Слепой. Смерть в подземке

Андрей Воронин, 2012

В этом остросюжетном романе уже давно полюбившийся читателю генерал ФСБ Потапчук и его лучший, уникальный в своем роде агент по кличке Слепой совершают очередной подвиг (а с их точки зрения, просто выполняют очередное задание) – раскрывают преступление, связанное с крупномасштабной контрабандой якутских алмазов. В процессе операции они не раз подвергаются смертельному риску; Слепому приходится инсценировать ликвидацию генерала Потапчука, а потом и свою собственную смерть. Но из любых, даже самых критических, ситуаций Слепой всегда выходит победителем. И не только благодаря своей силе, ловкости и бесстрашию – не меньшую роль здесь играет его завидная интуиция, острый аналитический ум и даже незаурядный артистический талант. Это задание выполнено, преступники обезврежены. А впереди – новые, не менее сложные задания. И наши герои готовы к их выполнению. Такая у них профессия, работа у них такая…

Глава 4

Джип мягко перевалил через рельсы заросшей бурьяном узкоколейки и пошел петлять в мрачном лабиринте узких замусоренных проездов между полуразрушенными корпусами опустевших много лет назад заводских цехов. Денек выдался ясный, солнечный, но освещение никак не влияло на производимое этим местом гнетущее впечатление. Вокруг не было видно никаких признаков жизни, даже бродячие кошки и собаки обходили завод стороной, поскольку тут им было нечем поживиться.

Чайник сидел спереди, рядом с водителем, на месте, которое до сих пор считают «хозяйским» разве что председатели небогатых колхозов. Вообще-то, его звали Виктором Павловичем Чайкиным, но в незапамятные времена какой-то шутник сообразил поменять местами «к» и «н» в его фамилии, и обидное прозвище, в которое она после этого превратилась, каким-то таинственным образом преследовало Виктора Павловича всю жизнь, переходя вместе с ним из школы в институт, из института в коммерческую фирму, где он начал свою трудовую деятельность, из фирмы в камеру следственного изолятора, оттуда в лагерный барак и так далее.

Правда, те, кто в данный момент делил с ним пространство салона, Чайником его не называли: водитель — потому, что его дело было помалкивать и крутить баранку, а разместившийся на заднем сиденье пассажир — потому, что обладал достаточно высоким социальным статусом, чтобы считать употребление прозвищ, кличек и жаргонных слов ниже своего достоинства. Конечно, начальник охраны богатого и влиятельного человека — птица не шибко высокого полета, но по сравнению с Виктором Чайкиным, промышляющим посредничеством при обстряпывании сомнительных делишек, даже этот лощеный холуй выглядел настоящим генералом.

Чайник принципиально игнорировал эту вопиющую разницу в общественном и финансовом положении и даже не пытался сойти здесь за своего. Он ехал по грязному делу в грязное место и потому, в отличие от хлыща на заднем сиденье и его водителя, оделся соответственно — в немаркие джинсы из синтетической ткани, крепкие ботинки и кожаную куртку, под которой виднелась простая серая фуфайка. Оружия при нем не было: своим главным оружием Чайник считал головной мозг, а что до стреляющего железа, так его он старался вообще не брать в руки.

За очередным поворотом прямо по курсу открылась черная пасть распахнутых настежь ворот литейного цеха. Ворота были громадные, рассчитанные на тепловоз, некогда таскавший вагоны с отливками по узкоколейке, которая двумя кривыми нитками ржавых рельсов скрывалась в глубине цеха, отсюда, снаружи, казавшейся непроницаемо темной. В дальнем конце этого темного тоннеля виднелся яркий прямоугольник еще одних ворот. Все вокруг поросло травой и бурьяном, который по неизвестной причине был особенно высоким между рельсами. Чайник заметил, что перед воротами бурьян выглядит примятым, как будто здесь недавно прошла машина, и забеспокоился: у парня, на встречу с которым они приехали в это неприятное местечко, были отменные рекомендации, а это означало, что он себя не на помойке нашел и умеет придавать значение мелочам.

Стебли бурьяна громко зашуршали по днищу джипа; потом шорох стих, на пыльное ветровое стекло упала тень, и машина въехала в цех, где на поверку оказалось не так уж и темно. В цеху было пусто; краем глаза Чайник уловил нетерпеливое движение демонстративно посмотревшего на часы обитателя заднего сиденья и в свою очередь бросил взгляд на приборную панель. Электронные часы на ней показывали одиннадцать пятьдесят девять. Водитель остановил машину и заглушил мотор. За мгновение до того, как погасли шкалы приборов, цифры на дисплее часов сменились, показав двенадцать ноль-ноль, и сейчас же в воротах напротив, вывернув откуда-то слева и тяжело перевалившись через рельс, появился серебристый седан. Въехав в цех, машина остановилась и моргнула фарами дальнего света.

