Завтрак палача

Андрей Бинев, 2014

В VIP-отеле для особых персон служит официант по прозвищу Кушать Подано. Красивый и обаятельный, он способен расположить к себе любого постояльца, будь то российский олигарх, испанская авантюристка, сын нацистского преступника или неаполитанский мафиозо. Кушать Подано мастерски проникает в сердца клиентов, он без слов понимает, чего именно от него хотят, и безоговорочно исполняет все желания. Взамен постояльцы открывают официанту свои души – порой черные, страшные, а порой отчаянно несчастные. Они доверяют ему удивительные и во многом узнаваемые истории своих неправедных жизней. А Кушать Подано ведет свою летопись. Летопись жизни воров, убийц и жертв… Но главная загадка – кто же такой в действительности обаятельный мулат по прозвищу Кушать Подано…

Синьора Мария Бестия

Родилась она очень далеко от Испании. В Китае. Правда, оба родителя были испанцами. Отец — видный дипломат, заметный общественный деятель, неплохой писатель и драматург и вообще большой душка. Мать — наследница княжеского титула, из давным-давно разорившегося аристократического семейства, работала на скромной технической должности в испанском посольстве в Пекине.

Они познакомились еще в Мадриде, на европейской политической конференции. Дипломат был уже женат, но как-то очень неудачно. Это всерьез мешало его карьере, его творчеству писателя и вообще было отвратительно его нраву. А нрав у него был шумный, общественный, заметный. Его же первая жена была, по-моему, просто тихо помешанной дурой. Очень была ревнивая и в то же время холодная дамочка, дочь крупного промышленника из Барселоны. Ее все запомнили как серое существо с крепко поджатыми бледными губами и с блуждающим взглядом. Плоскогрудая, беззадая, но фантастически богатая наследница. Это и сгубило первую половину жизни шумного и любвеобильного дипломата.

Незадолго до китайской командировки будущего отца синьоры Марии его первая жена заболела раком гортани и умерла. Промучилась она, говорят, очень недолго. Все ее богатство досталось неутешному супругу. Детей у них не было.

В Пекин вдовец приехал, разумеется, один, тут же встретил в посольстве и сразу узнал совершенно очаровательную молодую женщину, на которую обратил еще внимание пару лет назад в Мадриде на конференции. Она там что-то за кем-то записывала, успевая одаривать его, тогда еще женатого человека, несмелой легкой улыбкой.

Вскоре они поженились, и в следующем году у них родилась дочь Мария. В Мадрид семья вернулась лишь через четыре года — закончился контракт родителей. Вскоре закончилась и их совместная семейная жизнь.

Как-то дипломат задержался в заштатной стране, которую свора дружных и гуманных государств собиралась разбомбить и разрушить до основания во имя невнятных высоких международных принципов, а дипломат должен был убедить общественность, что им и его друзьями по большому и сильному военному блоку сделано все возможное, чтобы отложить бомбежку на целых пять дней. Другая страна, расположенная восточнее остальных, настаивала на новых переговорах и на ракетно-бомбовой паузе еще дней на десять, даже, по-моему, на пятнадцать. Но вопрос был совершенно принципиальный. Сойтись никак не могли. Пока суд да дело, страна, которая была восточнее всех, срочно вывозила из страны, которую собирались превратить в руины, какие-то важные агрегаты, секретные документы и особо ценных друзей.

Дипломат закончил свои бессмысленные переговоры и вернулся усталый, но очень довольный собой: он всегда был доволен, когда выматывался в пустых разговорах и бесполезных миссиях. В голове крутились сюжеты новой книги о том, как трудно быть интеллигентом в стае хамов и мерзавцев.

С этими мыслями он и отпер дверь их семейного гнездышка, а там, в его постели, крепко спал его же начальник и ближайший друг, а жена, не заметив возвращения мужа (все телеканалы утверждали, что он день и ночь продолжает битву за то, чтобы другая битва, кровавая и смертоносная, состоялась как можно быстрее и эффективнее), сидела на кухне и попивала кофе с коньячком. Она очень любила после страстных ночей кофе именно с коньячком. Он бодрил и в то же время успокаивал.

Муж был горячо возмущен не столько изменой, сколько бесстыдной верностью интимным традициям его ветреной жены. Кофе после него — это ничего, это — законно, а после любовника — крайне возмутительно и даже гадко!

