Файролл. Право выбора

Андрей Васильев, 2015

Для кого-то новогодние праздники – время радости и развлечений, а кому-то придется и побегать, забыв про отдых. Путешествие в мир мертвых и поиски дороги к первой печати в игре, встречи и расставания в реальной жизни – вот что предстоит герою книги в то время, когда остальные будут выпивать и закусывать. А что поделаешь – жизнь штука капризная и промахов не прощает.

Глава пятая

о застолье, шутках и хоровом пении

Надо же, впервые вижу сразу всех своих подчиненных в сборе. Всегда ведь кто-то да отсутствовал, а здесь прямо праздник души какой-то.

— Общий привет, — помахал я рукой своим коллегам. — Соскучились по папке?

Гомон, раздавшийся в ответ, меня, по правде, немного растрогал. Радуются, ждали — вон бутылки даже не распечатаны и салаты не покоцаны.

— А почему без бороды? — выделился из общей гаммы голос Шелестовой. — И без дрына в руках? И без красного халатика с перламутровыми пуговицами? Ну, я так не играю! Налейте мне водки, что ли, пропал вечер…

— Ко мне этот вопрос тоже относится, про «соскучились»? — по обыкновению флегматично поинтересовался у меня Петрович, сидящий в уголке. — Я просто тебя созерцаю большую часть своей жизни, и по этой причине затрудняюсь ответить тебе честно. Особенно если вспомнить, в какие неприятности ты меня время от времени втравливал.

— В какие, в какие? — оживилась Шелестова, выглядящая если не прекрасно, то близко к этому. Впрочем, она была из той породы женщин, которые и в драном мешке будут смотреться как королевы. — Поподробнее?

— В разные, — Петрович, похоже, был тут единственным представителем мужского пола, кто таращился на Елену без излишнего вожделения и не прикидывал свои шансы. Впрочем, был еще Жилин, который сидел в уголке и пил из огромной кружки кофе. — Вот, помню, когда нам было лет по семнадцать, затащил он меня на день рождения какой-то своей знакомой, а у меня в тот день был жуткий насморк…

— Петрович, ты выбрал не лучшую историю, — перебил я его. — Нашел, о чем поведать народу перед пьянкой? Совесть имей!

Ничего криминального тогда не случилось, и скрывать мне было особо нечего. Просто у Петровича была аллергия на чеснок, сильная, неизлечимая, выражающаяся в том, что желудок его вовсе не принимал. Он мне про это много раз рассказывал, обходя, впрочем, тот момент, как именно его желудок реагирует на раздражители. Я ж не знал, что он избавляется от попавшего в него аллергена, так скажем, орально… Вот и полил кусок курицы чесночным соусом, когда Вадька отвернулся, а с учетом того, что у него был сильнейший насморк, он ничего и не почуял. Реакция его организма оказалась моментальной, да ещё, как назло, и именинница сидела напротив него…

Что примечательно — Петрович на меня тогда даже не злился, и кулаками махать не полез. Вот такой у него был характер. Только назвал меня «долбоящером» и рукой махнул. Но так я ведь не нарочно? Я ж не знал…

Но для грядущего праздника эта история явно не подходила.

— Потом расскажешь, — требовательно заявила Шелестова, достала невесть откуда кружевной платочек и завязала на нем узелок. — Люблю пакостные истории.

Нет, правда, откуда она его вынула? В том платье, которое туго облегало ее безукоризненную фигуру, не то что карманов быть не могло, на него и материи-то пошло всего-ничего!

— Борода — дело такое, — со знанием дела сообщил всем Стройников. — Ее и отпустить недолго. Главное — что пришел наш главный редактор.

— И теперь мы можем выпить и закусить! — радостно поддержал его Самошников. — А то кишка кишке стучит по башке!

— О редакторах, — встрепенулась Вика. — Надо же пойти Мамонта поздравить! Как ни крути — он все-таки старший тут, в издательстве. Мы хоть и государство в государстве, но есть какие-то рамки, которые надо соблюдать.

Ну, по сути, она права. Причем я как-то о нем и не вспомнил даже в этом контексте. В былые времена мы ему на подарки скидывались, а относили их наши старушки-веселушки, их хлебом не корми, дай начальство ублажить. Впрочем, кроме них это никого особо и не интересовало, что же до меня, то в последние дни перед Новым годом я, как правило, либо по службе мотался, либо в спортивной редакции сидел. А то и в рекламном отделе, если на личном фронте не складывалось — там всегда можно было найти одинокую девушку на новогоднюю ночь.

— Так, а чем поздравлять-то? — спросил у Вики я. — Надо же было что-то купить? Нет, у меня есть где-то в столе забавный брелок фаллической формы, мне его одна… знакомая, в общем, с Гаити привезла, но он мне может за такой подарок и череп проломить.

— А то я об этом не подумала, — уничижительно заявила она и достала из-под своего стола блестящий подарочный пакет. — Все готово. Пошли, не тяни.

