Филин

Андрей Воронин, 2014

На страницах этой книги вы снова встретитесь с киллером-одиночкой Абзацем, которому удалось бежать из-под стражи во время следственного эксперимента. Он продолжает бороться с подонками своим, только ему понятным способом, полагая, что так он избавит мир от грязи, зла и несправедливости…

Глава 4

Скворцов разливал по тяжелым стеклянным бокалам пиво.

— Вздрогнем, мужики, — он коснулся своим бокалом двух других и жадно принялся глотать холодное темное пиво.

— Новости плохие, — наконец сообщил Скворцов, когда половина бокала опустела.

— А когда они хорошими были? — усмехнулся Нестеров.

— Тогда, когда их вообще не было, — сквозь зубы отвечал генерал.

— Мне донесли, что в администрации президента нашим проектом заинтересовались.

— Еще бы! — вставил Кабанов.

— Но не с той стороны, с какой бы нам хотелось.

— Это уже хуже, — бизнесмен Нестеров умел пить медленно. Пива в его бокале почти не уменьшилось.

— Подножку нам ставят.

— Кто?

— Геннадий Павлович засуетился, — сообщил Скворцов.

— Он же в администрации давно не работает.

— Не тебе, генералу Кабанову, объяснять, кто такой Геннадий Павлович. Ты имеешь представление о его возможностях?

— Нас голыми руками не возьмешь. Мы от душманов не бегали и от своих не побежим.

— Я и до этого, — вставил бизнесмен, — не рассчитывал на поддержку Кремля. Наш с вами план безукоризненный. Депутатский мандат — не такой уж эксклюзивный товар, чтобы за него администрация на дыбы встала. Попортят нервишки, но в меру, и одно кресло нам достанется.

— Может, заплатить кому надо? — предложил Кабанов.

Скворцов при упоминании о деньгах слегка съежился и посчитал за лучшее спрятать взгляд в бокале с пивом.

— Большие деньги, — задумчиво проговорил Нестеров, — в нашем с вами случае нужны лишь для честной игры. Листовочки издать, собрания провести, концертов пару организовать, ветеранам продуктовые подарки преподнести. Если бы можно было взяткой отделаться, я с вами, мужики, честно говорю, связываться не стал бы. Я, в отличие от вас, азбуку рынка уже постиг. Чем, по-вашему, цивилизованная страна от нецивилизованной отличается?

Скворцов пожал плечами, а Кабанов с генеральской простотой заявил:

— В цивилизованных странах все продается, а у нас еще остались вера и идеалы, которые хрен купишь.

— Золотые слова, — рассмеялся Нестеров. — В цивилизованной стране я бы за деньги мандат тебе, генерал, купил бы, как Скворцову в прошлый раз. Он же из-за этого депутатом второго сорта себя не чувствовал?

— Нет, — пробормотал Скворцов, опустошая бокал.

— Всякий товар имеет свою цену, но только при рынке. А поскольку мы цивилизованное общество еще не построили, я, к сожалению, повторить прошлый путь не могу. Эх, Скворцов, Скворцов, — покачал головой Нестеров, — и какого черта ты тогда на кремлевские обещания купился? Нас пробросил. Надо было тебе в министры идти?

— Я же думал как лучше.

— Надо не думать, а с умными людьми советоваться. Тебя как последнего мальчишку пробросили, поманили постом. Ты депутатство, за которое я двести тысяч выложил, своих, между прочим, кровных денег, бросил и убежал в правительство. Посчитал, что круче других станешь, а тебя через два месяца из правительства под зад ногой выбросили.

— Будет вам вспоминать, — недовольно сказал Скворцов, — я свои ошибки учел и повторять их не собираюсь.

— Это хорошо, Александр Валерьевич, если ты понял, что нельзя первородство за чечевичную похлебку продавать. Ведь много достойных, да мало избранных.

— Это кто сказал? — насторожился Скворцов.