Произошел разрыв. Взаимная неприязнь дошла до того, что почти одновременно с бомбежкой той страны (мирную паузу продлили на целых три дня, что было верхом взаимного уважения между Западом и Востоком) дипломат покинул семью: он переехал в пригород Мадрида к своей старой приятельнице-актрисе, постоянно снимающейся в фильмах Альмодовара.

В руинах уже лежала чужая беспомощная страна на границе Европы и Азии, в руинах лежала и семейная жизнь дипломата и писателя.

С тех пор синьорита, в дальнейшем синьора Мария Бестия, была предоставлена сама себе. В материной постели за время взросления дочери перебывала вся дипломатическая, военная и часть культурной элиты страны. Были пролиты литры слез и как будто даже несколько капель чей-то крови. Отец, видный дипломат и талантливый литератор, известный во всех интеллектуальных кругах Испании светский человек, однажды был повержен обыкновенным инсультом. Такие инсульты случаются со всеми — и с плебеями, и с аристократами. После них все выглядят одинаково жалко и несчастно.

Страна, которую разбомбили, успела к тому времени вновь отстроиться и даже стала претендовать на достойное место в своре стран, когда-то не желавших дать ей передышки хотя бы еще на пару дней. То есть много воды утекло. А для старого дипломата и литератора время превратилось в заплесневелый пруд.

Мария часто приезжала к отцу в загородную клинику, где он прозябал годами, и сидела рядом, нежно держа в своей ладони его дрожащую исхудалую старческую руку. Не знаю, сколько времени это длилось, но Мария успела вырасти, похоронить мать, окончить факультет политологии в Барселоне, выйти замуж и развестись. Старый дипломат все еще коротал свои безрадостные деньки в той же клинике. Его еще дважды разбивал инсульт и один раз поразил обширный инфаркт. Но очень, видимо, живучий был этот мужик.

Незадолго до смерти он позвал к себе дочь и поведал ей историю своих богатств, которые позволили ему находиться все это время в одной из самых дорогих клиник Европы, содержать дочь и даже материально помогать бывшей жене, когда та была жива.

Новоиспеченному политологу Марии откровенность отца пришлась очень кстати. Она оставила за собой на всю жизнь фамилию своего первого и последнего мужа. О нем рассказывала очень неохотно: пьяница и бабник, младший сын богатого фермера с севера Испании, а вообще-то дрянной человечишка. Словом, от себя ей он оставил только свою странную фамилию.

У нас, в Сан-Паулу, тоже была такая девка. Взяла фамилию самого крутого парня в городе и убила его. Вот так взяла однажды утром мачете, с которым он обычно ходил в сельву, и отрубила ему голову. Приревновала к своей подруге. Если бы не отец жестокой стервы, ей бы точно несдобровать. Однако отец у нее был видным полицейским чином. Его очень уважали судьи, прокуроры и крупные бандиты. Когда такие люди все вместе заступаются за человека или его семью, жизнь у всех непременно сложится счастливо. Он и помог ей выкрутиться. Как — не знаю. Она потом еще раза два выходила замуж. Оба ее мужа выжили, но мне кажется, их обоих воспитала ее непростая биография. К тому же тот ее первый муж здорово насолил многим накануне своей смерти. Последующие мужья были куда скромнее!

Однако Мария не пошла по тому же пути, как та моя знакомая в Сан-Паулу, а построила собственную судьбу. Ей не нужно было мачете, хотя связи отца очень и очень пригодились.

Она быстро постигла секреты его успеха в Китае и поняла, откуда прибывало богатство. Паралитик назвал ей имена двух друзей, с которыми когда-то имел дело. Один из них англичанин, второй — китаец. Англичанин жил то в Лондоне, то в Вашингтоне, а китаец — практически везде. То есть он пребывал то в одной стране, то в другой, всегда, правда, возвращаясь в Пекин или в Шанхай, где имел влиятельную корпорацию по каким-то высоким, в том числе секретным, технологиям. У этой корпорации был многомиллиардный бюджет.

Сеньора Бестия не называла имен. Я сам их прозвал по-своему: англичанин Том и китаец Бэй, что означает «белый». Том был темноволосый, черноглазый, смуглый. А Бэй — с молочной кожей, лысый, как колено, и с бесцветными глазами, что вообще редкость для азиатов. Англичанину Тому было к тому времени сорок пять лет, а китайцу Бэю — немногим за пятьдесят.

