Даманский. Огненные берега

Александр Тамоников, 2019

Март 1969 года. Одурманенные маоистской идеологией китайские военные развязывают конфликт в районе острова Даманский на реке Уссури. Советские пограничники вынуждены вступить в схватку с превосходящими силами противника. С обеих сторон есть убитые и раненые. Ситуация накаляется с каждым днем… Прибывший на заставу для прохождения службы лейтенант Павел Котов сразу же оказывается в гуще событий. Его взвод первым принимает на себя удар. Одному из бойцов, оказавшемуся в китайском плену, удается бежать. То, что он рассказал об увиденном, заставляет советское командование готовиться к самому неожиданному повороту событий…

© Тамоников А.А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Глава 1

В тамбуре было холодно, неуютно, сильно трясло. Консервная банка с окурками опустошалась только на конечных остановках. Герметичность вагона тоже оставляла желать лучшего — свирепствовал сквозняк.

Павел терпел. Каждый раз, выходя на перекур, он натягивал теплый свитер из овечьей шерсти, тем и спасался. За окном мелькали заснеженные пейзажи Приморья — жидкие лесополосы, гряда приплюснутых сопок на заднем плане. Конец календарной зимы — не повод для таяния снега. Он лежит до последнего и только в конце марта, когда становится по-настоящему тепло и солнечно, начинает неохотно сходить.

Час назад проследовали Хабаровск и повернули на юг — там стояли сорок минут. Термометр показывал минус двадцать. По радио сообщали, что во Владивостоке — минус десять, но в условиях повышенной влажности это то же самое, что минус сорок в Якутии…

Проплывали заснеженные деревни, мерзлые полустанки. На длинных перегонах поезд разгонялся, колеса бодро колотили по стыкам. Промелькнула станция, путевые мастерские, украшенные транспарантами. По всей стране одно и то же: «16 марта — выборы в местные Советы народных депутатов. Изберем достойнейших!» «Решения XXIII съезда КПСС — в жизнь!»

И снова — заметенные поля, дремучие сопки, забытые богом деревушки, дымки над трубами, лающие собаки.

Упомянутый партийный съезд состоялся три года назад и запомнился новым партийным лидером с представительной внешностью, переименованием Первого секретаря в Генерального, упразднением Президиума ЦК и восстановлением Политбюро ЦК КПСС. Коммунизм обещали построить к 1980 году, ждать оставалось всего одиннадцать лет…

Пробирал холод. Павел поежился, утрамбовал недокуренную сигарету в набитую доверху банку и побежал вон из тамбура.

За дверью, в купейном вагоне, был полный контраст: уютно, тепло, ковровая дорожка. В отсеке проводника позвякивали подстаканники.

В Хабаровске вагон наполовину опустел, но жизнь продолжалась. Мужчина средних лет возился с кружкой у титана, пришлось прижаться к стенке, чтобы разойтись. В другом конце вагона смеялась молодежь. У третьего купе, в котором путешествовали Павел Котов с супругой, стояла его Настя, держалась за блестящий поручень и смотрела в окно. Ей заговаривал зубы крепко сложенный тип. Настя не возражала, отвечала односложно, по красивым губам скользила загадочная улыбка. Павел напрягся — на пять минут оставить нельзя! Зачем из купе вышла? Сидела бы и читала своего Виктора Гюго! Субъект ей что-то вкрадчиво нашептывал, норовил прикоснуться плечом. Настя тактично отстранялась, но пресекать посягательства не собиралась. Невысокая ростом, худенькая, русоволосая, с достойными формами, в изящной кофточке с ромбиками. Юбка — до лодыжек, но так подчеркивает ее достоинства. Настя выделялась в любой толпе, привлекала взгляды, и с некоторых пор это становилось проблемой…

Павел подошел, встал рядом и начал разглядывать «конкурента». Молодой детина, года на четыре моложе Павла, в красной спортивной футболке с надписью «СИБСЕЛЬМАШ» (очевидно, футбольная команда из какого-то захолустья), в мятых холщовых штанах. Прическа бобриком, физиономия скуластая, предельно нахальная, особенно глаза. Такие всегда идут напролом, уверены в себе (пока по зубам не получат), особенно имея поддержку за спиной. А таковая имелась, субъект перемещался по просторам не один — компания занимала купе в другом конце вагона. Сели где-то в Сибири, выпивали, ржали, но вроде ни к кому не лезли. Курили в противоположном тамбуре. «Группа поддержки» в данный момент находилась у своего купе, парни посмеивались, «болели» за товарища.