— Эй-эй, — возмущенно встала на моем пути Шелестова. — А наши подарки? Я, конечно, понимаю — там руководство, его надо чествовать в первую очередь, и Мамонт этот дядька лютый, что уж там, видела я его. Но кто вам дороже, шеф — седовласый пьющий главред, которого вы видите раз в сто лет, или молодые и красивые мы, так сказать, ваша надежда и опора? Я требую внимания к себе!

Ноздри у Елены раздувались, волосы растрепались, грудь ходила ходуном. Валькирия…

— Слушай, тебе еще в руки флаг дать, на стол поставить и вон платье приспустить — как есть картина времен Французской революции, — заметил я, пытаясь обойти её стороной.

— Вив ля Франс, — с готовностью уцепилась за бретельки платья Шелестова. — Если желаете — могу оформить как подарок от всех нас. Мне не трудно, вам приятно… На стол только не полезу — высоты боюсь.

— Угомонись ты, — посоветовала Таша, жующая яблоко. — Пусть уже шеф сходит, вернется, и мы все за стол сядем, а то я скоро слюной захлебнусь. А вот потом, если уж тебе так неймется, ты ему все покажешь, что хочешь. Хотя — чего он там нового увидит?

— Что ты имеешь в виду? — метнула на малышку разъяренный взгляд Вика.

— А я — за! — Стройников поднял руку вверх, проигнорировав опасность в виде моей женщины, которая была совсем рядом и уже издавала злобное сопение. — Даешь взятие Бастилии!

За дверью послышался какой-то шум и возня. Жилин напрягся и очень ловко переместился из своего угла к нам, закрыв от меня своей спиной дверной проем.

Вика бросила на него быстрый взгляд и уцепилась за мой рукав.

— Ну, нет так нет, — внезапно сообщила всем Шелестова, лучезарно улыбнувшись. — Раз народ сначала хочет хлеба — быть посему. А со зрелищами мы потом разберемся.

— Я с вами схожу, — тоном, не оставляющим места для спора, сказал Сергей. — Втроем мы более монументально будем смотреться. Более представительно, я бы сказал.

Он открыл дверь и первым шагнул в коридор, мне стало немного не по себе, но я двинулся за ним. Ну, выбора все равно теперь нет, что бы там не произошло.

Там все было спокойно, как обычно. Напротив дверей стояли невозмутимые охранники из новеньких и смотрели на нас, выходящих из кабинета.

— Что-то не так? — осведомился старший.

— Всё так, — я отметил, что Сергей смотрит на пол, и проследил его взгляд. Там было отчетливо видно несколько бурых пятен, более всего напоминавших кровь. Ну вот и ответ на вопрос, чего они шумели. Переворот произошел, одни сменили других. Видно, миром не вышло, пришлось старых охранников убирать силой, и надо отметить, что люди Азова и тут потерпели поражение. — Надо пойти, местного патрона поздравить.

В подтверждение своих слов я поднял руку с блестящим пакетом и потряс ей, как бы говоря: «Святое дело, жаль Христос не дожил».

— Понятно, — кивнул охранник, пробубнил что-то неразборчивое, видно, в микрофон, который был где-то надежно спрятан от чужих глаз, и поинтересовался: — Это где?

— На этаж выше, — ответила Вика и также удостоилась кивка.

Нас довели до кабинета, причем в какой-то момент мне стало казаться, что я иду под конвоем. Правда, случилось и приятное — по дороге нам встретилась Калерия Георгиевна, которая в бытность мою простым журналистом жутко меня не любила. Вид моей персоны, окруженной охранниками, да еще и с массивным пакетом в руках, судя по всему, заставил ее пересмотреть отношение и к жизни, и ко мне лично, поскольку, если уж возвышаются такие, как я, то мир явно вывернут наизнанку. Она изменилась цветом лица, пробурчала то ли «Здравствуй», то ли «Вот же тварь» и шмыгнула в первую же попавшуюся открытую дверь.

Только вот вряд ли ей могло прийти в голову, что все это очень ненадолго, я же в этом ни на секунду не сомневался, такие вещи навсегда не бывают. Коли и поднимет тебя волна на кручу, то лишь на час, как того халифа, чтобы потом и утопить. Чтобы жить над всеми постоянно, надо родиться уже там, наверху, придерживая губами золотую ложечку. Ну или быть героем дамского сериала. Я бы ей мог сказать, что мне потихоньку страшновато становится думать о том, как оно будет, когда меня столкнут с горы вниз, и что, наверное, очень больно я о землю ударюсь, когда кубарем к подножью полечу. И о том, что я могу в этом полете захватить и людей из своего окружения, просто по инерции, и это совсем уж неприятно. Про то, что будет после этого с Викой, я вообще думать не хочу… Впрочем, не факт, что после моего падения у меня будет Вика.

Мамонт нас не ожидал, это было видно по его крайне изумленному лицу. Нет, определенно сюда стоило приехать только для того, чтобы увидеть опешившую Калерию и удивленного Мамонта. Оно того точно стоило.

— Ы? — спросил он у меня, стоящего в дверях.

— С наступающим, Семен Ильич, — вытянул я руку с пакетом и двинулся к его столу. — Счастья вам в следующем году, удачи и, главное, здоровья. Если оно будет, то и все остальное приложится.