— Сын Божий, Иисус Христос. Евангелие время от времени почитывать надо. Министров президент назначает, а депутата избирают. Мало избранных… — повторил цитату из Евангелия Нестеров.

— Мужики, кто старое помянет, тому глаз вон, — генерал отставил бокал и принялся пить пиво из горлышка. — Так вкуснее, — пояснил он.

— Двести тысяч, — вкрадчиво продолжал Нестеров, — даже в наших кругах это большие деньги. За них обычно голову отворачивают. Но поскольку ты, Александр Валерьевич, обещал ошибок больше не совершать, я их тебе прощу.

— За те два месяца, что я в правительстве был, ты на моих протекциях миллионы заработал.

— Можно подумать, я с тобой не делился!

— Мне ваши темные делишки вот где сидят! — Кабанов провел ребром ладони по шее. — Я о них знать не желаю, мне главное в Думу попасть, порядок там навести. Появился шанс в межсезонье в Думу пролезть, и нельзя его упускать. Каждый из нас свое поиметь должен. Наша фракция да плюс еще один голос — это сила, убойная сила.

— Дрова прогорели, — спокойно сказал Нестеров, — мясо надевать на шампуры самое время.

Скворцов засуетился, одним глотком допил пиво и, сев на корточки, принялся ловко нанизывать маринованное мясо на шампуры. На запах тут же слетелись осы.

— Кыш! — приговаривал Александр Валерьевич, отгоняя назойливых насекомых. — Вот же дрянь, маленькая, а отравы в ней столько, что здорового мужика с ног свалить может.

— По-настоящему здоровых мужиков не бывает, — напомнил Нестеров.

— А я? — стал в позу Кабанов.

— Какой же ты здоровый мужик, если тебя хрупкая девушка может в постель уложить, поманив мизинчиком?

— Не меня бабы укладывают, — окрысился генерал, — а я их в кровать валю.

Нестерову тут же представилась панцирная кровать с металлическими спинками, хотя он и знал, что и дома, и на даче у генерала стоит деревянная мебель.

— Ты так кровожадно куски мяса накалываешь, будто шампур в горло своему лютому врагу втыкаешь. Прибереги прыть, она тебе еще понадобится.

— Поговаривают, что еще один сильный кандидат по округу пойдет.

— Кто? — замер с куском мяса в руке Скворцов.

— Еще неизвестно, но новости самые свежие, их даже журналисты не знают.

— Горбатенко? Бывший прокурор? Его поддержит Кремль?

— Насчет Кремля я скажу точно: Горбатенко они никогда не поддержат. Но нам придется туго, от него деньгами не откупишься. Человек он неуправляемый, попадет в Думу — станет свою игру вести, — с этими словами Скворцов так зло ткнул шампуром в кусок мяса, что чуть не поранил себе палец.

— Горбатенко я попробую взять на себя, — пообещал бизнесмен Нестеров, — денег у него на серьезную борьбу нет. От финансовой помощи, если не выставлять предварительных условий, он не откажется, а в самый последний момент мы его пробросим. Он не подозревает, что мы все трое в одну руку играем.

Вскоре мясо уже шипело над пышущими жаром угольями. Скворцов ловко заливал то и дело вспыхивающие языки пламени пивом прямо из бутылки, а Нестеров живописал трудности, которые ждут троих мужчин на пути во власть. За разговором они даже забыли, что приехали в загородный дом с женами.

Три женщины, если бы не дела, сведшие их мужей вместе, никогда бы не собрались под одной крышей, настолько они были разные. Но всегда у женщин найдутся общие интересы: для умных и глупых, молодых и в возрасте, вырастивших детей и никогда их не имевших.

Ярко горели врезанные в низкий потолок бани галогеновые лампочки.

Раиса, Ольга и Станислава расположились на полках, ступеньками уходящих к потолку. Самая молодая из женщин, Станислава, полулежала, согнув одну ногу, вторую манерно выпрямив. Ее не смущали пристальные взгляды двух других женщин. Она обладала идеальной фигурой, — других в манекенщицы не берут. Упругая грудь молодой женщины, усыпанная капельками пота, продолжала оставаться пронзительно-белой, словно в бане и не стояла стоградусная жара.