Субъект манерно вздохнул, оторвал от Насти липкий взгляд, с досадой уставился на Павла. Почему зачесался кулак? Хорошо, что он сегодня не в форме. Настя смутилась, опустила глаза, в которых продолжало поблескивать что-то плутовское. Молчаливая дуэль продолжалась секунд двадцать. «Футболист» не моргал, с выдержкой у него было все в порядке.

— Пойдем, дорогая, — Котов взял девушку под локоток и потянул к открытому купе.

— А ничего, что мы разговариваем? — вкрадчиво спросил субъект.

— А ничего, что я тоже хочу поговорить со своей женой? Причем без посторонних, — отозвался Павел. Конфликтовать не хотелось, тем более находясь в явном меньшинстве. Но он всегда мог постоять за себя и за Настю, иначе для чего ему первый разряд по боксу?

Субъект заколебался.

— Жена, что ли? — протянул он разочарованно. — А ты, стало быть, ейный муж… — детина задумался, хотя мыслительный процесс ему явно не шел.

— Муж, — подтвердил Павел. — Не возражаете, молодой человек, если мы вас покинем? Он не утомил тебя, дорогая?

Настя нерешительно пожала плечами.

— А ты уверен? — субъект скривился. Видно, что не любил проигрывать, даже в таких глупых ситуациях.

— А ты ему паспорт покажи, — прыснула Настя.

— Я сейчас ему кулак покажу, — пообещал Павел.

— Ну, кулак я тоже могу показать, — парень снова оскалился и опустил глаза на свою конечность. Его кулак выглядел мощнее, чем у Павла.

— Понятно, — сообразил Павел. — Юмор есть, а такта нет. Вы знаете, гражданин, что это опасно для здоровья?

— Ты драчун, что ли? — удивился парень. — Да ну, не верю. Молчи лучше, пока не сплющило… Он ваш муж, мадам? — учтиво спросил он у Насти.

Та кивнула.

— Тогда — пардон… — субъект картинно расстроился. — Поговорить с вами нельзя, смотреть на вас нельзя… Не повезло, в общем.

— Какая вам разница, женаты мы или нет? — вспыхнул Котов. — Вы прекрасно видите, что мужчина едет с женщиной. Обязательно нужно подойти и пристать?

Он почувствовал, как задрожала тонкая рука девушки. Субъект продолжал его оценивать. Потом пренебрежительно усмехнулся:

— Ладно уж, живите, моряк ребенка не обидит… — и, сунув руки в карманы, вразвалку побрел в свой конец вагона.

— Извиниться не хотите, гражданин? — бросил ему в спину Павел.

Субъект развернулся, уставился на него с изумлением. Потом недоверчиво покрутил шеей, дескать, ну и наглец. Глянул на оробевшую Настю, ухмыльнулся и побрел дальше, к своим веселым попутчикам.

— Что ты делаешь? — зашипела Настя, затаскивая его в пустое купе. — Нам только драки не хватало, чтобы ты к своему новому месту службы прибыл с синяками. Или вообще со сломанной рукой… Он всего лишь подошел, представился Михаилом, сказал, что ему тоже скучно, одиноко, а у меня глаза, как у горной лани, и он от них обалдел…

— И ты поверила? — Павел задвинул дверь. Постоял, разминая кулак. Превосходящие силы противника в купе не лезли, да и драться, если честно, не хотелось.

— Поверила? — удивилась Настя. — А у меня что, глаза не горной лани?

Он засмеялся, и напряжение сразу спало. Девушка оказалась у него в объятиях, он сжал ее, смачно чмокнул в лоб.

— Как можно? — ужаснулась она. — У меня пятно останется на лбу от твоих телячьих нежностей, как у индуски, — она тоже рассмеялась, ответила быстрым поцелуем в губы и быстро вернулась на насиженное место.

