никаких парадоксов.

— Ну, допустим, — я устал спорить. Спать все же хотелось дико. — Но как ты собираешься спасти нас, если прошлое изменить невозможно?

— Неужели сам не догадываешься, Джефф? — Бронич улыбнулся и склонил голову набок.

— Сам… — я пожал плечами. — Я бы предположил, что ты переправишь нас на двадцать лет вперед, где мы без опаски сможем жить на поверхности. Но ты сказал, что путешествовать в будущее нельзя, — я пожал плечами еще раз. — Так что мне ничего не приходит в голову.

— Ну же, Джефф! — покровительственно покачал головой Бронич, — Остался всего лишь один маленький шажок мысли. Вспомни о своих часах.

Я не только вспомнил о часах. Я закатал рукав и долго на них смотрел. Я восстановил в памяти картину их исчезновения и появления. Какое это отношение имело к нашей проблеме, я не понимал. О чем и сказал Броничу в несколько раздраженном тоне.

Он посмотрел на меня сочувственно, отчего мое раздражение мягко говоря не ослабло.

— Джефф… Чтобы не потерять остатки уважения к твоим мыслительным способностям, мне придется сделать скидку на бессонную ночь. Мне хочется верить, что в противном случае ты обратил бы внимания на то, что часы на твоей руке появились не сразу же после исчезновения.

— Ну и что из того? — дьявол, с этим раздражением надо что-то делать! Пожалуй, лучшим способом избавиться от него был бы хороший свинг прямо в эту улыбчивую физиономию…

Усилием воли я все же взял себя в руки. Сделать это было не так уж просто, если учесть, что Бронич после продолжительного молчания сокрушенно и в высшей степени оскорбительно покачал головой.

— Что из того… Часы отсутствовали в настоящем одну минуту, потому что ровно эту же самую минуту они провели в прошлом. Я задал такой промежуток времени. А мог задать две минуты, час, день… или двадцать лет.

— Что?! — я даже встал с кресла и теперь смотрел на собеседника сверху вниз. — Ты предлагаешь нам с тобой провести двадцать лет в прошлом?

— Не только нам с тобой, Джефф, но и всем выжившим жителям Земли, — с нарочитой небрежностью бросил Бронич и зыркнул на меня глазом, наблюдая за эффектом, вызванным своими словами. Думаю, я его не разочаровал в этом плане.

— А? Всем? Но как? — я собрался с силами и сделал-таки свою речь несколько более связной. — Каким образом? Будешь странствовать по свету в поисках людей?

— Нет, друг мой, конечно же нет, — если Бронич сейчас лопнет от гордости, я ни капельки не удивлюсь. — Мне удалось — и это открытие само по себе почти столь же масштабно, как изобретение машины времени — найти обобщенный структурный код для всех людей. Живых, разумеется. Пространственные координаты не имеют значения, все перенесутся в прошлое с того места, в котором они в данный момент находятся.

Что тут сказать? Все это не умещается в моей голове. По правде, после того, как я смог разместить там машину времени, места осталось совсем немного. Я решил плыть по течению, предоставить Броничу действовать, а самому не задавать лишних вопросов. Впрочем, без одного я все же не обошелся.

— А в какое время мы отправимся?

— Разумный вопрос, Джефф, над которым я долго думал. Сейчас я вкратце повторно пройдусь по тем размышлениям, что привели меня к ответу. Итак, — Бронич изловчился и устроился в кресле, так непредусмотрительно мной оставленном. — Если бы нас было только двое, я бы, вернее всего, предпочел какие-либо более или менее цивилизованные времена. Начало двадцатого века, например. Мы бы затаились и в течение двадцати лет вести тихую и размеренную жизнь рядовых обывателей. Но увы, остальные выжившие не присутствуют при этом разговоре. Было бы наивно думать, что, неожиданно переместившись в иное время, все они догадаются не привлекать к себе внимания. Нет, шум непременно будет поднят, и шум немалый.

— Ну и что? — не понял я. — Что в этом страшного?

