ЮНОНА и АВОСЬ, или Развод длиною в четверть века

Анджей Перовски, 2022

Название повести связывает имя главной героини (Юнона) и череду поступков главного героя (Андрея), совершённых в надежде на авось. Слово «развод», использованное во втором названии, следует трактовать двояко: одновременно с традиционным матримониальным значением надлежит иметь ввиду и новое значение, ставшее особенно популярным в могучем устном русском языке в девяностых годах прошлого века. Психология, аналитика, отношения мужчина-женщина, бизнес, судьба. Некоторые персонажи «перекликаются» с книгой А.Перовски «Пан или пропаН». Череда эпизодов имеет определённую логическую хронологию, хотя некоторые истории могут выступать как отдельные законченные рассказы. Но в обоих случаях автор предпринимает попытки наблюдений, обобщений и выводов. Кроме чисто психологических наблюдений, автор, опираясь на глубокое знание нашего географического соседа, представляет возможность читателю познакомиться с обычаями польского общества, нюансами поведения, общепринятыми в Польше ритуалами.

Глава 6. Физиология чувств

Мудрый не тот, кто знает ответы на все вопросы, а тот, кто знает вопросы, на которые нет ответа.

Урсула Ле Гуин

У родителей жены Андрея была дача в Подмосковье. В советские времена слово «дача» подразумевало, как правило, участок в шесть соток и летний (иногда и утеплённый, приспособленный к зиме) домик. Хотя бывали и исключения. В описываемом случае это был деревенский дом в посёлке Алабушево, с небольшим участком, хозяйственными постройками и даже маленьким прудиком, где летом успевали завестись головастики и мелкие рыбёшки.

В этом-то доме тогда, в далёких восьмидесятых, Андрею первый раз в жизни довелось столкнуться с необъяснимым с точки зрения материалистических наук явлением. Дом был двухэтажный, старый, деревянный. Внизу находились застеклённая терраса, столовая и большая комната. Наверху — только одна спальня. И оказалось, что когда Андрей, поднявшись по скрипучим ступеням лестницы, входил в эту спальню, пахнущую яблоками, сушёными травами и старыми книгами, он начинал испытывать очень странное ощущение. В первые же тридцать секунд появлялось чувство какого-то дискомфорта, хотелось поскорее развернуться и выйти. Если же, пересилив себя, Андрей оставался на верхнем этаже дольше — минуту или две, то в животе начинался странный процесс — появлялось непонятное тянущее ощущение: как будто немедленно надо поспешить в туалет. Причём сознание ясно подсказывало, что желудок и кишечник работают нормально, и «позывы» эти имеют совершенно иную причину. Какую — Андрей понять не мог. Но стоило спуститься вниз — на первый этаж, как всё тут же приходило в норму.

Проведя в течение нескольких месяцев ряд «эспериментов» и убедившись, что это не случайное совпадение, а закономерность, физик-экспериментатор отказался от попыток понять причину происходящего. В голову не приходило ничего, кроме мистических мыслей о обитающих под крышей духах или других версий в стиле историй Эдгара Аллана По об убиенных в этой конкретной комнате. Что ж, дом был старый, куплен родителями жены от прежних владельцев — кто знает, какие тайны хранила его история?

Это был первый случай, когда какие-то нематериалистические законы давали Андрею знаки вполне физиологического характера. Прежде он не имел об этой теме никакого понятия и просто смирился с тем, что на второй этаж ему лучше не подниматься. Уже много лет позже, Андрею довелось прочитать, как Эрнст Мулдашев описывал ощущения людей, пытающихся продвигаться в подземных пещерах Харати. И тогда вспомнились его ощущения в подмосковном Алабушево, и он очень хорошо понял описываемую Мулдашевым ситуацию, когда какая-то невидимая, необъяснимая, не поддающаяся регистрации физическими приборами сила не давала ступить шагу исследователям, заставляя их повернуть назад и поскорее выбраться из пещеры.

Второй случай физиологического переживания нематериалистического свойства (как бы странно ни звучал этот оксюморон) Андрею «помогла» пережить всё та же жена. Дело было также в восьмидесятых, года два-три после свадьбы, что подразумевало появление хотя бы изредка конфликтов — не такое уж и нечастое явление в молодых семьях. «Медовый» период уже прошёл, а «притирка» характеров ещё не закончилась. Вот после одного из таких конфликтов — довольно серьёзного — уже поздно ночью Андрей попробовал уснуть. Лёжа в постели на спине, закрыл глаза. Мысли продолжали «кипеть». Рядом — буквально в двадцати сантиметрах от него лежала (и кажется, спала, впрочем такой уверенности не было) жена. И вот тогда-то и посетило его странное, доселе никогда не испытанное ощущение. Одновременно с мыслью о том, что вот тут, совсем рядом, почти вплотную, лежит его благоверная, пришло почти физическое чувство полёта на какой-то огромной высоте. Точнее, нет — даже не так. Было ощущение, что его тело не лежит на кровати, а парит в какой-то чёрной вселенской пустоте. И до ближайшего чего бы то ни было — сотни тысяч километров. То есть вокруг — ни-че-го! Причём это положение странного «зависания» совершенно чётко фиксировалось мозгом, как невозможное, поскольку вот тут — на расстоянии ладони — лежит и спит жена. Никогда не испытанная таким образом амбивалентность, дуальность ощущения запомнилась навсегда. Длилось это недолго, но очень ярко проиллюстрировало Андрею на уровне физиологии то, о чём в тот момент думалось: вот рядом человек, который должен быть самым близким, но его НЕТ рядом — он бесконечно далеко! И ты сам, один во всей этой чёрной Вселенной.