— Что он хотел? — проворчал Павел, присаживаясь напротив.

За окном мелькали опостылевшие пейзажи. Дальний Восток был не таким обширным, как Сибирь, но парочку Франций все-таки в себя вмещал.

— А чего от нас хотят? — пожала плечами Настя. — Подвалил такой, мол, где мой кавалер, как он посмел оставить такую лань? Может ли он скрасить мое щемящее одиночество? Знаешь, я опомниться не успела, как он мне зубы заговорил, завалил комплиментами, задурил, короче, голову… — Настя смотрела лукаво, и Павел снова начал злиться. — Зовут его Михаил… я уже говорила. Едет с товарищами из Новосибирска, из творческого, как он сказал, отпуска. Скоро выходит, поэтому не может уделить мне много времени. Но с удовольствием махнул бы на все рукой и увез бы в такую даль, где только снега да олени… Мне показалось, он — неплохой человек. Хотя и болтун, конечно, редкий…

Павел не стал вступать в перепалку. Он слишком любил свою жену, чтобы устраивать сцены. Ей и так пришлось несладко, а скоро будет еще хуже, в этом исключительно «заслуга» молодого лейтенанта Павла Константиновича Котова.

Он вынул из авоськи сверток. В Хабаровске купили беляши, отстояв приличную очередь, там же у какой-то бабушки — вареную картошку, вялый зеленый лук. В чемодане остались консервы, их можно приберечь ввиду неясного будущего. Поели быстро — нечего тут развозить. В дверь постучали. Павел напрягся.

— Чай будете? — спросил проводник.

— Если не трудно, — встрепенулась Настя.

— Справлюсь, — проворчал работник железной дороги и отправился дальше по коридору. Настя повозилась, пристроила ноги под себя и погрузилась в чтение потрепанной книги. Творение Виктора Гюго «Человек, который смеется» она осваивала в третий раз. «Отверженных» осилила еще в Москве. В чемодане имелось «20 лет спустя» Дюма — до дыр зачитанное издание 1949 года, — но это было про запас, на крайний случай.

Он украдкой любовался своей женой: такая милая, обаятельная, читала увлеченно, будто в первый раз, теребила пальцем свисающий локон. Он вспомнил, как в детстве много раз проглатывал «Красных дьяволят», написанных в далеком 1922 году секретарем Костромского губкома РКП(б) (писал ее, кстати, в теплушке, пока ехал из Костромы в Баку), и всякий раз надеялся, что события пойдут другим чередом: не подстрелят коня под пацаном Мишкой, а махновцы не бросятся в бой…

Они ехали из столицы уже восьмые сутки. Пейзажи менялись незначительно, и возникала резонная мысль: эта страна где-нибудь кончается?

Настя понемногу изводилась: ей хотелось в душ, хотелось нормальной еды, свободы и чтобы не стучали по нервам эти надоевшие колеса! Попутчики менялись от самой столицы: вторгались в купе, жили какое-то время, потом пропадали. Были молчуны, были говорливые и докучливые. Была интеллигентная, со всех сторон приятная старушка из Перми и развязный водитель асфальтоукладчика из Южно-Сахалинска; сызранская семейная пара, ожидающая пополнения, и бывший учитель из Биробиджана, живущий в Минске, едущий на похороны матери. Он постоянно убивался, что не полетел самолетом, а теперь и на девять дней не поспеет! Субъект был крайне неприятный, и все купе облегченно вздохнуло, когда утром обнаружило его отсутствие.

Настя тоже вздыхала: почему не полетели самолетом? Проклятое безденежье… Вопрос риторический — услуги авиалиний молодой семье не положены (чином не вышли). Зато железной дорогой — в любое время и в любую сторону, только предъяви требование от оборонного ведомства.

Последний попутчик — неопрятный командировочный из Благовещенска, спешащий на завод в Хабаровске, спрыгнул с поезда на прошлой остановке, забыв даже попрощаться. С тех пор они ехали в купе вдвоем…

Постучался проводник, попросил забрать чай. Сервис — странный. Павел подлетел, взял с подноса два стакана. Подстаканники тоже были горячие. Обжигая руки, донес до стола, забыл закрыть дверь. Настя оторвалась от чтения и с усмешкой наблюдала за ним. Он сунулся в плечевую сумку из кожзама, отыскал последнюю пачку печенья. Настя удивленно приподняла брови — какие мы экономные.

