Выбор-побег

Андрей Бондаренко, 2010

В жизни каждого человека бывают-случаются периоды, когда он должен сделать судьбоносный выбор. Выбор между богатством и чистой совестью, между таким понятиями, как «престижная успешность» и «душевный комфорт». Короче говоря, между жизнью по сценарию, написанному всякими и разными умниками, и свободой. Причём же здесь – побег? Иногда – от ложных ценностей – приходится улепётывать со всех ног, отчаянно отстреливаясь на бегу и разбрасывая – во все стороны – гранаты. Книга примыкает к циклу «Двойник Светлейшего» и является хронологическим продолжением романа «Славянское реалити-шоу».

Глава вторая

Шаманское камлание

Пожилой чукча оказался самым натуральным провидцем. Насмешливо улыбнувшись, он заявил:

— Не, я водки не употребляю. Совсем. А, вот, от чифиря не откажусь. Угостишь соседа?

— Соседа? — на всякий случай переспросил Егор.

— Ага, соседа. Моё стадо олешек пасётся совсем недалеко, — старик небрежно махнул рукой на юго-запад. — Я видел несколько раз, как ты шарился в тамошних болотистых лощинках. Типа — усердно собирал слоновьи косточки-клыки.

— Это рядом с шаманским кладбищем?

— Точно. А откуда ты знаешь, что оно — шаманское?

— Не знаю, откуда знаю, — равнодушно пожав плечами, честно признался Егор. — Просто иду, вижу — шаманское кладбище…

— Не прост ты, охотник. Ох, непрост! — лукаво прищурился чукча и представился: — Афанасий Афанасьевич Акимов. Знатный оленевод.

— А прозвище у тебя имеется?

— Конечно же. У каждого чукчи есть прозвище. У меня — «Афоня-шаман». Потому, что я родился в потомственной шаманской семье. Мой отец был знаменитым шаманом, дед, прадед, прадед моего прадеда…

— А ты?

— И я шаманю маленько. Чего скрывать, однако? В свободное от оленеводства время, понятное дело. И деньги за это действо совсем не беру. Только пачку-другую чая.

— А заодно и за шаманским кладбищем присматриваешь? — не прекращал расспросов Егор. — Разговариваешь с душами умерших предков? А в правом кармане у тебя лежит заветный амулет?

— Ничего от тебя, охотник, не утаишь, — кротко улыбнулся Афанасий. — И присматриваю, и разговариваю…. Есть у меня и второе заслуженное прозвище — «Афоня-медвежатник». Дано за то, что я с медведями — и с бурыми, и с белыми — всегда нахожу общий язык. Уважают они меня и слушаются, однако…. Интересуешься — почему? Наверное, из-за этого древнего талисмана, — вытащил из правого кармана штормовки крошечную фигуру белого медвежонка.

— Улыбается, прямо как Умка, — сообщил Егор. — Лукаво, понимающе и ободряюще. Только мой медведь — светло-сиреневый, так как вырезан из халцедона. А твой, Афоня, тёмно-фиолетовый. Следовательно, он — из беломорина^[4]…

— У тебя тоже есть каменный медвежонок? — всерьёз заинтересовался чукча. — Покажешь? Это очень и очень важно…. То-то, я никак не мог понять, почему меня так сильно тянет — подойти к твоей землянке. Старею, наверно, понемногу. Зов-то услышал, да, только, так и не понял — что к чему…. Кстати, как тебя зовут, охотник?

— Егором. Отчества и фамилии, извини, не знаю. Вернее, не помню. И прозвища у меня нет.

— Есть, конечно же, — непонятно усмехнулся шаман. — Оно у тебя на лбу написано, Странник.

— Как это — на лбу? Шутишь?

— Долго объяснять. Да ты, наверное, и не поймёшь…. Странник — и всё тут. Прими и смирись. Говоришь, память отшибло? Бывает…

— А ещё за мной подсматривает кто-то, — пожаловался Егор. — Не постоянно, конечно, а только в новолуние.

— Простое совпадение, и Луна здесь не причём, — лениво зевнув, известил Афанасий. — Просто — в двадцатых числах каждого месяца — эту местность регулярно «просвечивают» со спутника.

