Байконур

Андрей Владимирович Колганов, 2021

Повесть о жизни подростков на космодроме Байконур в начале 90-х: "Слово пацана" по-казахски, книга вышла за год до нашумевшего сериала. Автор прожил 14 лет в закрытом городе Ленинске, где находились семьи офицеров-ракетчиков. Распад страны, межнациональные отношения, развал военного комплекса, рождение новых постсоветских государств – все это показано во взаимоотношениях жителей одного района.В декабре 1992 года в районе Даманский одновременно не было электричества, воды, тепла и хлеба. Как в таких условиях растить детей? Как самому оставаться человеком и продолжать служить Родине, которая перестала существовать? Что происходило в школах и во дворах военного городка, когда взрослые каждое утро уезжали на космодром – отправлять ракеты в космос?И правда ли, что Байконур на Земле до сих пор – самое близкое место к звездам?Содержит нецензурную брань.

Часть 1. «Пусть стоит всегда над миром твоя осень».

Мотовоз

Стадо в миллион сайгаков медленно ползло через железную дорогу — как раз в том месте, где еще утром стояла космическая ракета.

Майор Виктор Семенович Новицкий садился на свое место в мотовозе. Так на Байконуре называли локомотив, который вез офицеров до места работы и обратно домой. «Площадки» — так все звали космические старты — находились в нескольких десятков километров от Ленинска: городка, где жили их семьи.

Сентябрь 1992 года выдался жаркий. Мотовоз простоял под солнцем весь день и буквально раскалился. Дотронешься до любого металла — и обожжешься.

Офицеры сели в плацкартном вагоне каждый на своем месте. Мотовоз обычно был с купейными вагонами, и даже иногда пригоняли"самолетный"вариант. Но самый поздний состав шел с плацкартой.

Играть в домино пока было нельзя. Казалось, воздух сейчас загорится. Все молчали и смотрели на проплывающую степь.

А степь горела вечерним закатом. Почти сразу за монтажно-испытательными комплексами, как только отъехали в пустыню, они увидели сайгаков. Большое стадо как будто парило над песком. Сейчас в этом месте шла миграция этих смешных животных — в пустыню Кызылкумы проходили несколько миллионов сайгаков. Верблюжьи колючки еще долго катились им вслед — как будто в арт-хаусном кино. Офицеры молча наблюдали за стадом, но никто не проронил ни слова. Никаких сил на слова уже не осталось.

Виктор Семенович думал о сыне Славке. 14 лет. Круглый отличник. Занимался и плаванием, и каратэ, и баскетболом. И все вроде бы у них хорошо. Но год назад, как только он неожиданно вырос на две головы, между ними что-то лопнуло и потерялось. Что-то очень важное. Самое важное.

— Да Славка меня и не видит, — размышлял офицер. — Все выходные я в нарядах, особенно сейчас, перед запуском. Встаю, сын еще спит. Приезжаю, он уже спит. Или уроки делает.

Отец вспомнил, как забирал Славку год назад от бабушек из Сибири. Их дорога на поездах занимала пятеро суток. На последнем этапе от Арыси до Тюра-Тама еле сели в ташкентский поезд. Проводник взял 20 рублей и уступил на ночь верхнюю полку в своем купе.

Дико хотелось спать. Они легли валетом. Виктор Семенович приобнял Славкины ноги — чтобы втиснуться на этой полке. И неожиданно вспомнил, как они крепко дружили еще совсем недавно. Как постоянно разговаривали, делали вместе уроки, даже пару раз бегали по утрам… Тогда он вновь до боли почувствовал, что этот нескладный подросток — его единственный сын. Тот самый, который в детстве больше любил его сказки на ночь, чем мамины.

Особенно про Голубой Вертолетик. Это была история без начала и конца. Голубой Вертолетик встречался со своими друзьями-самолетами, выполнял важные задания, часто летал на войну… Славка всегда слушал эти истории как завороженный. И всегда сладко засыпал. Что же случилось теперь?

— Семеныч, на рыбалку поедем? — неожиданно спросил Вася Моторов, его давний товарищ, еще с московской академии. Его место было напротив, и по дороге домой он обычно спал.

— К деду Кайрату? Я ему фонарик новый обещал.

— Давай на выходные. Проверка как раз уедет в пятницу. Думаю, нас отпустят. Это сколько времени мы уже без нормального отдыха? Четвертый месяц.

Новицкий и Моторов отвечали за самое опасное на старте — заправка топлива. Сотни тонн водорода приходили на старт в железнодорожных цистернах. Чтобы перегнать водород, использовалась сложная система, в которой электричество было исключено. Любая искра разворотила бы всю площадку. Поэтому водород перегоняли по принципу сообщающихся сосудов.

Быть заправщиком из бывших слушателей московской академии никто не хотел. Это был отряд самоубийц. Жить и работать над миной. Причем, предохранитель у которой уже отпущен. А они согласились. И теперь готовились к очередному старту ракеты. Он ведь обязательно должен еще случиться. Иначе — зачем они сейчас сидят в этом мотовозе, где даже при всех открытых окнах нет ни капли кислорода?

Мотовоз подошел к конечной стоянке: она была практически в самом центре города. Новицкий перелез через высокие водопроводные трубы, и быстрым шагом направился в сторону Даманского. Так назывался их район.

Вынести ведро

Славик не знал, как жить дальше. Он не мог выйти на улицу уже третий день. Все казалось просто: открыть дверь, спуститься с пятого этажа, выйти во двор… Он здесь вырос и знал каждую трещину в асфальтовых дорожках.

Посреди двора стоит единственный детский аттракцион — металлическая юрта. Такие «лазалки» появились одновременно во всех дворах. Мощная сталь, наверняка, простоит не один десяток лет. Нужно пройти мимо юрты, и вот рядом друг с другом стоят мусорные баки. Нужно лишь вынести это вонючее ведро. И хотя бы немного успеть подышать, поймать глоток свежего воздуха.

Особенно здорово было бы выйти вечером. В тени пятиэтажных домов здесь росли высокие карагачи. В изнывающем зное они за день напитывались солнцем, чтобы потом отдать свое тепло и какой-то древний ажурный запах.

Но Славка боялся выходить во двор, потому что его «трясли». Сур и компания требовали с прошлого четверга купить им бутылку самопальной водки. Денег взять было негде. Килограмм сахара он уже украл из домашнего серванта на кухне. Дождался, когда мама уйдет на ночное дежурство в госпиталь. Нужно было отыскать чистый пакет — обычно они сушились на батарее в углу. Славка выбрал самый неприметный, прозрачный, чтобы пропажу пакета не обнаружили.