Чаевничали долго, пить этот жиденький кипяток было невозможно. Потом Павел пересел к жене, обнял ее. Она вздохнула, пристроила голову ему на плечо. Павел расслабился, стало хорошо.

— В душ бы сейчас… — в сотый раз повторила Настя. — В любой, пусть даже под холодный пожарный брандспойт…

Он молчал, гладил ее волосы.

— Вот скажи, зачем мы едем в такую даль? — прошептала Настя. — Да, сама себя обрекла, выходя за тебя замуж, но все равно обидно… Я — существо теплокровное, изнеженное, представляю мягкотелую интеллигенцию, мне нужна особая обстановка, тепличные условия… Я смогу найти работу на твоей заставе?

— Кем?

— Ну, не знаю… Могу кино за ручку крутить, в библиотеке работать… Могу делать много другой полезной и бесполезной работы.

— Не знаю, посмотрим. Жизнь покажет.

— А Китай там близко?

— Он там везде…

Он временами чувствовал себя неловко. Иногда тревожила совесть. Настя имела право на другую жизнь. Знакомясь со статным выпускником Высшего погранучилища, она ожидала не этого. Тогда он был независим, остроумен, хорош собой — особенно в парадной форме. У девушки захватило дух. Ей и в голову не приходила мысль о вечных разъездах и бытовых неустройствах. Жизнь рисовалась ей в радужных красках.

Родители — коренные москвичи, интеллигенция в пятом колене, и сама она такая же выросла, впрочем, страстно при этом мечтая вырваться из-под домашней опеки. Библиотечный факультет, диплом с положительными оценками, перспектива остаться в столице и выгодно выйти замуж. А тут вдруг этот парень — свалился на танцах, как снег на голову. Парней было много, но понравился именно этот.

Предупреждали мама с папой: опомнись, дочка, добром это не кончится, положительный момент будет лишь один: ты познаешь географию. Разве ты этого хочешь от жизни? Пошла наперекор родительской воле. Те погрустили, но смирились.

Нормальный, в общем-то, парень, не какой-нибудь столичный проходимец или выходец из братских солнечных республик. Круглый сирота, воспитывала его дальняя родственница и делала это правильно, претензий к тете Кате — никаких.

По окончании училища Павлу светила Группа советских войск в Германии — достойное место службы. Но и тогда Настя испугалась: как Германия? Почему Германия? Он смеялся — там уже четверть века нет фашистов, все — наше. Куда ни кинь — мирная жизнь, в светлое время живем! И служба в армии — сплошное удовольствие!

Потом пришло другое назначение: город Брест — граница с братской Польшей. Он хотел чего-то более серьезного, но смирился, а Настя расцвела — вот там и заживем!

Служба с видом на польские посты продолжалась недолго, но протекала гладко, если не замечать некоторой напряженности после событий в Чехословакии. В 1968-м там вспыхнули антисоветские беспорядки. ЧССР наводнили войска Варшавского договора, Прагу оккупировали советские танки, десантники арестовали руководство государства, отошедшее от принципов марксизма-ленинизма.

Зараза недовольства долго потом ощущалась во всех союзных странах. Но все закончилось благополучно — Восточная Европа продолжила строить социализм.

Потом обострились отношения с Китаем — вся их ревизионистская деятельность, недобрый взгляд на Сибирь, дикая культурная революция, затеянная для усиления власти зарвавшегося Мао… Срочное предписание: оставить место службы и прибыть в столицу за новым назначением. Многих офицеров пограничных войск КГБ СССР переводили в Сибирь и на Дальний Восток. Над окраинными регионами дамокловым мечом нависла многомиллионная китайская армия, преданная до последнего вздоха своему безумному кормчему…

— Я не смогу там, не выдержу, с ума сойду… — шептала Настя, гладя его руку. — Мне уже тревожно. Предчувствия недобрые, Пашенька…

— Диалог возможен или ты уже все решила? — он попытался отделаться шуткой.