— Откуда ты знаешь? И для чего — «просвечивают»?

— Знаю, и знаю…. За кем, спрашиваешь, наблюдают? Может, за мной. Может, за тобой. Не так и важно, если вдуматься…. Ну, зови в гости, Странник! Пойдём, посмотрим на твоего медвежонка. Чифирем побалуемся….

Оказавшись в хижине, Афанасий с любопытством огляделся по сторонам и объявил:

— Хорошо живёшь, богато! А здесь — за долгие годы — почти ничего и не изменилось, однако. Всё та же печка, дверь прежняя…

— Ты уже бывал в этой хижине? Как давно? И кто здесь жил до меня?

— Тут раньше, ещё при Иосифе Сталине, располагался временный пост НКВД. То есть, опорная точка.

— Шутишь? Что в этой глухомани забыли чекисты?

— Золото, естественно, — криво усмехнулся чукча. — Недалеко отсюда, к северу, советские геологи отыскали жильное золото. Богатой оказалась жила…. За ним сюда приходил большой пароход. Назывался — «Красный Октябрь». Шлюпки много раз плавали туда-сюда. А в этой избушке жил Никита Иванов^[5], начальник той геологической экспедиции. Занятный такой парнишка, разговорчивый. Тоже Странник — вроде тебя.

— Что было дальше?

— Ничего особенного. Золото, естественно, закончилось. Шахту взорвали. Геологи уплыли на «Красном Октябре». То есть, вернулись на Большую Землю…. А золото, может, и не закончилось, однако. Просто шахту — таким образом — законсервировали. Мол, до лучших времён…. Кстати, дай-ка твою ладонь. Не эту, охламон, левую!

Чукча долго и пристально вглядывался в извилистые линии на ладони Егора.

«А, ведь, он очень и очень старый», — подумалось. — «Лицо тёмно-коричневое, изрезанное густой сетью глубоких морщин. Во рту наличествует всего несколько зубов, да и те чёрные — от регулярного употребления чифиря. Интересно, сколько Афанасию лет? Семьдесят, восемьдесят, сто?

— Я всегда думал, что гаданьем по ладони занимаются только кочевые цыгане, — недоверчиво хмыкнул Егор. — Оказывается, что чукчи являются дальними родственниками цыган. Впрочем, я об этом факте давно уже догадывался…

— Дурацкая и совсем несмешная шутка, — вяло откликнулся Афоня, не прерывая своего занятия. — В данном случае, национальность не имеет никакого значения, однако. Либо человек умеет читать по ладони другого человека, либо — не умеет.

— Ну, и какие письмена ты увидел на моей ладошке? Что прочитал?

— То и прочёл, что ты, Егор, действительно, являешься Странником. Вот, она, линия жизни. Видишь?

— Вижу.

— А здесь она прерывается. Потом вновь появляется. Снова исчезает. Натуральный пунктир, короче говоря.

— Что это значит? — забеспокоился Егор. — Я уже несколько раз умирал? То есть, умирал, воскрешал, умирал, воскрешал? Сейчас-то я — живой?

— Живой, конечно же. И не умирал ты ни единого раза. Просто — странствовал…

— Где странствовал-то?

— Мало ли, где, — надменно поморщился чукча. — Мест, что ли, мало? Прошлое, Будущее, всякие параллельные миры…

— Шутишь?

— Ты, Странник, уже в третий раз называешь меня шутником, — неожиданно обиделся Афанасий. — Я тебе что, Евгений Петросян?

— Кто это такой? — хмуро поинтересовался Егор. — Не знаком с данным гражданином.

— Не знаешь? Ах, да! Ты же память потерял…. Евгений Петросян — известный российский юморист. Вернее, это он сам считает себя таковым, однако.

— А где я сейчас нахожусь?

— Ты? Здесь, конечно же. На восточном чукотском мысе Наварин, однако. То бишь, на берегу сурового Берингова моря.…Только об этом знают, отнюдь, не многие. А именно, я, ты, несколько жителей городка Анадыря, да ещё те ребятишки, которые балуются со спутниками. А для всех остальных жителей нашей планеты ты, Странник, умер. То есть, это они так считают…

— Интересные дела!

