Снега, снега

Андрей Бондаренко

На нашей прекрасной планете есть места, которые не рекомендуется посещать без веских на то причин. Почему? Можно – ненароком – «провалиться». Куда? Например, в прошлое. Или же в параллельные миры. Казалось бы, что в этом страшного? Ну, параллельные миры. Подумаешь. Даже интересно. А как вам – оказаться в концентрационном лагере для нежелательных пришельцев? Особенно учитывая тот факт, что скоро – где-то рядом – с неба упадёт гигантский астероид? Вот то-то же…

Глава шестая

Епископ Альберт и грязная посуда

Они неторопливо шагали по лагерному плацу. Лёха впереди, старший Ангел — немного отстав.

«Хреновый из этого Ангела охранник, — подумал Лёха. — Во-первых, дистанцию, оговорённую строгими должностными инструкциями, не соблюдает. Во-вторых, лазерный пистолет запихал в кобуру, а защёлкнуть её позабыл. При желании можно резко крутнуться, сбить с ног этого неповоротливого увальня и завладеть оружием… Охранники на вышках? Это да. Но с лазерным пистолетом можно много чего натворить. В плане, успеть наворотить… А если ещё — при этом — старшего Ангела взять в заложники? Да, интересно. Впрочем, немного подождём. Как говорится, не горит…»

— Чего хмыкаешь, узник? — ехидно поинтересовался старший Ангел. — Тяжёлые предчувствия одолевают? Оно и правильно…

— Сам дурак, — отозвался Лёха. — А если будешь приставать, то, наплевав на дурацкие лычки, набью тебе самодовольную харю. Чтобы жизнь малиной не казалась.

— Ну-ну, набил один такой, — засомневался Ангел, но — на всякий случай — отстал на пару шагов.

Перед крылечком кельи Лёха притормозил.

— Что ещё? — насторожился конвоир.

— Ничего. Хотя… Запиши-ка меня, начальник, в добровольцы по мытью послеобеденной посуды.

— М-м-м…

— Проблемы?

— Нет проблем, запишу. Но…

— Сомневаешься, что я вернусь от епископа? То бишь, живым?

— Сомневаюсь.

— Напрасно. Вернусь. Запиши.

Он, приоткрыв дверь, прошёл внутрь. Прошёл, аккуратно притворил за собой дверь, огляделся по сторонам и небрежно передёрнул плечами. Мол, ничего необычного и интересного не наблюдаю.

— Не впечатляет? — насмешливо спросил низкий, слегка хрипловатый баритон. — Скучно, обыденно и бедновато?

— Есть такое дело, — подтвердил Лёха. — Бедновато. Никакой тебе пафосной позолоты и икон — тут и там.

— Проходи направо, отрок, — пригласил баритон.

— Спасибо, пройду.

За полукруглой аркой обнаружился уютный прямоугольный эркер, посередине которого располагался гладко-струганный прямоугольный стол, который окружали грубо-сколоченные дубовые табуретки. На одной их них восседал благообразный худой старик.

— Деревенский пасторальный стиль, — небрежно махнув правой рукой, в ладони которой была зажата маленькая чёрная коробочка, пояснил епископ. — Нравится?

— Нормально. А в ладони у вас, надо думать, находится прибор, ставящий защитное поле?

— И защитное поле тоже. Если же я нажму на эту красную кнопочку, то ты, деятель белобрысый, мгновенно умрёшь. Данная штуковина настроена сугубо на пришельцев из других Миров и действует в радиусе пятидесяти метров. Присаживайся, отрок.

— Спасибо, отче. И, пожалуйста, отодвиньте ваш указательный палец подальше от красной кнопки. Мне ещё рано умирать.

— Отодвинул. Выпить, наверное, хочешь?

— Было бы неплохо, — засмущался Лёха. — По двадцать-тридцать капель.

— Обойдёшься, отрок.

— Хорошо, обойдусь. Как скажете.