Все последующие годы сеньора Бестия спала с тем и с другим. Это было безопасно, потому что по условиям работы эти два крутых парня друг друга видеть вообще не должны были. Они даже как будто и не знали друг друга.

«Кто такой этот мистер Том?» — мог спросить с удивлением ксьеншенг^[7] Бэй. «А что это за ксьеншенг Бэй?» — вполне мог изумиться мистер Том. И всякий следователь, прокурор или судья в растерянности развели бы руками.

А все потому, что знакомство этих двух влиятельнейших в мире людей проходило через посредника. Им был отец сеньоры Бестии. А когда его разбил паралич, посредником стала сама синьора. Обе стороны не могли не согласиться с этим, потому что в руках у нее оказалось достаточно доказательств, чтобы на взаимный вопрос «Это кто такой?» даже рядовой следователь смог бы легко и непринужденно оживить их память. К тому же такого рода дела рядовым следователям обычно не поручаются. Ими, как правило, занимаются государственные комиссии, международные трибуналы и даже главы крупнейших разведок мира.

Так что возражений сторон не последовало. Место паралитика заняла его очаровательная дочурка.

Я долго ломал голову: что так роднило англичанина Тома и китайца Бэя? Неужели только глазки, губки, плечи, грудь, бедра и ножки прекрасной испанской дамы? Ну и еще некоторые чарующие атрибуты ее нестареющего тела… Сейчас я уже могу ответить на этот вопрос, но нужно ли? Она ведь мне все это рассказывала, как беспамятливой, молчаливой, даже глухой проститутке Мадлен. Как в свое время Иван Голыш. Разве такой инвалид может о чем-то догадаться или кому-то что-то передать? Разумеется, не может!

Поэтому не имеет смысла придираться к подробностям моего рассказа и искать им подтверждения в нашей честнейшей и добрейшей реальности. Все это лишь догадки и всякие глупости.

Ну кто поверит, что сначала один очень влиятельный в мире человек, а именно наш англичанин Том, облаченный особой властью и страшно уважаемый мировым сообществом политиков, толстосумов, военных и юристов, ставит перед самыми компетентными учеными задачи планетарного масштаба, а потом, получив блестящие результаты, передает их абсолютную копию мало кому известному посреднику. Даже если этот посредник и отмечен в своей жизни чем-то славным, то уж точно не тем, что получает за свою тайную деятельность весьма нескромные проценты от конечного результата работы ученых. Там ведь и одного процента всего от одного научного проекта хватило бы на безбедную жизнь нескольким поколениям. А тут — не один процент и не одна золотая идея!

Дальше посредник передает посылку в руки лысого китайца Бэя. Тот устремляется в поездки по миру, проверяя то один, то другой узел предлагаемого изобретения. Для этого на него работают все те же профессиональные разведчики, политики, ученые, полицейские, экономисты, журналисты и прочий деловой и творческий люд. После этого он возвращается в Пекин, проводит тайные переговоры с правительством Китая, заручается поддержкой и гигантским бюджетом и запускает секретную технологию в дело. Она дробится на многие «неузнаваемые» части. Однако государственные заводы и даже крупные частные компании все же объединяются в один большой проект, и вот миру наконец предлагается свежий продукт высоких технологий, страшно похожий на тот, что выпускается где-нибудь в США, или в Японии, или в Германии, Швеции, Норвегии, а иной раз в России. В отношении России по большей части в области наступательных вооружений и противовоздушной обороны.

По тем же каналам приходила инсайдерская политическая информация из министерств иностранных дел многих стран, из министерств обороны, из разведок и контрразведок, из крупных корпораций, научных институтов. Такая важная информация имела способность в каких-то случаях приостанавливать крупные конфликты и даже войны, либо, напротив, возбуждать их на ровном месте. А значит, активно влиять на международные цены на нефть, газ, электричество, металлы, камни, драгоценности, недвижимость, продукты питания, лекарства, одежду, моду, кинематографию. То есть влиять на жизнь!

Публика эта, в том числе сеньора Бестия, занималась эффективными маневрами на всех политических полях. Это и технологии заброса нужной дезинформации в массмедиа, то есть прямо в глотку к человечеству, и игра с процентами инфляции в годовых отчетах целых государств, и решение о выдаче многомиллиардных кредитов или погашении долгов. Причем всего лишь пара каких-нибудь инфляционных процентов в масштабе огромной нищей страны или даже целого континента способна уморить голодом или болезнями тысячи обыкновенных людей. Это как катастрофа пассажирского поезда — сколько село, столько и погибло. Зато жирные коты снимают с этого свои обычные сладкие пенки.

