ЮНОНА и АВОСЬ, или Развод длиною в четверть века

Анджей Перовски, 2022

Название повести связывает имя главной героини (Юнона) и череду поступков главного героя (Андрея), совершённых в надежде на авось. Слово «развод», использованное во втором названии, следует трактовать двояко: одновременно с традиционным матримониальным значением надлежит иметь ввиду и новое значение, ставшее особенно популярным в могучем устном русском языке в девяностых годах прошлого века. Психология, аналитика, отношения мужчина-женщина, бизнес, судьба. Некоторые персонажи «перекликаются» с книгой А.Перовски «Пан или пропаН». Череда эпизодов имеет определённую логическую хронологию, хотя некоторые истории могут выступать как отдельные законченные рассказы. Но в обоих случаях автор предпринимает попытки наблюдений, обобщений и выводов. Кроме чисто психологических наблюдений, автор, опираясь на глубокое знание нашего географического соседа, представляет возможность читателю познакомиться с обычаями польского общества, нюансами поведения, общепринятыми в Польше ритуалами.

Глава 7. Первый шок. «Ей нужен не ты, а твои деньги»

Приглядись к тем, кто рядом с тобой.

С тобой ли они? Или просто рядом.

Эрих Мария Ремарк

Год 1997. На фоне проблем с бизнесом, подробно описанных в книге «Пан или пропаН», конфликты с женой становились просто невыносимыми. Андрей после одного из скандалов даже перебрался жить в офис. Пребывание в одной квартире с женой, которая не могла или не хотела понимать его состояния и только добивала своими претензиями, приводило разум в состояние какого-то амока, когда хотелось крушить мебель и бить посуду. Вместо поддержки Андрей чувствовал полное опустошение в душе, был на грани нервного срыва. В один из таких трудных дней, под гнётом стресса, полный упаднических мыслей, он решился поговорить с Юноной. Была осень, хмурая, дождливая погода соответствовала настроению.

Сидели в машине — Андрей подвозил польку после работы из Рашина¹². Она жила в съёмной комнате у какой-то семейной пары, в двухэтажном домике на юге Варшавы. С того момента, как Андрей познакомился с Юноной, она всегда проживала у кого-то — своей квартиры в Варшаве у неё не было. Сначала жила у старшей сестры на другом берегу Вислы, потом снимала комнату у какого-то парня (как понял россиянин — докучливого, поэтому долго этот адрес не продержался), теперь — на Мокотове¹³ у семейной пары, которая, впрочем, тоже накладывала строгие ограничения на Юнону, как по времени возвращения домой, так и на приглашения кого-либо к себе в гости. Россиянин, несмотря на то, что они с Юноной уже сблизились, никогда не был у неё и не видел условий, в которых она жила.

Подъехав к дому Юноны, Андрей попросил ещё посидеть с ним в машине. Его ожидало грустное возвращение в пустой офис, где он останется один на один с мыслями, что было просто мучением. Поэтому он не спешил расставаться с полькой. Помолчав немного и собравшись с духом, Андрей, наконец, спросил:

— Что ты скажешь на то, если я сниму тебе квартиру, в которую я мог бы приходить, а если надо — оставаться?

Ответ на этот вопрос не потребовал от Юноны долгих минут раздумий. Она с тихой радостью согласилась. Андрей тоже был рад — ему обязательно нужна была какая-то «спокойная гавань», человек, с которым он мог бы поговорить, поделиться переживаниями или хотя бы просто отвлечься от проблем. А проблем на тот момент хватало: предательство компаньона Марека, кавказские бандиты, которые по глупости того же Марека появились на жизненном пути россиянина и крепко мешали жить и работать. Расшатанные этим всем нервы просто требовали человека, который мог бы стать поддержкой и опорой — хотя бы моральной. И таким человеком стала в те месяцы для Андрея Юнона. Понимала ли она всю остроту опасности, которой подвергался россиянин? Скорее всего, по молодости и отсутствию опыта — нет. Но она компенсировала это своей преданностью (как тогда казалось Андрею) и готовностью всегда оказаться рядом.