Пересыпал сахар и быстро побежал до Бастилии. Напротив этого магазина в любое время года шумел базар — не совсем восточный, но с претензией. В тот раз за прилавком торговала сигаретами лишь мать Сура. Он быстро поменял у нее сахар на чекушку"катанки". И отнес Камазу — он уже ждал на углу. Мелкий, но важный Камаз забрал водку, но предупредил, что он еще им должен.

— У меня больше нет денег. И сахара дома тоже нет.

— Выдерни простыню где-нибудь! Никто не заметит. Обменяй простыню на бухло или продай ее на рынке. Ждем до завтра.

И вот уже вторник. Мнимая болезнь должна излечиться. Хорошо, что вечный гайморит спас от вопросов родителей. Не зря его в детских играх «в индейцев» прозвали Слава Сопливый нос. Чистый платочек всегда в правом кармане. Но дальше уже симулировать было нельзя. В школу все равно придется идти завтра. А сегодня, чтобы не сойти с ума, ему нужно было подышать.

Славка решился. Мусор нужно вынести именно сейчас. Он резко встал, напялил футболку, и вышел в подъезд. На первом этаже он задержался возле почтовых ящиков. Пришел свежий «Ровесник», а вот журнала «Мы» не было с прошлого месяца. Не зря он решился выйти сегодня: будет, чем заняться вечером. Славка понюхал глянцевую обложку, успел прочитать на обратной стороне про новый фильм «Танго и Кеш» со Сталлоне… Выдохнул и вышел.

Это был волшебный вечер. Пыль осела, и в воздухе запахло маленькими зелеными листочками. Они дожили до этого сентября, прошли сквозь все пекло казахского лета. Славка только вышел и старался за эти четыре минуты на воздухе вдохнуть в себя всю эту великолепную жизнь. Каждую секунду она текла за окном, и он всегда был где-то рядом. Но даже смотреть прямо в окно он не мог. Он думал, что его бы непременно заметили. Поэтому Славка лишь выглядывал из-за шторки, а ночью дышал в форточку.

Он прошел с переполненным ведром мимо детской юрты. Вокруг носились малыши, где-то рядом с мотовоза шли офицеры. Бабка-казашка что-то громко кричала своей соседке с балкона. Славка выбросил мусор в контейнер, развернулся и сразу же пошел обратно. Как будто эта прогулка для него ничего не значила. Как будто это не было для него огромным праздником. Главным событием этого дня. И дышал, дышал.

И вдруг он услышал свист. Они всегда свистели, когда подзывали к себе — не подойти ты не мог. В начале, он сделал вид, что не слышит, и продолжал идти, махая пустым ведром. Свист повторился. Славка огляделся вокруг. Никого нет. Пошел дальше — свистят… Что же это такое? Подъезд уже близко. Ускорять шаг нельзя ни в коем случае. Но ноги сами несут к спасительной двери.

И он пошел быстрее. И свистеть вдруг стали ритмичней. Славка посмотрел на ведро и резко дернулся от неожиданности: «свистела» ручка ведра, когда она соприкасалась с его джинсами. А вокруг никого не было. И никому не было дела до паренька с ведром во дворе. Славка обрадовался. А как только зашел в квартиру — заплакал.

Маяк в коридоре

Но не всем в этот вечер было так плохо. Тасек лежал в госпитале, во взрослом отделении и блаженно улыбался. Он представлял, как придет в школу, когда все бинты снимут. И его встретят как настоящего героя. Встретят как космонавта.

Тасек бухал в своей квартире со шпаной Кирилла. Он был горд, что эти старшаки приняли его за своего. Потому он достал из отцовского бара бутылку водки «Распутин»: та, где бородатый мужик на этикетке подмигивает. Отец-прапорщик работал на вещевом складе, и — торговал военным снаряжением направо и налево. Водки в баре было больше всего, вряд ли он заметит пропажу.

Напились очень быстро. Потом еще дунули. Потом они стали с Кириллом дико ржать, кого-то заперли в ванной, кто-то отключился на диване.

Тасек в каком-то невероятном запале веселил всех. И вдруг — резкий пронзительный звонок. Это пришел на обед отец, но открыть дверь он не мог из-за вставленного ключа с другой стороны. Музыку выключили, попытались прибраться, но получилось наоборот. Никто не знал, куда ставить грязные тарелки с остатками шпрот, а куда — забрасывать подушки.

Началась дикая паника. Все орали шепотом, а с лестницы уже слышался отцовский мат.

Тасек поступил весело, смело и нелогично. Он попытался спрятаться на балконе вместе с Кириллом. Отец все-таки протолкнул свой ключ в скважину. Когда дверь открылась, Тасек смело перемахнул через перила. И повис на руках.

Пятый этаж. Солнечный полдень. Тасек провис на балконе минут семь. А когда услышал шум у самой балконной двери, с хохотом отпустил руки. Как летел, он даже не помнил — все прошло очень быстро. Запомнил лишь чей-то бурый велосипед на таком же балконе, как и у них. Хорошо, что упал на куст. Перелом руки, два сломанных ребра с левой стороны… Больно стало лишь, когда приехала скорая.

И вот теперь он лежит в хорошей палате в «хирургии» — вместе с солдатами. И у них есть общая тема для бесконечных разговоров. Медсестра Анжела неравнодушна к Таську. Сам он думает, что ей просто неудобно в присутствии полуголых красавцев-солдат. А он Тасек — маленький. Он как сынок или братик. Его можно и приобнять, и погладить по перебинтованной голове.

— Я бы Анжелу на хор поставил в нашей части, — ржал Арсен. — Девка крепкая, я бы один с ней не справился.

— А я бы отодрал ее сам, — гордо отвечал Тасек.

Но ему было неприятно, что солдаты обсуждают его Анжелу. Хотя после каждого осмотра он первый отпускал едкую шутку, как только она уходила. «И чего она трется вокруг меня своими сиськами?» — сказал он сегодня.

В общем гомоне никогда не участвовал только Дмитрий Карманов. В «хирургию» он попал из-за неуставных отношений в своей части. Деды перебили ему все, что только можно: от сухожилий и до черепно-мозговой коробки. Он сидел в своем углу и мастерил игрушки из систем. Анжела приносила ему использованные иглы и трубочки. Карманов скрупулезно их раскрашивал йодом и зеленкой. И умело мастерил рыбок, чертиков и делал оплетку для авторучек.

— Карманов, сделай мне сердечко, — нагло через всю палату попросил Тасек. — Подарю своей бабе. Она ждет меня в школе.

