Горячая виноградная любовь

Андрей Борисов

Книга Андрея Борисова «Горячая виноградная любовь» рассказывает о том, как маменькин сынок остался на несколько недель без присмотра своей родительницы и успел за это время натворить такого!.. Под именем Андрей Борисов пишут также другие авторы. У этого автора есть еще две книги «Хроника Нижней улицы» и «Пассенджер С: Избранный».

5. На рыбалке

Утро следующего дня лучилось нежным теплом. По стенам комнаты, где я спал, бегали солнечные зайчики. Они искрились в стеклянной мозаике книжного шкафа и хрустальной вазе с розами, стоявшей на столе у моего изголовья.

Во дворе слышалось кудахтанье кур, а певучий голос доброй тетушки Нуци мелодично повторял:

— Цыпа-цыпа-цыпа… Цыпа-цыпа-цыпа…

Головокружение и тошнота вроде бы ушли вместе со сном, и я, лежа в кровати, был несказанно рад, что лечение винопитием обошлось без тяжелых последствий.

Однако стоило мне подняться — меня почему-то никто не предупредил, что резко вставать нельзя, — как результаты ночной попойки вернулись во всей красе.

Тело ломило. Я чувствовал себя так, словно вчера мы с дядюшкой не сидели в подвале на ящике, а всю ночь бегали вокруг него марафон.

Голову давило, будто на нее из последних сил натянули детскую шапочку. В самой же голове сидел проказливый маленький чертик с молотком в руках и, резвясь, время от времени ударял им мне по темечку и вискам.

Вино работает как банковский кредит: сперва получаешь удовольствие, а расплачиваешься потом, и намного дороже, чем это удовольствие стоит.

Я посмотрел в зеркало и сказал опухшему типу, который слезящимися глазами глядел на меня оттуда:

— Пить не буду никогда, и точка.

Моя мудрая мама оказалась права, запрещая мне употреблять и даже пробовать алкоголь.

Первая встреча с вином стала сразу же и последней. Сожалеть приходилось лишь об одном: такого уровня красноречия и анализа политических явлений, какой я продемонстрировал в подвале, мне на трезвую голову не достичь никогда.

— Доброе утро, тетушка Нуца.

— Доброе утро, Михась. Удочка вон стоит.

Тетушка Нуца кивнула на сарай, где к стене прислонилось длинное удилище.

— Зачем мне удочка? — удивился я.

— Ты же вчера весь вечер твердил, что хочешь на рыбалку. Костаке тебе с утра удочку и приготовил.

В детские годы, будучи тут в гостях, я любил ходить на рыбалку. Видимо, вчера, на волне сентиментальных воспоминаний, во мне проснулся дух рыбака, и я попросил дядюшку найти мне удочку.

— Что я еще говорил?

— Я не слушала. Но когда я вас из подвала выгоняла, вы все время спорили. Костаке тебе что-то говорит, а ты ему в ответ: «Нет, дядюшка, я не согласен с этим выводом, и Макавеля тоже так не считает».

— Какой Макавеля?

— Откуда ж мне знать! Он ведь твой друг, не мой.

— Макавеля?… О чем мы хоть говорили?

— О каких-то добрых и злых принцах.

— А, вспомнил! Это я ему приводил высказывания Макиавелли из его знаменитой книги «Государь», в которой он пишет, какими качествами должен обладать настоящий правитель.

— Ненормальные! Нашли о чем разговаривать…

— Ну как же, это очень важно! Разве вы не знаете о Макиавелли и его учении о государстве?

— Я знаю, что сегодня наша очередь коров пасти, и этого мне достаточно, — отрезала тетушка.

Для моей мамы вчерашнее поведение ее сына было бы ужасной трагедией, а для тетушки Нуцы — обычным положением вещей. Пьяным мужчиной тут не удивишь.

Умывание холодной колодезной водой несколько взбодрило меня. А литр молока, выпитый почти залпом, помог заглушить неприятные ощущения во рту и желудке. Осталось лишь обостренное восприятие мира: я слышал звуки, чуял запахи и различал цвета намного отчетливее, чем обычно, и такая повышенная чувствительность приносила отнюдь не наслаждение жизнью, а болезненное раздражение органов чувств.

Впрочем, прогулка с удочкой к реке привела меня в хорошее расположение духа.

Спускаясь по улице к речке, я не мог нарадоваться живописной, яркой картине, открывшейся моим глазам поутру. Перед рассветом прошел дождик, и теперь во всем чувствовался живительный ток и буйное цветение. Природа словно помолодела: налились свежестью деревья; ветер перестал гонять песок; по краям дороги не обузданная мотыгой земля разродилась мощной крапивой, а в центре, разгребая рябую от дождя пыль, копошились куры. Рядом на столбе сидел соседский кот и лениво поглядывал свысока на эту птичью возню, довольный жизнью и собой.

Да, мало у нас осталось житейских уголков, подобных Бессарачу, с природой, не затоптанной поступью цивилизации.

На скамейке возле крайнего дома устроился дедушка Лека. Сколько его помню, он всегда был таким: сухим, сгорбленным, с клюкой в руках. Носил френч и широкие галифе, заправленные в стоптанные кирзовые сапоги, а на голове деда неизменно красовалась форменная фуражка лесника — напоминание о былой профессии. Годы его не изменили. Казалось, что дедушка Лека сразу родился в том виде, в каком он сидел на скамейке, минуя пеленки, букварь и трудовую книжку. А ведь когда-то Лека слыл первым молодцом в округе, покорителем девичьих сердец.

Когда я поздоровался с ним, он спросил:

— Ты чей будешь?

— Я в гости к Олейкам приехал.

— Не на похороны ли?

— Нет, — пряча улыбку, ответил я.

От старости дедушка чуточку спятил. Смысл жизни старика свелся к одному — посещению похорон и поминок.

— Ты не топиться идешь?

— Нет, рыбачить, — снова покачал головой я и сбежал вниз к речке.

Оказывается, у деда было еще одно хобби, не такое безобидное, как хождение по похоронам и поминкам, но о нем я узнал чуть позже.

Берег покрывали заросли молодого клена. На самом краю, почти в воде, величаво и немножечко грустно шевелили ветвями раскидистые ивы. Я выбрал место под одной из них, недалеко от мостков, с которых симпатичная девушка полоскала половики.

Забросив крючок, я попытался сосредоточиться на поплавке. Однако рыбацкому азарту мешал факт присутствия в поле моего зрения привлекательной особы женского пола.

Я время от времени украдкой переводил взгляд с поплавка на нее, и она, поймав меня несколько раз за этим неприличным занятием, сердито хмурилась в ответ.

Желания поймать большую и маленькую рыбку не возникало. Зато, как я ни противился самому себе, в моем воображении стали настойчиво всплывать яркие сцены моего романтического общения с этой девушкой, причем, о ужас, далеко не в педагогической форме. Мама изолировала меня от городских красавиц, но при виде первой же сельской барышни худшие симптомы неизвестной болезни, от которой я приехал лечиться в Бессарачу, немедленно проявились. Я сидел бледный и липкий.

День выдался жарким. Вскоре летним зноем задышали трава и цветы. Их теплый аромат приятно щекотал нос, а нагретый воздух колыхался перед глазами прозрачными струями. Разморенный зноем и бессонной ночью, я полностью утратил интерес к поплавку, который давно уже прибило к берегу, и весь погрузился в свои грешные мысли.