Ковидики

Андрей Гамоцкий

Изо дня в день выходить нам из сонных квартир, шагать по уставшим улицам, трястись в постыдном транспорте – и лишь иногда встречаться с людьми. В этом новом мире, в этой новой реальности – нам всем выпало жить.Эту книгу я создал за осень. Она полна повседневностей, доведенных до абсурда. До странного, смешного, страшного. Это хроники событий, которые каждый из нас мог бы представить, появись у него желание отложить телефон. Или даже прочесть. «Ковидики» ведь для этого и созданы. Книга содержит нецензурную брань.

БОБРОВАЯ СТРУЯ

Если бы инопланетяне чудесным образом оказались на планете Земля 19 мая 2022 года, то они застали бы человечество не в самом гармоничном и гостеприимном положении.

Окажись инопланетяне не кровожадными захватчиками, а исследователями и любопытными туристами, и к тому же способными на перевоплощение в сапиентную форму — то на вопрос, что происходит на планете, любой мало-мальски сведущий ее житель ответит с грустью и тоской — первая годовщина всемирной пандемии.

Его назвали — боброноз. В честь животного, которое съели и от которого заразились земляне.

Как водится, первые массовые упоминания значились в мемах. То тут то там мелькали шутки и подколы над жителями глухих сибирских поселений, изнывающих от диареи.

Некие туристы, не обремененные интеллектом, путешествовали по сибирской тайге. Однажды они поймали бобра и решили, что его стоит скушать. Плохо зажаренный на костре, бобер оказался не пальцем деланным, а суровым носителем специфического вида кишечной палочки. Туристы успешно отравились и заболели. Тем самым дав старт общепланетарной напасти.

С каждым днем количество зараженных увеличивалось в геометрической прогрессии.

Новости огорашивали, сводки сыпались одна за другой. Случай в Москве, случай в Минске, случай в Одессе, случай в Лондоне. Никто очнуться не успел, как прекратилось любое транспортное сообщение между странами, наглухо закрылись границы — и была объявлена всемирная пандемия боброноза.

Казалось бы, обычный инфекционный понос. Но нет. Это был выдающийся понос. Понос, что спровоцировал карантин всеобщего масштаба.

Если б у инопланетян имелись глаза, они бы в недоумении переглянулись.

Жителям Земли возбранялось покидать жилище, если на то не возникало экстренных причин. В случае, если не выйти невозможно — обязательным образом требовалось использование защитного средства. Главным и неотъемлемым атрибутом социального человека теперь являлась прокладка, или же, в идеале, памперс.

Спешные исследования показали, что заболевший на боброноз мог и не иметь выраженных клинических симптомов, но являлся жутким разносчиком. Отличительной чертой боброноза была тяга к испусканию газов. К испусканию постоянному, безусловному, императивному, но, хвала небесам, с незначительной примесью метана. Это давало шанс зараженному не сгореть со стыда, но и усложняло обнаружение самого бессимптомного.

Научный факт — частички бобро-палок распылялись вместе с газами, оседая на предметах окружающей среды. При контакте с зараженной поверхностью человек и мог подхватить боброноз.

Норматив использования защитного средства гласил, что прокладку нужно крепить поверх одежды, для демонстрации того, что она есть — в область между промежностью и копчиком. Одним словом, прокладка должна прикрывать анус.

В народе это почему-то прозвали «воздушный поцелуй». Инопланетяне тут, пожалуй, досадливо бы пожали аналогами плеч.

По клинической же картине боброноз ничем не выделялся среди прочих кишечных инфекций. Человек страдал расстройством пищеварения, что проявлялось изнуряющей диареей, метеоризмом, а так же отсутствием аппетита, тошнотой и общей слабостью. В редких случаях доходило до рвоты и субфебрильной температуры.

Была определена и введена в обиход и так называемая социальная усидчивость. Согласно данным ученых, бобро-палки оставались контагиозными в испускаемых газах лишь некоторое время. Затем они рассеивались, диффундировали в воздушной среде до безопасных чисел. Поскольку человек большей частью испускает газы в сидячем положении, то была выведена формула, а точнее интервал между последовательным сидением разных людей на одном месте. Определенное время запрещалось сидеть на стуле, кресле, скамейке и прочем, после того, как там посидел другой человек, потенциально заразный на боброноз. В одних странах не разрешалось садиться час, в других полтора, в третьих — целых два.

Никто не брал ответственность за разницу в интервалах, но предполагалось, что это коррелировалось исходя от пищевых предпочтений и этическому отношению к публичному выпусканию газов в том или ином регионе.