— Интересные, — невозмутимо подтвердил чукотский шаман. — Что тебе ещё рассказать?

— Про родственников, — попросил Егор. — Если, конечно, можно…

— Попробую, однако…. Твои родители уже давно переселились в заветную Долину Теней. Братьев и сёстер нет, да и не было никогда. Жёны…. Их, похоже, целых две.

— Чёрненькая и светленькая?

— Ага, точно! Та, которая с русыми волосами, она живёт (или — жила?), в другом мире…

— Ты сказал — жила? Следовательно, она умерла?

— Трудно сказать, — задумался Афанасий. — Наверное, умерла — для нас с тобой. Во-первых, дело было в далёком восемнадцатом веке. Во-вторых, вы с ней больше никогда не увидитесь. Ни с ней, ни с детьми. Два сына и дочка…. Жаль, вы со светленькой были, как иногда говорят по телевизору, идеальной парой. Но путь в восемнадцатый век тебе, Странник, заказан. Зато, похоже, открыт — в более ранние Времена…. Чёрненькая же барышня — нашенская. Вижу ещё сына и дочурку. Плодовит ты, однако, Странник.

— Мы с ней, с черноволосой женщиной, ещё увидимся? — спросил Егор хриплым от волнения голосом.

— Увидитесь. Только, вот, сладится ли у вас? Не уверен, однако…

— Почему?

— По капустному кочану! — ехидно усмехнулся чукча. — Каждый человек в этой жизни должен постоянно выбирать. Ну, как на дорожной развилке. Налево, направо, прямо…. У тебя — свой выбор. У твоей жены — свой. Если эти выборы совпадут, то дальше — по жизненному пути — пойдёте вместе. Не совпадут, извини, но разбежитесь в разные стороны — навсегда…. Ладно, сделаем краткий перерыв в разговоре. Где твой медвежонок? Вижу…. А сам, пока я буду общаться с камушком, займись чифирем. У тебя есть чай «со слоником»? Нет? Очень жалко…. Ладно, заваривай — из чего есть. Только заварки не жалей, однако. Что у тебя в этой литровой жестяной банке? Гвозди? Я их, пожалуй, высыплю на печку. Незачем чифирем портить хорошую посуду. То есть, чашки и миски…

Егор разжёг керосинку, вскипятил в жестянке воды, сыпанул туда чайной заварки и задумался: — «Может, ещё добавить? Ни разу ещё не изготовлял этого экзотического напитка. Да и не пробовал…».

— Если не пробовал, то и не надо, — посоветовал подошедший Афоня. — Ни к чему…. Ещё добавь заварки. Не жалей! — поставил на столешницу обоих медвежат и, заговорщицки подмигнув, спросил: — Как они тебе?

— Близнецы-братья! — улыбнулся Егор. — Похожи друг на друга, как две капли воды. Только разноцветные…

— Мой мишка — местного изготовления, — пояснил чукча. — А твоего вырезали на далёкой Аляске.

— Да, ну!

— Ну — баранки гну. Эскимосская работа. Вернее, тлингитская. Тлингиты^[6], они близкие родственники эскимосам.

— Разве эскимосы обитают на Аляске? Я думал, что их поселения расположены только на севере Канады.

— Сейчас это так, — печально вздохнул Афоня. — Но до середины девятнадцатого века эскимосов можно было встретить и на западном побережье Аляски…

От души напившись чифиря, Афанасий благостно улыбнулся, довольно откинулся на спинку стула и, аккуратно промокнув потный лоб рукавом штормовки, небрежно поинтересовался:

— Хочешь, Странник, чтобы память вернулась к тебе?

— Конечно, хочу! — вновь заволновался Егор. — А такое, разве, возможно?

— Не вопрос…. Сделаем, пожалуй, так. Через две недели, третьего августа, встретимся — уже ближе к вечеру — на шаманском кладбище. У тебя, Странник, надеюсь, имеется в хозяйстве перекидной календарь?