— Точность — вежливость королей и киллеров, — удовлетворенно констатировал Чайник. — Я же вам говорил, это настоящий профи. Как робот — все строго по программе, ни шагу в сторону.

— Вы давно его знаете? — спросил тот, что сидел сзади.

Его фамилия была Стрельцов. Знакомясь с Чайником, он не потрудился назвать свое имя-отчество, и тот называл его по фамилии, ни разу не удосужившись добавить «господин», на что этот упакованный в баснословно дорогой костюм кусок дерьма, вероятно, рассчитывал.

— Боже сохрани от таких знакомых! — сказал Чайник. — Вы глубоко заблуждаетесь, если принимаете меня за менеджера или там диспетчера какой-то организации наемных стрелков. Я — просто посредник, улаживающий за людей и для людей различные деликатные проблемы. Вам понадобился профессионал, я его нашел, только и всего. У него надежные рекомендации… да что рекомендации! Вы его видели? Ему уже хорошо за сорок, а он до сих пор жив и на свободе. Это, по-моему, самая лучшая из возможных рекомендаций. И в связи с этим… Короче, может быть, вы передумаете, пока не поздно? С меня ведь могут спросить…

Серебристый седан опять нетерпеливо моргнул дальним светом фар.

— Ступайте, Чайкин, — сказал Стрельцов с оттенком начальственного раздражения. — Передумаю я или нет, это мое дело. А вы потрудитесь закончить свое. Вот, возьмите.

Чайник принял протянутый ему с заднего сиденья ноутбук и нехотя выбрался из машины, чувствуя себя так, как, наверное, чувствует фанерная мишень на полигоне перед началом полковых стрельб. Направляясь к серебристому седану, он почти физически ощущал ползающие по лбу и затылку перекрестия прицелов, как будто на голову ему высыпали целую банку ядовитых пауков, готовых в любую секунду вонзить в его кожу смертоносные жвалы.

Дверца седана распахнулась, и с водительского сиденья навстречу Чайнику легко поднялся наемник. Он был одет, как и при первой встрече, в короткую мотоциклетную кожанку и джинсы, заправленные в высокие армейские ботинки. Этот гардеробчик, как, впрочем, и его владелец, выглядел изрядно потрепанным и засаленным; создавалось впечатление, что, во-первых, кроме этих тряпок, надеть киллеру нечего, а во-вторых, что он не снимает их даже на ночь. С учетом размера запрошенного им гонорара это выглядело довольно странно, но постоянно сопутствующий вольному стрелку запах алкогольного перегара многое объяснял. Ясно, регулярно пропивать такие деньги — дело непростое и губительное для здоровья, но существуют ведь еще наркотики и казино, не говоря уже о бабах!

— Я вас приветствую, — развязно обратился к наемнику Чайник, протягивая для пожатия руку.

— Наше вам, — сипловато откликнулся стрелок, игнорируя повисшую в воздухе ладонь.

Вблизи было видно, что физиономия у него осунулась и остро нуждается в бритье, а перегаром от господина профессионала разило с такой силой, что Чайник поневоле начал дышать через рот.

— Ну? — убрав руку, которую не удосужился пожать невоспитанный наемник, перешел к делу Виктор Павлович.

— Пиастры, — напомнил стрелок.

— Утром стулья, вечером деньги, — перефразировав реплику героя культового романа, возразил Чайник.

— Да все в ажуре, — дыша парами неусвоенного алкоголя, небрежно заверил киллер и, вынув из кармана, протянул собеседнику маленькую серебристую видеокамеру с болтающимся сбоку эластичным ремешком. — Смотри, если на слово не веришь.

— Доверяй, но проверяй, — с шутливой важностью изрек Чайник и, взглядом спросив у наемника разрешения, аккуратно поставил ноутбук на слегка запыленный серебристый капот.

Пока компьютер загружался, урча приводом жесткого диска и шелестя вентилятором кулера, киллер закурил, сунул руки в карманы куртки и стал с подчеркнуто безразличным видом глазеть по сторонам. Чайник размотал шнур и подключил видеокамеру к ноутбуку.