— Здоровье здесь надо железное, — согласился со мной Мамонт. — А ты чего это мне подарок припер? Врать не стану — наводит на нехорошие мысли.

Бедный, бедный Мамонт. Он во всем стал видеть подвохи и скверные знамения. Даже в таких незамысловатых вещах, как подарок на Новый год.

— Да не волнуйтесь вы, — мягко сказал я главному редактору. Да, сдал он за эти месяцы, сдал. Грива волос висит лохмами, щеки перестали быть упругими и одрябли, в глазах поселилось что-то вроде безнадежного ожидания скверных вестей. Был Мамонт и весь вышел. Видно, он с того дня, когда мне выдали билет в будущее, так и сидит, ждет отставки. А такое ожидание кого хочешь под стол загонит. — Пришел просто поздравить. И все, клянусь.

Мамонт поймал мой взгляд и усмехнулся.

— Да верю я тебе, верю, — он вздохнул. — А ты заматерел, какой-то лощеный стал, вальяжный. Не тот, что раньше.

— Это хорошо или плохо? — уточнил я у него.

— Я не знаю, — развел руками Мамонт. — Просто тот был хороший парень, хоть и раздолбай, и телепень. А этот… Холодный ты теперь, ненастоящий, вот что я тебе скажу. И не проси меня объяснить тебе эти слова, я этого и сам не смогу сделать. Просто ты спросил, а я ответил.

— Устали вы, — сказала вдруг Вика. — Отдохнуть бы вам.

— Да отдохну скоро, — невесело засмеялся Мамонт. — Поверь мне, девочка. Я и сам это знаю.

— Да я ничего такого, — Вика поняла, о чем говорит редактор и смутилась. — Я в том смысле, что отоспаться, может, на лыжах походить, воздухом подышать…

Мамонт махнул рукой, явно давая девушке понять, что он только и мечтает о том моменте, когда встанет на лыжи.

— Ладно, идите уж, — сообщил он нам. — Спасибо, что не забыли обо мне. Правда тронут.

И я Мамонту поверил, хотя бы потому, что он никогда таким тоном со мной не говорил.

— Нормально все будет, — приободрил я его.

— Забыл добавить свое вечное «наверное», — в тон мне ответил Мамонт. — А здесь оно было бы к месту.

— Ну, не знаю, — почесал я затылок. — Таких, как вы, профи поискать и не найти, не только я это понимаю.

— Все, вали отсюда, — нахмурил седые брови Мамонт. — И чтобы тихо было в помещениях во время пьянки. Никаких песен, воплей, и голыми по коридорам не бегать!

— А что, раньше бегали? — удивился Жилин.

— А вон у своего начальника спроси! — ткнул в меня пальцем Мамонт. — Он тебе расскажет!

— Харитон? — вытаращила глаза Вика, Жилин же расплылся в улыбке.

— Чего? — встрепенулся я. — Вы опухли оба? Это не я бегал тогда, это Эдик Рамазанов из креативной группы. К тому же он перед этим недели две квасил без продыха. И, между прочим, его потом на принудительное лечение отправили, правда, перед этим санитары полчаса по всем этажам ловили, пока у закрытого входа на чердак не зажали.

— Все вы хороши, — справедливо заметил Мамонт. — И ты один из первых. Кто два года назад перед восьмым марта рекламщицам конского возбудителя в коньяк подмешал?

— И что, были недовольные? — осклабился я. — Да и разницы в их поведении особой не было. Что с ним, что без него…

— Оч-чень интересно, — Вика сузила глаза. — А что еще было?

— А еще… — Мамонт перехватил мой взгляд и замолчал. — Все, валите отсюда, я сказал. У вас Новый год, у меня отчеты. Брысь!

— Сдает старик, — негромко подтвердила мои мысли Вика на обратной дороге.

— Есть такое, — согласился с ней я. — Жалко.

— Жалко. Вот интересно — кто займет его место, после того как он уйдет?

Не знаю почему, но эти слова меня покоробили. Нет, по сути все верно, отчетливо видно, что он сам уже себя приговорил к отставке. А когда человек в такой ситуации опускает руки, его уже ничто не спасет от неизбежного. Как ни странно, но прописные истины — они зачастую практически являются аксиомами. Если ты борешься до конца — у тебя есть шанс вылезти из кувшина, как у той лягушки, что из молока масло взбила. А если плюнул на все и решил: «Будь что будет», то вероятнее всего, что ничего хорошего ждать тебе не следует. Применительно к данной ситуации, даже уходить можно по-разному. Можно тупо сидеть и ждать, когда придут революционно настроенные хозяйственники и гаркнут: «Кто тут бывший? А ну, с казенной мебели слазь». А можно все подготовить и уйти так красиво, что никто и не скажет: «Про Мамонта-то слышали? Сняли его!». Напротив, все будут судачить о том, что: «А Мамонт-то из «Столичного» как ушел? Красава!».

Но Семен Ильич не станет всем этим заниматься, он уже сдался. Жаль. Впрочем, легко судить других. Посмотрим, как ты будешь крутиться, когда под тобой почва пойдет разломами и снизу начнет припекать…

В кабинете слышалась перебранка.