Мой родственник, старик психиатр, у которого я в свое время скрывался в Нью-Джерси, как-то сказал, что настоящая политика живет в невидимом пространстве и сама она невидима. Это, говорил он, как работа внутренних органов. Они ведь отвратительны на вид, но ведь и не предназначены для всеобщего обозрения. Обычным людям достаточно лишь знать, что они существуют. К тому же, если бы органы вдруг открылись для всех, то есть стали бы доступны и видны, организм сразу бы загнулся от сепсиса.

Тут он, этот древний чудак, хитро так посмотрел на меня и продолжил с кривой ухмылкой:

— То же и с политикой. Например, те, кого люди каждый день видят на экранах, слышат по радио, читают о них в Интернете или в газетах, — всего лишь зловонные газы, испускаемые тем самым закрытым и отвратительным ливером, который и является истинной политикой. Настоящих политиков и истинных хозяев не видит никто. А это им и не нужно! Они для этого слишком умны. Злы ли они? Не знаю. Что такое — зло? А вдруг — это добро? Самое настоящее божественное добро. Пути господни неисповедимы. А коли так, то что есть добро, а что зло? Все — лишь его инструмент. Зловонные газы — тоже.

Один заметный аналитик, крупный специалист по PR, который очень недолго тоже был нашим постояльцем и закончил, как они все, то есть не самым лучшим образом, как-то поделился со мной одной из своих эффективных технологий.

— Пиарщики, — сказал он, — люди самоуверенные и потому недалекие. Они быстро привыкают к тому, что под ними всегда смертельная бездна, и забывают, что она когда-нибудь поглотит их самих. Но им-то кажется, что они застрахованы от личной катастрофы, поэтому смело ведут к ней остальных. Считают себя главными в этом доверчивом мире, и, надо сказать, не очень ошибаются.

Дальше он рассказал: чтобы вызвать мировой скандал и даже развязать вооруженный конфликт, достаточно подкупить мелкое провинциальное агентство и разместить на его сайте скандальную дезинформацию. А потом подтолкнуть крупное агентство эту информацию опубликовать у себя. Иной раз достаточно небольшой взятки редактору. Этот золотой крючок заглатывают политики, начинают комментировать или опровергать. Их обличают во вранье, и кто-то где-то на всякий случай объявляет мобилизацию. Кто-то другой, с расшатанной нервной системой, убивает кого-то попавшегося под руку. Уже другие политики с горящими лживыми глазами требуют сатисфакции. То есть выстрел в старого эрцгерцога беспринципным идиотом Принципом наконец произведен. Тут все может и затихнуть, а может ахнуть так, что будущие поколения еще долго будут пересчитывать кости своих предков.

Бывает, к следующему Рождеству никто уже не в состоянии вспомнить, с чего начался скандал и почему на какой-то границе или в каком-нибудь жалком селении вдруг грохнули десяток-другой ни в чем неповинных людей. Тем временем шайка дельцов, оплативших PR-агентству ту непыльную работку, уже сняла навар. Какой-то затратный торговый или гнилой политический бренд пробил себе дорожку и уже собирает собственный урожай. Где-то пало правительство, или к власти пришел заведомый мерзавец и упырь.

Дело сделано! Осталось лишь разнести огромные денежные массы по совершенно конкретным карманам. Расползаются по своим интимным ловушкам миллионные взятки, падают на счета прохиндеям из тех же агентств солидные денежные призы.

Теперь все можно начинать сначала.

Вот такая фантастическая по масштабу и отвратительная по содержанию деятельность очень увлекла сеньору Бестию. Она искренне удивлялась, что ее отец, умерший наконец от очередного инсульта, не сумел когда-то развернуться еще шире. Она не придавала должного значения тому, что он был человеком не то что без всяких принципов и вообще без малейших симптомов совести, а просто крайне осторожным и компетентным. Известно ведь: принципы и совесть находятся на противоположном полюсе относительно предусмотрительности и невозмутимости. Это вполне здоровое чувство. Он всегда понимал, где начинается вечность, а где и как она вдруг заканчивается. Вот этот секрет он не успел доверить дочери. Тут ее и поджидала беда.

Но сеньора Бестия, несмотря на ее крепкую мужскую хватку, тем не менее обладала исключительно нежным и, я бы сказал, изящным женским умом. А это вещь особенная.