На экране появился пожилой мужчина в деловом костюме, с портфелем в руке, поднимающийся по лестнице. Съемка велась сверху, изображение было почти черно-белым из-за недостатка освещения и искусственной подсветки. Вот человек остановился, по всей видимости заметив стоящего на дороге оператора, поднял голову, позволив Чайнику убедиться, что он — это он, а не случайный прохожий, и, явно сообразив, что к чему, сунул свободную от портфеля руку за левый лацкан пиджака. Появившийся оттуда восемнадцатизарядный СПС послужил еще одним свидетельством того, что на экране генерал ФСБ, а не отставной учитель русского языка и литературы; потом в кадре появилась рука в тонкой кожаной перчатке, сжимающая «стечкин» с длинным глушителем. Звука не было — пистолет просто слегка подпрыгнул, выбросив из затвора дымящуюся гильзу. Человек на ступеньках уронил портфель, ноги его подкосились, и, чтобы не упасть, он навалился грудью на перила, вцепившись в них обеими руками. Пистолет в его руке снова начал подниматься; «стечкин» зло дернулся три раза подряд, одну за другой выплевывая гильзы, генерал выронил оружие и медленно, неуклюже, вот именно по-стариковски, скатился вниз по лестнице.

Изображение запрыгало, заметалось из стороны в сторону; Чайник увидел, как рука в перчатке одну за другой поднимает с пола и выносит за пределы кадра стреляные гильзы. На экране, сменяя друг друга, мелькали выкрашенная масляной краской стена, перила и ступени лестницы, носки высоких армейских ботинок, убираемый за пазуху пистолет… Потом картинка стала статичной: выстланный уложенной в шахматном порядке светлой и темной метлахской плиткой пол лестничной площадки, а на нем — плавающее в луже собственной крови тело с черной дырой входного отверстия над переносицей.

Камера дала наезд, когда убийца наклонился над трупом и принялся шарить по карманам. Первым делом он отыскал и, развернув, подержал перед камерой служебное удостоверение убитого. Фотография соответствовала лежащему на полу с простреленной головой оригиналу, и написано в документе было именно то, что хотел прочесть Чайник — вернее сказать, заказчик, которого он в данный момент представлял.

Потом изображение снова затряслось и запрыгало, на экране замельтешили, уходя вниз, ступеньки, перила и стены: оставив труп лежать на площадке, киллер поднимался по лестнице. В кадре появилась декорированная имитирующим полированное красное дерево пластиком стальная дверь; рука в перчатке, вооруженная снятой с тела жертвы связкой ключей, поочередно отперла замки, повернула ручку и открыла дверь. Луч вмонтированного в корпус камеры светодиодного фонарика заскользил по стенам прихожей, выхватил из темноты дверную коробку, угол дивана, оклеенную дешевыми обоями стену, а на ней репродукцию «Девятого вала» Айвазовского в массивной золоченой раме. Снова появившаяся в кадре рука сдвинула ее в сторону, открыв дверцу потайного сейфа, и вдруг экран почернел — запись оборвалась.

— А дальше? — спросил Чайник.

— Даже у повара в привокзальной тошниловке есть свои секреты, — пояснил наемник. — Вам ведь важен не процесс, а результат, верно?

— Ну и где он?

— Пиастры, — снова напомнил киллер.

Демонстративно пожав плечами, Чайник извлек из-за пазухи и бросил на капот пухлый, увесистый конверт. Киллер взял его, заглянул под клапан, наугад выдернул из первой подвернувшейся под руку пачки купюру достоинством в сто евро, посмотрел на свет, кивнул и спрятал купюру в конверт, а конверт — в карман кожанки.

— Нормально, — сказал он и, повернувшись к Чайнику спиной, направился к передней пассажирской дверце своего автомобиля.

Распахнув ее, он взял с сиденья и, вернувшись, протянул посреднику простую пластиковую папку. Она была голубоватого цвета, полупрозрачная, и внутри нее виднелись какие-то бумаги, поверх которых, отливая характерным радужным блеском, лежал компакт-диск. Чайник нажал кнопку на корпусе ноутбука, заставив выдвинуться лоток дисковода, и запустил пальцы в папку, нащупывая диск.

— Не советую, — негромко произнес киллер, со скучающим видом глядя на стоящий в отдалении джип. — Кто много знает, тот мало живет. Оно вам надо?

Виктор Павлович осторожно, будто опасаясь укуса, вынул руку из папки, задвинул на место лоток дисковода и опустил крышку ноутбука.

