Контрабандисты

Андрей Батурин

Желание сбежать из страны-тюрьмы объединяет героев этой книги, а также шесть похищенных живописных шедевров, которые, как часть причитающихся им народных богатств, собираются вывезти они с собой. Детективная история разворачивается в СССР времен позднего застоя. Приведенные автором описания суровых реалий социализма не просто служат фоном для лихо закрученного сюжета, а еще и призывают одуматься ратующих за возвращение той эпохи.

4

— А одна — моя… — В проеме раскрытой в комнату двери стояла Вера — соседка.

— Чего?! — Лицо Эдуарда побледнело, он вскочил с кресла.

— Я тоже еду, и одна картина — моя. — Девушка шагнула в комнату и по-деловому села на кровать рядом с Лехой.

Пока Эдуард гневно вращал глазами, подбирая выражения, его товарищ радостно протянул соседке руку:

— Вера, привет. Ты как здесь?

— Сами на весь двор орали, меня позорили. Вот я и пришла, чтоб заткнулись. Звонок уже год не работает. Толкнула — дверь открылась. Прохожу, Эдька так интересно рассказывает. Заслушалась, мешать не стала, сам знаешь, как он всегда психует, когда его перебивают. — Она невинно улыбнулась и положила на столик два яблока и шоколадку в авоське. — Вот, соли вам принесла. Годится?

— Ты что, дверь не закрыл, ишак?! — набросился Эдуард на приятеля.

— От ишака слышу! — окрысился тот, в присутствии дамы мгновенно превратившись из покладистого оруженосца в гордого соперника. — Я-то при чем? Сам же последний заходил!

Эдуард был взбешен.

— Бля! — гневно бросился он в кресло.

«А я-то уж совсем ни в чем не виновато…» — обиженно проскрипело то, едва выдержав удар его острого зада.

— Вот ведь ты какой, Эдька! Сам все время звал: поехали да поехали. Что жизнь, мол, прожить надо Там, чтобы не было мучительно больно, и все такое. А как до дела дошло — в кусты, — перешла в наступление девушка, улыбаясь так обворожительно, что любой бы растаял. — Можно, кстати, посмотреть? — кивнула она на шедевры.

Вера была красивой женщиной, и это являлось ее основным и, можно сказать, единственным талантом. Всего остального от Бога ей досталось средне. Средне способностей, средне здоровья, средне удачливости. Красота обычно дается людям впридачу с глупостью. Здесь же и ума вышло тоже средне. То есть для совершения революции, скажем, в физике — маловато, а для того чтобы осознавать свою привлекательность, приумножать разными ухищрениями и уметь ловко ей пользоваться, — достаточно. Она ценила свое восхитительное тельце, холила, лелеяла, наряжала, красила, завивала тщательно, своевременно, столько, сколько было необходимо, и, может, даже больше. За это оно служило ей верой и правдой, никогда не подводило, и ценителей у красотки было всегда предостаточно. Их стадом она научилась управлять еще в детсадовском возрасте, а к текущим годам это умение уже превратилось в настоящее искусство.

В ее фан-клубе был полный порядок: все чинно и благородно, каждый знал свое место, понимал предназначение и приносил пользу в обмен на причастность к красоте и пусть призрачную, но надежду на нечто большее. Понимая, сколь важна на таком скользком пути добрая репутация, к телу своему девушка допускала крайне редко. Это бывало обычно как вознаграждение за что-то экстранеобходимое, как награда за многолетние заслуги, либо же как расплата за поражение в столкновении с каким-нибудь супершустрым ловеласом (случалось и такое). Основная же масса влюбленных так и оставалась ни с чем. Она динамила их годами. Муж ее Малофеев, упомянутый выше, также в этой области никакими особенными привилегиями не пользовался, имел счастье сношения с ней почти на общих основаниях и тоже лишь за нечто сверхъестественное. Понятно, давно завел себе партнершу попроще и пропадал обычно не на работе, как говорил, а у нее. Вера догадывалась об этом, но не печалилась, так как ей было до лампочки, где он и с кем, лишь бы работал и обеспечивал ей приличное содержание.

Эдуард тоже давно барахтался в этих сетях. Нельзя сказать, что был влюблен, но желание познакомиться с устройством интимных органов красавицы имел преогромное. В силу уже перечисленных выше причин своей привлекательности для противоположного пола, он сумел выделиться из толпы соперников, добился особых соседско-панибратских отношений, но похвастаться свершившимся актом все никак не мог.