Жена Кабанова Ольга знала, что по всем статьям проигрывает Станиславе, поэтому и сидела, набросив на плечи простыню, стараясь не демонстрировать поддавшееся давлению времени тело. Раиса Скворцова забралась на верхнюю полку, расстелила простыню и растянулась на ней животом вниз.

— Закроешь глаза и кажется, — проговорила она, — будто лежишь на пляже под палящим солнцем. — Раиса подняла голову и глянула на градусник. Красный спиртовой столбик поднялся до отметки девяносто восемь. — Все, не могу больше, — сказала она, слезая на нижнюю полку.

Женщина разомлела настолько, что ей уже было наплевать, как она выглядит. Но взгляд Станиславы тут же привел ее в чувство. Раиса распрямила спину и вытерла краем простыни пот с лица.

— Интересно, кто придумал баню — мужчины или женщины? — весело улыбнувшись, поинтересовалась Станислава.

— Наверное, мужики, — неохотно отозвалась сорокапятилетняя Ольга.

— Почему?

— Они больше париться любят.

— Нет, — улыбнулась Станислава, — баню изобрели женщины, потому что после нее выглядишь соблазнительнее.

— Не знаю, — пожала плечами Раиса, — у меня после бани никакого желания сексом заниматься нет, сразу засыпаю.

— Зря, — Станислава встала и сладко потянулась, по-кошачьему выгибая спину. — А я в бане словно энергией напитываюсь.

Жена Нестерова вышла из парилки и, застелив пластиковый стул простынею, села поближе к двери.

— Баня у вас хорошая, жаркая, — Станислава рукой толкнула дверь на улицу, та до половины открылась.

Раиса даже вздрогнула. Мужчины, сидевшие у дома, вполне могли видеть, что происходит в предбаннике. Яркое солнце золотило обнаженное бедро Станиславы. Демонстрировать свое тело в выгодном ракурсе профессиональная манекенщица умела.

— Что вы беспокоитесь? Их только политика сейчас и интересует. Неужели вы думаете, это им интересно? — засмеялась жена Нестерова.

— Нет, но в общем-то… — замялась Раиса.

— Если хотите, я дверь закрою, но здесь так жарко.

Раиса заметила — ее муж резко отвел взгляд, лишь только увидел, что жена заметила, как он разглядывает Станиславу. Нестеров же делал вид, будто не знает, что его жена демонстрирует себя, он предусмотрительно сел спиной к бане.

— Почему многие считают, что показываться на людях обнаженной неприлично? — рассуждала жена Нестерова. — Все, что красиво, не может быть неприлично. Другое дело, когда демонстрирует себя древняя старуха. Это в самом деле неприлично, потому что отвратительно. — Станиславу забавляло то, как теряется Раиса от подобных откровений. — Вы не обращайте внимания, я иногда люблю позлить мужа. Меня забавляет, как он старается делать вид, будто не замечает мои выходки.

— Мы с Александром Валерьевичем, — строго сказала Раиса, — наверное, немного старомодны.

Жена генерала Кабанова все еще парилась.

— Нет, что вы, вы очень милы и современны. Но вот Ольга, жена Кабанова, — шепотом добавила Станислава, — она старомодна, другое поколение. Как можно комплексовать по поводу собственного тела? Как можно с этим жить? — недоумевала манекенщица. — Мы только что о вас говорили, — воскликнула Станислава, лишь только сорокапятилетняя Ольга вышла в предбанник.

Уточнять, о чем именно говорили женщины, Ольга не стала. Она неодобрительно посмотрела на открытую дверь и тяжело опустилась в кресло.

— Я так за своего Гришу боюсь, — призналась она, — зачем ему в политику лезть? Он у меня совсем не интриган.

— Можно подумать, наши мужья интриганы! — засмеялись женщины.

