Тысячелетник

Андрей Бауман

Дебютная книга стихов Андрея Баумана представляет собой движение к целостной картине европейской истории: от ее греческого истока через христианское обновление мира к катастрофическому опыту последнего столетия, достигшему предельной интенсивности в мировых войнах, концлагерях и новейших конфигурациях террора и ставшему определяющим для русского культурно-исторического космоса. На протяжении всей книги происходит интерпретация осевых векторов европейской поэзии, обретших воплощение у Данте, Гёльдерлина, Рильке, Мандельштама, Целана, Элиота, и ключевых маршрутов западной философской мысли. Но главная новация автора «Тысячелетника» – возрождение языка богословских и литургических текстов как одного из оснований для современной поэтической практики. Неоплатонический словарь, переосмысленный Дионисием Ареопагитом, каппадокийцами и Максимом Исповедником, опыт сирийских гимнографов и рейнских мистиков становятся тканью новой стихотворной речи, которая достигает кульминации в описании крестного пути Христа и Его непосредственного присутствия в современном мире после Катастрофы.

Пир

(Диптих)

I. Пир богов

За столами, что простерлись вглубь горизонта

за широкими ясеневыми столами

от зачатья времен

пируют

молодые, веселые боги

дети ясного, тонкорунного неба

и смуглой, спелой земли

от рожденья времен

пьют виноградную кровь

легконогие боги

от возрастанья времен

вкушают плодовую мякоть

и зрелость колосьев

пьют глазами, губами, всей кожей

из ликующей чаши

совершенные, юные боги

от цветенья времен

приобщаются плоти святого оленя и

бога-быка

разделяют его плодоносное тело

и столикую силу

со смиреньем несут ему в дар

животворную славу

светлоокие боги

от хмеленья времен

каждый дарственный взгляд их танцует

каждый мускул и

каждый их атом

вожделеет по ми́ру

от познанья времен

сочетаются с небоземлею

без корысти взалкавшие боги

победные лозы

позвоночникодрева

от закланья времен

совлекаются воли

самовластные, гордые боги

отдают себя в пищу

мгновенноживущим

наливается зрелое, терпкое слово

стал язык их — лозою

тела их — пшеницей

и время их — пашней

и чаши их — лоном

и смерть их — рожденьем

от скончанья времен

возгорается правящий ясень

бессмертные боги

это черные свечи

в хиросимском полуденном солнце

бессмертные боги

это пепельный воздух

человекоплавильных печей

чтоб выковывать души

бессмертные боги

это вмерзшие в кожу ресницы

соленый их мрамор

соловеющих северных сумерек

черное солнце

отрезает земли пуповину

косыми лучами

пируют бессмертные боги

перемолоты в пасти эпох

драгоценное жито

золотые их пряди

сучит словно нити судьба

драгоценная пряжа

капилляры их — быстрые реки

драгоценное миро

пируют бессмертные боги

за столами, что простерлись вглубь горизонта

за широкими ясеневыми столами

так приносится вечная жертва

так умирают бессмертные боги

так обновляется мир

Октябрь–ноябрь 2009

II. Поминовение

Вровень с пейзажем простеньким

и монотонно каплющим —

тусклые лица, страшненький

и бесконечный путь:

по пустырям и просекам

тянутся к серым кладбищам

траурницы и бражники —

прошлое помянуть.

Прошлое их помятое,

прошлое поминутное

в оспе горячих точечек,

в горле их — суховей,

стынет из глаз невнятная,

глупая влага мутная,

и поливает дождичек

мертвых их сыновей.

Сядут, хабарик высмолят,

пальцами заскорузлыми

вынут стакан с испаринкой,

ветер затянет вслед

голосу их — над избами

и над сухими руслами,

и на газетке старенькой

будут вино и хлеб.

28 августа — 4 ноября 2009