Шняга

Ангелина Злобина, 2019

Действие романа происходит в небольшом селе, отрезанном от мира бездорожьем и отсутствием всякой связи. Случайно выясняется, что в недрах холма, на котором издавна стоят сельские дома, существует в спящем режиме загадочный металлический объект со сложной внутренней структурой. Cельчане панибратски именуют объект Шнягой и начинают его изучать и осваивать. Возникает невербальный контакт между местными жителями и пробудившимся объектом − огромным, мыслящим, наблюдающим. Содержит нецензурную брань.

2.

Дождь поливал реку, в поднявшейся воде камыш и кусты ивняка возле Шняги казались редкими и низкорослыми. Егоров курил и выдыхал дым на улицу. Славка, привалившись плечом к обводу двери, грыз семечки и сплёвывал шелуху в кулак. Гена Шевлягин прохаживался поблизости, время от времени останавливался и произносил язвительные фразы.

— А в новостях про нас — ни слова, вот ведь странно! — восклицал он. — Тут локальный катаклизм, а все радиостанции об этом молчат. Всюду сушь, по всему миру! У одних болота пересохли, у других лес горит. В Америке жара аномальная, в Европе тоже. В Англии только прохладно… но и там без осадков. Между прочим, тувинские шаманы, — Шевлягин многозначительно поднял указательный палец, — специальный ритуал проводили, вызывали дождь.

— Ну и как там сейчас погода в Туве? — после долгой паузы скучным голосом спросил Егоров.

Шевлягин остановился, задумавшись о чём-то своём, и быстро ответил:

— Двадцать семь — двадцать девять, переменная облачность, осадков не ожидается.

Егоров усмехнулся:

— Тоже мне, шаманы!

— Надо искать способы связи с миром, — серьёзно сказал Шевлягин.

— А на кой он тебе, этот мир? — спросил Славка-матрос. — Плохо тебе живётся? Хлеб каждый день свежий, колбасы Корбут наделает, сколько хочешь, самогон фирменный. Остальное в огороде растёт и в хлеву мычит. Чего тебе ещё? Погода у нас, правда, не очень. Но не всегда же она такая будет?

— Митяй! — обернувшись, во всю глотку заорал Славка-матрос. По коридору пронеслось хоровое эхо.

Из темноты появился Корбут и встал подбоченившись, будто загораживая собственным телом путь к семейному хранилищу.

— Мить, а ну-ка, скажи, плохо нам живётся?

— Нормально.

— Вот! А я что говорю?

— Только пацанам в сентябре в школу.

— Это проблема…, — неохотно согласился Славка.

Шевлягин, не обращая никакого внимания на их диалог, задумчиво продолжил:

— Я уже думал про сплав по реке.

Славка недобро хмыкнул.

— Давай-давай, сплавщик! До Чугунова брода доплывёшь, а там увязнешь, как топор из села Кукуева.

— А если берегом?

— Каким берегом?! Ты там был? Берегом он пойдёт… Там глубина реки знаешь какая? — Славка резанул ребром ладони по щиколотке, обтянутой клоунским полосатым носком. — Во! Дно — сплошной ил, а по обоим берегам трясина.

— А ты-то чего там делал? — обернувшись к матросу, спросил Егоров.

— Да задремал в лодке. Унесло.

— Выпимши, небось, был?

— Не «небось», а был…

Шевлягин отчаянно выпалил:

— Да ети ж вашу мать! Бутылку с письмом, что ли, в реку кинуть?!

Егоров вяло одобрил:

— Кидай. Когда-нибудь археологи найдут.

— Вот жизнь! — Шевлягин взмахнул руками, и в коридоре стало светло, — помрёшь тут и никакой помощи не дождешься!

— Гена, если помрёшь — даже не сомневайся! — и обмоем, и закопаем, и помянем, как положено, — заверил Егоров. — Окажем тебе последнюю помощь.

— Это успеется! — Шевлягин раздраженно отмахнулся, и свет погас.

— Я, между прочим, письмо в газету отправил, — чуть поостыв, добавил он.

Славка пожал плечами.

— Толку-то.

— Ещё до дождя, — уточнил Шевлягин.

— Люся! — снова громогласно проорал Славка, «Люся!» — позвало эхо мужским хором,

— когда письма из ящика вынимают?