— Не знаю, как кто, а Гриша привык всегда честно и напрямую говорить.

Заслышав голос своей жены, генерал Кабанов занервничал. Это не укрылось от наметанного взгляда Нестерова. Он еле заметно улыбнулся. Виктор Николаевич никогда не понимал мужчин, испытывавших душевный трепет перед своими женами. Он-то Станиславу выдрессировал так, что она и слова поперек ему сказать не могла.

Когда шашлыки уже зарумянились, мужчины переговорили о деле и могли позволить себе расслабиться. В ход пошла водка, как раз к приходу женщин они успели выпить пол-литра на троих. На улице компания просидела до самого заката, пока наконец не налетели комары и не заставили отдыхающих перебраться в дом. Там приятное времяпрепровождение и было продолжено.

Тыкая вилками и ножами в экран телевизора, мужчины обсуждали последние новости. Как ни странно, на экране телевизора, по мнению собравшихся, за весь вечер не появился ни один достойный человек. Все были или взяточниками, или дураками, или теми и другими вместе. Не пощадили даже дворника, случайно попавшего в объектив телекамеры. Тот, по мнению Станиславы, был просто уродом, недостойным жить.

Даже Кабанов, заявивший по приезде, что сегодня же вернется в Москву, подобрел настолько, что позволил Скворцову уговорить себя остаться на ночь. Комнат в доме хватало.

Когда за полночь все разбрелись по спальням, Скворцов спустился на кухню и достал из холодильника недопитую бутылку водки. Ему казалось, что выпил он сегодня непозволительно мало.

Неслышно появился генерал Кабанов, заглянул в гостеприимно приоткрытую дверь и тут же расплылся в улыбке:

— Я так и знал, что ты, Александр Валерьевич, спустишься.

Не дожидаясь приглашения, генерал завладел початой бутылкой и двумя рюмками. Он почти никогда не позволял другим разливать спиртное в своем присутствии. Быстро и аккуратно наполнил рюмки до краев — так, что в руки взять страшно, обязательно обольешься, а затем ловким движением опрокинул рюмку в рот и тут же оглянулся на дверь, ведущую в коридор, не вышла ли посмотреть жена.

Кабанов повертел в руках пустую бутылку, словно в ней могло еще что-то появиться, и с тяжелым вздохом отправил стеклотару под стол.

— У меня еще есть, — напомнил Скворцов.

— Я и не сомневался, — шепотом произнес Кабанов и тут же состроил гримасу.

Он понимал, что если разопьет сейчас бутылку со Скворцовым на двоих, то тормоза отъедут, и он, как настоящий генерал, начнет резать приятелю правду-матку с плеча. Но выпить хотелось, аж сводило скулы. Жирное мясо, салаты стояли где-то в районе кадыка и никак не хотели опускаться ниже. Скворцов почуял слабину генерала. Он понимал, что смущает Кабанова, но ему хотелось услышать от него правду.

— Выпьем? — Скворцов вытащил из морозилки бутылку водки и поставил ее на стол.

Кабанов зажмурил глаза, облизнулся, собрал в кулак всю волю и несколько мгновений медлил, не в силах провернуть язык в пересохшем рту.

— Не буду!

— Ну, ты даешь! — восхитился бывший депутат, бывший министр.

— Настоящий мужчина должен уметь говорить «нет», — сказал генерал и ударил кулаком по столу. Его лицо побагровело, Скворцов даже испугался, не хватит ли сейчас Кабанова удар.

Хозяин дома сообразил: такого напряжения долго гость не выдержит. Если бутылка еще минуту простоит на столе, то генерал потеряет сознание, как терял его Гай Юлий Цезарь, отказываясь от императорской короны, которую принесли ему сенаторы.

Тогда ушлый политик Скворцов решил действовать от обратного.

— Мое дело предложить. Не хочешь… — и он картинно взялся за горлышко бутылки, а другой рукой за ручку холодильника, словно бы всерьез собирался спрятать водку в леденящий холод.