Солдат лишь ухмылялся и продолжал ловко выплетать очередную игрушку: за ними приходили врачи, дарили своим детям. Карманову доставалась аскорбинка, а иногда — домашний пирог.

Это случилось ночью, во втором часу. Все отделение уже спало. Анжела дежурила — сидела за неудобным столом в черном коридоре. Она склонилась над сборником кроссвордов: их давно уже разгадали больные, но девушке нравилось сверять их с ответами в самом конце. Тусклая лампа с теплым желтым светом била точно маяк.

Тасек быстро подошел к Анжеле и обнял ее за плечи.

— Ты чего, Сергеев? С ума сошел? — шарахнулась медсестра.

— Анжела, мне нужно показать тебе что-то очень важное, — сказал Тасек и за руку потянул ее в ординаторскую.

Зеленые глаза внимательно и строго посмотрели на этого наглеца. Но влажная рука взяла его руку… В темном кабинете Анжела все сделала сама. Она была громкой и трепетной — одновременно. А Тасек впервые в жизни почувствовал себя таким большим и сильным. Кушетка, на которой эта волшебная женщина еще утром делала ему перевязку, теперь тряслась и вздрагивала — как боевой конь.

Через пятнадцать минут Тарас Сергеев вернулся в палату: весь мокрый и перемазанный дешевой красной помадой. Но — абсолютно здоровый.

— Завтра в школу, — прошептал Тасек. Счастливо улыбнулся и крепко заснул.

После физики

Канат Мусаевич подготовил карточки. Это был традиционный факультатив по физике для восьмиклассников. Учитель — низкий, в потной рубашке и галстуком, завязанным на узел слишком давно. Большие очки в роговой оправе всегда были запачканы мелом. Канат Мусаевич снимал домик в Тюра-Таме, а в школу ходил через дырку в заборе.

Город Ленинск, где жили офицеры, был окружен забором из колючей проволоки. Но она не останавливала местных: они постоянно находили лазейки, расширяли проволоку и шли в город, а вслед за ними спешили коровы. Солдаты эпизодически заделывали эти дырки, но никто на эти прорехи особого внимания не обращал.

Ходить на физику нужно было обязательно. Канат Мусаевич никогда не валил на уроках и экзаменах тех, кто приходил к нему «на карточки». Это были перфокарты, по вертикали на них от руки аккуратным почерком были написаны задачки.

Учитель на факультативе был всегда в прекрасном настроении, он с улыбкой подбирал карточку очередному ученику. Нужно было сесть за парту в пустом классе и вдумчиво заниматься физикой. Канат Мусаевич в такие минуты даже старался тише дышать, чтобы не мешать своим ученикам.

Славику досталась карточка про силу трения. Тасек получил задания про силу тяжести. Они сидели рядом на одной парте и тупили одинаково. Славик выполнил первое задание, самое легкое. Начал расписывать одновременно второе и третье, писал, что знал. Тасек же аккуратно выводил на своем листочке условия задачи — несколько раз обводил ручкой абсолютно непонятные гремучие цифры и знаки.

Канат Мусаевич сел на учительский стол, поболтал ногами и неожиданно стал говорить, как на уроке.

— Представляете, показали по центральному телевидению фильм про Чернобыль. А я ведь там поучаствовал. Видел вчера много своих товарищей. Там была черно-белая хроника, как раз показали нашу бригаду, как мы там все разгребали.

— А вас показали?

— Нет, конечно! Я ведь — казах. Нас никогда в такой передаче не покажут. Я помню, как нас тогда снимали корреспонденты из Москвы. А друг мой Кешка все хотел, чтобы он попал на экран. И так повернется, и так улыбнется. А я ему еще тогда сказал: «Никто тебя не покажет. Ты же рядом со мной везде, с узкоглазым…» И точно, не показали! Ну что там у вас получилось?

Канат Мусаевич ловко исправил Славкино решение, и быстро объяснил, в чем секрет двух задач посложнее. Он увлеченно рисовал стрелочки на полях листка и с удовольствием произносил слово «сила». Таську учитель ничего не объяснял, взял листочек и сказал, что на тройку после своего госпиталя он и так наработал.

Выходили из школы одноклассники вдвоем. Они почти не разговаривали раньше друг с другом — Сергеева перевели из «В» класса в их «Г» только в этом году.

— Че там у тебя с Суром? — серьезно спросил Тасек. — Он сейчас во дворе. Как выходить будешь?

Славку всего передернуло, но он промолчал. Просто шел рядом с Сергеевым. Вот открылась входная дверь. Они вышли вдвоем на залитый солнечный двор. Здесь везде была щебенка, и Славка вспомнил, как на уличных занятиях каратэ они стояли на этих мелких камешках на кулаках. Потом эти боевые следы не сходили с костяшек пальцев несколько дней. На секцию Славка не ходил уже второй год — после операции на глаза, и очень скучал по тем занятиям.

Им сразу же свистнули. Человек десять сидели на корточках возле водопроводных труб. Тасек стал первым жать руки. Славик подавал потную ладонь сразу же за ним. Авторитетный Фара не стал с ним здороваться, брезгливо убрав ладонь.

Сур тут же зацепился за Таська. Он стал выяснять, где Кирилл и почему они вместе не пришли вчера к танцплощадке за Домом Офицеров. Никто не обращал на Славика никакого внимания, и он, чтобы не подслушивать чужие разговоры, просто и смело пошел дальше. Он еле дошел до угла. А когда завернул, чуть не задохнулся — от такой удачи. Неужели Сур забыл про долг?

Он за пять минут дошел до дома. Быстро сделал уроки. Посмотрел серию «Жизни Клима Самгина» по второму каналу. И потом, совсем расхрабрившись, под вечер вышел на улицу.

А ведь это его собственный двор! Он прожил в нем почти все свои 14 лет. В начале жил на пятом этаже в старом доме N19. Потом они переехали в трехкомнатную квартиру в дом напротив, N22Б. Почему он должен кого-то здесь бояться?

Из-за угла неожиданно выскочил Тасек вместе с Камазом. Они спешили к Бастилии с килограммом сахара в прозрачном пакете.

— Что сбежал, сука? — резко спросил Тасек, подбежал к Славику и попытался пнуть его ногой.

Связка «блок-удар» сработала мгновенно. Славик отбил ногу, а кулак жестко ударил Таська по груди. И он упал на асфальт замертво. Сахар свалился на бордюр и рассыпался из порванного пакета. Камаз стоял как вкопанный и лишь повторял: «блядь, блядь…»

Славик присел к Таську: он еле дышал, но приходил в себя. Неожиданно подбежала компания пятиклассников из их школы. Они увидели издалека всю потасовку, теперь восторженно голосили вокруг.