— Покладистый и смирный, — недоверчиво усмехнулся старик. — Аки агнец Божий. Ну-ну. Так я тебе и поверил.

— Ваше право…

— Не дерзи старшим! Молчишь? И, между нами говоря, правильно делаешь… Теперь про спиртное. Можно было бы, конечно, набулькать тебе, отрок, стаканчик. Типа — для начала продуктивного разговора. Можно было бы, но… Некоторые современные философы утверждают, что, мол, строгие правила и запреты для того и существуют, чтобы их — изредка — нарушать. Мол, ни от кого не убудет, в конце-то концов. Улыбаешься? Улыбайся… А я, вот, являюсь неисправимым и упёртым консерватором. То бишь, нельзя — значит, нельзя. Ну, их, эти обманные демократические компромиссы… Понимаешь?

— Бывает, — расстроено вздохнул Лёха.

— Бывает, — криво улыбнувшись, подтвердил епископ, после чего нахмурился: — Что с тобой, шустрым и наглым, делать? Ума не приложу… Наверное, в побег намылился? Молчишь? Правильно делаешь… О чём хотел поговорить-то со мной?

— О метеорите. Или, может быть, об астероиде?

— Интересный поворот… Ладно. Говори.

— Он, действительно, падает? — спросил Лёха.

— Падает. Уже облака начали светиться.

— Во всех Мирах падает? Во всех Мирах светятся облака?

— Умный, — одобрил старик. — Глубоко копаешь.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Астероид падает только у нас. Так, вот, получилось.

— Заигрались с климатом?

— И это тоже. И с Прошлым — не всё гладко.

— Это, извините, как?

— Обыкновенно. Один гениальный учёный изобрёл Машину Времени. Другие — безрассудные и легкомысленные — принялись этот хитрый аппарат эксплуатировать на всю катушку. Потом кое-кому в голову пришла смелая и неадекватная идея. Мол, а не попробовать ли нам — слегка изменить Прошлое? Ну, хотя бы из элементарного любопытства?

— И, как? — заинтересовался Лёха.

— Задницей об косяк, — поморщился епископ. — Извини, отрок, само вырвалось.

— Ничего, отче. Я с понятием. Так, всё же, попробовали?

— Попробовали. Причём, неоднократно. Допробовались… Теперь, вот, летит. Гигантский астероид.

— Летит из Прошлого?

— Да.

— Это тот самый, который упал на нашу планету сто с небольшим лет назад?

— Нет, сынок. Я понимаю, о чём ты говоришь. Но, нет… Речь идёт об астероиде, упавшем на нашу планету миллионы лет тому назад. Именно после его визита и вымерли все динозавры.

— А на месте падения — в Северной Америке — появился каньон Большого Колорадо? — уточнил Лёха.

— У нас этот каньон называется по-другому. Впрочем, это не важно.

— Не важно.

— Теперь астероид возвращается, — тяжело вздохнул епископ. — Вернее, подлетает к Земле по второму разу. Куда он упадёт? В то же самое место? В другое? Какими, на этот раз, будут последствия? Кто это может знать?

— Может, Господь Бог?

— Может. Предлагаешь спросить у него?

— Почему бы и нет?

— Я пробовал. Причём, много раз. Но Он упрямо молчит. Как, впрочем, и всегда…

— Может, его — просто-напросто — нет?

— Скоро узнаем. После падения астероида многое прояснится. Очень многое.

— Наступит Конец Света? Будет Судный День?

— Поживём — увидим. Главное, успеть — до его падения — заглушить все атомные реакторы и остановить все химические производства.

— И то верно…

С минуту помолчав, епископ, резко меняя тему разговора, предложил:

— Давай-ка, бравый переселенец, позабудем — на время, понятное дело — об этом астероиде?

— Не совсем понимаю вас, отче, — признался Лёха.