Отчасти что-то похожее Андрею довелось много лет позже ощущать в моменты практик по выходу из тела по методу Михаила Радуги. Но это уже совсем другая история, как писали братья Стругацкие.

Третья разновидность необъяснимых академической физикой ощущений дала о себе знать в последние пару лет общения с Юноной. Когда случалось Андрею войти в её рабочий кабинет, то как будто невидимая, но вполне ощутимая волна накатывалась на него от сидящей за письменным столом польки. Просто физиологически ощущалось, насколько она недовольна, что шеф вошёл к ней, занятой по горло работой, и опять будет мешать, отвлекать, задавать какие-то вопросы. Трудно было найти внешние проявления действия такой волны — ни мурашек на коже, ни холодка внутри. Несколько похоже это было на ощущение перепада температур, когда человек, открывая дверь в парилку из предбанника, сразу же ощущает разницу. Но тут никакой разницы температур не было — просто, входя в «зону действия» польки, Андрей ЧУВСТВОВАЛ мягкий удар этой волны неприязни.

Четвёртый же эффект проявления ментального через физиологию обнаружился в тех же восьмидесятых годах, но, в отличие от первых двух, остался с Андреем на всю жизнь.

К сожалению, он также не был связан с приятными эмоциями. Если близкий человек (жена, например, или позже — Юнона) своими действиями или словами зарождали у Андрея подозрения, то, как правило, по мере пробуждения интуиции начинало появляться в районе солнечного сплетения странное тянущее ощущение. Причём оно не было постоянным, а возникало только в момент разговора, в непосредственной близости (в пределах одной комнаты) от человека. Печальная статистика убедила позже россиянина, что эта необычная физиологическая «сигнализация» интуиции почти никогда не подводит. Он никогда не пытался углубляться в проблематику онтологии, а просто пользовался этим проверенным временем эффектом. Впрочем, всегда с большим неудовольствием, поскольку это не было связано с позитивными эмоциями.

С позитивными эмоциями связано было нечто другое — более субтильное, тонкое, едва ощущаемое. Но также на уровне физиологии. К сожалению, по мере развития техники гаджетов это нечто ушло и, видимо, не будет возможности прочувствовать его вновь. Речь о восприятии человеком рукописного текста близкого человека.

Лет сорок назад, когда написанные от руки письма были вещью нормальной, обыденной, Андрей не обращал внимания на свои ощущения, которые возникали у него в момент прочтения написанного рукою письма. Ощущения те казались тогда вполне естественными. Последние несколько писем, которые ему запомнились — и те были уже редкостью — одно году в 1982, от мамы ему в стройотряд, парочка писем в войсковую часть в середине восьмидесятых, а последнее (также от мамы) — ему уже в Варшаву, в 1994. Кстати это последнее чудом сохранилось, и, перебирая четверть века спустя старые бумаги, Андрей наткнулся на него. С трепетом взял он в руки пожелтевшие листки из разлинованной ученической тетради и, смакуя каждое слово, прочитал то письмо. И неважно было в тот момент его содержание — что-то неизмеримо более значительное излучали эти ровные строчки, написанные знакомым с самого детства милым почерком. И несмотря на то, что в самом тексте не было никаких особенных слов о чувствах мамы, а только лишь традиционное описание событий и семейных новостей, какое-то необъяснимо тёплое, родное, благодарное чувство волной захлестнуло Андрея. И у взрослого, пятидесятивосьмилетнего мужчины вдруг комок подступил к горлу, а глаза увлажнились.

Этот случай восприятия рукописного текста не был ни единичным, ни следствием экзальтации. Ещё в середине девяностых, когда Юнона всеми силами старалась понравиться Андрею и поддержать их союз, она также писала ему от руки несколько раз — то записку, а иногда и целое письмо. Для россиянина такие знаки внимания были как бальзам на душу. И уже тогда он обратил внимание на то, как разнится читаемый рукописный текст от текста телефонного СМС (уже тогда входила эта практика повсеместно). От рукописных милых записок польки также шла какая-то позитивная энергия, было приятно держать их в руках, вглядываться в почерк. Трудно объяснить, но ФИЗИОЛОГИЧЕСКИ рукописный текст воспринимался Андреем иначе. Как будто над ухом звучал живой голос Юноны.

Иногда, чтобы сделать ему особенно приятное, она — в те годы ещё не так великолепно владеющая русским, как в двухтысячных — писала ему что-то по-русски. До сих пор Андрею запомнилась какая-то милая, незначительная записка, которую она оставила ему, выходя из квартиры очень рано утром — пока он ещё спал. В записке той не было ничего особенного — что-то насчёт того, что она желает доброго утра и что на кухне приготовила ему «завтрачОк». Именно эта смешная орфографическая ошибка, написанная рукой Юноны, особенно умилила россиянина. Получив такую записку, он вспомнил детство, когда, приходя из школы, находил на кухонном столе традиционную для тех лет (а теперь уже — увы! — традиции той нет) записку от мамы. С текстом типа: «Котлеты в холодильнике». Но как не хватает этих текстов сейчас! Этих живых, рукописных букв, этих излучающих родное тепло слов!