Он перевел взгляд от ярко-зеленых глаз соседки на место, где соединялись ее красивые ноги, соблазнительно обтянутые модными джинсами, подумал: «Ну, теперь-то она мне точно даст». И нехотя разрешил:

— Смотри уж. Что теперь с тобой поделать?

Вера кивнула Лехе, тот стал полотна одно за другим поднимать, а она, пересев поближе, с интересом рассматривать.

— Вы не поверите, мальчики, а я ведь была зимой в музее этом. Зойка-товаровед позвонила — сапоги финские привезли. Я рванула, хотела успеть до обеда, но куда там… Трамваи встали. Приезжаю — уже все закрыто, а на улице минус тридцать. Что делать? Смотрю, напротив через дорогу музей. Зашла — погреюсь, думаю. В кассах холодище, еще хмыри какие-то курят, а внутрь вход — рубль. Жалко. Вдруг откуда-то сбоку из двери дед выползает, лет сто. «Мужчина, почему билеты такие дорогие?» — спрашиваю. Он меня увидел, костыль за спину спрятал, усы распустил, выгнулся, как морской конек. «А прэлэстных барышэнь, — говорит, — бэсплатно пускаэм». Провел, все показал, даже к себе в кабинет на чай затащить пытался. Еле отбилась. Брр…

Леха заржал. А Эдуард спросил:

— Работает, что ли, там?

— Заместитель директора по какой-то там части… Имя запоминающееся… что-то типа Бенциан Афиногенович, Афиноген ли Бенцианович, не помню точно… Телефон записал на бумажке. В любой момент дня и ночи звони, говорит, гамадрил старый.

— Телефон — это хорошо. Может пригодиться, — буркнул хозяин наследства.

— Да ладно, Эд, кончай дуться. Вера — нужный человек. Пусть с нами едет. Жалко, что ли?

В процессе просмотра красавица слегка касалась бедром Лехиного плеча. Тот разомлел и от этого был полностью на ее стороне.

— Да нет, почему же? За твой счет только. Одна картина — вам. Остальное — мое. Идет?

Лехиной широкой натуре было плевать, а Вера понимала, насколько условен этот раздел шкуры неубитого медведя. Поэтому они почти хором ответили:

— Идет.

— Ну и отличненько. — Эдуард резко повеселел. Он ожидал напряженный торг, а все решилось быстро и к тому же в его пользу: приобрел еще одного бойца (и не только) и остался при своих. — Сразу договариваемся: я главный, вы делаете, что прикажу. — Строго посмотрел он в глаза Вере.

— Я не против, но только если это в рамках приличия, — кокетливо улыбнулась та, натягивая футболку дальше на бедра.

— Да, — вырвалось у Лехи в ее поддержку, — в рамках.

— Фу… А ты-то за что волнуешься? — брезгливо поморщился Эдуард.

— А кто тебя знает… — Тот скопировал жест, которым приятель обычно поправлял прическу. — Власть развращает.

Все заржали. Это разрядило обстановку.

— А что это вы тут пьете такое красивое? — Вера с интересом посмотрела на стол, потом на соседа по кровати.

Тот вскочил и услужливо подал ей бутылку.

— Уиски Джони Уолкер. Я ставлю. Институт закончил. Вот так вот, стал промышленным дизайнером и лейтенантом запаса, — гордо доложил Леха и незаметно придвинулся к девушке так, чтобы касаться ее плечом и бедром.

— Что ты говоришь?.. Ты в институте учился, Сергей? — весьма натурально удивилась та.

До этого они несколько раз так же сидели рядышком на этой самой кровати, болтали, выпивали, и Вера прекрасно знала его имя и что они с Эдуардом были когда-то однокурсниками.

— Алексей, — сухо поправил ее виновник торжества и отодвинулся.

— А, точно… Как я могла забыть. Извини, Алексей.

— Наливай тогда, запасной лейтенант. — Эдуард ухмыльнулся, ему понравилось, как поставили на место молодого, неопытного соперника. — Стаканчик только принеси даме. Да, и спрячь картины, а то еще завалим.

Леха свернул полотна, положил в чемодан и запихнул его под кровать.

— Тебе может быть со льдом налить, Вера? — блеснул он осведомленностью, вернувшись с бокалом.