— Всё очень просто. Я хочу поговорить, отрок, про твоё Будущее. Время пришло. Через месяц исполняется ровно год, как ты попал к нам. Строгие инструкции запрещают — держать конкретного переселенца в «Чистилище» больше одного года. Надо определяться, сынок… Упадёт астероид? Или же нашим учёным удастся отвести его в сторону? Неизвестно… Но почему бы нам — заранее — не прикинуть некоторые реальные варианты? Парень ты, безусловно, хороший. По крайней мере, не пропащий, хотя и относишься к Богу без должного почтения и уважения. Это я ещё мягко выразился…

— А что следует понимать под термином — «пустить в расход»? Физическое уничтожение?

— Очень надо! — обиделся епископ. — Это было бы — по меньшей мере — нерачительно. Тех переселенцев, которые за год…э-э-э, не проявили себя должным образом, мы замораживаем в жидком азоте и отдаём учёным.

— В качестве подопытного материала для проведения важных научных опытов и экспериментов? — понимающе хмыкнул Лёха. — Или же на пересадку органов?

— Не знаю и, честно говоря, знать не хочу. Видишь ли, отрок… Ученые считаются (официально, естественно), обыкновенным обслуживающим персоналом. Людьми второго сорта, так сказать. Ну, как плотники, сантехники, повара, свинарки, пастухи, официанты. Негоже нам, Божьим слугам, интересоваться их мелкими проблемами и заботами.

— Хорошо устроились.

— Не дерзи.

— Извините.

— Извиняю… Вообще-то, сложившаяся ситуация всех устраивает, — мельком улыбнулся епископ. — Учёным нравится, что их особо никто не контролирует и не напрягает. То бишь, можно экспериментировать и фантазировать на полную катушку. А Божьи слуги и Ангелы — в свою очередь — с удовольствием пользуются практическими достижениями учёных, мол: — «Здесь наши верные подмастерья напридумывали всякого полезного. Грех, что называется, не воспользоваться…». Впрочем, конечно, иногда и всякие неприятные казусы случаются. Не без этого.

— Например, гигантский астероид, подлетающий — по второму разу — к планете?

— Язва ты, отрок… Так — как? Хочешь, чтобы тебя заморозили?

— А нельзя ли мне вернуться назад? В мой Мир?

— Нельзя. Нет пути назад. Наши учёные про это говорят примерно так. Мол, наш Мир настроен «на приём». А все остальные Миры — «на передачу». Мол, точно установили… Ты, отрок, что решил с заморозкой? Морозить?

— Не хочется, — по-честному признался Лёха. — А какие у меня есть варианты и перспективы?

— Вот, изучай, — старик ловким щелчком отправил по гладкой столешнице несколько листов светло-зелёной бумаги, соединённых обыкновенной канцелярской скрепкой. — Это заявки на переселенцев и переселенок, прошедших пятый уровень подготовки и тестирования на лояльность.

— Я ещё и четвёртого не преодолел.

— Ерунда, обыкновенные формальности. Всё уладим, не сомневайся. Изучай перечень.

«Что тут у нас? — заинтересовался Лёха. — Шахты, шахты, шахты. Нефтеперерабатывающие, химические и металлургические комбинаты. Дорожное строительство. Карьеры. Ну-ну… Всё, более-менее, понятно. Удаление от населенных пунктов «церковников». Это потому, весенняя розовая зорька, что пятый уровень — по морально-нравственным критериям — не дотягивает до установленных высоких стандартов… Проживание в рабочих посёлках. Ясно, с каким людским контингентом там придётся столкнуться. Всякие отбросы местного общества, в гости не ходи… Впрочем, этот момент, как раз, не пугает. Разберёмся, авторитет завоюем. Не впервой. Со временем можно будет и на бесшабашный бунт подбить трудовой народ. Или же, наоборот, создать разветвленное подполье и вдумчиво готовить серьёзную революцию. Оружием разжиться, взрывчаткой, обучить крепких боевиков… А оно мне надо? Риторический вопрос, мать его. Риторический…»

— Высмотрел что-нибудь интересное? — минут через десять поинтересовался епископ. — Задумчивости-то напустил на белобрысую физиономию — беспредельно. Как клоун в цирке.