— Джефф! — Бронич воздел очи гору. — Или ты меня совсем не слушал, или твой мозг совершенно потерял способности выполнять свои функции. Страшного в этом то, что такого просто не было в истории человечества! По крайней мере, в последние столетия, когда в мире существовал какой-никакой обмен информацией. А то, что такого не было, может означать только одно — наша попытка провалится. Не хочу даже думать, почему и что при этом случиться. Я просто не стану так рисковать.

— Ладно, не буду спорить, тебе видней, — махнул я рукой. — Значит, в цивилизованные века нам нельзя. Но, знаешь, в нецивилизованные мне как-то не хочется…

— Мне тоже! — ответ Бронича был для меня неожиданным. — Я сильно сомневаюсь в способности современного человека выжить в средневековье или древнем мире. Нет, там нам делать нечего решительно!

— Тогда… я не понял, — стоять надоело, и я присел на краешек стола. — В цивилизованные нельзя, в нецивилизованные — тоже… Куда же в таком случае?

— В доисторические, если позволено мне будет употребить этот термин, — Бронич откинулся на кресле.

— Позволено, позволено, кто ж тебе запретит, — пробурчал я. — Это к динозаврам, что ли?

— К динозаврам!.. Прости, Джефф, но мышление у тебя какое-то… узконаправленное. Почему к динозаврам? Зачем к динозаврам? На Земле было сколько угодно эпох, свободных от этих чудовищ. Вряд ли тебя можно упрекнуть в незнании такого простого факта. Так почему, почему сразу «к динозаврам»? — Бронич театрально потряс в воздухе руками. Трагик из него так себе, надо сказать.

— О’кей, Бронич. Рассказывай сам, я постараюсь не перебивать.

— Мне очень хотелось бы верить в твою искренность, Джефф. Значит, что необходимо нам — говоря нам, я имею в виду всех людей — чтобы выжить в прошлом? Пункт первый, — Бронич загнул большой палец на правой руке, — подходящий климат. Достаточно теплый, ровный и не слишком сухой или влажный. С этим все в порядке — периодов с такими погодными условиями на Земле было более чем достаточно. Пункт второй, — указательный палец последовал примеру большого, — проблема пропитания. Если выразиться точнее, отсутствие этой проблемы. Нам приходится уходить из настоящего, потому что здесь нечего есть, и было бы неразумно отправляться туда, где с пищей дела обстоят ненамного лучше. К счастью, и с выполнением этого условия особых трудностей не возникает. И, наконец, пункт третий, самый важный, — средний палец прежде присоединиться к загнутым коллегам выразительно покачался в воздухе. — Было бы очень неплохо, чтобы мы не стали решением чей-либо продовольственной проблемы. Проще говоря, в эпохе, которую мы изберем местом своей двадцатилетней ссылки, не должно быть крупных хищников, представляющих угрозу для человека.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — я криво усмехнулся. — Идеальный климат, вдоволь пищи и никаких хищников — ты говоришь о рае?

— Если хочешь — да! — физиономию Бронича от уха до уха вновь пересекла улыбка. — Многие ученые, наделенные склонностью к поэтическим сравнениям, называли эту эпоху именно так. Но позволь мне продолжить, осталось совсем немного.

Я сделал широкий великодушный жест рукой и даже подкрепил его несколькими энергичными кивками головы.

— Так… — Бронич собрался с мыслями. — Подходящим для нас временным интервалом является, само собой, пересечение трех множеств, удовлетворяющих каждому из трех условий. Что мы имеем в результате? А в результате мы имеем отрезок палеозоя длиной примерно в пятьдесят миллионов лет, включающий в себя средний и поздний девон и ранний каменноугольный период. После совсем недолгих раздумий я остановился на девоне. Именно его, кстати говоря, и называют иногда райским садом. Практически никаких наземных животных…

— Практически? — перебил я. — А если все же поподробней?

— Ну… — Бронич немного замялся. — Только пауки и что-то вроде скорпионов.

— Ничего себе рай! — я так резко подсочил, что едва не опрокинул стол. — Бронич, я не люблю пауков и скорпионов!

— А никто и не заставляет тебя их есть! — непонятно, шутит он или прикидывается идиотом. — В море там полным-полно моллюсков, которых можно брать практически голыми руками.

— Можно подумать, ты пробовал! — я повысил голос.