— У меня же ребра там сломаны, — прошептал Тасек. Он был очень бледный, щека поцарапана.

— Ты где живешь? Давай я тебя донесу, — предложил Славик. Камаз почти собрал весь сахар, и, не обращая на них больше внимания, поспешил к рынку.

Тасек облокотился на Славкино плечо и тяжело пошел. Жил он за их старым домом. Дошли быстро. Мама Таська взволнованно приняла сына и запричитала: «Что случилось? Тарас, что опять случилось?» Дверь захлопнулась, и Славик быстро дошел до дома. Удивительно, что Тасек также жил на пятом этаже, и при желании с лоджии можно было увидеть его окна в соседнем дворе.

Белые кроссовки

Славке очень понравилась мама Таська. Высокая, с большой грудью и пышными кудрями. Эффектная женщина. Его мама была попроще. Она работала старшей медсестрой в госпитале, часто дежурила в ночную смену. Но это ведь мама, она и не должна выглядеть как супермодель.

Отец Славика служил на площадке. Каждое утро в 6-36 он должен был сесть в мотовоз и отправиться на службу. Приезжал очень поздно, еле живой. Ужинал, смотрел телевизор и засыпал.

А мама Таська была как будто из другой, неведомой жизни. В коридоре их квартиры Славик заметил ее огромный портрет, написанный маслом. Славик потом долго думал, как это было: что это был за художник, почему он стал рисовать портрет этой женщины, сколько ему заплатили.

Тасек неожиданно позвонил ему на следующее утро, учились они со второй смены. Сказал, что телефон ему сказал вездесущий Кирилл. Он действительно знал все и обо всех.

— Славян, если я из-за тебя опять свалился, дай мне списать домашку, — дружелюбно сказал Тасек. — Я столько пропустил из-за госпиталя, не врубаюсь совсем. Мне хотя бы показать домашку, чтобы оценки были какие-нибудь.

— А как ты спишешь?

— Давай заходи ко мне: дома все равно никого нет.

Трехкомнатная квартира Таська была зеркальным отражением хаты Славика. Но обстановка — намного круче. Румынская стенка с телевизором и большим двухкассетным магнитофоном. «Так он может переписывать кассеты!» — поразился Славик.

С музыки и начали. Тасек включил «Технологию»: «Нажми на кнопку, получишь результат…» Проигрыш на фирмовых колонках звучал очень круто. Ошарашенный Славик даже присел. Он очень любил музыку, собирал пластинки и кассеты.

Комната Таська его также удивила. Двухъярусная кровать — на нижней кровати спала маленькая сестра, днем она ходила в детсад. Верхняя кровать — для Тараса. А на стенке был нарисован Волк и Заяц из «Ну, погоди!» Тот момент, когда Волка за палец цапает щука из цистерны с надписью «Живая рыба».

Они присели за стол. Славик достал тетрадки, и Тасек неожиданно каллиграфическим почерком стал переписывать его каракули.

— Надо сделать несколько ошибок в математике и русском, чтобы не запалиться, — деловито говорил Тасек.

Славик забрался на верхнюю кровать и откровенно балдел: «Вот живут же люди!»

— А где балкон, с которого ты спрыгнул? — спросил Славик.

— В большой комнате. Прикинь, как меня вынесло! Говорят, все спрятались под этой кроватью. Как они залезли-то?..

И вдруг — резкий звонок в дверь. Парни даже дернулись одновременно. Посмотрели друг на друга. И заржали.

— Я больше прыгать не буду, — сказал Тарас. — Это папа пришел.

Выключил музыку и пошел открывать дверь.

Его отца звали Игорь Станиславович. Он был ниже своей жены на голову, но весь — какой-то быстрый и ловкий.

— Давай, Тарасик, принимай. Это берцы. Только что пришли на склад. Здесь двадцать пар. Давай тащи в дальнюю комнату… А это кто здесь у тебя?

Прапорщик буквально просверлил Славика взглядом как буравчиком: про правило буравчика им совсем недавно рассказывал Канат Мусаевич.

— Это мой новый одноклассник. Вячеслав.

— А где твой папа служит? — быстро спросил прапор.

— На 113-ей площадке. «Энергию» готовил.

— А, понятно, — успокоился Игорь Станиславович и стал помогать сыну складывать берцы в «тещиной комнате». В коридоре запахло казармой.

Славка давно мечтал о берцах. Их только стали выдавать в армии. Высокие полусапоги на шнуровке. В Ленинске многие парни ходили в отцовской военной одежде. Особенно удобным был зимний бушлат. Он хорошо согревал казахской зимой: ледяной и ветреной. В школе никто не стеснялся бушлатов, наоборот — достать их было не так просто. А вот о новых берцах можно было только мечтать.

Конечно, сам Тасек их никогда не наденет. Он одевался всегда очень современно и модно стригся. Славик все хотел рассмотреть как следует его новые кроссовки. Абсолютно белые с высоким языком и ярко-зелеными шнурками. Они стояли здесь же — среди кучи ворованных берцев. Славик был готов подойти и, не стесняясь, достать эти кроссы, чтобы хотя бы подержать в руках это чудо. Но это было бы уже слишком нагло. Прапорщик Сергеев быстро пообедал на кухне и стал одеваться.

— Там тебя, кстати, какие-то ребята ждут в подъезде, — сказал он Тарасу.

Тасек быстро накинул на босые ноги кроссовки и вышел. По идее, Славик должен был выйти к пацанам тоже. Расхрабрившись, он даже надел свои разношенные ботинки, но вдруг услышал в приоткрытую дверь негромкий голос Сура. По-русски он разговаривал плохо, с каким-то странным акцентом. Славик моментально отскочил обратно в детскую комнату. Что делать дальше, он даже не представлял. Сел тихо и уставился в цистерну «Живая рыба».

Тасек вернулся минут через двадцать, раздасованный и с бешеными глазами. В квартиру он зашел босиком. Славик уставился на его грязные пальцы на ногах: пропажу кроссовок скрыть было невозможно.

— Сур попросил поносить пару дней, — объяснил Тасек. Прошел на кухню и выпил почти половину графина с водой. — Ты подожди минут десять еще, пока они свалят.

Янгеля, Мира и Трубы

Их район под названием Даманский начали строить в 1969 году, как раз когда происходил советско-китайский конфликт на острове Даманский. Большой красивый район. В середине 80-х был построен пафосный магазин Бастилия — в виде крепости с бойницами, песочного цвета. На втором этаже здесь был дефицитный отдел, где за большие деньги можно было заказать хорошие продукты: например, красную икру. А внизу одно время работало кафе с чудесными эклерами и шаром-светомузыкой. Заправлял там бармен дядя Саша — он был с бородой, что тогда было в диковинку.