— У вас и лед есть? — удивилась девушка.

— Не надо никакого льда, — ответил за нее Эдуард. — Это он снег в морозилке льдом называет. Тебе вряд ли понравится.

— Тогда без, Алексей. Спасибо, — улыбнулась Вера.

— Как скажешь, — пожал Леха плечами, наливая.

— За нашу банду. Чтоб вырваться из этого вонючего совка и стать свободными людьми, — провозгласил тост Эдуард.

— И богатыми, — добавила Вера.

Они подняли бокалы, чокнулись и выпили.

Тут в дверь вихрем ворвался Арчибальд — вернувшаяся с работы мать впустила. Он был грязен, вонюч, но безумно счастлив всех видеть. Первым досталось гостям, те глазом моргнуть не успели, как он сходу заскочил на кровать, обступал мокрыми лапами и дружески облизал сначала Веру, потом Леху. Далее, не обращая внимания на устроенный переполох, попытался перескочить на кресло к хозяину, но в полете был метко сбит ногой последнего.

— Мать! — заорал Эдуард как бешеный. — Сколько можно говорить, держать надо собаку, когда с улицы приводишь!

В комнату крупной рысью влетела пожилая женщина.

— Да разве его поймаешь?

Пес, ничуть не обидевшийся на пинок, уже стоял передними лапами на столе и, жадно нюхая воздух, исследовал его содержимое.

— А ну иди сюда, бесстыдник! Она, держась за спину, склонилась схватить его, но куда там. Террорист, убедившись, что ничего съедобного в комнате нет, ловко вывернулся и так же быстро, как появился, исчез в дверях.

— Здравствуйте, Людмила Ивановна, — дружно поздоровались Леха с Верой.

— Здравствуйте, ребята… Ой, Верочка, дайте вашу кофточку, я быстренько постираю, — предложила она, заметив два бурых следа от Арчибальдовых лап на светлой футболке девушки.

— Не нужно, Людмила Ивановна, это старая домашняя майка. Высохнет — отряхну.

— Давайте хотя бы я соли принесу, посыплем…

— Раньше надо было думать. Все, мать, иди отсюда, не мешай, — раздраженно замахал руками сын, — закрой дверь с той стороны.

— Алешенька… Сто лет тебя не видела. Как дела? Окончил институт? — Леху она любила и уважала за вежливость и трудолюбие.

— Спасибо, хорошо, Людмила Ивановна. Окончил. Вот только вчера со сборов вернулся. Стал дипломированным дизайнером и лейтенантом запаса, — в очередной раз похвастался тот.

— Вот молодец какой! Не то что мой лоботряс… Весь язык смозолила уже, говорю ему, учись…

— Все, мать, вали давай. — Эдуард вскочил, взял старушку за плечи и начал выпихивать из комнаты. — Мешаешь… Давай, давай…

— Вот ведь какой, — шла она, виновато улыбаясь, — даже поговорить не дал…

— Потом поговоришь. — Сын подвел ее к проему, выдавил дверью и закрылся на шпингалет. — Заколебала.

— Фу, как ты с матерью разговариваешь? — возмутилась Вера.

— Да, — поддержал ее Леха, — она тебя вырастила…

— А ну, заткнулись! Не ваше дело, — грубо перебил Эдуард.

— Да, конечно… — пожал плечами запасной лейтенант.

Всем налил, и они молча выпили.

— В общем, так, — дожевав яблоко, прервал Эдуард неловкое молчание. — Я все продумал. — Окинул всех взглядом. — Линяем через Кубу. Покупаем путевки…

— Чего? Какие путевки? За границу… С дуба рухнул? — перебила его Вера. — Знаешь, какая очередь за ними? Мой два года меня куда-нибудь свозить обещает. Никак. Глухо, как в танке. В конце прошлого дали во Францию две путевки на завод. Так директор ездил и слесарь-передовик какой-то. Машка-секретарша его после этого чуть руки на себя не наложила.

— А ты что перебиваешь?! — Эдуард впился в нее раздраженным взглядом. — Я спросил тебя, что ли?

— Кончай, Эд. Что уж, слово нельзя вставить? — вступился за девушку Леха. — Мне вот, может быть, тоже интересно, кому мы там, на Кубе, нужны со своим добром?