— Разумеется, пробовал! — Бронич тоже перешел почти на крик.

Мы замолчали, стоя лицом к лицу и глядя друг другу в глаза. Мне было нечего возразить. Действительно, можно было догадаться, что Бронич провел уже не один эксперимент. Это в какой-то степени успокаивало. Но кровь шотландских предков не позволила мне сдаться так скоро.

— И ты полагаешь, мы двадцать лет сможем жрать одних кальмаров? — сказал я гораздо тише.

— Зачем? Можно рыбку половить. А потом, не стоит забывать о растительной пище, ее там поистине вдоволь, хотя она и не балует разнообразием. Думаю, одного-единственного археоптериса нам двоим хватит на все двадцать лет.

— Археоптерикса? — я удивленно заморгал.

— Археоптериса! Не надо путать, до появления археоптериксов еще сотни миллионов лет. А археоптерис — это что-то вроде троюродного брата современного папоротника, только в высоту метров пятнадцать. Его молодые побеги оказались не только съедобны, в чем я практически не сомневался, но и удивительно вкусны, что стало для меня приятной неожиданностью — я ведь, вообще-то, не большой поклонник папоротника.

— Да… — я заложил руки за голову и скорчил недовольную гримасу. — Папоротники и кальмары. И рыбка, если повезет. В течение двадцати лет… Думаю, это не Бог изгнал первых людей из рая, они сами сделали оттуда ноги. Что ты там говорил о каменноугольном периоде?

— Меню там значительно разнообразней, — Бронич решительно закивал головой. — Больше рыбы, богаче флора, наземные рептилии…

Не скажу, что «рептилии» звучит очень уж аппетитно, но разнообразие меня воодушевило. Так в чем же подвох?

— Климат? — предположил я.

— Отменный. Ровный, теплый, в меру влажный.

— Хищники?

— Только мелкие.

— Тогда что тебе не нравится в этой эпохе?

— Всего одно, — Бронич тяжело вздохнул. — Насекомые.

— Да, это, конечно, неприятно… — я задумался, но мои размышления были прерваны моментально.

— Это не неприятно, Джефф, это ад! — с лица Бронича исчезла даже тень улыбки. — Тьма насекомых, в десятки раз больше, чем в наше время и по количеству видов и по общей численности. Восемьсот видов одних тараканов, Джефф…

Меня передернуло. Ненавижу этих тварей!

— Понятно.

— Некоторые из них в длину достигают десяти сантиметров!

— Понятно!

— А другие умеют летать!

— Понятно, черт возьми! — рявкнул я. Чтобы избежать встречи с летающими тараканами я готов питаться двадцать лет одной травой. — Поехали в девон!

Страшно ли готовиться к путешествию в прошлое? Безумно. Несмотря на то, что альтернатива — неминуемая и довольно скорая смерть, я неоднократно ловил себя на мысли, что готов плюнуть на все и остаться здесь. В прочном и надежном свинцовом бункере. Спокойно и мирно дожидаться своего последнего мгновенья.

Дело не в гигантском отрезке времени — почти четыреста миллионов лет — через которые нам предстояло перешагнуть. Будь на месте этой непредставимо большой цифры какое-нибудь столетие, я бы вряд ли волновался заметно меньше.

Пугал сам процесс. Возможно потому, что в глубине души я все еще считал его немыслимым, антинаучным и несопоставимым с реальной жизнью. Волей-неволей проникся уважением к Броничу, который совершал свой первый переход еще не будучи уверен в том, что попытка будет удачной. Меня мысль о подобном переходе пугала невероятно.

Хотя, стоит признать, и перспектива провести двадцать лет в роли робинзона не слишком ласкала воображение. Рай там или не рай, не знаю. У Адама была Ева, а у меня… Да, надо будет все силы посвятить поиску женщин. Бронич утверждает, что это не такая уж непосильная задача.

У меня к Броничу масса вопросов, которые я не задаю. Наверняка у него есть ответы на каждый из них, а выслушивать лекции у меня нет ни малейшего желания. Быть может, позже я спрошу. О том, что он сделал для того, чтобы часть людей не попала в океан — ведь даже мне понятно, что за такой огромный срок очертания материков изменились до неузнаваемости. О том, вернутся ли обратно в наше время люди, родившиеся за эти двадцать лет. Я уверен, что вернутся, но как Бронич смог этого добиться? Хотя, в том, что из объяснений я ничего не пойму, я тоже уверен.