Новицкие жили как раз за Бастилией. Через дорогу от магазина был большой массив офицерских гаражей. Личного автомобиля почти ни у кого не было. Гараж был нужен, чтобы хранить свои вещи, картошку в подвале, а в лучшем случае — и мотоцикл.

Во времена жесточайшего дефицита в стране Байконур иногда удивлял «выбросами» редких товаров. Так два года назад завезли мотоциклы: «ИЖ-Планета-4»,"Урал"и «Днепр». Офицеры умудрялись купить стального коня не только себе, но и ближайшим родственникам в России.

Новицкие купили себе «Планету», ярко красного цвета, вместе с люлькой. Славка был равнодушен к технике, и ездить по Ленинску было негде. Да и магнитофон в мотоцикл никак не установишь, а его вот уже несколько лет ничего кроме музыки и не интересовало.

Сразу же за Даманским начинался район Трубы, как раз его и отделяли большие водопроводные трубы: во всем городе они были над землей. В местной почве было повышенное количество соли, и в земле любые трубы моментально сжирались ржавчиной.

На Трубах находился любимый магазин Славки — «До Ре Ми», где продавались пластинки. Однажды завезли и семиструнные гитары. Каким-то чудом его мама, Евгения Мироновна, проходила мимо и купила ему гитару.

— Я даже что-то сыграла им, на трех аккордах, — рассказывала потом она и улыбалась. Так у Славика появилась семиструнная гитара.

Дальше в сторону Сыр-Дарьи находился центр города с пешеходной улицей Арбат. Этот район назывался у пацанов"Арбузы", с ударением на последний слог. Здесь же рядом был квартал Комарова или"Нулевщики". Возле госпиталя район деревянных домов так и звался"деревяшки". Жителей кварталов, которые прилегали к реке звались"речниками", а в начале 70-х — "парковыми": здесь же находился и городской парк.

А в другом направлении — микрорайоны девятиэтажек под номерами: 6, 6-А, 7. Их так и звали — "Малая земля": слишком в стороне они были от центра.

Основная жизнь их Даманском района текла между двух улиц — Янгеля и Мира. Кто-то еще лет десять назад начал пацанью войну между мировцами и янгелевцами: в ней успел поучаствовать даже отличник Славка.

Это был жаркий весенний день. Он играл в футбол во дворе, когда со стороны школы неожиданно вылетела толпа подростков с «брызгалками» в руках. Они буквально расстреляли обе их команды и с диким хохотом понеслись заправлять воду из трубы, которая лилась как раз за домом Новицких.

— Побежали ко мне, и скинем на них бомбочки с моего балкона, — вдруг предложил Славка. И все двадцать человек, мокрые, но вдохновленные его идеей,пулей полетели на пятый этаж.

В ванной набрали воды в целлофановые пакеты, которые сушились здесь же на батарее, тихо вышли на балкон. Все мировцы сидели на трубах как раз под ними. Янгелевцы сосредоточились, и бросили — все по военной науке: кидали по пять пакетов одновременно. Бросили одни, тут же подошли другие. Это была победа!

Здоровые парни даже не могли понять, откуда этот поток воды. Некоторые пакеты падали на трубы разлетались с диким треском. Мировцы убежали как ошпаренные.

Конечно, коридор и комнаты Славкиной квартиры были истоптаны какой-то исключительной грязью. Мама тогда очень ругалась, а папа наоборот — только улыбался.

Один раз они чуть не переехали на Трубы, но в последний момент хорошая квартира ушла к офицеру с другой площадки. Так и жили они всю жизнь “на Даманском”. Лишь однажды переехали в дом напротив, в трехкомнатную квартиру. Это был самый простой переезд в их кочевой жизни: спуститься с пятого этажа, перейти двор, подняться на пятый этаж. Славка в тот переезд запомнил, как нес в руках зеленую лампу — под которой проводил за книжками все свои вечера.

«Даманские» любили оставлять на стенах других районов свой знак — большая буква «Д» и маленькая «м»: впрочем, у футбольной команды «Динамо» был такой же логотип. Даманский был ближе всех к Тюра-Таму — казахской деревне, где находилась железнодорожная станция.

Местный

Сур плохо говорил по-русски. А по-казахски из всего его окружения хорошо понимала только бабушка. Она всю жизнь жила в Тюра-Таме, держала коров. Паслись они в основном на помойках Ленинска. С утра баба Роза подгоняла их к дырке в колючем заборе, а вечером там же встречала. Редкой травы можно было поесть только весной, уже в мае она вся выгорала, и коровы сами направлялись в город.

Мать одна воспитывала их с младшим братом. Денег никогда не хватало. Поэтому когда родственники предложили им переехать в Ленинск и занять пустующую квартиру, согласились сразу же. И обрадовались — дети будут ходить в нормальную школу, а мать начнет торговать на рынке.

Но в школе Сур учиться не мог: просто физически ничего не понимал. В начале учителя еще бились над ним, а потом просто отстали. Ставили автоматом тройки, лишь бы дотянул до восьмого класса.

Иногда Сур выходил прямо на уроке, как будто в туалет, а сам доставал нунчаки и махал ими в пустых коридорах. Боевое оружие Брюса Ли тогда было под запретом. Милиция реально могла конфисковать эти боевые палочки, да еще вызвать родителей. Тем больше было понта в ежедневных тренировках Сура в школьных коридорах.

Все началось, когда в Тюра-Там приехали родственники из Актюбинска. Старшие двоюродные братья Нурлан и Бахыт рассказали, что русских надо давить везде, где только можно.

— Это наша земля, а они ее заняли, и нас всегда притесняли, — обстоятельно рассказывал Нурлан. Они ночью курили на скамейке за бабушкиным домом: его белая стена-мазанка была еле видна. — И русские увидели нашу силу, теперь удирают из больших городов — целыми районами… Я поговорю со старшаками из ХБ, будешь смотреть за своей школой. Пора становиться человеком.

ХБ — так называлась самая большая казахская банда в городе. Кто-то посмеялся, что переводиться она как «Хулиганы Байконура», но на самом деле точный перевод — Хутор Болдинка. Так называлось небольшое селение, которое раньше находилось на месте Ленинска. Были в Тюра-Таме и другие хулиганские конторы — "Аракс"и"Барс". На Даманском одно время еще заправляла банда"Ромашка".