— Вот, еще один, сука, умник! — И без того вытаращенные глаза докладчика от возмущения вылезли из орбит почти полностью. Он открыл рот добавить еще что-то, вообще обидное, но остановил себя. Пожал плечами и махнул рукой: — Да что я, в самом деле?!.. Все. Идите в задницу… Никуда не едем… Завтра я отнесу всю эту хрень в ментовку — и разбежимся.

— Ну ладно, ладно… Какой ведь обидчивый, — засмеялась Вера, грациозно вскочила с кровати, обхватила его голову руками и, прижав к своей груди, томно выдохнула: — Извини… Больше не буду.

— И я не буду. — Леха, скопировав выражение ее лица, попытался выполнить тот же маневр.

— Что за козлы и козлихи! — завопил Эдуард, правда, уже не так сердито, не подпуская его к себе одной рукой и вцепившись в девушку другой. — Я совершенно серьезно, а они…

— И мы серьезно. Да ведь, Лешка? — Вера вырвалась и прыгнула обратно на кровать.

— Конечно… Какие могут быть игрушки? — сосед плюхнулся рядом.

— Еще раз, последний, повторяю: я говорю — вы слушаете, приказываю — делаете. Ясно? — спросил командир, строго поглядев на Леху.

— Угу, — буркнул тот и занялся изучением этикетки на бутылке.

Эдуард еще какое-то время посверлил взглядом его макушку, ругнулся и продолжил знакомить банду со своими планами.

— Ну так вот. Как я уже сказал, берем путевки на Кубу. В разную там Болгарию, Венгрию на мне нужно, в капстраны, как справедливо заметила наша подруга, пробиться нереально. Но, — он поднял вверх палец, — есть Куба, Остров Свободы. Туда очередей нет. Во-первых, дорого, во-вторых, поживиться там пролетариям, кроме сахарного песка и солнечного удара, нечем. А с ноября по февраль в сезон дождей — так и последнего тоже не получишь. В общем, пробиться можно. Про две путевки я с Забелецким уже почти договорился.

— А Лехе? — подала голос Вера.

— Нам с Лехой… А ты, раз на хвост упала, сама договаривайся. Я вас познакомлю — и крутись, как говорится. Хотя, думаю, проблем у тебя с ним не будет. — Эдуард нехорошо ухмыльнулся. — Это тот еще бледоящер.

— Понятно. — Девушка брезгливо поморщилась. — И что это за кадр такой?

— Забелецкий-то?.. Вениамин Самуилович, большой человек, килограммов на триста потянет, наверное. Заместитель директора нашего «Спутника». Эти вот штанишки на тебе — его. — Коммерсант показал взглядом на расшитые цветами джинсы девушки. — Хорошо устроился кабан, зарплату рублей пятьсот получает, ездит везде на халяву, да еще и подфарцовывает. Вот и за путевочки переплатить придется…

— Сколько? — напрягся Леха.

— Потом… Детали потом… Итак, далее… Вылетаем из Москвы. По пути самолет делает посадку в Лондоне… — Он сделал многозначительную паузу. — Там и выходим.

— Как это? — не понял Леха.

— Очень просто. Техническая остановка для дозаправки. Всех высаживают в аэропорту Хитроу. Ну, пописать там, покакать. Все идут в уатерклозет⁷, а мы бежим без оглядки к ближайшему полисмену и просим политического убежища. Ясно?

— Как это… убежища?

— А вот так, убежища, притом политического. Падаешь на колени и молишь спасти от позорной жизни в совке. Они добрые, может, пожалеют.

— А если не пожалеют? — почти хором спросили с кровати.

— Не ссыте… Всех жалеют, всех берут. Забелецкий говорит, на Кубу эроуплэин⁸ полупустым прилетает.

— Как это? А кагэбэшники куда смотрят? Почему это все не прикроют?

— Забелецкий не знает. Может, говорит, они агентов своих так внедряют, а может, специально дыра такая сделана для отребья всякого, типа нас с вами.

— Интересно, — хмыкнула Вера.

— Самому интересно, но Забелецкий говорит, там даже гэйты⁹ специальные сделаны. Ворота — по-нашему. И чуть ли не табличка висит: «Беглецы — сюда». Он летал и говорит, чуть сам за всеми не сквозанул. Только одумался вовремя, вспомнил, что его и тут неплохо кормят.

— Надо же… И что, так и ломанемся? С картинами под мышкой? — скептически усмехнулась Вера.

