Письма к незнакомцу. Книга 7. Муж и жена – одна сатана

Андрей Алексеевич Мурай, 2020

Героя эпистолярного цикла «Письма к незнакомцу» читатель видит вначале неуспешным, неумелым и неуверенным в себе молодым человеком, личная жизнь которого не складывается. Во время долгого пути через 206 воспитательных писем молодой человек по имени Серкидон узнаёт многие правила жизни, которые помогают ему, «гадкому утёнку», превратится в «прекрасного лебедя». Начинающий «донжуан» обретает «товарный вид» и уверенность в своих силах. Часто процесс воспитания излишне информативен и нуден. Но в данном случае автор, руководствуясь правилом «премудрость не должна быть тяжела», написал живо и интересно. Думается, представляемый цикл писем поможет заинтересованных молодым людям стать мужественными и благородными мужчинами. Письма предназначены не только «юношам, обдумывающим житьё», но и широкому кругу читателей.

-7-

Приветствую Вас, Серкидон!

Задерите голову, мой эпистолярный собрат, нас ожидает встреча с великими людьми:

Екатерина Великая + Григорий Александрович Потёмкин = величайшие страсти.

Мы с Вами, Серкидон, люди, любовь мало-мальски постигшие, понимаем, что пылкости недолговечны, что со временем пылкая любовь превращается стабильную любовь, потом к любви примешиваются привычки, уважение, а в рассматриваемом нами случае ещё и — соправительство. Но бурное счастливое время любви, её акме — самое интересное время. Хотел написать «начнём по порядку», но какой там порядок, когда царица втюрилась по самую государственную маковку. О чём свидетельствуют её письма к Потёмкину:

«Алексей Григорьевич Орлов у меня спрашивал сегодня, смеючись, сие: «Да или нет?» На что я ответствовала: «Об чём». На что он сказал: «По материи любви» Мой ответ был: «Я солгать не умею». Он паки вопрошал: «Да или нет?» Я сказала:"Да". Чего выслушал, расхохотался и молвил: «А видитеся в мыленке?» Я спросила: «Почему он сие думает?» «Потому, дескать, что дни счетыре в окошке огонь виден попозже обыкновенного»³⁰.

«От мизинца моего до пяты и от сих до последнего волоска главы моей сделано от меня генеральное запрещение сегодня показывать Вам малейшую ласку. А любовь заперта в сердце за десятью замками. Ужасно, как ей тесно… О, господин Потёмкин, что за чудо Вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла одной из лучших в Европе?..»

Государыня-императрица не в себе, буйна головушка — на повороте, кто управляет огромной империей? Пушкин? Нет, не Пушкин. Не рождён ещё. Кстати, слово «ещё», как утверждает любители-екатериноведы, любимое слово императрицы, она его часто и ласково шептала на ухо Потёмкину, а если писала, то писала — «исчо», поскольку познавать тайны русской грамматики стала в позднем возрасте и познала, мягко скажем, не все. То ли дело «по материи любви»: тут, и во многом благодаря Потёмкину, царица преуспела изрядно.

«Из Ваших сетей небось не выпутаешься, а час от часу более завернёшься… Я отроду так счастлива не была, как с тобой. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце моё обыкновенно пробалтывает страсть. Знатно, что полно налито и оттого проливается… Прощай, брат, веди себя при людях умненько и так, чтоб прямо никто сказать не мог, чего у нас на уме, чего нету. Это мне ужасно как весело немножко пофинтажничать».

«Здравствуйте, Господин полковник. Каково Вам после мыльни? А мы здоровы и веселы, отчасти по милости Вашей. По отшествии Вашем знаете ли Вы, о чём слово было? Лехко Вам можно догадаться: Вы и мысли иногда отгадываете. Об Вас, милушка. Расцени Вас, а цены не поставили: её нет. Прощай, возись с полком, возись с офицерами сегодня целый день, а я знаю, что буду делать: я буду думать, думать об чём? Для вирши скажешь: об нём. Правду сказать, всё Гришенька на уме. Я его люблю, а есть нечто чрезвычайное, для чего слов ещё не сыскано. Алфавит короток и литер мало».