— Найдётся. А где конкретно мы встретимся? Кладбище же, отнюдь, не маленькое…

— Возле чёрной базальтовой квадратной плиты. Она там такая одна.

— Знаю, проходил мимо.

— Вот, к ней и подгребай, — Афоня вновь потянулся к жестяной банке. — Пошаманю немного. Попрошу у всесильной Небесной Тени милости для тебя, болезного.

— Думаешь, получится?

— Почему бы и нет? Обладатель медвежонка-талисмана — заслуживает доброго отношения к себе. Это — как метка такая. Мол, данный человек является любимцем Богов…. Только, Странник, не забудь прихватить с собой медвежонка и пачку чая. А ещё лучше — две.

— Я принесу тушёнки, макарон и копчёную горбушу, — сообщил Егор. — Перекусим у костерка…

— Не надо, не утруждайся. При камлании^[7] не каждая еда сгодится. Я сам обо всём позабочусь. Не беспокойся.

Третьего августа небо — с самого утра — затянуло пухлыми серыми тучами.

— Как бы дождик не зарядил, — ворчал Егор, старательно запихивая в походный рюкзак скатанную в рулон плащ-палатку. — Помешает это камланию? Не помешает?

Но Афанасий — при встрече — успокоил:

— Наоборот, поможет. Тучи — для Небесного Огня — очень хорошо. А к рассвету небо прояснится, однако.

— Что такое — «Небесный Огонь»? — уточнил Егор.

— Северное сияние. Без него камлать — только время понапрасну терять…. Давай-ка, Странник, не ленись. Разводи костёрок.

— А откуда здесь взялись такие отличные дрова? Даже толстые берёзовые чурбаки…

— От горбатого верблюда, — невежливо ответил шаман, выставляя-раскладывая из объёмного вещмешка на квадратную базальтовую плиту различные миски, деревянные дощечки, свёртки, фляжки и тёмные серебряные стаканчики. — Я читал про этих экзотических зверей в толстой книжке. Там ещё картинка была. Красавцы, на мой вкус. Слегка похожи — общим обликом и печальными глазами — на северных оленей…. А чурки предназначены не для огня. Мы на них будем сидеть.

— Ты предлагаешь использовать могильную кладбищенскую плиту — в качестве обеденного стола? — поделился сомнениями Егор. — Нехорошо это, право слово….

— А где ты видишь могилу? Чёрная плита? Это и есть — стол для трапезы…. Ведь, как говорят, на русских кладбищах тоже есть столики? Вот, видишь. Чем же чукчи хуже, однако?

Костёр, тихонько постреливая яркими угольками, разгорелся.

— Кушать подано! — торжественно объявил шаман, наполняя стаканчики бурой жидкостью из пузатой фляги. — Присаживайся, Странник!

— Определённо, пахнет алкоголем, — садясь на торец берёзового чурбака, задёргал носом Егор. — Ты же, Афанасий, говорил, что, мол, водки не употребляешь…

— Это не водка, однако. А чистый спирт, настоянный на местных травах и кореньях. «Тундровый бальзам», выражаясь по-вашему…. Понимаешь, Странник, перед камланием ты должен слегка «пропитаться» духом нашей древней тундры. Выпить травяного бальзама, отведать исконной чукотской пищи…. Подбрось-ка ещё дровишек в костерок…. Молодец, спасибо. Ну, за твою память! Чтобы — непременно — вернулась!

«Тундровый бальзам» оказался ароматным, чуть горьковатым и очень забористым. Дыхание сбилось и замерло на добрую минуту, на глазах навернулись крупные слёзы.

— Рукавом занюхай, — заботливо посоветовал Афоня. — Теперь отдышись немного…. Полегчало? Тогда — закусывай!

Егор, смахнув с ресниц обильные слезинки, внимательно оглядел базальтовый «стол». Прямо перед ним стояла глубокая глиняная миска, почти до краёв наполненная какой-то тёмной жидкостью. Рядом с миской лежала прямоугольная сосновая дощечка, на которой были аккуратно разложены тоненькие светло-желтые ломтики и крупные тёмно-красные куски. Возле шамана — на гладкой чёрной поверхности — была расставлена точно такая же «посуда».