— Или?.. — Леха сделал заговорщическое лицо и скосил глаза на соседку, причем на низ ее живота.

— Нет, я думаю, не влезет туда столько, да и найдут сразу… — не дрогнул ни одним мускулом лица Эдуард. — Первым делом туда сунутся.

— А вдруг влезет? Надо попробовать, — продолжал дурачиться приятель.

— Чего такое? — не поняла Вера. — Куда не влезет.

— Во влагалище к тебе предлагает засунуть отставной лейтенант, — совершенно серьезно отвечал Эдуард.

— Нет-нет, я не это имел в виду, — поспешно заотпирался парень. — И, вообще…

— Ах вот ты какой пошлый, Сергей! — Вера сердито посмотрела на него. — Прикидываешься божьей коровкой, а сам… А ну-ка, отодвинься. — Она брезгливо оттолкнула его от себя. — Давай, давай… Дальше, дальше…

— Алексей, — пробубнил тот, отодвигаясь.

— Чего?

— Алексей, меня зовут Алексей…

— Алексей?.. Не-ет, Алексеи так себя не ведут. Я буду звать тебя Сергей, пока не искупишь свой мерзкий поступок. — Она демонстративно отвернулась.

— Ну ладно, девушки, не ссорьтесь. — Эдуард в душе порадовался разрушению наметившегося было альянса. — Другие предложения есть, как провезти контрабанду?

— В жопу ему засунуть, — злобно предложила обиженная девушка, кивнув на приунывшего промдизайнера.

— Ну все, хватит. Он уже и так наказан. — Доводить приятеля до ручки в планы главаря банды тоже не входило. — Итак… Нет больше предложений?.. Тогда слушайте мой вариант. Забелецкий говорит, что шманают там сурово, с собаками и рентгеном. В его рейсе, говорит, человек десять даже в самолет не пустили, прямо в Москве скрутили. Значит, прятать надо хорошо. — Он поднял палец вверх и оглядел подельников взглядом, полным глубокомыслия.

— К тебе, что ли, в жопу? — робко предложил Леха и сразу испуганно втянул голову в плечи.

Вера не выдержала, прыснула со смеха, Эдуард продержался пару секунд дольше и тоже заржал, прикрывая рот рукой.

— Ну, ты даешь, Серж, — вытер он слезы, навеселившись. Обратился к девушке: — Вот умеет же иногда… Может, переименуем его обратно в Леху?

— Ладно, — согласилась та. — Но пусть знает, что это ему большой, — она строго взглянула на помилованного, — большой аванс.

— Можно пододвигаться обратно? — спросил тот с надеждой.

— Нет. Сиди пока там…

— Нет, не сиди, а встань и достань-ка нам снова тот кейс. — Эдуард показал пальцем под кровать.

— То спрячь, то достань… — Ворча, Леха сполз на пол, запихал руку под кровать и извлек на свет уже знакомый чемодан.

— Много бессонных ночей провел я, ломая голову над вашей проблемой, фрэнды¹⁰, и нашел этот простой и гениальный способ. — Заметив, что застежки не закрыты, Эдуард ловко поддел носком ноги крышку — и чемодан распахнул свое клетчатое чрево.

— Ух ты? В чемодане? Оригинально… Вряд ли там будет кто-нибудь искать, — восхитился Леха.

— Да, хитро… — поддержала его Вера. — До этого еще никто не додумывался.

Они переглянулись и засмеялись.

— Я рад, что попал в такую остроумную компанию, — прервал атаман веселье контрабандистов, — но вы меня не дослушали. Я предлагаю спрятать полотна под обшивку. Они плоские и по размерам подходят…

— Двойное дно… Неплохо придумано, но, к сожалению, не тобой… В прошлом веке, если не ошибаюсь, еще старик Крупский так возил свои газеты, — перебил его Леха, ехидно улыбаясь.

— За что был пойман и посажен в Шушенское село, — добавила Вера.

— Вот ведь спелись… Прямо Тарапунька и Штепсель какие-то, — снова начал сердиться Эдуард, — слова сказать не дают…

— Ладно, ладно… Молчим. — Девушка показала кулак соседу по кровати. — Так плоские, говоришь? Это интересно…

— Именно, плоские и размерами как раз с наш кейс. Я исследовал его устройство. — Эдуард показал ступней на изрезанный угол крышки. — Дерматин, плотный картон, какая-то бодяга и бумага… Сечешь, о чем я, чувак?