В любовных письмах и записочках даёт Екатерина Алексеевна возлюбленному говорящие прозвища: «душенька», «голубчик», «сокpовище», «баинька», «гяуp», «казак», «тигp», «лев», «фазан в кустах», «дорогой мой игрушоночек». Этим царица не ограничивается и склоняет имя любимого: Гриша, Гpишенька, Гpишёнок, Гришефишенька.

А Гришефишечка исключительные права фаворита быстро освоил, распустился и вёл себя кое-как. Принимал подчинённых в халате на босу грудь, заставлял слуг стоять на коленях, пока он пишет ответ царице, — вероятно, чтобы слуги не забывали, кто они есть. По дворцу расхаживал в шубе на голое тело, в домашних туфлях и розовом ночном колпаке. Поднимаясь по лестнице Зимнего дворца, обычно грыз яблоко (репу, редис, чеснок), огрызок бросал куда придётся, за столом в плохом настроение грыз ногти. За что и был титулован любящей его царицей «Первым ногтегрызом империи». Надо же, и тут первый!

Даю по памяти из труда господина Сатина «Краткая история государства российского в частушках»:

Хмурый князь сидит небрит,

Пальцем ест морожено.

Он — царицын фаворит,

И ему положено³¹.

«Фуй, миленький, как тебе не стыдно. Какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто место твоё займёт… Равного тебе нету. Я с дураком пальцы обожгла… Теперь читай в душе и сердце моём. Я всячески чистосердечно их открываю, и есть ли ты сие не чувствуешь и не видишь, то не достоен будешь той великой страсти, которую произвёл во мне…»

«Только как бы то ни было, мне нужно, чтоб я думала, что ты меня любишь, и малейшее о сём сумление меня жестоко трогает и несказанно печалит. Миленький, у тебя сердце добренькое: люби меня, хотя крошечко, за то что я чистосердечно тебя привязана. Я чаю, не будет терпенья у юлы прочесть сие письмо. Ну, кинь в огонь, я согласна. Только будь весел».

Нет, нет, нет, ни одного письма от венценосной возлюбленной не выкинул и не сжёг Григорий Александрович, все сохранил. А вот более опытная в делах амурных Екатерина поступала с письмами любовников, как римская курия с еретиками, хотя несли письма не ересь, а любовь и смирение. Примечательно то, как подписала императрица одно из писем к предмету своей пылкой любви:

«Adieu, mon beau faisan dor. Je suis Votre servant» — «Прощайте, мой прекрасный золотой фазан. Остаюсь вашей служанкой».

Насчёт служанки, наверное, всё-таки перегиб, хотя, если учесть красоту высокого состояния, в котором пребывала царица, так почему бы не почувствовать себя служанкой с короной на голове? Когда бурлят страсти, всё возможно. Бывает «До рассвета рабыней была госпожа»³², бывает, раб становиться владыкой, бывает:

Кипит гранит, пылает лёд,

И лёгкий пух сбивает с ног —

Что за напасть?

Вдруг зацветает трын-трава,

Вдруг соловьём поёт сова,

И даже тоненькую нить

Не в состоянье разрубить

Стальной клинок!³³

Подумалось, что в любви все барышни одинаковы, что государыня Екатерина, что Ваша Клава, пыл которой Вы охладили мороженым, а вот Потёмкин так делать не стал и государыня — воспылала.

Подхватывая эстафету высокопарного безумия, прощаюсь Вами ныне не обычно.

До следующего письма, мой серебряный голубок Серкидонушко, остаюсь вечно Вашим письмопосылателем.

Примечания

30

Вся переписка взята из труда «Екатерина II и Г.А. Потёмкин. Личная переписка (1769 — 1791), РАН, серия «Литературные памятники», издание подготовил В.С. Лопатин, М., «Наука» 1997.

31

Память подвела Сочинителя писем. У Сергея Сатина: «Граф Орлов сидит небрит,//Саблей ест морожено,//Граф — царицын фаворит,//И ему положено.

32

Из Игоря Северянина.

Игорь Северянин (наст. Имя Игорь Васильевич Лотарёв; 1887 — 1941), поэт «Серебряного

века».

33

Из фильма «Обыкновенное чудо», слова Юлия Кима.