Много вопросов… Я пока выкинул их из головы. И постарался отрешиться от всего. Встал в углу кабинета, прислонился к стене и прикрыл глаза, предоставив Броничу колдовать за клавиатурой без помех и отвлекающих факторов. Пусть он ничего не говорит мне о том моменте, когда будет осуществляться переход, — мысленно взмолился я. Разумеется, мои молитвы не были услышаны.

— Все готово, Джефф! — все-таки голос Бронича дрогнул.

— Переход будет мгновенным? — я тщетно старался выглядеть хоть сколько-нибудь спокойно.

— Сам переход — да, — Бронич кивнул. — Сейчас я нажму на «Enter», пройдет что-то около трех секунд — за это время машина сосчитает и соберет в единую базу всех людей на Земле, оставшихся в живых — и… — неопределенный жест рукой.

— Энергии точно хватит? — спросил я как можно небрежнее. — Все-таки четыреста миллионов лет…

— Хватит, Джефф. Дальность перехода имеет весьма слабое влияние на энергозатраты. Основной фактор — масса. Конечно, она в нашем случае велика, но я все рассчитал. У нас тройной запас прочности.

Я хотел еще что-то сказать, но не нашел слов. Господи, пусть это поскорее закончится!

— Жми эту чертову кнопку, Бронич! — прохрипел я незнакомым голосом.

И Бронич нажал.

Откинувшись в кресле, он наблюдал за тем, как на экране быстро сменяли друг друга какие-то цифры. И вдруг резко напрягся.

— Черт! — взвыл Бронич и потянулся к клавиатуре.

Но тут наступила темнота.

По глазам резанул свет — ослепительно яркий после экономного освещения броничевского бункера. Я зажмурился и какое-то время имел удовольствие созерцать броуновское движение разноцветных кружков перед глазами. Когда их танец вместо зажигательного ча-ча-ча стал больше напоминать медленный вальс, я медленно разомкнул веки и сделал попытку осмотреться.

Вокруг был лес. Едва этот факт успел впечататься в самый краешек моего сознания, оно тут же целиком и полностью было занято картиной стоящего неподалеку Бронича.

Даже если бы я забыл о не совсем нормальном его поведении перед отправлением в прошлое, одного взгляда на принятую им позу было бы достаточно, чтобы понять: что-то пошло не так.

Бронич стоял, сильно ссутулившись и обхватив голову руками. Кроме того, он мерно покачивался из стороны в сторону, как тонкая ива на ветру. Хотя вокруг царило полнейшее безветрие, а Бронича я бы скорее сравнил с пнем столетнего дуба.

— Бронич, — тихонько позвал я.

Никакой реакции.

— Бронич! — уже громче.

Хоть бы амплитуду качаний сменил, что ли. В знак того, что слышит меня.

— Да Бронич, мать твою!

Вообще-то, я скорее человек действия, и если сейчас я не дождусь ответа, следующим моим шагом будет пинок по этой толстой заднице.

— Да? — похоже, у Бронича здорово развита интуиция.

— Случилось что-нибудь? — я готов был поставить сто против одного, что случилось, но, черт возьми, пусть он мне об этом скажет.

— Люди… — чуть слышно и не отрывая рук от головы.

— Что «люди»?

— Их оказалось больше, чем я думал.

— Намного? — машинально спросил я.

— Намного. Тысяч десять по меньшей мере, точно не успел заметить.

— Так… это ж здорово! — я пожал плечами.

— Кретин, — без всякой эмоциональной окраски сказал Бронич. — Машина на такую нагрузку не рассчитана.

— А-а-а, — глубокомысленно ответил я. — Ну, все ведь нормально? Переход совершился?

— Совершился!.. — в голосе Бронича появились нотки раздражения. — Машина сгорела!

— Сгорела?! — я поперхнулся. — Но…

— Это не девон, — тихо и мягко проговорил Бронич. — Машина не выдержала нагрузки, сбросив нас где-то по дороге. Назад мы теперь не вернемся.