Решение было совместно принято, и Андрей с облегчением поручил Юноне поиск квартиры в центре. Ездили смотреть варианты вдвоём, хотя решение, конечно, было за полькой. Это ей прежде всего должна была нравиться квартира. Как это часто бывает, когда ищешь что-то не конкретное, а чтобы понравилось, после просмотра нескольких вариантов, похожих друг на друга и ничем не выделявшихся, вдруг попался один, который понравился сразу и безоговорочно. Эта была маленькая, но уютная двухкомнатная квартирка в старом доме в самом центре Варшавы — на улице Злотой. На последнем — четвёртом — этаже, правда, без лифта, но кому в таком возрасте нужен лифт!

Хозяйка квартиры оказалась очень колоритной и интригующей женщиной преклонных лет по имени Юша. Такого редкого имени ни до, ни после россиянин не встречал. Владелица этого редкого имени и также очень редкой, похожей на еврейскую, фамилии, как оказалось, проживала постоянно в Нью-Йорке, в Польшу наведывалась изредка, по делам и навестить друзей и родственников. Однажды, несколько лет позже, Андрей и Юнона случайно встретили её в одном из пригородных лесных рыбных ресторанчиков, пользующегося у варшавской элиты большой популярностью.

Пани Юша была, по-видимому, настоящей светской львицей. По её рассказам, она вращалась в нью-йоркском круге богемы, посещала салоны. Да и обстановка квартиры на улице Злотой была тому подтверждением: на россиянина она произвела впечатление живой декорации из какого-то фильма о дореволюционном прошлом — гнутая венская мебель, фарфоровые сервизы, тяжёлые тёмно-зелёные портьеры с золотой бахромой, фотографии в рамках на стенах. На одной из фотографий Андрей с Юноной узнали в молодом человеке известного даже в России польского актёра Даниеля Ольбрыхского в компании также молодой, но вполне узнаваемой Юши. А под фотографией на стене была прикреплена самая настоящая сабля в ножнах. Как объяснила пани Юша — подарок от её хорошего знакомого пана Ольбрыхского.

Андрей видел, что квартира очень понравилась Юноне, а сама она вполне приглянулась хозяйке квартиры, поэтому согласие на аренду было достигнуто быстро, тем более что и цена за аренду оказалась очень даже скромной — видимо, хозяйка хотела поскорее решить эту проблему и вернуться в Штаты. Юнона подписала с пани Юшой договор, условились о механизме оплаты банковскими переводами — и долгожданные ключи были торжественно вручены сияющей спутнице Андрея. Ещё бы! Стандарт её жизни резко менялся — как в сказке…

Позже, когда было принято решение отказаться от аренды квартиры пани Юши — и это запомнилось — Юнона несмело спросила шефа, останется ли её вознаграждение таким же, как было при съёме квартиры, или снизится опять на квоту стоимости оплаты аренды. Россиянин великодушно ответил, что останется таким, как есть, пусть считает это повышением жалованья. Лет десять спустя Андрей встретит соотечественника, который выскажется на тему практичности полек. (См. главу «Случайная встреча. „Эти польки такие меркантильные…”»)

Россиянин тоже был доволен — ему порядком надоело уже «кантоваться» в офисе, где в кабинете надо каждое утро складывать диван, на котором спал, прятать постель, проветривать комнату, чтобы сотрудники не заподозрили чего-нибудь. Кроме Юноны, никто не знал, что шеф проживает в офисе уже целый месяц.

Через несколько дней Андрей с Юноной устроили себе скромную «парапетувку» ¹⁴ — хотелось отметить новый статус их отношений. Оба были в приподнятом настроении — даже проблемы фирмы и кавказцев несколько затушевались и отошли на второй план. По крайней мере, не занимали теперь все мысли Андрея.

Формат данного повествования не позволяет описать во всех подробностях те милые мелочи, которые украсили жизнь россиянина в часы «после работы». Но можно сказать, что Юнона очень старалась. По уровню заботы и тепла, которые она излучала, было видно, что полька очень, очень и очень старается, чтобы появлявшийся в «её» квартире гость чувствовал себя комфортно. Ещё совсем недавно признавшаяся в разговоре шефу, что она совсем не умеет готовить (как-то не довелось научиться в родительском доме), Юнона даже купила модную в те годы «фрытковницу» ¹⁵. Смущаясь и опуская очи долу, объяснила шефу, что когда он приходит к ней, она хотела бы приготовить что-то вкусненькое. Андрей был очень тронут.