— Надеюсь, у вас хватило ума не сделать для себя копию, — сказал он, взвешивая папку на руке.

— Надеюсь, вы сегодня не выспались или просто подцепили вирусную инфекцию, — не остался в долгу наемник. — Тогда этот вопрос можно проигнорировать как результат временного помутнения рассудка. На кой ляд мне это дерьмо? Что я должен с ним делать — отнести в общественную приемную ФСБ и сказать, что нашел на улице? Или приложить к нему явку с повинной? Что вы несете, милейший?! С вами все в порядке?

Чайкин внутренне содрогнулся. Этот тип выглядел как использованная салфетка и вонял, как пустой винный бочонок, но даже в таком плачевном состоянии оставался профессионалом высшей пробы и не утратил звериного чутья на опасность. Его последний вопрос попал в самое яблочко: Виктор Павлович был далеко не в порядке и с огромным трудом сдерживал предательскую дрожь, которая так и гуляла по всему организму, подбираясь то к пальцам, то к голосовым связкам. Он все время помнил о том, что на него смотрят через прицел, и даже тот факт, что мишенью является не он, а собеседник, служил очень слабым утешением: когда начинается пальба, первыми, как правило, погибают случайные прохожие, которых угораздило очутиться не в том месте не в то время.

— В полнейшем, — пряча испуг за высокомерным тоном, заверил он, — чего и вам желаю. Доброго здоровья!

— И вам не хворать, — сказал киллер.

Он выплюнул в сторону окурок, достал из кармана пачку «Лаки Страйк», щелчком выбил оттуда новую сигарету и сунул ее в зубы. Судя по некоторым верным признакам, его мучила с трудом сдерживаемая отрыжка. Стараясь не слишком суетиться, Чайник пристроил папку с выкраденными из потайного сейфа документами поверх ноутбука, собрал все это хозяйство в охапку и нарочито неторопливой походкой направился к джипу.

Преодолев примерно половину пути, он вдруг услышал за спиной звонкий металлический щелчок, очень похожий на звук взведенного курка. Виктор Павлович сбился с шага, замер и испуганно обернулся, но это была всего-навсего зажигалка — никелированная бензиновая «зиппо» с откинутой крышечкой. Киллер держал ее на весу, готовясь зажечь сигарету, и поверх нее с насмешливым удивлением смотрел на Чайкина. Его левая рука лежала в кармане куртки, чересчур узком и мелком, чтобы в нем могло поместиться оружие; брови изумленно приподнялись над верхним краем очков; наемник понимающе, с изрядной долей пренебрежения улыбнулся, держа в уголке губ незажженную сигарету, и в это мгновение, заставив Чайника вздрогнуть, раздался еще один неожиданный, посторонний звук — негромкий, но резкий хлопок, как будто где-то поблизости лопнул наполненный водой резиновый шарик.

Киллер выронил зажигалку и резко прижал ладонь к голове над правым виском таким движением, словно хотел воскликнуть: «Ох, совсем забыл! Ну и растяпа!» По твердому убеждению Чайника, он действительно забыл кое-что важное — например, с кем имеет дело, — но ему явно было уже не до восклицаний. Из-под прижатой к виску ладони просочилась и хлынула, заливая щеку и шею, темная кровь. Челюсть наемника отвисла, будто от неимоверного удивления, так и не закуренная сигарета выпала и покатилась по грязному полу, а в следующий миг изо рта тоже выплеснулась кровь. Колени убитого подломились, и он рухнул наземь, напоследок ударившись простреленной, окровавленной головой о покрышку переднего колеса своей машины. Темные очки свалились с переносицы, и в полумраке заброшенного цеха жутковатым стеклянным блеском сверкнули открытые глаза, бессмысленный взгляд которых был устремлен на грязные, рыжие от ржавчины чугунные плиты пола.

Пятясь, не сводя глаз с трупа, Чайник сделал несколько неуверенных шагов в сторону джипа, а потом, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, наплевав на то, как выглядит со стороны, опрометью бросился к машине.

Стрельцов уже поджидал его, распахнув заднюю дверцу.

— Ну-ну, — сказал он, увидев перекошенную физиономию посредника, — спокойнее, Чайкин, все уже позади. Давайте, что там у вас.

Дрожащими руками Чайник протянул ему свою добычу — ноутбук с камерой и папку с документами и компакт-диском, который в целях продления жизни не советовал трогать покойный наемник. Стрельцов отложил в сторону ноутбук и принялся бегло просматривать бумаги.