— По четвергам обычно, — ответил Егоров вместо Люси, — только вот сегодня, например, тоже четверг…

— А дождь начался в пятницу! — запальчиво выкрикнул Шевлягин, — и значит, письмо в редакции давно уже получили! Не может их не заинтересовать информация про такой объект, как Шняга, не-мо-жет! В таких случаях снаряжают экспедицию, начинают исследования…

На самом деле, Шевлягин не помнил, в какой именно день начался дождь, но ему отчаянно хотелось возмутить застоявшееся унылое равнодушие, заставить всех поверить, что возможен другой ход событий, и что есть на это причины, хоть и не для всех пока очевидные. Шевлягин и сам не заметил, как в пылу доказательств, не особенно убедительных даже для него самого, он зачем-то называл Славку — боровом, Корбута — куркулём, а Егорова упрекнул в пессимизме и высокомерии самого опасного и зловредного типа. Обличая и негодуя, оняростно размахивал руками, и свет в коридоре мигал, как на корабле, терпящем бедствие. Плечи Славки-матроса развернулись, мускулы напряглись, Шевлягин умолк на полуслове, зажмурился и пригнулся, но огромный кулак, намеренно промахнувшись, врезался в стену.

— Идём, краевед! — рявкнул Славка. Он накинул капюшон, шагнул через комингс и быстро сбежал по трапу.

Егоров и Шевлягин, секунду помедлив, поспешили за Славкой. Корбут выглянул наружу и посмотрел на три исчезающие за дождём фигуры. Закинув руку за спину, он почесал спину над лопаткой, зевнул и пошёл к своему отсеку.

На Загрячихе дорога превратилась в песчаный размыв с продолговатыми лужами. По мосту в сторону Перцовой бежал широкий поток. Славка пересёк затопленную площадь, сорвал со стены магазина почтовый ящик и с размаху грохнул им о бетонную ступень. Ящик распался, вмиг превратившись в жестяной лом со следами голубой краски и ржавчины. Из его нутра во все стороны брызнула вода и ошмётки размокшей бумаги. На ступеньку вывалился комок слипшихся писем.

Шевлягин и Егоров подошли и остановились, молча глядя на то, что осталось от знакомого с детства предмета, оказавшегося на удивление непрочным.

Шевлягин наклонился, отклеил от бумажного кома сырой конверт и глухо сказал:

— Оно.

С остальных открыток и писем смыло все надписи, и только на двух адрес читался более-менее отчётливо: «Москва, улица Академика Королёва 12…»

* * *

Поэт Селиванов спал в круглом зале Шняги у подножия Венеры. Уже трое суток он не появлялся дома, отнёс последнее стихотворное послание на Перцовую и ушёл отсыпаться под берег. Ираида заглянула к нему, когда заходила к Люсе за хлебом, но будить мужа не стала, ушла молча.

Селиванову снилось, что он спит в своей постели, что в ногах у него дремлет кот, а рядом с кроватью на табуретке стоит литровая банка с помидорным рассолом, мутноватым от специй и мякоти. В сон вмешивались неприятные посторонние голоса, надо было немедленно проснуться, чтобы успеть залить пряной, сладковато-солёной жидкостью тлеющее нутро, и понять, при чём здесь Славка-матрос и Гена Шевлягин.

Селиванов открыл глаза, сел, и тут же выпал из уютного обставленного похмельного сна в полутёмное помещение с гулким эхом и безрукой алебастровой женщиной. Банки с рассолом рядом, конечно, не было.

— Здорово, поэт! — приближаясь, зычно крикнул Славка. Он остановился рядом с Селивановым и шлёпнул об пол мокрыми письмами, — вот тебе твоя корреспонденция. Не дошла до адресата, ввиду происходящего природного катаклизма.

Егоров с Шевлягиным тоже подошли и встали рядом.

Селиванов, смутно чуя неладное, дрожащими руками надорвал конверт и вынул из него размокший край бумажного листа. Остальное тоже вынималось фрагментами, на слипшихся клочках бумаги виднелись буквы.

— Василий, ты особенно не расстраивайся, — сказал Шевлягин, — письма твои восстановятся. Я так понял, ей — он поднял палец и небрежно нарисовал в воздухе кольцо, имея в виду Шнягу — всё равно, что чинить.

— Не скажи! — возразил Егоров, — Это она поначалу, не умеючи, и овцу из воротника клонировала, и спирт из самогона изгоняла напрочь. Сейчас-то уже понимает!

— Тогда с Васькиными стихами ничего не получится, — Гена высокомерно пожал плечами, — энергию надо расходовать разумно.

— Слушай, краевед, — с упрёком начал Егоров, — ты… это…

— Я вспомнил, — сказал Селиванов.

Он обвёл всех спокойным, ясным взглядом и повторил:

— Я вспомнил.