Я не имею ничего против «женского ума»! Наоборот, он мне даже больше нравится, чем примитивный мужской. Ведь женский ум всегда направлен на сохранение естественного баланса в природе, а мужской — исключительно на его разрушение, во всяком случае, на постоянное колебание. Это все потому, что мужчины всегда находятся в состоянии взаимоуничтожающей войны, даже если входят в один узкий, казалось бы, дружеский круг. Такая война, возможно, не всегда выглядит как открытые боевые действия, но, как и всякая война, способна менять свои внешние формы, так или иначе сохраняя для себя цели. Природа заложила в мужчинах непоколебимый принцип соперничества. Он примитивен, а потому вечен.

Женщины, напротив, друг в друге заинтересованы как самым естественным образом конкурирующие особи. Они понимают на подсознательном уровне, что эта их конкурентность лишь дает им необходимые преимущества отбора в среде взбесившихся самцов и, главное, объективную оценку амбиций мужских особей. Самые крепкие и стойкие самцы (по очень личным критериям самок, разумеется) получают, в свою очередь, в качестве приза самых способных к развитию человеческого вида носительниц плода. Самки ведь не желают привести дело воспроизводства к упадку.

Поэтому они в естественном сговоре друг с другом, в то время как самцы не имеют ни единого шанса заключить какой-либо долгосрочный союз между собой. Они увлечены лишь взаимным уничтожением (прямо или косвенно). Они — пленники своего гормонального идиотизма.

Мужчина всегда маниакально ищет свой идеал, думая, что, пока ищет, он вроде бы еще мужчина. Женщина же куда более практична — она в идеалы не верит и потому нередко просто довольствуется банальным гендерным типажом — «мужчиной», агрессивным существом с соответствующими гениталиями. Поэтому ее справедливо возмущает, когда и этого, самого примитивного и естественного, не может найти.

Но беда поджидает женщин, когда они вдруг начинают игнорировать мощный зов своей природы и мыслить исключительно мужскими категориями. Женская, и в то же время совершенно «неженская», амбициозность рано или поздно ложится надгробным камнем на ее судьбу. На том печальном камне я бы начертал такую эпитафию: «Здесь лежит та, которая забыла о божественной силе своих природных преимуществ и предпочла им земную мужскую слабость».

У меня была одна знакомая молодая кореянка, с которой нас свела случайность. Может, и моя судьба сложилась бы иначе, доверься она своей природной силе, а не реши, что ее следует заменить мужским бессилием, только внешне похожим на силу.

Когда мы с ней встретились, я окончательно решил покончить с губительным для души и тела образом жизни и начать все с белого листа. На том белом листе я аккуратно вывел ее имя и нарисовал ее изящный профиль. Представьте, я даже всерьез взялся за изучение философии и немедленно порвал со старыми дружками, с этими гормональными идиотами-воинами.

Каково же было мое изумление, когда я узнал, что моя тонкая, изящная и, казалось бы, по-женски мудрая кореянка сама связалась с моими старыми друзьями и даже заявила им, что я, мол, «спекся», а вот она вполне может заменить меня в одном сугубо грубом мужском деле — в убийствах по найму.

Сначала они посмеялись, а когда она грохнула из моего же пистолета самого смешливого и несдержанного из них, жутко расстроились. Они не нашли в себе силы долго терпеть такую печаль. Их хватило минут на пять, не больше. В общем, мы с ней так или иначе бы расстались, думаю, даже если бы она осталась жива.

А ведь могла родить мне полдюжины сыновей и дочерей. Красавцев и умниц кофейного цвета с раскосыми карими глазками. Я бы стал приличным господином, который распускает хвост перед своей самкой не ради себя, самовлюбленного кретина, а ради нее единственной. Но она предпочла грязную мужскую смерть святой жизни женщины.

Вот как мы от них зависим! Вот с какой стороны, а вовсе не с той, которую выбирают амбициозные дамочки с мужскими мозгами, а вернее, с мужской безмозглостью.

Так что сеньора Бестия сама накликала беду. Ничего она в жизни так и не поняла.

Однажды случилось непредвиденное. Мистер Том на очередной ежегодной сессии ООН в Нью-Йорке встретился с арабским шейхом, имени которого сеньора Бестия не назвала, как, собственно, и других имен. Но я решил, что ему вполне подходит что-то вроде шейх Ислами Максуд Мухаммед абу Аббас, или просто ИММА, — аббревиатура из выдуманных имен. Пусть так и будет — Имма.