— Господи, ну что за люди? — картинно заломила руки Вика. — На пять минут оставить нельзя — сразу начинают собачиться.

— Страха нет, — степенно заметил Жилин.

— Да что, мне их бить? — возмутилась Вика.

— Штрафовать, — посоветовал Сергей. — Это эффективней.

— Кстати — да, — задумалась Вика. — Это конструктивно.

— Только не говорите, что это мой совет — попросил Сергей — Отравят, чего доброго.

Шумели все те же — Соловьева и Шелестова. Они стояли друг напротив друга и напоминали двух базарных торговок, впечатление портили только дорогие платья. Неподалеку от них сидела на стуле маленькая Таша, которая с любопытством созерцала скандал, болтая ногами и поедая «оливье» прямо из салатницы, парни сгруппировались в другом углу, явно болея за Шелестову. Даже Петрович оживился, по его лицу гуляло нечто похожее на улыбку. Единственным сотрудником, кто смотрел на это все без интереса и одобрения, была тихоня Ксюша, которую Вика недавно пристроила к нам в редакцию. Впрочем, полагаю, что ее мнение по этому поводу мало кого интересовало, да и сама она явно ждала того момента, когда кончится так называемое «дежурное время» и можно будет сказать что-то вроде: «С вами здорово, но, я, наверное, уже пойду. У меня дела еще».

— Слушай, я знаю, кого ты мне напоминаешь, — ехидно улыбаясь, сказала Елена багровой от злобы Соловьевой.

— Ну и кого? — раздула ноздри и сжала кулаки та.

— Высуни язык, — внезапно попросил Шелестова.

— Чего? — глаза Соловьевой чуть не выскочили из орбит. Уж не знаю, кого Лена имела в виду, мне наша «мисс Прыщ» напомнила вареного крабика. И цветом похожа, и лицом…

— Язык высуни, — уже спокойным тоном попросила Шелестова. — Слушай, тебе чего, трудно?

— Ты офигела? — сбавила обороты и Соловьева. — Может, еще и глаза закрыть?

— Глаза — не надо, — помотала головой Елена.

— Да ладно тебе, высуни, — облизала ложку Таша. — Мне уже интересно стало, на кого ты похожа.

— И нам, — подали голос питекантропы (по моей личной шкале парни продолжали расти. К лету, даст Бог, до кроманьонцев дойдем).

— И мне, — добавил от себя я. — Хоть это и непедагогично.

— Ну ладно, — Соловьева неуверенно моргнула и высунула язык.

— Точно, один в один! — Шелестова хлопнула ладонью о ладонь. — Я тут недавно кино одно старое смотрела, про войну и немцев, там у одного фашиста в концлагере овчарка была, так она — вылитая ты!

— Уффф, — скрюченные пальцы Соловьевой чуть не прошлись по щекам Шелестовой, та чудом увернулась. Я перехватил тощее тело визжащей от гнева девицы и с трудом стал ее удерживать. Она брыкалась, вопила и обещала порвать Елену на кучу тряпочек.

— Шеф, и как она на ощупь? — поинтересовалась виновница скандала. — Тоща? Ребриста?

— Как батарея, — чисто на автомате вырвалось у меня, я даже не понял, как. Ну а что? И вправду все ребра можно пересчитать.

Соловьева угомонилась и завсхлипывала. Видно, запал у нее кончился.

— Вы как хотите, Харитон Юрьевич, а я этого так не оставлю, — официальным тоном заявила Вика. — Я составлю докладную записку, в которой будет отмечен тот факт, что сотрудник Шелестова (Елена встала по стойке «смирно» и по-американски козырнула) регулярно дестабилизирует коллектив, парализуя его нормальную жизнедеятельность. Регулярно!

— Регулярно нас всех только понос пробивает, — печально отметил я. — Да и то, если съесть что-нибудь не то. Сволочи вы все, родимые сотрудники. Я бросил все, отпросился у больших начальников, приехал к вам, чтобы выпить, закусить, посидеть с вами — а у вас тут все как всегда. Одна плачет, вторая козлит, третья из общей посудины салат в одно лицо хомячит.

Таша посмотрела на ополовиненную плошку и скорчила забавную гримаску — ну да, мол, хомячу. Вкусно же? И снова запустила ложку в емкость.

— Ладно, Мэри, извини, — Шелестова поняла, что перегнула палку, и подошла к всхлипывающей Соловьевой. — И чего мы с тобой не поделили? Ну ладно я, у меня язык как помело, но ты-то чего подорвалась?

Соловьева отмахнулась от нее, но Ленка положила ей руку на плечо.

— Пошли, подруга, жахнем мартиньки или даже водочки, — бодро предложила она хлюпающей носом Мариэтте. — Гони ее прочь, тугу-печаль, перевернется и на нашей улице грузовик с карамельками! Виктория Александровна, да не смотрите вы на меня так, напишете вы свою докладную, куда она денется? Просто шеф прав, все это можно отложить на потом. Сегодня — праздник, так давайте уже сядем за стол, пока Таша все не стрескала. А ну, поставь салатницу на место! Что ж ты за проглот такой малоразмерный? Ксюха, отбери у нее харч и по краям емкости остатки этого салата размажь, хоть иллюзию создадим, что его там много!