Первые месяцы прокладок катастрофически не хватало. Опасаясь бобро-палки, люди шли на ухищрения и разного рода уловки — обматывали фольгой таз, прикладывали к одежде полотенца и носки, фиксируя их скотчем. Насаживали на клей пакеты, создавая закрытые и шелестящие при ходьбе резервуары для заразного коричневого ветра.

Моделировалась ситуация, что большинство людей перенесут боброноз в легкой форме. Быстротечно, пустяково пронесет пару дней и отпустит. Классический жидкий стул при пищевом отравлении. Так оно, по сути, и происходило. Тем не менее, медики настойчиво и систематично предупреждали, что боброноз исключительно опасен для беспомощных стариков и тех, у кого слабый желудочно-кишечный тракт.

Львиная доля смертей во время пандемии значилась за бобронозом. Хотя бы потому, что другие причины летальных случаев нигде не отмечали.

Постепенно среди жителей всех стран мира начало нарастать недовольство. Задавались вопросом — почему типичная кишечная инфекция стала поводом для драконовских и разрушительных карантинных мер. Ведь статистика смертности не превышала среднегодовые показатели. Давно доказано, что индивидуально созданный для выявления боброноза скребок с ампулы прямой кишки давал и ложно-позитивные и попросту абсурдные результаты. Так, к примеру, используя метод соскребания, бобро-палки были найдены у морского конька, топинамбура и рижского бальзама.

Но, к удивлению человечества и предполагаемых инопланетян, никого из представителей ВОЗ это не смущало.

Поначалу прокладочный режим соблюдался строго. Люди страшно боялись заполучить вроде известную, но вдруг ставшую загадочной и крайне агрессивной хворь — по интернету показывали видео забитых больничных уборных, переполненных уток в коридорах, падающих с ног от усталости медиков в плотных памперсах и с торчащими шлангами калоприемников.

Время от времени проскакивали крамольные сообщения, что на самом деле больницы полупусты, медикам хорошо доплачивают за постановку модного диагноза, а статистика подло и умышленно завышается.

Так же периодически всплывала официальная информация о том, что дежурные и родственные дизентерия, сальмонеллез, амебиаз и другие чудесным образом испарились. Их никто не регистрировал. Боброноз властно занял нишу всех кишечных инфекций.

Опальные ученые доказывали, что прокладки не в силах защитить от боброноза. Как те же маски не могут спасти от гриппа или другого вируса дыхательных путей. Газы, равно как и частицы бобро-палок, все равно проникнут сквозь любую ткань или материал. Прокладки могли бы иметь смысл, если человек не только выделяет газы, а, выражаясь на жаргоне, делает это «с подливой».

К слову, утоляя любопытство гипотетических инопланетян, диарейный синдром при бобронозе назвали «бобровая струя» — из-за своего мощного и оглушительного напора.

Тем не менее, время шло, а карантин и ныне там. В Европе меры «воздушного поцелуя» соблюдались и контролировались усердно, от души. Среди славян же прокладки надевались кое-как. То сползала к просаку, то к пояснице задиралась, то в паховой складке в гармошку кукожилась. В метрополитене иногда дежурили муниципальщики с образцово втиснутыми между крепких бедер черными корпоративными памперсами — и контролировали, чтоб прокладки были у всех. И чтоб правильно защищали, с прикрытием ануса.

Это, пожалуй, была чуть ли не единственная точка контроля. Ну и в ресторанах обслуживали только стоячие места.

В странах с развитой экономикой принуждали к памперсам, более дорогому, но и более надежному средству. К тому же принуждали облачаться что в публичных местах, так и повсеместно на улице, несмотря даже на ветреную погоду.

Второе полугодье карантина не было встречено с особым энтузиазмом. Мир по-прежнему держали взаперти, человечество привычно, будто всю жизнь, носило в межножьи прокладки и памперсы, сугубо машинально втискивая их перед выходом на улицу. ВОЗ обещала, что конец карантину положит массовое клизмирование. Процедура состояла из форсированной очистительной промывки и стерилизации просвета толстой кишки. Но что делать, когда бактерии, в том числе и бобро-палки, снова заселят кишечник, организация молчала.

Одна часть людей приняла как должное введенные меры, послушно и систематично придерживалась их, ежедневно меняя прокладки и памперсы. Другая обескуражено и с подозрением наблюдала, хотя и не могла не придерживаться, третья же с пеной у рта эти меры поддерживала.

Инопланетяне, появись у них, упаси боже, желание вояжа к некоторым постсоветским государствам, собственными органами восприятия узрели бы, как разгильдяйски там соблюдался карантин, какими на самом деле половинчатыми, непоследовательными и порою до обидного показушными оказались ограничения. А люди там, что парадоксально, массово не вымирали. И особо не собирались, не стремились к этому. Более того, так же массово и не болели. В закрытых помещениях и салоне транспорта не стоял выедающий глаза запашок. Не звучало громкого пуканья из каждого угла. Никто не бегал менять штаны, настигнутый «бобровой струей». И цифры, как бы ими не манипулировали, ничего пандемического, из ряда вон выходящего не показывали.

