Двойная жизнь

Андрей Анатольевич Хромовских, 2012

Главный герой, наш современник Михаил Евгеньевич, в своих снах переносится в 19-ый век, где он – русский барин, тоже Михаил Евгеньевич, в своих снах живущий в 21-ом веке, где он – всё тот же наш современник Михаил Евгеньевич.Постепенно события 19-го и 21-го веков начинают соприкасаться, затем сплетаться в неразрешимый любовно-драматический клубок, и главный герой, проснувшись, порою уже не осознаёт, в каком веке находится…

Глава VI

Однажды зимою (помнится, незадолго до рождества) Бессовестнов нагрянул ко мне в гости. После обеда, неплохого, но скучного (вопиюще трезвого) для его желудка, сидел на диване, слушал посвисты вьюги за окнами и поминутно и утомлённо зевал. Желая развеять его меланхолическое настроение, я спросил, не подумывает ли он жениться, хотя бы ради продолжения своей именитой фамилии. Он взглянул исподлобья быстро, испытующе, затем вдруг снял с шеи золотой медальон, открыл и, ни слова не говоря, передал мне.

Я всегда воспринимал медальон приятеля как безделушку, не раз говорил, что, наверное, не одни лишь амурные воспоминания заставляют его носить на шее неудачу безвестного ювелира, предполагал хранение под обсеянной мелкими бриллиантами крышкой, кроме прядки волос, засушенного цветка ромашки и прочих милых штучек, хранимых на память о ветреной юности, пары погашенных векселей или долговую расписку. Евграф Иринархович никогда не возражал, не отшучивался и ловко уводил разговор в сторону. Поэтому его внезапное желание (но, как мне показалось, вовсе не под влиянием душевного минутного порыва) раскрыть тайну медальона поразило меня чрезвычайно.

Я взял его, взглянул, − признаюсь, не без трепета − и увидел миниатюрный портрет.

На меня смотрела настоящая красавица в простом белом платье с рюшами (таковые до сего времени носит ржаная, творожная да яблоневая провинция). Лицо её, округлое, нежное, окутанное романтическою дымкою, дышало подлинным женским благородством, ныне, во второй половине девятнадцатого века, прекрасной, но — увы! − прагматичной половиной человечества почти что утраченном; каштановые волосы свободно вились над высоким лбом и ниспадали на плечи; полные губы улыбались тихой, затаённой, отчего-то печальной улыбкой; яркий румянец цвёл на щеках, разливался по лицу и придавал коже чудесный персиковый оттенок; миндалевидные глаза цвета голубовато-зелёной бирюзы, оттенённые густыми ресницами, смотрели и приветливо, и мечтательно, и грустно, и чуть отстранённо, словно издалека.

Портрет произвёл на меня впечатление двойственное: солнечного майского полудня и в то же время сумрачного сентябрьского утра; похожее чувство иногда возникает, когда в погожий безветренный день наблюдаешь где-нибудь в лесу или парке дремотную листопадную όпадь.

− Это она? — спросил я, возвращая медальон (приятель молча кивнул), хотя зачем было и спрашивать, ежели и так ясно, что это изображение жены Евграфа Иринарховича: в его доме не было ни одного женского портрета, и никто, даже самые близкие его товарищи, вроде меня, не знали, как выглядела его жена, и только её лик он мог носить на груди. Признаться, такая преданность, присущая, по моему убеждению, лишь настоящей любви, меня изумила, и я вдруг внезапно понял причину безудержных попоек в его доме, и почему вино его не брало: даже оно не могло заглушить непреходящую тоску по жене.

− Отчего она… умерла? — набравшись духу, снова спросил я.

− Скоротечная чахотка. Она узнала, что обречена и попросила меня заказать портрет на память, − после продолжительного молчания ответил приятель, глядя в окно с тоскою в глазах и голосе, тоскою пронзительной, в сравнении с которой морозные узоры на стёклах показались мне весенней травою.

Разумеется, тем вечером я уже не решился ни о чём его спрашивать, тем более о женитьбе, да и приятель вдруг засобирался к себе в Золотые Сосны, хотя прежде согласился у меня переночевать. Конечно же, я его не удерживал.

Расхаживая по комнате, рассеянно покручивая в руках пояс шлафрока, я задаю себе вопросы без ответа: почему меня вдруг заинтересовали дочери Бессовестнова? что за таинственная причина заставляла его прятать их все эти годы? сколько им сейчас исполнилось лет? на какие средства они жительствовали в своей городской квартире, ежели их отец жил в деревне на широкую ногу? только лишь дочери − причина отлучек моего приятеля в город? с имения много не выжмешь, − так, значит, основной источник его доходов находится в городе? не играет ли он в карты на деньги?

Бред! Этак скоро я задам себе вопрос: а вдруг мой приятель − шулер?

Устав от ходьбы, мыслей, я сажусь в кресло и погружаюсь в воспоминания и подсчёты.

Евграф Иринархович появился в нашем уезде около двадцати лет тому назад, когда умер престарелый Роман Гаврилович, последний представитель — так думали — дворянского рода Бессовестновых. Казалось, имение ожидает участь выморочного, но незамедлительно приехавший из губернской столицы стряпчий³⁵ огласил завещание усопшего и положил конец начавшимся догадкам и пересудам.

Из завещания явствовало: имение, состоящее из села Золотые Сосны, двух деревенек − Ближней Доезжаевки и Дальней Доезжаевки, четырёхсот десятин³⁶ незаложенной земли с лугами, трёхсот пятидесяти десятин векового леса и числящимися по ревизской сказке³⁷ крепостными душами мужеска полу (пятисот двадцати одной) отныне и безраздельно принадлежит Евграфу Иринарховичу Бессовестнову, внучатому племяннику троюродного брата Романа Гавриловича. Сего племянника, офицера, пехотного поручика, следовало ещё и разыскать на Кавказе, в армии, действующей против Шамиля³⁸, дабы объявить известие, скорее радостное для него, нежели горестное.

Однако же вместо наследника, ожидаемого с понятным для захолустья нетерпением, приехал назначенный им бурмистр³

Конец ознакомительного фрагмента.