— Зря вы так, — сказал Виктор Павлович. — Все-таки он был профессионал и до конца оставался верным своей этике…

— Какая к черту этика в двадцать первом веке? — рассеянно возразил Стрельцов, бегая глазами по строчкам. — Надо же, сколько накопал этот старый подонок… О, даже это! Ну и ну… Вовремя мы им занялись; еще немного, и было бы поздно… — Он поднял на Чайкина спокойный, равнодушный взгляд. — Единственный этический принцип, применимый к данному конкретному случаю, устами своего героя сформулировал еще Роберт Льюис Стивенсон. Надеюсь, «Остров сокровищ» вы читали? Если не читали, то уж смотрели-то наверняка, правда? Мертвый не выдаст — вот вам и весь принцип. С этим, согласитесь, не поспоришь, это — истина в последней инстанции. А профессиональная этика гильдии наемных убийц и прочая блатная романтика находится вне сферы моих интересов.

— Надеюсь, на меня этот ваш принцип не распространяется? — помолчав, спросил Чайник.

Он хотел, чтобы это прозвучало шутливо, но голос подвел, и интонация получилась испуганно-просительная, как будто он уже стоял на коленях с приставленным к затылку дулом и молил о пощаде.

— Ну что вы, как можно? — возвращаясь к чтению, суховато откликнулся Стрельцов. — Садитесь, поехали, у меня еще куча дел. Нет, — чуть резче добавил он, краем глаза уловив движение Чайника, — на прежнее место, если вас не затруднит.

Чайник молча прикрыл дверцу и двинулся к переднему сиденью. Сунувшись в салон, он заглянул прямо в дуло пистолета, который держал в руке молчаливый водитель.

— Что… — начал Виктор Чайкин, но договорить не успел: пистолет выстрелил, и последним, что увидел в своей жизни профессиональный посредник по прозвищу Чайник, было клубящееся в широком, как железнодорожный тоннель, канале ствола рыжее пламя.

За воротами цеха водитель развернул джип и наконец-то подал голос.

— Про деньги забыли, Петр Кузьмич, — сказал он с легкой досадой. — Сумма-то, поди, немаленькая. Может, сгонять?

— Поехали, — не отрываясь от добытых киллером бумаг, нетерпеливо бросил Стрельцов. — Ребята подберут, это их премия.

Водитель переключил передачу, дал газ, и черный внедорожник, переваливаясь на ухабах и с хрустом давя в мелкую крошку усеивающий дорогу шлак, покатился к выезду с заводской территории.

* * *

Вывеска, укрепленная на фасаде жилого дома, гласила просто: «Пиво и мясо». Довольно крутые и основательно истертые подошвами кирпичные ступеньки вели прямо с тротуара в приямок, где располагалась дверь заведения. Спустившись по этим ступенькам, потенциальный посетитель, он же потребитель поименованных выше продуктов, в буквальном смысле слова оказывался в тупике: небрежно набитые поперек двери толстые необструганные доски своими неровными концами заходили на стену, а торчащие из них ржавые шляпки толстых гвоздей окончательно убеждали случайного человека в том, что дверь заколочена намертво. Это был своеобразный психологический тест, на котором действительно отсеивалось немало робких интеллигентных хлюпиков, коим не место в брутальной компании настоящих мужчин — любителей пива и мяса с кровью.

Спускавшегося по ступенькам человека было трудно отнести к категории интеллигентных хлюпиков. Он был выше среднего роста, спортивного телосложения и имел наружность, которая вряд ли стала бы менее брутальной, даже нарядись ее обладатель в свадебное платье с фатой. В коротко остриженных темных волосах и трехдневной щетине, что густо покрывала его щеки, шею и подбородок, предательски поблескивало, выдавая уже далеко не юный возраст, тусклое серебро седины. Глаза скрывались за темными стеклами солнцезащитных очков, в уголке губ дымился окурок сигареты — разумеется, крепкой, поскольку люди этого типа не признают полумер, не говоря уже о недавно вошедших в моду электронных подделках. Одежда его состояла из заметно поношенной и потертой мотоциклетной кожаной куртки, многочисленные пряжки и «молнии» которой негромко позвякивали в такт шагам, черной футболки и джинсов того же цвета, заправленных в высокие ботинки натовского армейского образца. Левую руку человек держал в кармане куртки; из правого выглядывали небрежно засунутые туда тонкие кожаные перчатки, одна из которых, если приглядеться, была испачкана какой-то темно-бурой субстанцией, подозрительно похожей на засохшую кровь.