— Дело серьёзное. Вот, и задумался.

— И, что выбрал?

— Вакансия за номером двенадцать, — сообщил Лёха.

— Ну-ка, передай бумажки. Чтобы я весь перечень помнил наизусть… Ага, логичный выбор: — «Оператор станции метеонаблюдений на полярных островах. Срок контракта — пять-восемь лет. С возможностью заочного обучения и тестирования на лояльность по шестому и седьмому уровням. Требуется два оператора. Желательно — задействовать семейную пару. Вакансия — срочная…». Молодец, отрок! Достойно выдержал экзамен. На «отлично»!

— Это был экзамен?

— Конечно, — улыбнулся Альберт, на этот раз широко и добродушно. — Вся наша жизнь — в философском понимании — является одним бесконечным и сложным экзаменом… В твоём личном формуляре есть такая многогранная фраза: — «Обладает ярко-выраженными лидерскими качествами. Умеет подчинять себе людей. Склонен к нестандартным решениям. Импульсивен и решителен…». Ну, и кто из здравомыслящих людей пустит такого опасного ухаря в рабочий посёлок? Причём, в любой? Девяносто девять процентов из ста, что там вскоре начнутся народные волнения, могущие завершиться безобразным бунтом. А с меня начальство — в безусловном порядке — потом голову снимет. Вместе с митрой… Ты же, отрок, решил отправиться на безлюдные полярные острова. Следовательно, одиннадцатимесячное пребывание в нашем «Чистилище» повлияло на тебя самым положительным и правильным образом. Гордыню слегка поумерило… Как сам-то считаешь?

— Поумерило, — согласно кивнул головой Лёха. — Да, ещё как…

Про себя же он подумал: «С безлюдных островов и сбежать не в пример легче. Куда — сбежать? Зачем? Ну, мало ли. Подумаем. Заполярная тишина, она эффективно и многопланово способствует всяческим раздумьям и размышлениям…».

— О том, что желательно «задействовать семейную пару», — продолжил епископ. — Есть у тебя, отрок, достойная кандидатура? Естественно, женского пола?

— Есть, отче.

— Кто такая?

— Графиня, из шестого женского барака. Она, говорят, «автоматом» прошла на третий уровень. Значит, можно форсировать и прохождение двух следующих. Мол, обычные формальности.

— Знаю такую девицу, симпатичная. Да и с уровнями особых проблем не наблюдается. Вот, только…

— Что такое? — забеспокоился Лёха. — А неё что-то неладное с Прошлым? Не может быть! Третий уровень «на автомате» — дорогого стоит… Разве я не прав?

— Прав. Не прав. Философские категории, не более того, — проворчал Альберт. — Ничего я не знаю про истинное Прошлое этой барышни, её мысли «не считываются» нашей аппаратурой. Что — само по себе — говорит о многом… Дело, собственно, в другом. Согласится ли потомственная и избалованная аристократка поехать на далёкие заполярные острова? Что она там позабыла, а? Никакой тебе, понимаешь, общественной жизни. Никакого полноценного общения с болтливыми и задорными подружками. Лишь белое безмолвие, снега, метели, вьюги да однообразные повседневные дела…

— Она согласится.

— Уверен?

— Уверен.

— Ладно, переговори с Графиней. Только не тяни.

— Вы же сказали, что у меня есть месяц.

— Сказал. Но две недели — как минимум — уйдёт на согласование и оформление всех необходимых документов. Так что, не тяни с разговором. Кроме того…

— Что ещё?

— Астероид приближается, — напомнил епископ. — Желательно всё оформить до его падения. На всякий случай и общего спокойствия ради… У тебя всё?

— А, что случилось с Актрисой? — спросил Лёха. — Неужели, отправили на заморозку?

— Тебе-то какое дело?

— Никакого. Просто… Мы же с ней вместе «прибыли» в ваш Мир. Боевая подруга, так сказать. Не более того. Вот, и интересуюсь.