Но про ХБ слышали все в городе. И видели эту надпись, вычерченную"хуторскими"на скамейках и стенах. Или написанную заспиртованным фломастером на драной спинке переднего сиденья — в редких желтых автобусах. Некоторые пацаны даже не стеснялись иголками делать значки с этими двумя буквами и крепить их на пиджаки.

— Я — местный, — значительно объяснил Сур своим бывшим одноклассникам, когда неожиданно появился в школьном туалете и потребовал принести ему завтра деньги. Школу он забросил после 8-го класса, и вот теперь смотрел на испуганных выпускников, с которыми еще недавно вместе учился.

Он нисколько не боялся, наоборот — вдруг почувствовал в себе и силу, и право быть крутым. И деньги понесли.

Когда в тот вечер Сур впервые купил хлеб, килограмм риса, а себе — пачку «Родопи», мать впервые посмотрела на него как на взрослого. А брат Чингиз неожиданно стал заискивать, и теперь также удирал с уроков и курил с ним в туалете.

В ХБ ему поручали собирать «грев» для зоны: деньги, сигареты, деньги. Полностью держать школу в своих руках Сур научился в течении пару месяцев. Главное — быть жестким, никого не прощать и все помнить.

Неожиданно для себя он стал популярным среди русских девчонок. Его боялись, а значит уважали. Он сам организовал блат-хату у братьев Горяевых: их родители были в постоянных командировках. Первых девчонок Сур привел туда сам, как будто делал это много раз. Одеваться стал модно, с барахолки. Курил только болгарские сигареты.

Его банда собралась очень быстро — все, кто жил в соседних домах и считал себя нормальным пацаном. Назвали они себя «Апостолы» — это название он услышал в каком-то видеофильме. Ему оно очень понравилось, хоть кто это такие на самом деле, Сур не знал и не заморачивался.

Славку он помнил с детства. Вечный умник, главный пионер школы. Он был младше на три года, весь какой-то дохлый. Трясти по — серьезному как своих ровесников Суру почему-то было неловко. Так, вкатил ему два фляна — один он нес до сих пор.

Печатная машинка

А воровать больше Славик не мог. Когда мама утром приходила с ночной смены, она не могла даже позавтракать нормально. Засыпала буквально за столом. Как у нее можно было что-то украсть?

Каким образом Славик должен был «выдернуть» простыню из семейного шкафа и променять ее на дешевое пойло? Мама знала все спальные наборы, купить их в магазинах было невозможно. Как правило, белье дарили бабушки во время их сибирского отпуска. И мама, и Слава знали эти наборы наизусть: синий с ромашками, красный с розами и желтый с каким-то детским рисунком. «Выдернуть простыню» означало совсем предать свою семью. И было неприемлемо.

В детстве Славка тырил по 10-50 копеек из домашней копилки. Она была сделана в виде желтого ботинка, и когда-то служила пепельницей. Папа в шутку как-то признался, что курил в молодости. Славка не мог в это поверить и даже представить. Никто из его родственников не курил, а у того же Таська могли дымить и мама, и папа. На кухне у них стояла пепельница, и сильно пахло табачным дымом.

Славка тогда накопил 12 рублей. Он хранил их в удобной железной баночке из-под пленки, у отца была своя кинокамера. Баночку прятал под чьей-то лоджией: там была дырка, которая вела в подвал. Славка давно устроил в ней тайник.

На эти украденные дома деньги он купил охотничий нож-вилку в магазине"Алма". Бесполезная вещь, но Славка слишком долго ходил на нее любоваться. На вид — синяя рыба, но дергаешь за хвост и голову, и вот уже в твоих руках ловкий нож и зубастая вилка. С таким ножом можно было представлять себя настоящим путешественником или индейцем. Начал копить еще на что-нибудь, но баночку неожиданно из тайника украли.

Пацаны из их класса таскали из дома все, что можно было унести. А у Славки ничего не было. И то он считался в своем классе середнячком. У Андрюхи Ващенко не было даже своей кровати, спал на полу. Отец — электрик в ЖЭКе, мать со старшей дочерью выпивали, средний брат Игорь уже встал под криминал.

Он-то и указал ему с Андрюхой на эту хату. Офицерская семья в конце августа уехала в отпуск, наводку дал пацан, который жил в соседнем подъезде. Он видел, как эта молодая пара садилась с чемоданами в машину.

Игорехины старшаки уже вынесли из этой квартиры все, что можно. Но Андрей рассказал Славику, что там осталась печатная машинка. Буквально стояла одна на табурете в абсолютно пустой квартире.

Славка мечтал стать журналистом. Он с восторгом смотрел ночной «Взгляд» и «Программу А», читал множество взрослых газет, которые всегда выписывал отец, было у него несколько и своих журналов, которые выходили регулярно. Стать журналистом без печатной машинки было невозможно. Это был символ его возможной будущей жизни. Но в ней заключался и конкретный навык — научиться печатать. В его глазах это было почти тоже самое, что и научиться писать… Ему было очень важно обладать этой машинкой.

Две недели назад Славка стоял на стреме. Андрюха с Игорем пошли в квартиру. Он стоял на углу дома и должен был опередить возможное появление отпускников. Или — предотвратить любой другой кипиш.

Славка участвовал в квартирной краже легко и даже играючи. Он абсолютно ничего не боялся. И не задумывался о последствиях. А это как минимум — колония. И он ведь понимал, какую мерзость делал сейчас с легким сердцем: оставлял семью офицера без средств к жизни, да еще и вдобавок выносил последнее. Может быть, этот офицер также мечтал стать журналистом? Или — эту машинку ему оставили родители на память о своем существовании. А может быть печатал свои рассказы?..

Они появились неожиданно — из соседнего двора. Военный патруль обычно контролировал центральные улицы Ленинска и, прежде всего, боролся с солдатскими самоволками. Но седой капитан и два солдатика шли к нему настолько уверенно, что Славка буквально врос в землю. Они шли прямо на него, и смотрели прямо в глаза. Все втроем.

— Мальчик, ты здесь живешь? — отрывисто спросил капитан.

— Нет. То есть не совсем здесь. То есть живу, но не здесь, — совсем запутался Славка.

— Понятно, — улыбнулся капитан. — А где здесь почта? Была ведь в этом доме?

— Почта? Да нет, она совсем с другой стороны, вон там — выпалил Славка и даже чуть не станцевал им от нахлынувшей радости и облегчения.

Военные ушли за угол. И как раз в этот момент из подъезда вышли Игорь с Андрюхой — в руках у него был потертый коричневый чемодан. Выглядели они очень подозрительно. Троица молча прошла квартал, и остановилась на пустыре перед школой.