Если бы начальник службы безопасности одной из крупных московских фирм Петр Кузьмич Стрельцов, к этому времени уже отчитавшийся перед шефом о проделанной работе и вернувшийся к выполнению своих повседневных обязанностей, увидел этого человека, он испытал бы удивление — впрочем, весьма непродолжительное и не слишком сильное. Петр Кузьмич был не из тех, кто способен долго охать, ахать и всплескивать руками, столкнувшись с чем-то неожиданным, особенно если неожиданность таит в себе угрозу. Перестав удивляться, он непременно принял бы все меры к тому, чтобы описанный выше гражданин вел себя как полагается покойнику, то есть перестал расхаживать по пользующимся сомнительной репутацией заведениям и мирно улегся на каталку в ближайшем морге.

Но Петр Кузьмич был далеко и не подозревал, что застреленный у него на глазах наемник на самом деле здоровехонек. Трое стрелков в камуфляже без знаков различия, что остались лежать в помещениях на втором этаже заброшенного литейного цеха, были наняты им на стороне при посредничестве покойного Виктора Чайкина, так что их отсутствие господина Стрельцова ничуть не встревожило.

Чудесным образом воскресший наемник владел ситуацией гораздо лучше своего оппонента, поскольку продумал все заранее и приложил немало усилий к тому, чтобы все вышло именно так, а не иначе. Ему удалось переиграть неглупого и могущественного противника, но он не испытывал по этому поводу ярко выраженных эмоций: ему было не впервой, среди добытых им трофеев числилась дичь и покрупнее.

Очутившись на дне приямка и обнаружив прямо перед собой заколоченную досками дверь, этот современный вариант библейского Лазаря коротко усмехнулся, отдавая должное изобретательности здешнего персонала, бросил окурок в стоящую в углу жестяную, архаичного вида урну, а затем, хоть и был здесь впервые, без тени сомнения или неуверенности потянул дверь на себя. Якобы намертво заколоченная двадцатисантиметровыми гвоздями дверь распахнулась без малейшего сопротивления, и посетитель вошел в тускло освещенное фойе. Потускневшее зеркало в растрескавшейся багетной раме почти во весь рост отразило его высокую фигуру. При виде собственного отражения губы посетителя едва заметно искривились в брезгливой гримасе. Ему случалось ночевать в грязной луже, укрываясь для тепла окоченевшим трупом собственноручно застреленного человека, но с тех пор прошло уже много лет, и он давненько не чувствовал себя таким грязным.

Всю не всю, но часть грязи он мог смыть с себя прямо сейчас. Углядев в тупичке за фанерной перегородкой дверь, помеченную бронзовой на вид литерой «М» (на соседней, внося окончательную ясность, красовалась надпись «Ж»), посетитель свернул туда. Интерьер интересующего его помещения свидетельствовал о богатой, местами даже чересчур, фантазии тех, кто его декорировал. Вообще-то, говорить о декоре применительно к общественному туалету как-то не принято, но здесь декор был налицо. Первым делом посетитель едва не упал, споткнувшись о выступающий из кафельного пола чугунный канализационный люк самого что ни есть антикварного вида. Старательно очищенные от штукатурки кирпичные стены украшали взятые в простые деревянные рамки плакаты советских времен, латунные краны с виду тянули лет на сто, если не на все сто пятьдесят, а раковины под ними были вручную склепаны из оцинкованной жести.

Пока киллер в темных очках намыливал руки, в туалет вошел еще один посетитель — бритоголовый здоровяк с солидным пивным животом. Протопав мимо, он пристроился к писсуару. Киллер изумленно приподнял бровь: звук, сопровождавший процесс вывода из организма излишков пива, был мощный, гулкий — словом, брутальный, иначе не скажешь. Покосившись в ту сторону, стрелок обнаружил, что писсуар представляет собой прямоугольное корыто все из той же оцинкованной жести — деталь, которая вряд ли могла попасть сюда случайно. «Оригиналы, — смывая с ладоней мыльную пену, подумал воскресший. — Господи, обо что только ни споткнешься в этом городе!»