— Ну, допустим, — предположил недавно испеченный промдизайнер, задумчиво ковыряясь пальцем в чемоданной ране. — Но как сделать это аккуратно? Чтобы никто не докопался…

— А погляди-ка, что написано вот на этой бумажке. — Эдуард ткнул большим пальцем ноги в приклеенную к углу этикетку.

— Чебоксарская кожгалантерейная фабрика имени Первого мая… Не-е-ет! — все понял Леха.

— Не не-е-ет, а да-а, — дошло и до Веры. — Ну ты голова, Эдуардик! Там наверняка разные чемоданы делают, может, и покрасивее есть.

— Какие еще Чебоксары… Да вы что? Да ни за что! — выгнулся Леха.

— Можно, конечно, и в Чебоксары… — Эдуард сделал театральную паузу. — Но есть такая же фэктори¹¹ и в нашем городишке. Название только посмешнее — «Красная кожевница». И, согласно висящему на ее заборе объявлению, кожевницы ей требуются позарез, ну и кожевники, конечно, тоже.

— 4.

Эдуарда в последнее время мучила бессонница. Давило привалившее вдруг богатство. С вечера, обычно после принятого алкоголя и утомительных дневных хлопот, он засыпал хорошо, но как только у матери в комнате кукушка на часах отмечала четыре, просыпался и больше уснуть не мог.

— Вот ведь, надо же, часы помешали, — сокрушалась мать, глядя на с корнем вырванную из своего жилища птичку. — Двадцать с лишним лет спал, не слышал, а тут раз — и… А нервный какой стал в последнее время… От безделья бесишься, Эдька. Учиться, учиться тебе надо срочно. Институт оканчивать…

Но проведенная той ночью варварская операция не помогла. Кукушка погибла, а дело ее осталось.

Вот и сегодня он, как всегда, проснулся в четыре, сходил отлить, попить водички из крана и, потрогав на обратном пути чемодан под кроватью, залез обратно в постель. Поворочался с боку на бок, перевернул подушку. Все бесполезно, спать больше не хотелось. В открытую балконную дверь сквозь дым из труб сталелитейного завода таращилась чумазая луна. С пустыря веяло прохладой и доносились звуки ночной жизни представителей скромной северной фауны.

«Эдуард, Эдуард, Эдуард…» — квакала совсем не издалека какая-то земноводная.

«Стервец, стервец, стервец…» — вторил ей хор неких членистоногих.

«А что это вдруг стервец?» — начал он вспоминать события прошлой попойки. Наоборот, все клево было. Бухнули, поплясали даже. Верка, правда, снова не дала, но зато он ее до пояса раздел и даже пару раз в трусы рукой залез. Раньше она ему такого не позволяла… К тому же виски и сигареты удачно толкнул. В голове его закрутились колесики встроенного калькулятора: «Так, так… Пятерка да трояк… Восемь рябчиков наварил… Голова разве что побаливает, но ничего, пройдет… Самое главное — дело сдвинулось. Команда складывается вроде неплохая. Будут пахать, как бобики. Все нормально, похоже, хотя посмотрим, что на трезвую голову скажут. Особенно этот колхозник может сдриснуть. Да нет… Так повезло лаптю. Такая халява. Никуда он не денется. А Верка? Ну вот что так ломаться? Видно же, что самой хочется, аж трусы дымятся…» Он вспомнил шелковистые волосы у нее на лобке и узкую скользкую щель, в которую сумел-таки засунуть палец. Цель была так близка, но… эти проклятые джинсы! Одному их всяко не снять. И зачем он только их ей подогнал, и, главное, почти без навара…

Леха проспал всю ночь без сновидений в одной позе, как убитый. Проснулся от боли в затекшей спине. Голова и подушка были мокрые от пота. С трудом разодрал веки. В комнате оказалось душно и жарко, но он не торопился вставать хотя бы для того, чтобы открыть окно. Глядя на грязно-желтое пятно на потолке, начал вспоминать, что вчера натворил. Хотелось понять, откуда у него это ощущение сделанного чего-то ужасного, непоправимого.