Генерал, не открывая глаз, перехватил руку Скворцова.

— Стоп машина, — выдохнул Кабанов, — будем пить. Если что на стол поставлено, назад убирать нельзя, — тут же придумал он выгодную для себя народную примету.

— Нестерова позовем, — предложил Скворцов.

— Он не пойдет, бизнесмен долбаный! Ему завтра договора подписывать. Ты же видел, как он сачковал за столом. Он не мужик, — резко произнес Кабанов. — Настоящий мужик никогда себе вместо водки минералку в рюмку не нальет.

— У него жена молодая, — с завистью произнес Скворцов.

— И твоя не старая.

Кабанов хватил рюмку и качнулся на задних ножках венского стула. Тот жалобно взвизгнул, но тушу генерала выдержал.

Если бутылка открыта, ее непременно допивают до конца, во всяком случае настоящие мужчины, и делают это быстро, пользуясь темнотой и тем, что жены их еще не хватились. Бутылка незаметно опустела, Кабанов даже не поверил собственным глазам, заподозрив, что Скворцов схитрил.

Александр Валерьевич глянул в глаза генералу и понял, что тот еще не дошел до кондиции, чтобы резать правду-матку.

— У меня еще «тыкила» есть, — сообщил бывший депутат.

— Это что за дрянь? Я только беленькую, — сообщил генерал.

— Она беленькая, тоже водка, но из кактуса выгнанная, мексиканская.

Кабанов задумался, словно решал сложную тактическую задачу:

— Покажи.

Исчезнув на полминуты, Скворцов вернулся с пузатой бутылкой. Кабанову сам вид посуды не понравился, он предпочитал классические формы. По его мнению, бутылка обязана быть круглой, как снаряд.

— Баловство, — сообщил Кабанов, разглядывая этикетку с мексиканцем в сомбреро. Латинские буквы он вообще не умел читать, хотя и закончил академию с отличием.

— Зато — сорок градусов.

Пока генерал размышлял и колебался, Скворцов налил себе граммов пятьдесят «тыкилы», лизнул руку, посыпал мокрое место солью, выдохнул воздух так сильно, что легкие чуть не слиплись. Одним глотком он выпил «тыкилу» и тут же жадно слизал соль острым бледно-розовым языком. Кабанов, склонив голову набок, изучал Скворцова, в душе полагая, что приятель тронулся рассудком.

— Ты чего? — спросил он.

— Так положено.

— Кому?

— Тому, кто «тыкилу» пьет.

— Я по старинке, огурчиком лучше, он тоже соленый.

Огурца не нашлось.

Кабанов долго нюхал рюмку:

— Самогонкой пахнет, но не хлебной, а сахарной. Ну и дрянь ты в доме держишь! Небось, никто пить не захотел, так ты мне предлагаешь.

— Эта «дрянь» по деньгам целый ящик водки стоит.

— Это еще ни о чем не говорит, — Кабанов щелкнул толстым крепким ногтем этикеточного мексиканца по носу. — Латиноамериканцы — они все дураки, кроме кубинцев, конечно. Да и кубинцы ни хрена уже не понимают. Могли они в свое время по американцам ракетой шарахнуть! Но свое величие просрали, — и генерал, влив «тыкилу» в горло, секунды на две замешкался.

Спиртное просилось назад. Генерал подхватил из солонки большую щепоть соли и всю без остатка всыпал в разверстую пасть. Эффект, произведенный крупной йодированной солью, пришелся генералу по душе. Было в этом действии что-то походное, военное, а значит, мужественное.

— Сейчас бы тушенки рубануть прямо из банки штык-ножом!

Скворцов поежился, представляя, сколько неприятностей сулит ему политическая афера, которую Нестеров замутил на свои деньги. Наверняка, во время выборной кампании придется не раз объяснять слова генерала туманным дипломатическим языком. Но с другой стороны, Скворцов понимал, что простому народу, как любили говаривать в Государственной Думе, речь генерала близка и понятна, электорат сам так выражается, сам «тыкилу» не пьет.