Туалет недурно подготовил его к тому, что он увидел в обеденном зале, — пожалуй, даже слишком хорошо, поскольку стрелок успел настроиться на большее и был слегка разочарован. Самой яркой деталью интерьера были, пожалуй, тянущиеся под потолком трубы коммуникаций, в том числе и канализационные — декорированные грубой мешковиной, но, насколько он мог судить, отнюдь не декоративные. Прочее выглядело так, словно декоратор выдохся, сделав половину работы, или просто уволился, предоставив хозяевам заведения самостоятельно довершать начатое. Стены были частично оклеены желтыми от покрывающего их лака страницами газет, среди которых попадались советские — «Правда», «Труд», «Литературная газета» и «Комсомольская правда» — не нынешняя, а тогдашняя, настоящая. Стрелок уселся за нарочито грубый деревянный стол в углу, опасливо покосился на старинный чугунный утюг, что висел, взятый в рамочку, прямо у него над головой, и, убедившись, что тот пока что не собирается довершить то, что не удалось снайперу в литейном цеху, огляделся по сторонам.

Сейчас, в самом начале третьего пополудни, посетителей было немного, всего человек десять или около того. В основном это были вполне прилично одетые молодые люди — не рокеры, не байкеры и не портовые грузчики, вид и манеры которых наилучшим образом соответствовали бы атмосфере, старательно создаваемой здешним персоналом. «Еще не вечер, — напомнил себе стрелок, рассеянно листая меню и косясь на невысокий подиум с расставленными в ожидании музыкантов инструментами — ударной установкой, синтезатором и гитарами. — По вечерам здесь, наверное, собирается настоящий пандемониум, человеку с приличными манерами, слабыми нервами и тонким музыкальным слухом тут верный каюк… Да сюда таких, наверное, и не пускают — фейс-контроль наоборот, что-то в этом роде…»

В зал вернулся, на ходу поддергивая сползающие с живота джинсы, давешний здоровяк из туалета. Его обритый наголо череп лоснился в свете потолочных ламп, круглую щекастую физиономию обрамляла курчавая шкиперская бородка ярко-рыжего, почти апельсинового цвета. Тяжело плюхнувшись на место, здоровяк вооружился недопитой кружкой пива, закурил и отгородился от окружающих автомобильным журналом. Судя по многочисленным сгибам и общей помятости, журнал некоторое время носили в заднем кармане джинсов, для удобства свернув по размеру; на обложке вместо гоночного болида или какого-нибудь концепт-кара гордо красовалась ярко-алая двадцать первая «Волга» со звездой на радиаторе.

«Ишь ты, — переключая внимание с фотографии легендарного автомобиля на пламенеющую в сумраке обеденного зала бороду здоровяка, с легким недоумением подумал стрелок. — Где ж тебя такого откопали? Небось очередной рекрут, взятый за мелкое хулиганство — скажем, за драку с битьем посуды вот в этом самом шалмане — и поставленный перед выбором: либо пятнадцать суток с оплатой причиненного ущерба, либо выполнение мелкого поручения… Да нет, бред собачий! Просто не я один умею притворяться шлангом. А бороду можно покрасить или, в конце-то концов, приклеить… Проверить, что ли? Вот подойти и дернуть… А? Я же говорю: бред! С кем поведешься, от того и наберешься».

К нему подошла молоденькая официантка, одетая вполне по-человечески, без поправки на местный колорит, — в темные брюки, белую блузку и бордовый жилет. Стрелок заказал стейк и бокал темного пива, стараясь говорить как можно громче и отчетливее, но при этом не орать. Официантка почиркала карандашиком в блокноте, кивнула и упорхнула. Наемник закурил, из-под надежно скрывающих глаза темных очков наблюдая, как рыжебородый неторопливо складывает по старым сгибам многострадальный журнал. Он делал это так старательно и сосредоточенно, словно выполнял бог весть какой важности миссию, а закончив, потерял к журналу всяческий интерес, швырнул его на стол, придавил сверху пепельницей и с силой ввинтил в нее дымящийся окурок. После чего залпом допил пиво, кликнул официантку, расплатился и, не глядя по сторонам, покинул заведение.

Человек в темных очках уже далеко не впервые подумал, насколько его профессия перегружена давно устаревшими, отжившими свое, а оттого глупыми и никому не нужными условностями. Ну что стоило просто обменяться парой фраз или, того легче, посланиями по электронной почте? «У меня порядок», — сообщает один. «Отлично, можешь быть свободен до особого распоряжения», — отвечает другой. И даже если какой-нибудь умник ухитрится взломать защищенную всеми мыслимыми и немыслимыми способами базу данных, что он поймет из этого обмена короткими репликами? Да ничего! Но нет, это чересчур просто, а значит, неприемлемо. Чтобы все было по-настоящему, всерьез, непременно надо чесать правое ухо левой рукой, предварительно продев ее под колено… Конспирация, батенька, как говаривал, если верить советскому кинематографу, вождь мирового пролетариата в ту пору, когда еще не стал вождем, а был простым, хотя и довольно ловким немецким шпионом…