Стопроцентная реакция и мимикрия. Только позавидовать могу.

— Правильно, — подключился к мизансцене Жилин. — Я голодный как волк. Хочу салатов, колбасы, сыру и мандаринку!

— И выпить, — хором из угла сообщили Стройников и Самошников.

Конфликт был забыт, Мариэтта покинула мои объятия, у Таши отобрали полупустую салатницу и, на всякий случай, ложку, загрохотали стулья, хлопнула дверь холодильника (надо же, когда купили? Я и не заметил), зазвякали бутылки.

Единственными, кто не участвовал в этом действе, были мы с Викой — я ждал, пока все рассядутся, на лице же моей женщины застыла нехорошая улыбка. Зная характер Вики не понаслышке, я понял, что в ее голове родился какой-то очень коварный план.

— Мэтр. Вас ждет ваше почетное место во главе стола, вы же нам как родной отец, — прозвенел голос Елены, она чуть изогнула гибкую талию, изобразив некий приглашающий жест. — Ну и вы, Виктория Александровна, присаживайтесь уже, чего ждать?

Как ей это удается? Втискивать в каждую фразу вызов всему миру, при этом не переходя тонкую грань между сарказмом, иронией и хамством? И еще один вопрос — как она дожила до своих лет? С такими замашками ее давно должны были в бетон закатать.

Вика промолчала и заняла место справа от меня, в аккурат напротив невозмутимой Таши, которая, поняв, что до салата ей пока не добраться, пододвинула к себе розетку с оливками и потихоньку их начала поглощать. Почему и как она оказалась по левую руку от меня, было непонятно, впрочем, я ничего против и не имел, ну кроме одного пункта — как бы без еды не остаться. Маленькая-то она маленькая, а вот пищи влезает в нее, похоже, много.

Когда все расселись, я взял запотевшую рюмку и поднялся со стула — первый тост был мой, как ни крути.

В общем, опасения мои оказались напрасны — харчей мне хватило, как, впрочем, и всего остального. Да и вообще вечеринка задалась, против моих опасений — я, когда сюда ехал, то все вспоминал те осенние посиделки, на которых чувствовал себя пятым колесом в телеге.

Через час никто уже и не вспоминал о конфликте, Соловьева опрокинула несколько стопок и беспричинно смеялась, питекантропы зачастили с тостами, да так, что я даже начал их через один пропускать, Таша наконец наелась и шерудила пальчиком по экрану телефона, забив на общество — все шло как надо.

— А подарки? — поймав миг тишины, задала вопрос Шелестова. — Я бы и подарила кое-кому кое-чего, и сама получить что-нибудь в дар не отказалась. Не сочтите меня меркантильной… Сочтите меня лучше сентиментальной! Ведь как ни крути — Новый год же!

Она невесть откуда вытащила хлопушку и с залихватским воплем «э-гей!» бахнула ей в потолок, попутно осыпав Ташу мелкими кружочками резаной бумаги, из которой делают хваленое конфетти.

Парни переглянулись — они наверняка подобной фигней не заморачивались, такая хрень им даже в голову не приходила. И вообще они думали, что Елена тогда, когда мы к Мамонту собирались, пошутила про подарки.

Нет, ребята, они такими вещами не шутят. Не скажу за эту сибирскую язву и еще процентов десять неформатного женского поголовья, но в целом для слабого пола выбор подарков — это священный ритуал, они обдумываются и выбираются с массой ремарок. Тут мелочей нет, тут все сбалансировано — кому этот подарок предназначен, по какому поводу, с какой целью, что одариваемый должен понять, получив его, цвет размер, цена… Да, цена. «Как он (она) мне в прошлом году подарил(а), так и я ему (ей) в этом» — это основное мерило. И здесь учитываются даже колебания инфляции, смею вас заверить. Отдельный пункт — упаковка. Всегда смотрите на рисунок подарочной бумаги, он вам многое может поведать.

Как же все-таки жаль, что не было времени заехать в нормальный магазин. У нас, у мужчин, все, конечно, проще, но все-таки, все-таки…

— Чтоб тебе, — беззлобно сообщила Таша, тряся головой, из ее волос на стол посыпалось конфетти. — Спасибо еще, что не в тарелку.

— Что ж, наверное, начну я, — скрипнув стулом, я встал. Вика перевела на меня взор, в нем было удивление. — Ну, некий общий подарок в конверте вы от корпорации «Радеон» уже получили. Получили же?

Народ удовлетворенно покивал, довольно улыбаясь. Нет, что не отнять у моих хозяев — платят щедро и вовремя.

— Вот и хорошо, — довольно продолжил я. — А теперь от меня лично вам гостинцы. Не стану врать, не было у меня возможности купить каждому из вас что-то эдакое, уж не обессудьте.