— Я просто ною, — вздохнула девушка. — Твое украшение — сила, мое — слабость. Относись ко мне снисходительно, ладно? У тебя будет хорошая зарплата? — сменила она тему.

— Хорошая, — кивнул Павел. — Но размер придется уточнять. Что тебе эти деньги? Не купишь на них счастья, дорогая.

— А ты мне их дай, — шептала Настя, — и я покажу, как это делается…

Он рассмеялся. В этот момент в приоткрытую дверь просунулась физиономия наглого парня в футболке «СИБСЕЛЬМАШ», скабрезно оскалилась.

— Чаевничаете, попутчики? А позвольте пригласить вашу даму в вагон-ресторан, пусть покушает девушка…

Он не договорил, Павел подлетел к нему в гневе, краска прилила к лицу. Вот кому он от души бы врезал!

Настя испугалась, схватила его за руку:

— Паша, не надо, не связывайся!

Он вырвался, лицо пылало. Невоспитанный субъект развязно гоготнул и испарился, задвинув за собой дверь. Павел сплюнул. Сам виноват, почему оставил дверь открытой? Теперь вся местная шпана видит, чем они занимаются и что едят. Не могут просто так пройти мимо.

— Паша, остынь, успокойся… — уговаривала Настя. — Этот парень просто шутит, он не сделает нам ничего плохого…

А что он может сделать плохого? Пусть только попробует! Опыт контакта со шпаной у Павла имелся. И в школе случалось, и в училище — сущее удовольствие ходить по вечерним подворотням провинциальных городов. «Эй, пацан, пятнадцать копеек есть? А если найду? А чего такой бурый?» В зубы получают — и сразу отваливают, только пыхтят, мол, мы еще встретимся. Но никого из них Павел так больше и не встречал.

Он махнул рукой, сел на место и уставился в окно. И без того все подвешено, нет уверенности в завтрашнем дне, а тут еще этот лезет…

— Не могу я так, Настя, — пожаловался он. — Ты — красивая девушка, мужики на тебя глядят, как на икону, слюни глотают, норовят познакомиться. Меня трясет, когда они к тебе лезут. Ревность дурацкая, всех поубивать готов…

–…сказал человек, везущий жену в края, где нет ни одной женщины, — улыбнулась Настя.

— Ну, почему ни одной? — смутился Павел. — Все там есть, и женщины, наверное, тоже…

— Ладно, замнем для ясности, — вздохнула Настя. — Все будет хорошо, люди живут даже в Антарктике и на острове Врангеля. Как-то договариваются с пингвинами и с белыми медведями. Долго нам еще ехать?

— Нет, — он посмотрел на часы. — От Хабаровска до станции Бикиновка — двести с хвостиком верст. Поезд не реактивный, но вроде едет.

— К ночи будем, — вздохнула девушка. — И станция, где мы сойдем, — не центр мироздания. Нас встретят?

— Сомневаюсь, — честно признался он. — Руководство заставы знает о моем прибытии, но вряд ли пришлет за нами почетный караул с оркестром. Мы люди самостоятельные, доберемся. Время есть — служба начнется только завтра.

— Боюсь даже спрашивать, живут ли там люди…

Они молчали, грызли сухое печенье. Согласно скудной информации люди там жили. Поселок Нижняя Масловка, погранзастава с одноименным названием — составная часть Уманского пограничного отряда. Двенадцать верст от железной дороги. А в Приморье на советской стороне не только медведи с тиграми обитают — местность населенная, особенно ближе к океану…

— Все отлично, милая, — Павел встрепенулся, погладил жену. — Мы — люди коммуникабельные, ко всему привычные, прорвемся…

— У моей мамы двадцать восьмого февраля день рождения, — напомнила девушка. — А я даже не уверена, что смогу отправить ей поздравительную телеграмму… Сегодня какое число?

— Тридцатое февраля, — буркнул Павел. Отношения с тещей не складывались с самого начала. Они не ссорились, не ругались, но в ее присутствии у него начиналась необъяснимая чесотка, возникало желание развеять свой прах. И за всем этим с невыразимой печалью наблюдал тесть — хороший, в общем-то, мужчина, но сильно придавленный каблуком.