— Желтоватые ломтики — это прошлогоднее китовое сало. Очень сытный, богатый разными витаминами и полезный для здоровья продукт, — сообщил Афанасий — Тёмно-красное мясо — это моржатина недавнего убоя. Только лишь слегка проваренная и несолёная. А в глиняные плошки налита свежая моржовая кровь. Вот, она-то — чуть-чуть солоноватая…. Начинай с китового сала, однако. Бери ломтик, обмакивай его в кровь и кушай. Жуй медленно, никуда не торопясь…. Ну, как оно? Вкусно?

— Есть можно, — брезгливо поморщился Егор. — По вкусу напоминает обычное свиное сало, только старое, прогорклое и с ярко-выраженным рыбьим привкусом.

— Следующий ломтик бери! Макай и не кривись. Надо, понимаешь, всё съесть…. Молодец, Странник! Наливай-ка по второму разу. Чтобы китовое сало — случайно — не застряло в глотке…

После третьего стаканчика «тундрового бальзама» дошла очередь и до парной моржатины. Афоня, подавая пример, взял левой рукой большой кусок мяса, поднёс его ко рту и крепко ухватился зубами за край, после чего лезвием ножа, зажатого в ладони правой руки, ловко провёл по мясу — рядом с собственными губами — отрезая нужную порцию.

«Что же, и мы так попробуем!», — решил Егор, доставая из-за голенища кирзового сапога охотничий нож. — «Вдруг, да получится…».

Маленькие кусочки полусырого моржового мяса прямо-таки таяли во рту, а желудок уверенно наполнялся блаженной сытостью.

— Где, брат Афанасий, разжился свежими морепродуктами? — отдуваясь и икая, спросил Егор. — Был же разговор, что, мол, ты являешься заслуженным оленеводом. Как, кстати, поживают твои олешки?

— Пасутся, — не отрываясь от поглощения мяса, кратко сообщил чукча, небрежно-хмельным жестом указав на юг. — Небесная Тень внимательно присматривает за ними…. Ты назвал меня братом? Правильно. Все люди, обладающие каменными медвежатами, братья. Они друг друга чуют издалека…. Китовое сало и моржатина? Выменял ранним утром у тутошних береговых чукчей. На парочку оленьих шкур и моток сухожилий. Бартер, выражаясь по-иностранному…. Наполняй чарочки. Не спи. Ещё успеешь, — вновь склонился над вещмешком. — Сейчас попробуем оленьи почки и печёнку. Свежие, вкусные. Их надо употреблять, обмакивая уже в оленью кровь, однако. Ага, вот же, она, фляжка с кровушкой…

В какой-то момент — после пятой-шестой порции «таёжного бальзама» — Егор понял, что засыпает. А светло-сиреневый мишка, лежащий в нагрудном кармане его фланелевой рубашки, стал очень тёплым.

«Надо взбодриться», — вяло подумал Егор. — «Не время сейчас — впадать в сладкую дрёму…»

Подумал, и успешно заснул…

Проснулся (очнулся?) он уже ночью, сидя всё на том же берёзовом чурбаке. Закат ещё догорал — пунцовыми углями, а рассветная зорька уже теплилась — робкой улыбкой.

«Полярный день, конечно же, постепенно и планомерно сдаёт свои позиции», — подумалось. — «Уже и темнота появляется по ночам. А в середине июня месяца солнышко даже не заходило за линию горизонта. Пряталось за неё — на три четверти диска — и снова начинало уверенно двигаться вверх, направляясь к небесному зениту…. А где же старик Афанасий? Пить-то как хочется, Боги мои…».

На чёрной квадратной плите стоял мятый алюминиевый котелок. Егор, крепко обхватив посудину ладонями, жадно напился чуть тёплого кипятка, поставил котелок на место и повернул голову направо.

Метрах в тридцати пяти от базальтового «стола» горел большой и жаркий костёр, около которого, внимательно вглядываясь в ночное небо, вернее, в его тёмно-бордовый западный край, застыл Афоня.