— Не дорог подарок, — наставительно сообщила Шелестова уже пьяненькой Соловьевой. — Внимание — вот что важно! Не тяните павлина за хвост, шеф, у меня прямо от любопытства уже свербит в разных местах.

— Тебе, Елена, набор эксклюзивных шейных платков с символикой «Файролла», — я достал пакет с вышеупомянутыми изделиями. Причем соврал я только наполовину — продавщица в магазине заверила меня, что этот сувенир в торговых сетях не продают, только в главном здании «Радеона». Но о какой-то эксклюзивности говорить не приходилось. — Раритет, между прочим, ограниченный тираж. Ты девушка уникальная, так что…

— Какая прелесть! — как всегда, с неясными для понимания интонациями, произнесла Елена. — Будет что передавать от матери к дочери в качестве семейной реликвии. А лет через двести эти премиленькие тряпочки можно будет продать на «Сотбис» как свидетельства эпохи.

— А мне нравится, — с любопытством отметила Таша, вглядевшись в пакет с платками. — Я тоже такие хочу.

— Извини, — развел руками я. — Единственный экземпляр. Но тебе тоже раритетик достанется. Вот, держи. Коллекционная вещица, имей в виду.

Я протянул малышке флешку, сделанную в виде кастера, творящего заклинание, проще говоря — махающего руками. Это и вправду был пока эксклюзив, его только вчера доставили в магазин. Такой класс в игре раньше не встречался, он только планировался к введению в нее в большом обновлении, которое должны были накатить в систему ближе к весне.

— Прикольненько, — Таша поставила на ладонь немаленькую и увесистую фигурку. — А что он умеет?

— Тапочки к кровати приносить, — отозвалась Шелестова, повязывающая один из платков на шею. — Кофе варить и дверь за собой тихо закрывать.

— Это флешка, — пояснил я Таше. — Он посередке разбирается на половинки.

Питекантропы, Петрович и Жилин, получили по добротному швейцарскому складному ножу, причем без символики «Радеона», я так и не понял, почему ее там не было. Ксюше перепал плюшевый медведь, кричащий что-то вроде: «Файерболом его, файерболом», Соловьевой я вручил складной зонт. Ну не было там больше ничего подходящего, не футболку же ей дарить с надписью «Файролл — мечты сбываются!»?

— А мне? — тихонько спросила Вика.

— Уф, ерунда какая, — Шелестова смотрелась в зеркальце. — Вам уже и так все досталось, натурально. Так что перевяжется наш шеф серебристой ленточкой и под елочку отправится под новогоднее утро.

— Перебор, — мягко сказал я. — Не находишь?

— Не-а, — Шелестова достала из-под стола золотистую сумку с веревочными ручками. — Вопрос лишен логического смысла, вы же вроде как вместе? Значит и подарок будет вручен не на товарищеской пьянке, а под звон курантов. Кабы мы с вами сожительствовали, так и мне бы эти платочки перепали возле елки в ночь, а не здесь. Да и не платочки, наверное, а что-то посущественнее досталось.

— Никак на мое место метишь? — вроде бы и спокойно спросила у Елены Вика, но я видел, что на щеках у нее появились два ярко-красных пятна, и понял, что она еле сдерживается.

— Отвечать обязательно? — белозубо улыбнулась Шелестова. — Или сохраним интригу, до поры до времени?

— А что там? — Таша, как всегда, не слишком следила за драматическим развитием событий и потыкала пальчиком в подарочную тару, которую держала Елена. Это, наверное, был первый раз, когда я порадовался нелогичности поступков этой чудной девчонки, но очень уж она вовремя влезла в начинающуюся свару. Невероятно вовремя. Я даже дал себе зарок пробить ей повышение зарплаты.

Но вообще, я начинаю себя уважать. И в лучшие-то мои годы, тогда, когда я еще не слишком подистоптался, и волос у меня было куда больше, чем сейчас, за меня особо никто не цеплялся и тем более вот так не конфликтовал. Со мной — часто, а вот за меня — не припомню. А тут прямо шекспировские страсти разворачиваются. Не отравили бы, по принципу — «не доставайся же ты никому». Хотя это вроде бы не Шекспир…

— А это подарок от нас, от всех, — назидательно подняла пальчик вверх Шелестова. — Нашему любимому шефу.

— От всех? — удивленно спросил Самошников, и получил два тычка под ребра — от Стройникова и от Жилина, стоящих от него по бокам, после чего все трое застыли с благостными улыбками на лицах. Разве только что махать руками не начали, выражая общую радость.

— Да-а-а? — удивленно протянула Таша. — И что мы дарим?

— Сурпрыз! — подмигнула ей Шелестова и, встав, протянула мне пакет. — Харитон Юрьевич, с подступающим вплотную Новым годом вас!

— Спасибо, — растроганно шмыгнул носом я.

— А поцеловать? — распахнула глаза Шелестова и повернула голову к Вике. — Чисто по-братски, в щечку!

Вика скрипнула зубами, а я не без удовольствия прикоснулся губами к бархатистой коже Елены.

— Как орден получила! — сообщила Соловьевой Шелестова, поправила косынку и села на место.

— Чего там? — подпрыгнула на стуле Таша. — Мне же интересно, что я вам подарила?