— Как тридцатое? — Настины глаза округлились от ужаса, забегали. Потом дошло: — Ты меня разыгрываешь! Не бывает такой даты! Двадцать девять — и то редко!

Она шутливо ударила его кулачками. Он засмеялся, привлек ее к себе, нежно поцеловал. Она сопротивлялась для вида — люди же увидят. Мало тебе? Он запер дверь на защелку и продолжил начатое. Сопротивление слабело, Настя бормотала больше для порядка, мол, нашел время, мы тут не одни. Оставьте меня в покое, товарищ лейтенант! Ладно, победил, я сама это сниму. Да, только это, на большее не рассчитывай…

Потом она уснула, свернувшись калачиком. Он посидел немного, укрыл ее казенным одеялом, стал карабкаться на свою полку. Сон сморил почти мгновенно. Несколько раз он просыпался и снова засыпал. Поезд трясся, потом вдруг замирал, дергался, гремели сцепки.

Они едва не проспали! Вернее, проспали, все на свете проспали! Ведь предупреждали же проводника!

Павел очнулся от долбежки в дверь. Поезд стоял, за окном — темно, лишь рассыпанный тусклый свет от фонаря на перроне.

— Эй, молодые люди, Бикиновка! — кричал проводник. — Вы чего там заперлись? Спите, что ли? Через минуту отправление!

Павел кубарем скатился с верхней полки. Какого черта! Пять минут стоянка, и ту проспали. Нет ему прощения! Свет в купе почему-то не горел.

— Подъем! — он тряс стонущую Настю за плечо. — Хорош спать! Следующая станция Владивосток — нам туда не надо! Меня же на губу посадят за опоздание к месту службы!

— Ты почему грубишь? — возмущалась Настя, протирая глаза. — Это твоя служба, а не моя. Сам проспал, а на мне срываешься…

— Прости, любимая, — оправдывался он, метаясь по купе. — Просто дар вежливости потерял от страха. Бегом! Вытряхиваемся из этого чертова поезда! Потом проснемся!

Наспех одевшись, они схватили сумки и чемоданы и вывалились из купе. Настя ойкала — так нельзя, она наверняка что-то забыла! Он мысленно перебирал: деньги, документы, все самое ценное… Нет, ничего не забыли, за исключением недоеденного печенья и пачки сигарет, которую он сунул под полку с пружиной. Ничего, в багаже еще есть, поздно возвращаться…

Он волок пухлые чемоданы по едва освещенному проходу. Вечно эти женщины со своим барахлом. Ну, куда, скажите, столько набрала? Время — одиннадцать вечера, все в поезде спали, а кто выходил в Бикиновке, давно вышли. Проводник поторапливал — этому нерадивому работнику он бы тоже с удовольствием засветил в глаз! Ведь дважды предупреждал: разбуди!

Павел выбросил чемоданы на перрон — поезд уже дернулся, дрожь пробежала по составу. Ахнув, он слетел со ступеней, раскрыл объятия жене: прыгай! Настя, трепеща от страха, прыгнула прямо на него — шапка набекрень, шубка нараспашку. Какая срочная, черт возьми, эвакуация! Проводник насмешливо что-то кричал — да пошел он куда подальше! Как-то суматошно начиналась служба на Дальнем Востоке…

Вагоны медленно проплывали мимо, вот прошел последний, растаял в морозной дымке. Падал снег, дул холодный ветер. Настя дрожала, она еще не пришла в себя. Павел торопливо застегнул Настину шубейку на «рыбьем меху», нахлобучил ей шапку из норки, которую она донашивала после мамы, обмотал теплый шарф вокруг шеи. Стал приводить в порядок себя, попутно озирался. Пустой перрон. Единственный фонарь освещал затрапезную избушку вокзала. Ни души вокруг. Щербатый перрон, сугробы, мелкая ограда, за которой вырисовывались покатые крыши низеньких строений. За железнодорожным полотном возвышался лес — дальше цивилизация пропадала.

Павел обнял жену. Она дрожала.

— Как ты себя чувствуешь? — пошутил он.

— Не волнуйся, жить буду… Где мы?