Вообще, этот период был как психологический курорт — скандалы с женой, с которой так или иначе приходилось встречаться, навещая сына и завозя им продукты и деньги, уже не погружали надолго в состояние депрессии. Ведь можно было приехать к Юноне, и атмосфера доброжелательного душевного уюта быстро восстанавливала вымотанные нервы. Россиянин, конечно же, всё чаще приезжал в квартиру на улице Злотой, вместо того, чтобы ночевать в офисе.

«И если боль твоя стихает, значит, будет новая беда…». Гром грянул, как всегда, неожиданно. Ранним холодным ноябрьским утром Андрей вышел из дверей квартиры польки, чтобы заранее разогреть двигатель Понтиака, припаркованного на соседней улочке. Юнона продолжала собираться на работу и должна была выйти вслед минут через пять. Сделав несколько шагов вниз по лестнице, Андрей остолбенел: на площадке между третьим и четвёртым этажами стояла его жена. Она явно не знала наверняка, на каком этаже находится интересующая её квартира, поэтому расположилась так, чтобы видеть обе площадки одновременно.

Кровь ударила в голову. Андрей машинально продолжал спускаться ступенька за ступенькой, а под темечком бились одновременно две мысли: «Только бы Юнона не вышла прямо сейчас из квартиры» и «Как она меня нашла?». Третьего действующего лица в этой глупой сценке, напоминающей дешёвые пошлые «мыльные оперы», совсем не хотелось — Андрей прекрасно знал стервозный характер своей жены, и скандала на тихой лестничной площадке польского жилого дома совсем не хотелось. Поэтому он прошёл мимо жены, буркнув: «Пойдём, поговорим». Убедившись, что она пошла вниз следом за ним, Андрей ускорил шаг и, выйдя из подъезда, направился не к машине, а в сторону центра — к Центральному вокзалу. Оба молчали. Со стороны Андрея задавать вопросы было глупо — жена и так не ответила бы правды. Почему молчала она, он не знал. На самом деле, ему было всё равно — отношения их давно уже нельзя было назвать семьёй. От полного расставания сдерживал только сын. Но теперь, когда своим появлением под дверью Юноны жена поставила «точки над ё», одновременно с гаденьким привкусом от пошлости всей этой сцены Андрей чувствовал некое облегчение — как будто долго копившаяся перед плотиной вода нашла наконец промоину и со всей силой неумолимо ринулась по единственно возможному пути.

Дошли до входа в подземный переход около Центрального вокзала. Андрей остановился. Жена процедила негромко: «Давай ключи», имея в виду ключи от квартиры, которую он снимал для них с сыном. Было ли это частью её плана, или это было единственное, что пришло в голову в тот момент, Андрей не понимал, но противиться не было смысла. Хотя и не очень ясно было, зачем ей это. Скорее символический жест, акт отчаянья с её стороны. Покорно и без лишних слов он вынул из кармана комплект и протянул ей. Она взяла и напоследок проговорила с болью и злобой: «Ей нужен не ты, а твои деньги!».

Андрею в тот момент было всё равно — лишь бы поскорее закончилась эта тягостная сцена. Да и сами слова, этот брошенный в злобном раздражении бабский аргумент опять же был настолько банален и пошл, что снова напомнил о дешёвой мелодраме.

Убедившись, что жена спустилась в подземный переход, Андрей развернулся и, сначала не спеша и изредка оглядываясь (от этой женщины всего можно было ожидать), а потом, ускорив шаг, направился к припаркованной машине. Через пять минут он увидел издалека свой зелёный Понтиак и бродящую около него в недоумении и беспокойстве Юнону. Мобильного телефона у польки тогда ещё не было — не наступило ещё время поголовного «отелефонивания».

Первый вопрос, который он задал Юноне, был о том, откуда жена может знать адрес её квартиры. Паника и испуг отразились на её лице. Полька начала уверять, что не понимает. Но Андрей уже начал ощущать знакомое, сосущее «под ложечкой» чувство. Так случалось, когда интуиция начинала всё сильнее и сильнее подсовывать ему варианты подсказок. Подсказок, которые разум ещё отрицал, близкий человек ещё отпирался, но что-то неуловимо и неумолимо твердило Андрею: «Ещё шажок, думай, думай, развязка тут — рядом. Не верь тому, что слышишь, верь тому, что чувствуешь…»

Сели в машину, отъехали пару кварталов в сторону офиса. Но на работу россиянин не спешил. Одна, одна только мысль завладела им — чего не договаривает Юнона? Он запарковал машину, повернулся к польке и угрюмо проговорил глухим от нервного напряжения голосом: «Давай, рассказывай». И то, что он услышал, повергло его в шок.