Шаман был облачён в широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками. На голове старика красовалась аккуратная песцовая шапочка с пышным пыжиковым хвостом. Лицо пожилого чукчи было щедро покрыто чёрными и ярко-красными знаками — вычурными и странными.

Афанасий, несколько раз ударив в бубен, прокричал несколько гортанных и резких фраз. Создалось устойчивое впечатление, что на Небесах его просьбу услышали: от тёмной линии далёкого горизонта — до тусклого ковша Большой Медведицы — протянулись неровные и изломанные светло-зелёные полосы.

Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот, одни полосы стали светло-голубыми, другие — светло-розовыми, между ними отчаянно заплясали сиреневые и фиолетовые сполохи. Постепенно вся западная часть небосклона окрасилась в самые невероятные, но удивительно-нежные — при этом — оттенки. Тени Огня горели, то расширяясь, то сужаясь, резво пробегали в противоположные стороны, но никогда не пересекались между собой. Егор заворожено смотрел в небо, уже не понимая, явь это чудесная, или же самые обыкновенные алкогольные галлюцинации, навеянные коварным «тундровым бальзамом»…

Шаман закружился в каком-то странном танце, полном резких и угловатых движений, запел — на родном языке — что-то очень тягучее и рвано-непостоянное. Порой в песне проскальзывали просительные и жалостливые нотки, иногда же, наоборот, угадывался яростный гнев, звучала ничем неприкрытая агрессия.

Удары в бубен становились всё чаще и громче, старик, обойдя несколько раз вокруг яркого костра, по широкой дуге стал приближаться к Егору. Вот, его сутулая и неуклюжая фигура полностью заслонила собой отчаянно-пляшущие Тени Огня. Егор видел только глаза шамана — чёрные, бездонные, отрешённые и безумно-тревожные…

Афоня сделал два шага в сторону. Опять перед затуманенным взором Егора оказались разноцветные бегущие полосы, переливавшиеся самыми нереальными оттенками. Шаман вновь занял прежнее положение, и, не прекращая петь, начал размеренно раскачиваться из стороны в сторону. Перед Егором навязчиво замелькал нескончаемый калейдоскоп: чёрные страшные глаза — светло-зелёные всполохи, глаза непонятного цвета, но полные доброты и надежды, розовые неровные полосы с тоненькими сиреневыми прожилками…

Сколько длилось это безумие? Может, час, может — гораздо дольше. Егор уже перестал ориентироваться во времени и пространстве.

По лицу шамана текли тоненькие ручейки пота, в уголках узких губ пузырилась светло-зелёная пена, тёмное лицо перекосила гримаса нешуточной боли. Его движения всё убыстрялись и убыстрялись, бубен гудел уже одной, нескончаемо-тоскливой нотой. Тени Огня — казалось, вслед за стариком — заметались по небу с невероятной скоростью, изгибаясь уже по совершенно-экзотическим траекториям…

Егор почувствовал, как по его позвоночнику плавно проползла-перекатилась горячая, бесконечно-приятная волна, после чего нестерпимо закололо в солнечном сплетении, а голова стала ясной и пустой. Он, неожиданно для самого себя, упруго вскочил на ноги и громко запел на совершенно незнакомом ему языке — мягком и певучем, полном множества звонких согласных…

Было легко и невероятно радостно. Душа, проснувшись, тоненько звенела и будто бы улетала — в блаженную даль.

Минут через пять-шесть Егор устало опустился на берёзовый чурбак и вспомнил всё. Или же — почти всё…

Примечания

4

— Беломорин — минерал, разновидность кварца.

5

— О приключениях Никиты Иванова рассказано в романах «Седое золото» и «Логово льва».

6

— Уже в 19-ом веке племя тлингитов перестало существовать, частично вымерев от вирусных заболеваний, частично — ассимилировав с атабасками. Версия о том, что тлингиты являлись прямыми родственниками эскимосов, существует, но научно она не доказана.

7

— Камлание — (от «хам», «кам» — названия шаманов в ряде тюркских языков Южной Сибири), термин в русском языке, обозначающий особые ритуальные действия шамана, во время которых он — якобы — общается с духами.