— Ё-ё!.. Точно… Пойло у этого сквалыги покупал… Конечно, вот осел! Тридцать рублей за какой-то самогон американский… И сигареты — пятерка… Тридцать пять!.. — Ему стало до слез обидно. — На Верку меня развел как лоха. Вот ведь ушломан… Блин! Я и Верку еще за сиськи хватал! — Из памяти всплыло, как танцевал с красавицей медляк и от избытка чувств залез ей под майку. Потрогал левую щеку. Та слегка побаливала.

— Правильно. Так мне и надо… Вот я ишак! — Добавил себе еще изо всех сил ладонью по лбу. — Скотина, как выпью — урод уродом!

Полежал еще минуту. Вроде покаялся, но облегчения не приходило. Вечер помнился ему отрывками, и он чувствовал, что на дне самого большого провала памяти лежит еще что-то, еще ужаснее всего этого: «Что же, блин?»

Вставать не хотелось, но было надо. Собравшись с духом, он резко сел на кровати.

— Ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё!!! — Вместе с острой головной болью пришло воспоминание о самом главном. Он рухнул обратно и обхватил голову руками. — Бли-и-н!!! На что же я вчера подписался?!..

Сначала на него напала паника. Всосанный с молоком матери ужас перед Уголовным кодексом схватил за сердце ледяными лапами. Стремление немедленно бежать в милицию вновь подняло его, и он даже успел спустить на пол одну ногу. Но новый приступ головной боли отрезвил. Вспомнились подробности их разговора. «Если эти картины никто не ищет, значит, они ничьи…» А Вера? Его тайная любовь и мечта, такая желанная и недоступная красавица вчера была совсем рядом, так близко… Он закрыл глаза, сжал правую кисть и снова почувствовал в ней волнующую упругость под бархатистой кожей и сосок, такой крупный и твердый… «Если настучу на них — никогда такое не повторится, и я никогда ее больше не увижу…»

Леха продолжал размышлять уже сидя, закрыв лицо ладонями. Что он теряет? Ну, во-первых, Родину… Что это такое? Убрал руки от глаз и оглядел обшарпанную комнату — снимает у старухи и на свою такую заработает еще нескоро. Во-вторых, родные и близкие. Тут тоже все просто. Родители погибли давно, еще в его детстве. Тетка с мужем, которые его вырастили? Да, им будет это все неприятно, но и не смертельно, у них есть еще двое детей, родных. Что еще?.. Леса и равнины? Березки? Как в кино показывают. Возможно… Но так там тоже что-то будет, наверное, еще и покрасивше даже. Зато… Перед глазами у него всплыли красочные фотографии разных фирменных товаров из немецкого каталога «Неккерман». Эта толстая замусоленная книжка, листов на тыщу, ходила по рукам в их тусовке, и, когда появлялась у Эдуарда, они сидели, подолгу листали ее, изучали, завидовали проклятым капиталистам. А теперь всего этого будет у него, сколько захочется… Если, конечно, все получится.

Он снова похолодел. Вспомнилось, что картины ворованные, и представилось, как ведут его в наручниках по тюремному коридору.

Вера спала дольше всех. Яркая полоса солнечного зайца с обоев в розочку сползла на ее розовое одеяльце, потом на подушку с рюшами и добралась, наконец, до красивого личика. Она открыла глаза и счастливо потянулась. Самочувствие прекрасное. Пила она вчера мало, лишь мочила в ирландском пойле свои изящные губки. А как расслабишься в такой компании? Хотя… почему бы и нет? Она представила себе, как бы все вышло, позволь она этим парням то, что они хотели. В памяти невольно всплыли фотографии из нехорошего шведского журнала, подсунутого ей недавно Эдиком. Рука сама потянулась под одеяло. «А этот Леха тоже ничего, — вспомнила, как он тер своим хозяйством по ее бедру во время танца. — Там у него наверно, о-го-го…» Она мысленно поменяла их с Эдуардом местами: «Ага, так лучше, но чего-то не хватает…» Добавила сзади еще подругу Ленку, как на той фотке, и через полминуты часто задышала и, коротко вскрикнув, перевернулась на бок. «Фу, какая я грязная девчонка», — подумала о себе с восхищением, сладко потянулась и снова заснула.

Примечания

7

Калька с английского water closet — «туалет».

8

Калька с английского aeroplane — «самолет».

9

Приблизительная калька с английского gates — «ворота».

10

Калька с английского friend — «друг».

11

Калька с английского factory — «фабрика», «завод».