— Держи-печатай, писатель, — улыбнулся Андрюха. — С тебя книжка «Юный радиолюбитель». Помнишь, которую я читал у тебя дома?

Это было хорошее издание с картинками, и главное — с микросхемами. Отец выписал ее от какого-то журнала, и любил просматривать время от времени.

— Ладно, — ответил Славка. Вот и еще одна кража. Украсть книгу из семейной стенки было то же самое, что выдернуть простыню. Но не так мерзко, что ли.

Родителям Славка наврал, что нашел печатную машинку на мусорке, когда выносил ведро. А Андрюха с отцом по их книге взялись спаять звукосниматель и сделать настоящую электрогитару. Как сделают, так сразу же и вернут.

Но больше Новицкие не видели ни той книги, ни самого Андрюхи. Его родители дождались перевод в Калугу, получили квартиру. Там был построен целый микрорайон с названием Байконур, куда приезжали отслужившие на космодроме.

Андрей отмечал в Ленинске переезд в гаражах с друзьями старшего брата. Пришли знакомые девки… А на следующее утро Ващенко арестовала милиция по заявлению от одной из них, об изнасиловании. Позже сама девчонка пыталась забрать заявление, но было уже поздно. Делу дали полный ход, никто его тормозить в милиции не собирался. И Ващенко сел в тюрьму по очень плохой статье.

Золотая рыбка

Дмитрий Карманов в госпитале уже был из самых стареньких. В первое время он отдыхал от казармы. Откровенно кайфовал от поздних подъемов, обедов в постель и — особенного внимания медсестры Анжелики. Ему казалось, что он ей нравится.

Карманов был весь поломан, и в тайне мечтал, что ему выпишут инвалидность и демобилизуют. Возвращаться обратно в часть ему было нельзя.

Это было 23 февраля 1992 года. Новый призыв оказался собранным практически с одной лишь Средней Азии. Больше всего было казахов. Многие из далеких аулов, абсолютно дикие и неуправляемые. Заправлял ими высоченный амбал по прозвищу Дед. Было непонятно, сколько ему лет, и почему этого мужика забрили в армию. Говорил он только по-казахски.

Дима Карманов только переходил из духов в черпаки, а этот салага неожиданно стал сразу же Дедом. Вроде бы, он только что откинулся с зоны. Или — его перевели из другой части, где он уже успел что-то натворить. Карманов служил в"стройбате" — их часть отвечала за всю черную работу на 113-ой площадке. Он помнил, как Дед нагло подрался с офицером, и его отправили на гауптвахту.

А утром 23 февраля выручать пострадавшего Деда и его земляков с"губы"отправились несколько частей"стройбата". Обезумевшие от вседозволенности солдаты крушили казармы, избивали офицеров. Всех остановил какой-то молодой часовой, который охранял ворота комендатуры. Толпа уже захватила несколько грузовиков, и один из них направила на таран ворот оружейного склада. Чтобы идти дальше на Ленинск, стройбатовцам нужны были"калаши". Но паренек на посту не растерялся и ранил водителя из своего автомата. Это был ключевой момент стройбатовского бунта.

Деда и его карифанов на следующий день не только отпустили с губы, но еще и дали каждому отпуск. Отправили на вокзал и купили билеты домой. Разумеется, зачинщики бунта больше в армию никогда не вернулись.

Потом чекисты долго допрашивали всех солдат из их части. А когда все успокоилось, их"деды"как будто озверели. Карманова с его призывом подняли среди ночи, а потом долго избивали — сапогами и ремнями.

Почему он это сделал? Всегда смирный, и уже прошедший сквозь побои первого полугода в армии, он неожиданно ответил. Ударил пьяного Семенова прямо в его мерзкую морду. Они ведь оба — русские. Неужели не понятно, что сейчас совсем не время для тупой дедовщины между своими?

В этот момент он почему-то представил себе, как Дед поднял своих сородичей на бунт — и за ним ведь все пошли, один за другим. Может и его призыв сейчас вступиться за него? Тогда Карманову показалось, что время остановилось. Все вдруг обернулись к ним и застыли… А потом Карманова стали убивать: жестко, быстро, профессионально.

Он лежал как младенец — спрятав голову под левую руку. Ее и сломали. Но больше всего досталось ногам. Ходить с костылем он начал лишь месяц назад.

Если бы не медсестра и игрушки из систем, наверное, Карманов уже бы сошел с ума. А так — руки целый день заняты, а в голове — невероятные картинки из их с Анжелой совместной жизни. Здесь были и дети, и путешествия, и большой дом над Москвой-рекой…

Карманов все не мог решить, какую игрушку сделать своей Анжеле. Марик из соседнего терапевтического отделения как-то показал ему, как сплести большую золотую рыбку. И вот теперь, накопив достаточное количество использованных систем капельницы (большая часть была его личного «производства»), Карманов готовился к своей самой важной поделке.

В работе с системой очень важно было правильно соблюсти цветовые переходы. Красить эти трубочки йодом и зеленкой было совсем не просто — все руки были как медицинская радуга: цвета смешивались и превращались во что-то абсолютно кислотное.

Самая важная деталь для рыбки — яркий и прочный хвост. Дима скрупулезно выплетал аккуратную рыбью голову и аппетитное брюшко. Когда Анжела заходила в палату, Карманов тут же доставал поделку-«фальшивку»: коричневый чертик с безумными глазами лежал всегда рядом, чтобы можно было им прикрыться от внимательного взгляда медсестры.

Золотая рыбка должна была исполнить его самое заветное желание. Дима мечтал, чтобы Анжела его полюбила, а потом встречалась с ним в городе во время увольнительных. Придумать что-либо больше этой невероятной истории Карманов просто не мог.

— А ты прикинь, этот школьник Тарас трахнул ведь нашу Анжелу в ординаторской, — неожиданно сказал Арсен. — Перед тем, как его выписали, ночью я пошел в туалет и все видел. Баба, конечно, охрененная! Меня выписывают в понедельник, а у нее дежурство с воскресения. Буду пытаться, блядь…

Карманов повалился на кровать и отвернулся к окну. У него была самая удобная койка с отличным видом на больничный сквер. Потому что никто так долго в хирургии еще не лежал. Карманов успел поменять две палаты, и три койки. И теперь он мог как будто спокойно смотреть на падающие за окном листья. А руками под одеялом бешено рвать свою золотую рыбку — в клочья.

Драгоценность

Славка гордо нес отцовское ружье и вспоминал героев Фенимора Купера. Дома у него были две книжки со старыми картинками: читалось про индейцев трудно и нудно, но история про Зверобоя ему понравилась намного больше, чем «Последний из могикан».