— Интересуется он, видите ли, — непонятно вздохнул Альберт. — У тебя, отрок, теперь другая симпатия объявилась. Графиня благородная, бургундских голубых кровей. О ней, сероглазой, и беспокойся… А с Мэри, Бог даст, всё будет хорошо. Замнём дело. Тем более, гигантский астероид приближается к планете. Сейчас Великой Инквизиции не до мелочей. К Судному Дню, как ты правильно заметил, готовятся… Всё, отрок, иди. Встретимся на днях, тогда окончательно и договорим наш разговор. Вот, возьми охранный жетон, чтобы к тебе Ангелы не вязались с разной ерундой. Всего хорошего.

— И вам, отче, не хворать, — поднимаясь на ноги и беря со столешницы светло-жёлтый металлический овал, украшенный непонятными символами, вежливо попрощался Лёха. — Обязательно договорим…

Выйдя на крылечко кельи, он тихонько прошептал под нос:

— Из таких шустрых и сексуальных девиц, как наша Мэри, получаются не только образцово-показательные генеральши, депутатши и чиновницы. Но, как выясняется, и епископши. Благо в этом Мире и епископам жениться не возбраняется. Диалектика, блин… Ага, прав старина Альберт. Облака, зависшие на западе, действительно, слегка светятся. В 1908-ом году, перед падением знаменитого Тунгусского метеорита — по свидетельствам очевидцев — наблюдались аналогичные природные явления…

Пройдя через лагерный плац, он подошёл к учебному корпусу.

Справа от центрального входа была установлена широкая скамья, на которой, ссутулившись и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, располагался Облом. Рядом со скамейкой — с лазерным пистолетом в правой ладони — стоял уже знакомый старший Ангел.

«Классные «пушки» у Ангелов, — подумалось. — Если предохранитель «отщёлкнуть» в крайнее положение, то луч, выпущенный из такого пистолета, разрезает человека напополам. Можно, при желании, тело противника и в тоненькую лапшу нашинковать… При переводе же чёрного рычажка в срединное положение, поражающая сила лазерного луча уменьшается в разы. Он только лишает оппонента — минут на сорок-пятьдесят — сознания, что очень удобно при проведении различных полицейских операций… Начальное положение предохранителя? В этом случае выпущенный луч «превращает» выбранного индивидуума — на пару-тройку часов — в безвольного и покорного идиота. Третий вариант, скорее всего, применяется при «мягких» разгонах демонстраций, митингов и прочих несанкционированных сборищ… Так что, Облому ещё повезло. Легко отделался, бродяга славянский…»

— Привет! — дежурно отметился Лёха, небрежно демонстрируя светло-жёлтую бляху.

— Видались, — высокомерно поморщился старший Ангел. — Значит, отпустили?

— Как видишь. Епископ — справедливый и думающий человек.

— Это — да. Не спорю.

— Правильно. Не стоит — лишний раз — ругать собственное начальство. Особенно, когда находишься перед следящими видеокамерами.

— Юморист ты, переселенец. Сразу видно, что в своём Мире, елочки зелёные, имел к армии самое непосредственное отношение.

— Имел. К чему скрывать? А с этим мордастым гавриком что приключилось? — Лёха небрежно ткнул пальцем в скучающего Облома. — Нагрубил кому-то?

— А ты сам у него спроси, — разрешил Ангел. — Ему лучом только слегка досталось. Вскользь.

— Ответит?

— Щёлкни — для начала разговора — ему пару раз по длинному носу.

— Шутка такая, ангельская насквозь?

— Делать мне больше нечего, служивый. Щёлкай, не сомневайся…

Лёха, пожав плечами, последовал совету старшего Ангела.

— А, что? Куда? В карцер? — вздрогнув, испуганно заморгал реденькими ресницами Облом.

— Успокойся, братан. Это всего лишь я.

— Лёха?

— Угадал. Что случилось-то?