Несостоятельной оказалась и диагностика — копошение скребком по складкам анусного сфинктера в поисках бобро-палочек. Официальные лица не решались оспаривать этот факт. Предпочитая с завидным упорством гнуть линию всеобщего клизмирования.

К концу первого года клизмирование потихоньку внедрялось в массы. Известные личности публично, снимая на камеры, вгоняли себе в прямую кишку некий лекарственный раствор, призванный стерилизовать часть кишечника. Тем самым убрать зловредную бобро-палку. И земляне увидели в этом анусном просвете, проделанном клизмой, свет в конце тоннеля.

Впрочем, были и те, кто сопротивлялся процедуре. И что красноречивей всего — среди антиклизмачей было огромное количество медиков. Которые всячески отговаривали и отказывались от стерилизации кишечной среды. Не видя в ней смысла. А видя вред и нарушение нормальной микрофлоры.

И это могло навести человечество на некоторые подозрения.

Смутить инопланетян могло и то, что мало кто хотел об этом задумываться. Мало кто хотел сопротивляться. Людям всегда было проще приспосабливаться и выискивать лазейки. А если кто и хотел поспорить, то не мог. Ибо был в критическом меньшинстве. Сопротивление подавлялось и наказывалось. Человека записывали в простодушного дурачка и невежу. Человека подавляли и высмеивали.

Как можно сомневаться в правильности ограничений и запретов, если среди традиционных мемов шаблонно попадались грозные и жалостливые «мой дед дристал дальше, чем видел, и едва выкарабкался», или «я так тяжко переболел, думал, унитаз развалю».

Нет. Человек был беспомощно слаб и тревожно подавлен. Дело человека — носить прокладку и бояться. И ждать, что кто-то когда-то его спасет.

И тогда, послушав душещипательную историю, инопланетяне вежливо бы кивнули своими кивательными органами и спешно отправились бы восвояси. Пометив в своих вычурных туристических блокнотиках, что через пару-тройку десятков земных лет сюда следует наведаться.

Чтобы узнать, к чему же вся эта бобронозно-прокладочная катавасия в итоге человечество приведет.

«Бэтменятко»

На пике формы я входил в десятку самых сильных боксеров мира. С одного удара я мог вырубить крупную рогатую скотину, уже не говоря о том, чтобы убить человека.

Думаю, это первая причина, по которой я участвовал в операции.

У меня была жена. Она погибла во время родов, вместе с ребенком. По официальной версии, в больнице вспыхнул пожар — и ее, сложно рожавшую, не смогли спасти.

Думаю, это вторая причина, по которой я участвовал в операции.

Сейчас уже мало кто вспомнит те наводящие ужас события. Ученый мир окрестил их как «Постковидная несостоятельность плода». В народе же прозвали проще и понятней — мор новорожденных.

Истинные причины невероятно большого количества смертей младенцев знали несколько тысяч избранных во всем мире. Так называемая элита, главы корпораций, верхушка военных ведомств и приближенные медики. А так же, разумеется, горста исполнителей. Среди которых значился и я.

Да, это я убивал новорожденных. Теми самыми кулаками, что способны были завалить зебру или муфлона. Я отрабатывал на плодах приемы профессионального бокса. Это все я, а не постковидная несостоятельность.

Как мыслящее орудие, я обязывался держать язык за зубами, иначе меня обещали не щадить. Но сейчас, когда столько воды утекло, и я стал дряхлым, давно отжившим свое стариком, я решился. И родных у меня тоже нет. Напакостить они никому не смогут.

Так что пришло время рассказать правду. Какой бы чудовищной и дикой она не показалась.

Я должен снять с души этот груз.

Разумеется, делалось это из самых благих побуждений. Возможно, я даже в некотором роде спасал мир. Но как-то легче не становится.

Где-то месяц спустя после потери жены и ребенка ко мне пожаловал военный чин. С места в карьер в ультимативной форме предложил участие в сверхсекретной операции «Бэтменятко». Добавил, что, ни много ни мало, на мои плечи, а точнее на стальные руки, возлагались надежды на спасение человечества.

Чин посчитал нужным поделиться, что моя любимая ни от какого пожара не погибла. Ее убил наш с ней ребенок. Точнее то, во что он превратился.