Так вот с этим живописным молодым бородачом, завернутым в чистейшие белые простыни, с золотыми перстнями почти на всех его холеных пальцах, у мистера Тома состоялся важный разговор. Суть его сводилась к тому, что мистер Том располагает подлинными технологиями по производству какого-то страшного оружия будущего. Стоимость технологий оценивалась почти в миллиард долларов. Мистер Том, видный общественный деятель с высочайшим дипломатическим статусом, любимец журналистов, человек с тонким чувством юмора, стал торговаться с молодым шейхом, как последний спекулянт, потому что тот пытался уменьшить стоимость услуги вдвое.

Шейх Имма вправе был не доверять информации мистера Тома: уж слишком она была дорогая и эффектная. Это с одной стороны. А с другой стороны, как не доверять такому правдивому человеку? Да еще известному честностью и искренностью всему цивилизованному миру. Да он только что делал доклад на сессии ООН по поводу бескомпромиссности в борьбе с мировым терроризмом, в первую очередь с исламским. И вдруг такое предложение, а главное, такая зоологическая алчность!

Шейх Имма попросил несколько дней для обдумывания неожиданного предложения и стал размышлять. До него уже доходили слухи, что очень многие технологии давно утекают куда-то на Дальний Восток, но все время минуют Ближний Восток, как бы перелетая через его голову. Ему даже докладывали, что попадают эти технологии в алчные лапы некоего ксьеншенга Бэя. Тот их раздает по разным китайским и некитайским предприятиям, а потом собирает щедрый урожай.

Шейх Имма предположил, что мистер Том является как раз тем источником, из которого пьет лысый китаец Бэй. Поэтому он решил: неплохо бы привлечь опытного китайца к этой покупке, поделить затраты и соответственно разделить ожидаемые прибыли. Он так и сделал — послал к ксьеншенгу Бэю своего человека.

Ксьеншенг Бэй был поражен до самого мозжечка. Тем более имени мистера Тома ему человек шейха Имма, конечно же, не назвал, потому что и сам его не знал. Китаец решил проверить, не новый ли это источник, который вполне может заменить старый, да еще даст возможность продиктовать более выгодные условия партнерам. Во-первых, он избавится от навязчивой сеньоры Бестии, а во-вторых, отодвинет подальше от себя непомерные амбиции мистера Тома. Он ведь не знал, что это один и тот же источник!

Но все в конце концов вылезло. Как сказано в Библии, «Все тайное становится явным». Этого многие не понимают. А напрасно.

У нас тоже такое было однажды. Один сан-паульский торговец крупными партиями кокаина из Баготы решил поменять поставщика, а заодно и посредника — наглого американского парня, сотрудника службы безопасности в посольстве в Лиме. Как-то они там все связывались между собой.

Для этого он попытался выйти на еще одного посредника — своего племянника из Рио. А тот возьми да выведи его на того же поставщика в Боготе. Он и сам этого не знал. Тот тут же пожаловался американцу в Лиме, американец доложил своим в Вашингтон, что якобы вышел с помощью своей агентуры на целый наркокартель, назвав того жадного хитреца их бароном.

Из США немедленно прилетела шайка спецназовцев, которым уже давно наскучили однообразные операции в Афганистане и Пакистане (там к тому же слишком жарко и почти нет растительности), и их натравили на того жадюгу и кроилу. В общем, грохнули его, всю его банду и еще кого-то на всякий случай — не то соседей, не то друзей детства. Парень из Лимы получил повышение — его перевели на должность политического советника в Баготу. То есть буквально пустили козла в огород. Получателем кокаина стал племянник покойного в Рио, а цены возросли настолько, что всем участникам операции хватило на дорогие рождественские подарки (это как раз случилось под Рождество) и на щедрые медицинские страховки для их семей лет на пять, не меньше. Там еще какие-то бонусы были. Вот что значит жадность!

Но мистер Том был все же куда более востребованным звеном в той цепи, чем жадюга наркоторговец у нас там. Того быстро заменили племянником, а этого кем заменишь? И чтоб знал все-все, и чтоб уважали в высших кругах, ценили, а главное, доверяли. Ну, еще чтоб был обаятелен, умен, образован и, конечно же, бесовски продажен! Поэтому было решено его пощадить, хоть и наказать понижением персональной прибыли на эту сделку в несколько раз.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Господин (кит.) — обращение.