Из сбивчивого рассказа Юноны выходило, что уже больше года за его плечами происходили события, о которых он даже не догадывался. Оказывается, его изобретательная жена уже давно тайком от него установила контакт с его первой секретаршей — уже уволенной к настоящему моменту белоруской Тамарой. Пользуясь его отъездом в Москву, посещала пару раз старый офис — тот, что был в двухкомнатной квартире в центре Варшавы. Там и познакомилась с Юноной. После увольнения Тамары встречи продолжались — на этот раз не в офисе. Якобы однажды Тамара позвонила Юноне в новый офис и попросила встретиться для какого-то очень важного разговора, которого нельзя доверить телефону. И якобы наивная и сокрушающаяся от содеянного полька поехала на эту встречу. Разговор был никаким не срочным, настолько же и не важным — какие-то спекуляции жены насчёт ситуации с кавказскими бандитами, семейных отношений россиянина и прочие глупости, выдуманные, как понимал Андрей, его собственной женой. Он слушал всё это с нарастающим раздражением и негодованием. К этим чувствам примешивалась ещё и гадливость. Ощущение было сродни тому, как если бы, войдя в собственную квартиру, обнаружил, что в ней побывали воры — беспорядок, ящики шкафов вывернуты, квартира сразу стала чужой — обшарившие её руки вызывали чувство брезгливости к своим собственным, много лет знакомым вещам.

Похожее чувство испытывал и Андрей, пока Юнона, всхлипывая, рассказывала ему о фактах, которые враз перевернули его отношение к польке. Жена, конечно, своим поведением его не удивила — только подкрепила ту уверенность, что расставаться надо было уже давно. Но вот Юнона… Человек, к которому Андрей только-только начал привыкать, открываться, доверять… И оказалось, что она ничем не отличается от всех остальных.

Если хоть раз что-нибудь скроешь от того, кого любишь, больше уж не будет совестно так поступать с ним во всём.

Жан Жак Руссо. Исповедь

Россиянин воспринимал это как настоящее предательство. Горечь утраченного моментально доверия смешивалась с раздражением из-за глупости польки, которую элементарно использовали для того, чтобы проследить от места встречи с Тамарой, где находится дом и подъезд, в котором она теперь обитает. И куда приезжает Андрей.

Ошеломлённый услышанным, россиянин сидел в машине и не знал, как поступить. Самый первый, интуитивный порыв — расстаться с обманувшей его Юноной и попытаться налаживать дела служебные, как и личные, без её участия. И это было бы не просто — полька к тому времени «вросла» в жизнь фирмы, постепенно начала становиться настоящей правой рукой шефа, помощь её буквально во всём была очень ощутима.

Гораздо хуже было с личными отношениями. Андрея раздирали два противоречивых чувства: гнев, смешанный с презрением, с одной стороны и жалость к расплакавшейся Юноне, которая выглядела очень убедительно в своём раскаянии. Степень раскаяния и искреннее признание своей ошибки играли для россиянина очень важную в тот момент роль. Сам факт предательства — а так и только так он воспринимал поступок (а что ещё хуже — цепь поступков) Юноны — был для него очень болезненным. Он, пожалуй, второй раз за всю свою жизнь испытал такой сильный удар.

Первый довелось испытать в Москве — в далёком 1986 году. Об этом случае Андрей никогда и никому не рассказывал. Судьба распорядилась так, что после окончания института ему довелось полтора года служить в армии. Поскольку тесть, обладавший «полезными» связями, помог с определением места службы — поближе к дому — Андрея призвали в воинскую часть, расположенную в подмосковном городке Реутово. Всего час на такси по МКАД до дома. Незадолго до призыва Андрей с женой переехали в новую двухкомнатную квартиру в Орехово-Борисово. Недавно сданные дома не имели ещё даже телефонов — в те годы установку стационарного номера приходилось ждать в очереди долгие месяцы.