Под ногами шелестела сухая желтая трава. Славик очень любил эти высокие травинки с пушистыми колосками, они были похожи на стрелы. Погибшие от них воины уже давным-давно сами превратились в траву, а стрелы все так же колыхались на ветру.

Единственный выходной за весь месяц. И они вместе с папой идут на охоту! Отъехали на мотоцикле недалеко от города. Здесь отец однажды видел зайцев. Их и решили добыть. Новицкий шел молча и улыбался. Сын вышагивал с его старым ружьем и был так похож на него, только выше уже на голову. Они шли вдоль берега, и от Сыр-Дарьи пахло тиной и рыбьей свежестью.

— Давай, Слава, здесь пристреляемся, — сказал Новицкий и поставил на песчаный камень две бутылки из-под «Буратино» — он нашел их по дороге.

Отошли метров за двадцать. Виктор Семенович взял ружье и показал сыну, как вставлять патрон и совмещать мушку с целью.

— Нацелься и замри, — говорил он, сзади помогая Славке держать ствол на весу. — Готов? Стреляй!

Славка в восторге замер и спустил курок. Выстрел прозвучал очень громко, ружье больно ударило его по плечу. Славик промазал, мало того — он не прижал приклад плотно к телу, и теперь от удара плечо казалось оторванным. Как будто он — плюшевый мишка, а его оторванная детьми лапа висит на нескольких ниточках.

— Ничего, научишься еще, — ободрил Новицкий, и вместе они пошли дальше.

Когда-то именно здесь стоял старый казахский аул. Они дошли до нескольких мазанок. Вместо заборов — солдатские кровати с сетками. По углам горы мусора, ветошь, обрывки старых журналов и газет, колючая проволока, куски кизяка.

Славка с Виктором Семеновичем зашел в один из домиков. Пахнет мочой и старостью. На глиняной стене надпись гвоздем AC/DC.

— Именно в таком домике и жил Виктор Цой со своей девушкой-наркоманкой, — сказал Славка. — Вот бы съездить в Алма-Ату и посмотреть все места, где снимали «Иглу»!..

Внезапно отец схватил его за воротник куртки и резко дернул.

— Ты чего, папа!

— Не дергайся, быстро снимай куртку.

Виктор Семенович был очень испуган, он вцепился в черную Славкину куртку, буквально выбросил его из нее и быстро выбежал на солнце.

— Что случилось-то?! — заорал пацан.

В пыльном дворике отец внимательно и молча просматривал каждый шов на его одежде. Он почти уже успокоился, как вдруг резко шарахнулся от нагрудного кармана.

— Смотри. Только осторожно.

Маленький черный паук с красными пятнышками сидел на черной куртке Славки. Он был почти не виден — абсолютно сливался в один траурный цвет.

— Каракурт, — сказал отец. — Он сел на тебя в доме. Это смерть.

Славик знал, что один укус этого симпатичного паучка мог убить лошадь. Раньше он никогда не видел каракуртов. Внешне этот паук был похож на изысканную драгоценность. По крайней мере, он не внушал дикого ужаса, в который приводили фаланги. Этих больших пауков часто можно было увидеть в подъездах домов Ленинска, особенно весной. В прошлом году самка фаланги стала вить гнездо над их квартирой — мама несколько раз прогоняла ее шваброй. Но паучиха возвращалась — как толстая хозяйка, которую непрошенные гости вздумали выгонять из дома. Когда открывалась дверь, она могла неожиданно спуститься сверху, зависнув в воздухе — ее паутину было невозможно разглядеть. И это было очень страшно.

А здесь — черный паучок внимательно оценил обстановку, быстро спрыгнул с куртки и направился в мусорный угол.

— Пошли домой, — предложил отец. — Зайцев что-то не видно. Да и поздно уже.

Красное солнце садилось за Сыр-Дарьей. Славка обернулся на заброшенный аул — он весь пылал как будто обожженный.

Блат-хата

Тасек шел на встречу со своей бандой. Вернее, это была компания Кирилла, но Тасек считал ее своей настоящей семьей. Собираться на лавочке у соседнего дома они стали только год назад. Причем, пригласили их сами девчонки.

— Вам пора уже с нами встречаться, — написали они по записке каждому нормальному пацану.

Таська тогда выбрала худющая Ксюша, он несколько раз проводил ее до дома. А потом на него запала Крыса-Лариса, которая была старше на два года. Ходили они вместе почти полгода. Тасек писал ей признания в любви на своей парте. Крыса-Лариса приходила в класс на перемене со своими подружками, внимательно изучала каждую надпись, громко вздыхала и удивлялась на публику: «Совсем у пацана крыша поехала!» Обиженные одноклассницы Таська старались на это ежедневное шоу даже не оборачиваться. Попробуй обернись — в школе все знали, что с Лариской лучше не связываться: заклюет и запинает.

Славик смотрел на эту Санта-Барбару как будто на другую планету. А когда Тасек неожиданно пересел к Наташе, и при всех начал ее обнимать на переменах, Славик и вовсе почувствовал себя маленьким принцем на своей планете — у которого забрали даже его ненаглядную розу.

Тасек закурил «Родопи» сразу же как зашел за Бастилию. Делиться ни с кем не хотелось, поэтому он решил, что даст докурить кому-нибудь уже почти «бычок». Идти до скамейки как раз было не дольше 10 минут.

Он завернул за угол и вдруг увидел, что скамейка пуста. Дул холодный осенний ветер: времена года в Казахстане менялись стремительно, со скоростью этого самого ветра. Мелкие листья танцевали свой бешенный хоровод на асфальте. Вдруг Тасек слышал пронзительный свист Кирилла. Поднял голову и увидел всех на балконе дома напротив.

Два года назад, после распада СССР, офицеры начали массово переезжать из Байконура на родину: чаще всего в Россию или Украину. Соседи Таська Раковы выбили себе перевод поближе к их родному Нальчику — уже собирались переезжать в Грозный, он был где-то неподалеку. Сейчас они ждали контейнер, чтобы перевезти свои вещи до нового места жительства. Леха Раков — ровесник Таська из параллельного класса без конца рассказывал, как круто они будут там жить «совсем рядом с бабушкой».

Офицеры бросали квартиры. В лучшие из них заезжали другие офицерские семьи или — казахи из соседних аулов. Самые хорошие квартиры считались на верхних этажах, в эти пятиэтажки вода подавалась сверху, поэтому на пятом этаже она была чаще, чем на первом. К тому же, чем выше, тем меньше было крыс, пауков и другой живности.

Конец ознакомительного фрагмента.