— Повторим, — твердо сказал Кабанов.

И то, чего не смогла сделать водка, довершила мексиканская самогонка. Она, как ацетон растворяет кинопленку, растворила мясо, салаты и достигла дна желудка, не растратив по дороге своей убийственной силы. Генерал поежился от кайфа.

— Ну, как? — поинтересовался Скворцов.

— Ничего. Умеют мексиканцы самогонку делать. С водкой ее, конечно, не сравнишь, но что-то в ней есть. Хохляцкую «перцовку» напоминает, продирает изнутри, но не греет, — Кабанов благостно улыбнулся, подался вперед и, загнув палец крючком, подцепил ворот рубашки Скворцова.

Подтянул приятеля к себе поближе и, жарко дыхнув «тыкилой» в лицо, произнес:

— Если ты меня хоть один раз сдашь, голову откручу! — и Кабанов, звучно захохотав, мокро поцеловал Скворцова в губы.

— Ты, генерал, чего разминдальничался? — Скворцов утер губы рукавом.

— Нравишься ты мне, хоть и скотина последняя. Подонок хренов, — ласково приговаривал Кабанов, разливая «тыкилу». — Пей, Скворцов, прорвемся в депутаты. Если ты, урод долбаный, стать им сумел, то я и подавно! — и не успел Александр Валерьевич запротестовать, как Кабанов щедро насыпал из солонки граммов двадцать соли прямо ему в рюмку.

Но Скворцов уже находился в той стадии опьянения, когда все равно, что пьешь — родниковую воду или одеколон.

— И эту бутылку прикончили, — в голосе Кабанова все-таки чувствовалась неудовлетворенность. — Неплохо посидели. Если бы утром за руль не садиться, я бы еще и пивом полирнулся.

— Пиво на завтра оставим, — не прощаясь, не желая спокойной ночи, генерал выбрался из-за стола, сопя, кряхтя. Держась за поясницу, стал взбираться по крутой лестнице на второй этаж.

Скворцов слышал, как вздохнула и заскрипела кровать, как недовольно забурчала жена генерала.

— Вот, скотина, наверное, в одежде спать завалился, — с завистью подумал Скворцов, отправляясь чистить зубы.

Он дважды промахнулся мимо щетки, выдавливая пасту, и понял, что промахнется и третий. Поэтому пальцем подобрал выдавленное прямо с края умывальника и, размазав по щетке, тщательно сверяясь с отражением в зеркале, сунул щетку в рот.

«Ну и идиотом же я выгляжу! — решил бывший депутат. — Хорошо, что меня никто, кроме своих, не видит. А они меня не сдадут, потому как теперь мы все друг от друга зависим. Хорош Кабанов, хорош и Нестеров, но только я один среди них — настоящий политик со стажем, а они — навоз, на котором я произрастать стану».

С этими возвышенными мыслями Скворцов выбрался в гостиную и понял, что на второй этаж подняться не сможет. Он решил устроить привал на маленьком кожаном диванчике. Вначале сел, затем завалился на бок. И тут комната закружилась, поплыла. Скворцов потерял ориентацию и вообразил себя космонавтом, которого испытывают на центрифуге.

«Только бы не вытошнило», — успел подумать Скворцов и провалился в черную невесомость.

Нестеров слышал сквозь приоткрытую дверь спальни разговор своих компаньонов. Бизнесмен не вышел к ним специально, надеясь услышать, как по пьянке они выболтают что-нибудь сокровенное. Слова, которыми Кабанов называл Скворцова, откровением для Нестерова не являлись. Он сам в мыслях так называл и Кабанова, и Скворцова.

«Уроды, — думал он, ворочаясь в постели. — У одного, кроме орденов и умения общаться с простым народом, ни хрена нет, а другой только и умеет болтать ни о чем. Все держится на мне, на моих деньгах. Ничтожества, полные ничтожества! Но они нужны мне как прикрытие».