— Станция Бикиновка… если проводник не пошутил. Средоточие мира, пара сотен человек населения, железнодорожные мастерские. До границы, а значит, и до заставы — порядка двенадцати верст.

— Как-то здесь… дореволюционно, — она ежилась, с опаской смотрела по сторонам. — Ладно, пойдем, будем надеяться, что на вокзале нас ждет теплая машина. Бери чемоданы, Павлик, и меня бери. Прорвемся, как ты говоришь. Мы же с тобой — одна сатана…

— Правильно, — заулыбался Павел, подхватывая чемоданы. — Все могло быть хуже.

Она замотала головой:

— Нет, Пашенька, не могло…

В здании было сухо и тепло, и этим достоинства вокзала исчерпывались. Застекленная касса, крошечный зал ожидания с лавками, туалет. Полуночная уборщица терла шваброй пол, покосилась без почтения: ходят тут…

Настя забралась с ногами на лавку, съежилась, задремала. Уборщица беседовать не пожелала — бабушка была бдительная. И плакат в районе кассы уверял, что от бдительности каждого человека зависит сохранность государственной тайны. Вспомнились строки из пионерского детства: «Не тешься, товарищ, мирными днями. Сдавай добродушие в брак. Товарищи, помните, между нами орудует классовый враг».

Дежурный по станции откровенно дремал в своей каморке. Павел предъявил служебное удостоверение, поинтересовался, не присылали ли с заставы машину. Дежурный куда-то позвонил, сообщил, что нет. Вздохнув, Котов вернулся в зал ожидания. Ночь предстояла трудная — но хоть в тепле. Настя приоткрыла один глаз, поняла по его лицу, что хороших новостей нет, вздохнула и снова смежила веки.

— Мужчина, вы здесь собираетесь ночевать? — высунулась из окошка кассирша. Хоть девушку пожалейте, какой вы, право слово… Идите в гостиницу — она примыкает к нашему зданию со стороны привокзальной площади. Там всегда останавливаются командировочные и всякие такие… — она с сомнением оглядела приезжего. — Здесь, знаете, не Гагры, свободные номера всегда есть…

Он не успел подхватить чемоданы, а Настя уже толкала мужа в спину. Ее, измученную дальней дорогой, преследовал призрак душа и мягкой постели. Пришлось снова выходить на холод, но оно того стоило.

Упомянутое заведение не отличалось изысканностью, но об этом они и не мечтали. Дежурный администратор широко зевала и даже не пыталась прикрыть рот. Она ознакомилась с документами, что-то записала, сунула ключи и смерила любопытствующим взглядом осанистого молодого человека. Насте тоже досталась кроха ее внимания.

В номере плохо закрывалась дверь, едва сходились мятые шторы, под плинтусом копошились тараканы, но — какая разница! Зато грели батареи. Имелась кровать — пусть страшная, скрипящая, «ортопедическая», зато широкая — на целых полтора человека! В душевой текла вода — ржавая, злобно урчащая, но теплая!

Настя застонала от предстоящего наслаждения, стала выбрасывать из чемодана вещи в поисках махрового халата, тот оказался на самом дне. Она закрылась в душе, пустила воду на полную мощность. Павел примчался на ее призывный душераздирающий вопль. Девушка плясала под душем. Под ее ногами метались потревоженные тараканы — недокормленные, но шустрые. Она запищала, пулей вылетела из-под струи, стала укутываться в казенное полотенце. Павел засмеялся, смывал в канализацию представителей здешней фауны.

— И что мы дышим, как астматик? — он привлек ее к себе, взял за плечи. — Тараканов никогда не видела?

— Видела… — она опасливо смотрела под ноги. — Но эти — рекордсмены по бегу, носятся, как угорелые, кусаются, наверное…

Пришлось ей мыться в его присутствии. Он оттирал ее привезенной из Москвы мочалкой — девушка стояла покорная, с закрытыми глазами, на все согласная. Потом поменялись ролями — именно ради этих минут стоило предпринять такое утомительное путешествие.

Отопления не хватало, они лежали, обнявшись, под куцым одеялом. Настя дышала ему в шею, удивлялась, почему под ними не стучат колеса — она так привыкла к ним. Потом молодые погрузились в сон.