К счастью, возраст и высшее образование определили место его «работы» — это была строевая часть, аналог гражданского отдела кадров. Вследствие этого он накоротке общался с офицерами, которые имели возможность почаще отпускать его в увольнения на выходные. Один из таких офицеров — майор, который занимался вопросами призыва — был довольно колоритной личностью. Должность его была, что называется «блатной». Имелась в виду, конечно же, не связь с криминальным миром, а его могущественные связи в самых разных областях деятельности — ведь военкоматы в те годы призывали всех, невзирая на социальное положение и профессию (и даже должность) родителей. А разбитной майор как раз занимался контактами с военкоматами и постоянно пребывал «в командировке» — его письменный стол, находившийся в той же комнате, где работал Андрей, как правило, пустовал. Именно через этого майора и устроил зятя отец жены поближе к дому.

Видимо, он и был причиной произошедшего — то ли попросил майора, то ли неугомонный майор решил сделать приятное «полезному» человеку (тесть работал директором продовольственного магазина), но в одну из декабрьских ночей дневальный разбудил Андрея и сказал, что его ожидает в строевой части тот майор. Какой-то срочный выезд. Недоумевая, по какому делу он мог понадобиться в столь неурочный час, Андрей через пару минут уже стоял в шинели на первом этаже, где около дежурного по части дожидался его майор.

Не оформляя никаких документов, как это было принято при покидании территории части, майор посадил Андрея с собою в дожидавшийся газик и скомкандовал водителю: «В Москву». Выехали через запасные служебные ворота — часовой только отдал честь, узнав майора. Пока ехали, офицер, наконец, посвятил Андрея в свой план. Оказывается, в Москве возникла какая-то нештатная ситуация с одним из прикомандированных к призывному пункту сержантов, и майор, пользуясь оказией, сказал дежурному, что в помощь ему потребуется служащий строевой части, то есть Андрей. На самом же деле, майор просто подкинет его к дому в Орехово, а утром неумышленный самовольщик должен будет ожидать офицера около тех ворот, из которых сегодня выезжали.

Авантюра была вполне в духе майора. Андрей был и рад, и обеспокоен. Как-никак, попадись он патрулю в момент самостоятельного передвижения в сторону части, его ожидали неприятности. Но времени для размышлений на эту тему не было — уже подъехали к дому — и Андрей, поблагодарив майора за предоставленную возможность лишний раз побывать дома, вбежал в подъезд.

В то время не было обычая устанавливать домофоны ни в дверях подъезда, ни на лестничной клетке. Ключа от квартиры у Андрея, конечно же, не было. Поднявшись в лифте на свой этаж, он, со смешанным чувством радости и вины (было уже за полночь), нажал кнопку звонка своей квартиры.

И тут же ощутил «под ложечкой» неприятное сосущее чувство. Которое начало расти и усиливаться, поскольку за дверью произошло какое-то движение, но дверь не открылась. Андрей нажал звонок ещё раз — теперь уже настойчивее. Тишина. Ситуация была глупой: ночевать Андрею было негде, денег на такси не было, да и появись он сейчас у ворот части, никак на её территорию без майора не попадёт. Но что-то подсказывало ему, что ситуация сейчас разрешится — через дверь, хоть и едва слышно, но доносился какой-то шорох, значит, жена была дома. Секунды казались минутами. Андрей встал чуть дальше от дверного глазка, чтобы жена, если опасалась неизвестного ночного гостя, могла бы разглядеть, что за полуночный визитёр упорно звонит в дверь.

К четвёртому или пятому звонку Андрей уже совершенно чётко понимал, что его ожидает за дверью, которая рано или поздно раскроется. И понимание этого рождало смешанное чувство гадливости и гнева. Наконец, замок щёлкнул. Выражения лица жены Андрей не запомнил. Он уже понимал, что в квартире она не одна. Так и оказалось. Она что-то бормотала насчёт того, чтобы он не подумал плохого, всё не так… В общем, в лучших традициях дурацких мелодрам (или комедий), когда застигнутый супруг или супруга, произносит не менее дурацкую формулу «Дорогая (дорогой) это не то, что ты думаешь…». Наполняясь тихим молчаливым гневом, чувствуя одновременно с этим какое-то опустошение в душе, Андрей прогрохотал кирзачами прямо в большую комнату, в которой на диване расположился неизвестный ему молодой мужчина. Жена за спиной что-то бормотала насчёт того, что коллега зашёл в гости, засиделись, метро уже не ходит, вот, предложила остаться… Андрей не слушал. Мужчина, поднявшись, натянул брюки и свитер и, отдавая себе, видимо, отчёт в пошлости всей этой сцены (муж неожиданно вернулся из…) тоже что-то бормотал о высоких моральных качествах его — Андрея — жены. Что, мол, он только переночевать остался, куда ж он пойдёт…