Вспомнив о конспирации и прочих серьезных вещах, он встал из-за стола и снова наведался в туалет, где, скомкав и обернув бумажным полотенцем, выбросил в урну испачканные кровью перчатки. Кровь, разумеется, была бутафорская; один пластиковый пакетик с нею он украдкой положил в рот, делая вид, что намеревается закурить сигарету, а другой держал в ладони и, когда пришло время, раздавил о голову. Спрятанная в багажнике и приведенная в действие сигналом с мобильного телефона самодельная пороховая хлопушка сымитировала выстрел из оснащенной глушителем винтовки. Стрелять, по замыслу, должны были сверху, и почти одновременно хлынувшая из виска и рта кровь убедила благодарных зрителей в том, что направленная под острым углом пуля прошила мозг навылет, пробила на выходе мягкое нёбо и затерялась где-то в глубинах его организма.

Воистину, на всякого мудреца довольно простоты! Стрельцов — тертый калач, прошел две войны, не говоря уже о бесчисленных разборках, и на пике карьеры купился на самодеятельный спектакль, как пожилая учительница пения, падающая в обморок при виде порезанного пальца. Вот и говори после этого, что Бога нет… Кто ж ему тогда глаза застил — Дарвин со своей теорией эволюционного развития?

К столу он приблизился почти одновременно с официанткой, которая принесла заказанное им пиво. Это было вполне предсказуемо — мясо жарится дольше, чем наполняется бокал, — но он все равно был разочарован, поскольку терпеть не мог пиво и заказал его только потому, что это слово было частью условленного пароля. Впрочем, то, что заказано и оплачено, вовсе не обязательно должно быть выпито; так тому и быть, решил он. На протяжении последней пары недель ему так часто приходилось полоскать рот спиртным для придания дыханию соответствующего аромата, что он постоянно чувствовал себя не то чтобы пьяным, но и не вполне трезвым. Это состояние надоело ему хуже горькой редьки, и, отодвигая бокал на дальний край стола, он испытал что-то вроде мстительного удовольствия.

Он как раз собирался разжать лежащие на холодном, слегка запотевшем стекле пальцы, когда со стороны низкой арки, ведущей в соседний зал, кто-то громко позвал:

— Молчанов! Федор! Это ты или не ты?

Услышав свой старый, давно не используемый псевдоним, он даже не сразу понял, что обращаются к нему, а когда понял, едва не плюнул с досады: ну что ты будешь делать! Москва — один из крупнейших городов планеты, настоящий мегаполис. Профессиональный математик со способностями выше среднего, возможно, взялся бы учесть неисчислимое множество случайных факторов и подсчитать процент вероятности незапланированной встречи со старым знакомым в этом суетном, кишащем миллионными толпами, вечно куда-то спешащем людском муравейнике. При этом даже без высшего математического образования было ясно, что упомянутый гений рискует в процессе подсчета лишиться рассудка, и, что самое печальное, без видимого смысла: и так ведь ясно, что упомянутая вероятность близка к нулю. И вот он, один шанс на сколько-то там миллионов: невысокий, сухопарый, почти не изменившийся за десять лет, только заметно поседевший и как будто подсохший человек стоит в дверях и улыбается во все тридцать два вставных зуба!

На размышления и колебания ушла доля секунды. Можно было попытаться все отрицать, но стоявший у входа человек обладал феноменальной, прямо-таки фотографической памятью на лица. При этом он точно знал, кем был десять лет назад Федор Молчанов, и попытка выдать себя за кого-то другого привела бы к результату прямо противоположному желаемому: старик в два счета сообразил бы, что он на задании. В силу целого ряда причин это было недопустимо, а значит, выход оставался только один: оставаться в образе. Да, Федор, он самый и есть; сколько лет, сколько зим! Потрепанный вид, запах перегара и кружка пива на столе без слов объяснят остальное: Федот, да не тот. Постарел, вышел в тираж, опустился, запил — с кем не бывает?..

Он решительно придвинул к себе пиво, сделал для разгона могучий глоток, а потом шумно встал и, широко, словно для объятий, раскинув руки, радостно возопил на весь зал:

— Какие люди! Глазам не верю! Ник-Ник, это ты?! Сколько лет, сколько зим!