— Виноват я, вспылил. Понимаешь, на занятиях по католической этике разбирали мой рассказ. Ну, о том, как я попал в этот Мир. Про то, как убегая от свирепого смилодона, прыгнул в старинный колодец… Помнишь?

— Помню, — подтвердил Лёха. — Ты как-то рассказывал. Продолжай.

— Ангел-преподаватель сказал, что я неправ.

— То есть, надо было не убегать, а вступить с клыкастым смилодоном в смертельную схватку? Зряшное дело, на мой взгляд…

— Зряшное. И преподаватель это подтвердил. Мол, правильно я убегал. Правильно залез в колодец.

— В чём же тогда суть претензий?

— Вот, и мне не очень понятно, — широкая и обычно добродушная физиономия Облома превратилась в маску вселенской скорби. — Преподаватель говорит, что я поступил правильно. Но только теперь должен непременно мучиться — от искреннего осознания собственной вины. Мол, сбежав, бросил подчинённых на растерзание… А для облегчения этих душевных терзаний я должен, нет, прямо-таки обязан, проводить всё свободное время в церкви. Во-первых, усердно моля Господа нашего о прощении. Во-вторых, прося у него облегчения и мудрого совета. Что-то там ещё — в-третьих, в-четвёртых, и в-пятых… Как оно тебе?

— Солидно.

— А, поскольку, я так не поступаю, то — по мнению уважаемого Ангела-преподавателя — являюсь законченным моральным уродом, которому никогда не пройти на третий уровень… После этого всё и началось. Я принялся спорить, возражать, в конце — как водится — слегка психанул. Нагрубил…

— Дурак ты, Облом, — лениво и беззаботно зевнул Лёха. — Это же был элементарный тест на послушание. А ты, дурилка славянская, всё принял за чистую монету.

— Это как?

— Задницей об косяк, как любит выражаться один мой знакомый епископ. Тебе, брат, надо было тупо и покорно твердить, мол: — «Всё верно, господин преподаватель. Вы, безусловно, правы. Осознал. Мучаюсь. Каюсь. Обещаю, что всё свободное от занятий и общественных работ время буду проводить в церкви…».

— А, если бы потом проверили?

— У тебя есть свободное время? Не смеши меня, пожалуйста.

— Как же всё просто, — обиженно захлюпал носом Облом. — Попался на крючок, как безмозглый речной ёрш. Обидно. Очень жаль…

— Запоздалые сожаления, — презрительно хмыкнул старший Ангел. — Сейчас явится патруль и сопроводит тебя, психа несообразительно, в карцер. Недели на полторы для начала, — сердито посмотрел на Лёху. — Иди отсюда, переселенец. То есть, на занятия…

В вестибюле учебного корпуса к нему тут же подошла парочка Ангелов. Дабы поинтересоваться, мол: «Кто такой? Почему не на занятиях? В карцер захотел, грешник закоренелый?».

Предъявленный светло-жёлтый жетон все вопросы снял, и Ангелы, тут же заскучав, удалились.

Лёха подошёл к доске объявлений и приступил к вдумчивому изучению расписания занятий на дообеденное время: «Первая и третья мужская казарма — «Изучение Ветхого, Нового и Новейшего Заветов». Первая и третья женская казарма — «Нравственные основы католицизма. Роль женщины в современной католической семье». Вторая и четвёртая мужская казарма — «Классические псалмы. Их роль в современном понимании католицизма»… Тьфу, мать его! Ненавижу псалмы. Не пойду. А, собственно, зачем? У меня же имеется охранный жетон. Конечно, не стоит им злоупотреблять, тем самым привлекая к себе нездоровое внимание. Но псалмы, честное слово, стоят того. Чтобы не сдохнуть — одноразово — от умилительной слащавости…»

Он три с половиной часа позанимался в спортзале. Поупражнялся на турнике и брусьях, побаловался с тренажёрами, потягал гири и штангу, от души помолотил по тугой боксёрской груше. Даже успел принять полноценный душ. После чего и прогудела короткая визгливая сирена, сигнализируя — тем самым — о наступлении обеденного перерыва.