Стоя лицом к лицу с парнем, Андрей, одетый в шинель уже держал в правой руке снятый солдатский ремень с латунной бляхой — ещё пара лишних слов, и он бы не выдержал, сорвался. Мужчина, видимо, прочитал это в его глазах, поэтому, когда Андрей севшим от гнева голосом сказал: «Пошёл вон», не заставил этого повторять дважды. И уже не заботился о том, что метро закрыто.

Все года совместной жизни потом, вспоминая этот «эпизод», Андрей думал, не было ли это каким-то знаком, которому следовало придать правильное значение и принять соответствующее решение? Подумать только, какова была вероятность того, что за полтора года его службы, некий майор выберет именно ту единственную ночь, чтобы доставить его к дверям собственной квартиры в самый неожиданный для его жены момент!

После того случая у Андрея словно перегорело что-то внутри, он пару месяцев не общался с женой, потом она всё-таки, видимо, как-то уговорила простить, забыть… По-настоящему, конечно, Андрей не простил — для искреннего прощения требуется ещё более искреннее раскаяние, и вся последующая жизнь должна быть подтверждением той искренности, подтверждением верности принятого решения. А у Андрея с женой такого подтверждения не случилось. Значит, и решение в тот момент — на распутье — принято было неверное.

Такое же чувство испытывал россиянин и сейчас, слушая всхлипывания Юноны. Надо было принимать решение. А было это очень непросто. Нельзя было забыть тот короткий период радости, которая начала возвращаться к Андрею, когда в квартире польки он нашёл моральный оазис и тот душевный комфорт, которого давно уже не ощущал в собственной семье. И вдруг оказывается, что у этого «оазиса» есть второе дно. Пальмы оказались фанерными раскрашенными декорациями. А вода — непригодной для питья.

Повисла пауза — тягучая, гнетущая. Россиянин думал. Важнее всего для него в тот момент было только одно: как всё это переживает Юнона, насколько глубоко она прочувствовала свой поступок (если можно назвать этим словом в единственном числе целый ряд действий на протяжении года). Наконец он сказал:

— К вечеру напиши мне всё подробно, ничего не скрывая, с чего всё началось, как и что происходило. Всё, без утайки. А я подумаю.

Сказал как отрезал. Полька покорно кивнула головой. Разговаривать больше не хотелось, да и не о чем было. Андрей повернул ключ зажигания и, отрешённо смотря на дорогу, поехал в сторону офиса.

Вечером, перед выходом из офиса (шеф, естественно, в тот день на улицу Злоту не поехал), робко постучавшись, Юнона принесла ему в кабинет пять страниц исписанных бисерным почерком. Прошептав еле слышно: «Прошу меня простить», — она с видом побитой собачонки аккуратно притворила за собой дверь. У россиянина по сей день хранятся эти листки, на которых последняя фраза отдаёт сегодня то ли огромным притворством, то ли болезненным самовнушением. В переводе с польского дословно звучит она так: «Пожалуйста, не убивайте меня — я люблю Вас навсегда». Но кроме этой фразы, в голове Андрея теперь, после событий четвертьвекового пребывания в Польше, всплывает часто ещё одна — глупые слова раздражённой жены: «Ей нужен не ты, а твои деньги!»

Примечания

12

Рашин (польск. Raszyn) — южные предместья Варшавы

13

Мокотов (польск. Mokotów) — южный район Варшавы

14

Парапетувка (польск. Parapetówka) — отмечание новоселья (от слова parapet — подоконник), когда за неимением мебели используется в качестве стола подоконник.

15

Фрытковница (польск. Frytkownica) — кухонное электрическое устройство для жарки во фритюре.