— Сейчас, — хлопнул я по ее ручке, подбирающейся к пакету. — Имей терпение. Вон апельсин съешь!

— У меня от них диатез, — отмахнулась Таша.

Я залез в пакет, там лежала коробка, затянутая подарочной бумагой, с забавными картинками — на них то кот бил мышь по голове дубиной, то мышь тыкала в кота огромным ножом. Немаленькая коробочка и увесистая. Боги, что могла придумать эта проказница?

Под подарочной бумагой оказался футляр, отделанный мягким черным материалом, с деревянными вставками и замочком на них. Ну, такая мини-щеколда.

Я глянул на Елену, та посигналила глазами, мол, открывайте.

Замочек щелкнул, я откинул крышку и присвистнул.

Внутри, на зеленом сукне, и в углублении, специально для него сделанном, лежал пистолет, причем по хромированию и весу было ясно, что это не пластмасса. Простота классического дизайна, весомость, известные мужчинам всего мира надписи на стволе, правда к ним добавилось еще и изображение лошади, вставшей на дыбы. Такого я не видел раньше. В отдельных гнездах лежали прилагающиеся к этой красоте аксессуары — запасная обойма в пластиковой упаковке и приспособления для чистки.

— «Кольт — М1911А1», пистолет-ветеран, — немедленно отреагировал Жилин, перегнувшись через плечо Соловьевой. — Под патрон 45 АСР. Неужто настоящий? Шеля, ты офонарела?

— Рехнулся? — повертела пальцем у виска Елена. — Пневматика, конечно, но стопроцентный реплик, вес, размер и все такое.

Я достал пистолет из футляра и нажал защелку магазина. Обойма мягко щелкнула и выскочила из рукояти. Ну да, пневматика, вон прорезь под газовый баллон.

— Хромированный, — заметил Жилин. — Не припоминаю, чтобы кто-то «кольтовскую» потоковую пневматику хромировал. И еще — какая рукоять забавная. Странный пластик. Хотя… По ходу, это ведь вообще не пластик?

— Кость и перламутр, — немного раздраженно ответила ему Шелестова. — Чего пристал?

— Стало быть, индивидуальный заказ? — вынес вердикт Жилин. — Однако. Надо думать, это тебе в немалую…

— Жилин, ты хочешь поссориться? — в голосе Шелестовой загремела гроза.

— Все-все, — Жилин отошел в сторону.

Я вбил обойму обратно в рукоять, погладил теплый материал вставок на ней, порадовавшись его странному рисунку (на обеих костяных пластинах было выгравировано одно и то же — круг, сплетенный из странных знаков, и линии, его перечеркивающие. Абсурдно, но красиво), и задал Елене один только вопрос.

— Почему?

— Комплектом к вашей машине, — хитро прищурилась она. — Одно без другого не смотрится.

Это был дорогой подарок. Слишком дорогой, даже если бы они все скинулись. Не люблю, когда происходят вещи, которые я не могу объяснить.

Я убрал пистолет в футляр, футляр в пакет, и сообщил всем:

— Угодили. Растрогали. Люблю. Выпьем.

На самом деле мне было немного стыдно. Да не немного, сильно. Я и сам сразу понял, что это не штамповка, к ширпотребу не делают такие футляры, да и сам пистолет достаточно было только взять в руки, чтобы все понять. Отлично я смотрелся на фоне этого подарка со своими шейными платками, ничего не скажешь.

Но и это все фигня по сравнению с другим. Она всегда впереди на один шаг. Всегда и впереди всех, включая меня. И совершенно непонятно — зачем ей это надо? Игра? Развлечение? Какая-то цель, о которой я ничего не знаю?

По-хорошему, все эти мысли надо бы рассказать Зимину, и пусть ей занимается безопасность, но это по-хорошему. А по жизни — не стану я этого делать. По крайней мере, пока.

Мы посидели еще часа полтора, за окнами давно стемнело. Не знаю, как остальным, но мне было так хорошо, как давно не было, я сидел среди своих, и моя душа отдыхала.

— Мне пора, — сообщила всем Таша. — Я не домой сегодня, пока доеду…

— Ух ты, — помахала пальчиком совершенно захмелевшая Соловьева. — У нашей маленькой злючки есть личная жизнь?

— Зато нет прыщей, — невинно ответила Таша. — Точнее — поэтому их нет.

На улице, куда мы вышли, оглашая окрестности гомоном, было прекрасно. С неба падал невесомый снежок, подморозило, и воздух был прозрачно-терпкий.

— Благость какая, — подняла руки в белоснежных варежках к небу Шелестова и закружилась на месте, полы ее шубки затрепыхались. — Неужели будет Новый Год со снегом и морозом? Я уж и забыла, как это.

— Да, в последние годы не погода, а фигня была, — подтвердил Самошников. — Грязь да слякоть. Только водку пить да песни петь, даже на улицу идти не хотелось.

— Песни! — Шелестова снова закружилась на месте. — Пошли в караоке, а?

— Здесь нет поблизости ничего такого, — пыхнул дымком сигареты Петрович и поддержал норовящую упасть Соловьеву. — Я уже разведал.