— В борще мясо отсутствует, — изучив содержимое тарелки с помощью столовой ложки, сообщил Капуста. — Бардак, одно слово.

— Как у тебя? — спросил Хан. — Обошлось?

— Ерунда, читали занудные и надоедливые нотации, — равнодушным голосом ответил Лёха и заговорщицки подмигнул: — «Мол, есть важные новости. Но о них расскажу потом — в приватной обстановке, без посторонних любопытных ушей…».

— Я так и думал.

— Почему котлета такая маленькая? — снова заныл вечно голодный Капуста. — Ещё пару дней назад она была в полтора раза больше и толще…

— А у вас — что новенького? — спросил Лёха.

— У нас? — задумался Хан. — Ничего. Хотя… Посмотри внимательно налево. На столы третьей мужской казармы. Заметил?

— Половина посадочных мест пустует. Присутствуют только китайцы. А куда подевались наши чернокожие орлы?

— Подогнали автобусы, загрузили в них команду Варвара и увезли.

— За территорию «Чистилища»?

— Ага.

— Получается, «в расход»?

— Не похоже, — встрял в разговор Капуста. — «В расход» забирают в тёмное время суток, чтобы — лишний раз — не будоражить переселенцев. Причём, поодиночке, или же маленькими группками. А здесь — среди бела дня. Ничего и никого не стесняясь. Причём, у Варвара рожа была довольная и злорадная — до полной невозможности.

— Так всё и было, — подтвердил Хан. — Я лично видел через окошко нашей учебной аудитории.

«Странные дела творятся, — задумался Лёха. — Суточные продовольственные порции заметно сократились. Ребят из третьего барака — сугубо негров и мулатов — куда-то увезли. Что происходит? Это как-то связано с возможным падением астероида?»

По завершению обеда старший Ангел объявил:

— Прошу подойти ко мне добровольцев, записавшихся на мытьё грязной посуды.

Первым из-за стола поднялся Хан. Шагая следом за другом, Лёха поинтересовался:

— А ты, родной, почему записался? Мытьё посуды — удел закоренелых лентяев и законченных тупиц, которых — рано или поздно — отправят «в расход». Ты же, морда узкоглазая, всегда славился степным упорством и упрямством. Всегда уверял, что тебе, мол, даже нравится учиться… Что случилось?

— Ничего не случилось, — неуверенным голосом заверил Хан. — Просто, вот, блажь нашла.

— А, понятно. Блажь — с аметистовыми глазами горной ламы…

Лёха, так и не заметив, куда подевался Хан, встал рядом с длинной металлической мойкой, заполненной — до самых краёв — грязными мисками, кружками, вилками и ложками. Через минуту к мойке подошла Графиня.

— Привет, Ванда! — чувствуя, как учащённо забилось сердечко, поздоровался Лёха. — Отлично выглядишь.

— Спасибо, — мило улыбаясь и не отводя в сторону смелых серых глаз, откликнулась девушка. — И тебе, Алекс, всего хорошего… Можно, я встану на той стороне мойки, напротив тебя? Не возражаешь?

— Конечно. В смысле, не возражаю…

— Переселенцы! Приступаем, благословясь! — объявил — через мегафон — сердитый голос старшего Ангела. — Попрошу завершить все работы за полтора часа! После чего вас проводят в учебные аудитории!

Лёха, открыв краны с горячей и холодной водой, предложил:

— Поговорим?

— Поговорим, — усердно намыливая поролоновую губку, согласилась Ванда. — Ты так и не завершил ночной рассказ. Состоялось ли реалити-шоу «Снега, снега»? Рассказывай!

— Мне надо с тобой обсудить один важный вопрос…

— И его обязательно обсудим, — лукаво стрельнув серыми глазами, пообещала девушка. — Только потом. После твоего рассказа.

— Но…, э-э-э…

— За полтора часа всё успеем. Не спорь со мной. Начинай!

— Как скажешь, — покорно вздохнул Лёха. — Слушай…