Я молчал. Может, обхватить голову руками и покачаться из стороны в сторону? А поможет? Огляделся вокруг, на этот раз внимательней. Как я уже говорил, лес. Самый обычный лес, на мой взгляд. Ничего доисторического. И птицы поют.

— Бронич, а где… то есть, когда мы?

— Кайнозой. Практически наверняка четвертичный период, — с готовностью ответил тот.

Я осмотрелся еще раз.

— Не знаю… По-моему, все выглядит вполне современно.

Бронич вздохнул.

— Я только что сказал тебе то же самое. Некоторые признаки говорят о том, что мы не отдалились от точки старта и на сто тысяч лет.

Ну, по мне что четыреста миллионов лет, что сто тысяч — разница непринципиальная. Можно, наверное, и здесь выжить. Но вот то, что люди никогда не смогут вернуться назад и попробовать восстановить цивилизацию — это страшно.

И тут мне в голову стукнуло. Да так стукнуло, что аж зазвенело в ушах и пересохло в горле. Бронич, наверное, прав, называя меня невеждой, но кое-что я все-таки читал. И фильм по Би-Би-Си смотрел.

— А знаешь, Бронич, я, пожалуй, могу тебе сказать, какое сейчас время, — спокойно говорю, изо всех сил стараюсь не сорваться.

— Что? — смотрит на меня совой, моргает и не понимает ничего. Уч-ченый!..

— Сейчас, Бронич, приблизительно сорок тысяч лет до рождества Христова.

— Почему? — спрашивает.

Я говорю медленно, с паузами, словно самому тупому ученику в классе теорему Пифагора втолковываю.

— Потому что. Около сорока тысяч лет назад. На Земле появились. Первые настоящие люди. Откуда они появились — до сих пор не было ясно. Поздравляю в твоем лице всю земную науку с раскрытием этой великой тайны.

Голова у Бронича все же работает, дошло практически сразу. Ну, похватал чуток ртом воздух, схватился еще раз руками за голову для проформы, а потом кивать начал.

— Да, — говорит. — Вероятней всего так оно и есть. Это наиболее логичное предположение. Оно все объясняет, все… — и пальцами в воздухе зашевелил, что-то, видать, про себя прикидывает.

— Нет, а я все же одного не пойму. У нас же все знания двадцать первого века. Почему тогда нас ждет каменный век?

Бронич уже в себя пришел и снова улыбается слегка снисходительно.

— Джефф, Джефф! Что стоят все наши знания без техники, без инструментов и даже без металлов? Да, я знаю, как сделать ветряную мельницу или даже электростанцию, но что с того? Что мы можем голыми руками? Ни-че-го, Джефф! Думаю, для того, чтобы научиться делать приличные каменные ножи, потребуется несколько поколений. А тогда, — он выразительно махнул рукой, — какие там мельницы…

— Значит, каменный век, Бронич?

— Каменный век, Джефф! Видишь, как получается, — он словно бы виновато развел руками. — У человечества нет вчерашнего дня, если смотреть из нашего сегодня. Зато никогда еще человек не мог быть так уверен в том, что у него есть завтра.

Философ!

— А послезавтра? — спросил я. Риторически.

— Послезавтра, увы, человек лишен. Сегодня, завтра… и снова сегодня.

Здорово, ничего не скажешь. Чем больше я об этом думал, тем сильнее путались мысли. Голова шла кругом и в конце концов думать надоело. Хотелось не то плакать, не то кричать. Я выбрал второе.

— А кто мне говорил, что парадоксов времени не бывает? — заорал я на маленького толстяка, стоящего передо мной. — Что же это тогда, по-твоему? Откуда вообще взялись люди, ты мне можешь объяснить?

Я плюнул себе под ноги и пошел прочь, не дожидаясь ответа. Мне опять не хотелось видеть Бронича.

— Ты куда, Джефф? — услышал я жалобный голос.

— Пойду, сделаю пару наскальных рисунков, — зло кинул я, не оборачиваясь. — Или колесо изобрету.

Вдалеке раздался грозный звериный рык. Я остановился.

— Хотя нет. Изобрету я, пожалуй, для начала лук со стрелами…