Это да. Петрович, устраиваясь на новое место, непременно совершал обход всех точек общественного питания в округе. Зачем — неизвестно, но был у него такой пунктик.

— Жа-а-а-аль, — вздохнула Елена, на которую, как, впрочем, и на всех, свежий воздух подействовал как старые дрожжи. — О, а ты говоришь — нету!

Она ткнула рукавицей в сторону банка, находившегося неподалеку, точнее, в бегущую надпись на его фронтоне.

— «Только в нашем ба-а-анке новые процентные ста-а-а-авки», — на мотив «Напилась я пьяна» затянула Елена. — «Ра-а-азмещая вкла-а-а-ады»…

Это было заразительно. Первой к Шелестовой присоединилась Соловьева, буквально повисшая на флегматично курящем Петровиче, послышался басок Жилина, да я и сам не заметил, как влился в общий хор. Даже Вика перестала дуться и присоединилась к нам. А вот Ксюша смылась, не попрощавшись. Впрочем, этого никто, кроме меня, по-моему, и не заметил. Застенчивая она, и как по мне — даже излишне. Наша профессия публична и, как и другая древнейшая профессия, не терпит чистоплюйства и излишней деликатности. Надо будет с ней по этому поводу поговорить, и серьезно, потому как если она и дальше собирается в уголках отсиживаться, то лучше пусть сразу, пока время есть, другую профессию пойдет получит. В этой ей, с таким подходом к делу, ничего не светит.

— «До двадцати проценто-о-ов», — выводили мы слаженно, вглядываясь в бегущую надпись. — «Выплаты проценто-о-ов многовариантны-ы-ы».

Охранники смотрели на нашу компанию ухмыляясь и переглядываясь, но не присоединяясь. Оно и понятно — служба.

— Хорошо, — сообщила всем разрумянившаяся Шелестова и начала отплясывать что-то вроде твиста. — Не люблю, когда на Новый год скучно. Вот, помню, когда я еще с папкой жила, то мы такие штуки на праздник придумывали! Один раз я карту нарисовала, вроде пиратской, и мы всей семьей по дому лазали, а потом в саду. Я там просто заранее фейерверки спрятала. Так весело было!

— А вот мы в части… — начал было Жилин, но его перебил старший телохранитель.

— Харитон Юрьевич, мне очень жаль, но вам пора, — тактично, но твердо сообщил он. — Открытое пространство, да и время уже не раннее. Так что — извините…

— Труба зовет, — понимающе сказала Шелестова. — Всё по часам. Жаль.

— И мне, — согласился с ней я. — Спасибо вам, ребята, за этот вечер, за то, что вы есть. Правда — все было здорово. Давно мне так хорошо не было.

— Многие вещи можно понять только тогда, когда они потеряны, — Елена помахала мне рукавичкой и прощебетала: — Веселого Нового Года и славного Рождества! Впрочем, может, я еще позвоню!

— Завтра можете на службу не приходить, — порадовала коллектив Вика. — Я сама все уберу и закрою помещения. Киф, ты не против?

— Я? — ну да, последнее слово она, как всегда, хотела оставить за собой. Ладно, пусть ее. — Я только за. Никуда не пойду, дома останусь!

Вика, похоже, так и не поняла, почему все засмеялись.

Как ни странно, нас не повезли во внутренний гараж, а провели через главный вход. То ли на разрыв шаблона, то ли еще почему?

Главный холл стал еще праздничней, чем был. Добавились разноцветные светящиеся гирлянды, шарики, которые переливались всеми цветами радуги, еще какая-то новогодняя мишура. С удивлением я осознал, что у меня впервые за много лет в душе шевелится ощущение праздника, что-то такое, что было утрачено с процессом, называемым «взросление». С опаской взглянув на стойку, я с облегчением вздохнул — Дарьи там не было. Я ее и в одиночку-то побаиваюсь, а уж с Викой, которая взяла меня под руку… Не надо мне такого счастья. И то диво, что она ничего мне в машине не стала выговаривать, хотя, может, просто при охранниках не хотела скандал устраивать. В последнее время она стала вести себя немного по-другому, не так, как раньше, изменилась у нее модель поведения. Я даже стал подозревать, что она начала почитывать «Космополитен».

— Каково? — невесть откуда появился Валяев. — Привет, Викуля.

Он чмокнул ее в щеку.

— Впечатляет, — одобрила Вика. — Масштабно!

— Вот нормальный человек, — показал на нее рукой Валяев. — Со вкусом! Не то что некоторые.

— Это он про меня, — к нам подошел Зимин. — Я имел глупость употребить слово «пестровато», и теперь он меня шпыняет. Добрый вечер, Виктория.

Вика получила братский поцелуй в другую щеку и горделиво глянула на ресепшн.

— А что ты думаешь по этому поводу, Киф? — поинтересовался у меня Зимин.

Я обвел глазами все помещение, от одного края до другого, и было собрался искренне похвалить дизайнера, но слова застряли у меня в горле, когда я заметил, кто вошел в стеклянные двери, ведущие в здание.