Ни для кого не секрет, что определенный процент людей прошли несколько этапов вакцинации от разных производителей. Уже давно доказано, что первые, на коленке сварганенные вакцины едва ли могли похвастаться идеальным составом, равно как и большим багажом исследований на предмет возможных последствий.

Но никому и в голову не могло прийти то, что вышло в итоге.

Оказалось, что девушкам, прошедшим вакцинацию одновременно американской, китайской и российской вакцинами, категорически не следовало беременеть. Сочетание этих трех вакцин вызывало кошмарный эффект на плод. С ним происходила необъяснимая, жуткая и мистическая трансформация. Формирующийся организм мутировал в гибридное существо, помесь человека и летучей мыши. Обретая зловещие и гадкие черты хищной птицы. Голова деформировалась и вытягивалась, скручивались и смещались кости таза и ног, превращаясь в короткие когтистые наросты. Ручки перепончато склеивались с туловищем, создавая уродливое подобие крыльев.

Мутация начиналась внезапно и спонтанно, зачастую в течение дня до начала схваток. И выявить ее на ранних этапах было невозможно.

Подобное чудовище, заверил чин, вырвалось из живота моей супруги. Будучи по натуре агрессивным и голодным вампиром, оно набросилось на медицинский персонал.

Потому их приходилось убивать. Сразу и на месте.

Вот что именно возлагалось на мои плечи. На мои стальные руки.

Я убивал новорожденных гибридов около года. Почти каждый день. Мой личный рекорд — восемь за смену.

Операцию проводили во всех регионах, где раньше регистрировали и применяли одновременно три вакцины. Государства действовали скрытно и жестко. Всех беременных, когда-то привившихся тремя вакцинами, насильно помещали в стационар на крайних сроках. Их тщательно, круглосуточно обследовали. Медицинский персонал был заменен на обученных военных, чтоб операция проводилась в условиях строжайшей секретности.

Меня же, как и прочих исполнителей, поселили в одной из палат родильного дома. Когда у плода обнаруживались первые мутации, беременную тут же усыпляли и отвозили ко мне.

Сами же бэтменята были крепкими орешками, крайне живучими и стойкими. Глубоко заснувшую роженицу крепко фиксировали к койке, койку поднимали вертикально и прижимали к стене.

И я начинал работу.

Я бил и бил. Выпуклый живот сотрясало от ударов. Плоть краснела, отекала, воспалялась, затем багровела и синела. Подавляя отвращение, я продолжал со всей силы вминать натруженные кулачища в растянутое, как барабан, пузо. Работал апперкотом по пигментированной полоске, тянувшейся от лобковых волос. Работал хуком по оплывшим, выпирающим бокам. Вминал джебом вывернутый пельмешком пупок внутрь.

И я чувствовал, как, несмотря на град сыплющихся ударов, в животе продолжало нарастать копошение. Чудовище, расправляя слипшиеся крылья, норовило распороть кожу. И я ускорялся, прикладывался сильней и размашистей.

Когда в животе наконец замирало, подходил военный в халате и проверял жизнедеятельность плода. Иногда он утвердительно кивал, я облегченно вздыхал, а женщину везли в реанимацию. Операция заканчивалась. Иногда же он махал головой, показывая, что плод еще жив и сопротивляется — и я снова вколачивал кулаки в разбитый живот роженицы.

Бывало, бэтменятко истощало меня раньше, чем я мог его умертвить. В таких случаях задействовался протокол «Джокер» — и плод взрывали. К животу крепили гранату и срывали чеку. Я работал до изнеможения, лишь бы предотвратить это. От женщины ведь тоже ничего не оставалось.

Вот и все, что помогало от тварей. Кулаки и гранаты.

Военных же в протоке «Джокер» заботила другая сторона медали. Что наплести родным, как и под каким соусом подать, сколько ресурсов подключить. Чтоб чисто и без лишнего шума замять. Гибель плода еще можно было худо-бедно обставить, но исчезновение беременной без сучка и задоринки не так-то просто проделать.

Но меня мало заботили их проблемы. Мое дело было бить. Одного за другим превращать в месиво жутких мутантов, которых затем осторожно кесарили и уничтожали. Так я работал до тех пор, пока не закончились женщины, привившиеся тремя вакцинами.

И я отчаянно старался не смотреть вверх, на лица с трубками во рту, что сотрясались от толчков, кривились от боли сквозь глубокий сон. И теперь, спустя столько лет, я вспоминаю, с каким остервенением, распаляя в себе ненависть и ярость, я колотил в беременные животы. Я представляю, что то, засевшее внутри, гадкое и нечеловеческое, погубило мою семью — я так до сих пор и не в силах дать себе ответ на один единственный вопрос.

Вминал бы я стальные кулаки в округлый живот собственной жены?