Время перемен

Анвар Расулович Кураев, 2023

Их четверо – великий воин, посланник древних, капитан гвардейцев и богатый дворянин. Каждому по-своему предстоит пережить эпоху перемен. Взлёты и падения, новые открытия и переосмысление старого, скитания, лишения и беды – они пройдут через это, но уже никогда не будут прежними.

Глава 2: ещё выше!

Тром сделал финт и двойной росчерк мечом — в шею и в живот. Комад выгнулся в пояснице, уходя от первого удара, и вовремя шагнул назад от второго, одновременно полоснув Трома по запястью — попал, но чуть выше, сухожилия остались целы. Вместо обратного движения, Тром уколол в ответ, метя в живот. Комад ушёл в сторону в последний момент: меч лишь порезал бок.

Толпа вокруг взревела.

Они разошлись.

«Не зря он вождь, не то уже кишки бы по траве раскидал» — подумал Тром.

Но рана, похоже, сильно мешала Комаду, и время работало против вождя.

— Дружище, рана его доконает, просто нужно подождать! Тяни время! — крикнул Марк из толпы.

Они обменивались злыми быстрыми ударами, Тром всё больше привыкал к манере соперника, пару раз сделал ложный выпад и уже хотел ударить взаправду, но вождь опередил.

Удар сбоку Тром отбил. Второй удар летел в ногу, выше колена, и тогда Тром шагнул ближе, намеренно подставляясь. Боль. И одновременно он всадил остриё меча подсевшему Комаду точно в солнечное сплетение, погружая всё глубже.

Свободной рукой вождь схватил лезвие и попытался вытащить, в отчаянии раня ладонь. Но рука только бессильно скользнула к эфесу, оставив на стали кровавые следы. Лезвие погрузилось наполовину, а Тром схватил умирающего за другую руку и отпустил, только когда тот уронил меч ослабевшими пальцами.

Поверженный начал заваливаться назад, утягивая за собой. Тром рванул окровавленный меч из плоти, тело мешком грохнулось на траву, а четвёртый из Великой Сотни обвёл взглядом толпу. Уже четвёртый.

«Ни звука. Затишье перед бурей?»

Марк уже бежал к нему с тряпками для повязки:

— Ты теперь четвёртый! Вождь с правом голоса по всем важным вопросам. Поздравляю! — верзила присел, разрезал окровавленную штанину и промокал кровь, пытаясь понять, насколько рана опасна.

И тут толпа проснулась. Воины заулюлюкали, захлопали и заорали. Поединщик обвёл взглядом кучу народа. Радовались не все: кое-кто задумчиво молчал. Наверно, прихлебатели Комада. Он ответил Марку:

— Взаимно. Ведь ты теперь восемьдесят восьмой.

Тот пожал плечами:

— Для меня это мало что меняет, только лишь число. Тебя нужно зашить: в избе боли всё уже готово. Держись, пойдём, — он завязал повязку и взвалил руку Трома себе на плечо.

— Да, и вечером отпразднуем победу!

Победитель ещё раз посмотрел вокруг, выискивая вождей. Верт одобрительно кивнул, тряхнув длинными чёрными волосами. Грисвольд улыбнулся, отчего ровный шрам на щеке изогнулся змейкой. Игги нахмурился, а наполовину закрытый от ранения глаз сделал его лицо ещё суровее.

Только Узвар смотрел прямо и спокойно. Ни один мускул, ни одна щербинка или шрам не дрогнули на его лице. Он словно знал, что Тром хочет занять его место и стать первым из Великой Сотни. Потом он сплюнул на землю и посмотрел вновь, выпятив литой подбородок и сузив глубоко сидящие острые глаза на почти лысой голове.

«Чёртов безбородый индюк — придёт и твоё время, не сомневайся!» — зло подумал Тром.

И заковылял к избе боли, опираясь на Марка. В середине пути подбежали холуи с носилками, но новый вождь лишь досадливо фыркнул на них, показывая, что в состоянии дойти сам. Баба уже держала дверь избы открытой. Марк довёл его до койки, и Тром с облегчением улёгся на неё, затаскивая раненую ногу двумя руками. Баба склонилась над ним с отваром мака, но Тром сердито помотал головой. Сегодня ещё праздновать, а смешивать отвар с брагой нельзя. Да и заснуть недолго после маковой настойки.

— Марк, иди проверь, как там в харчевне. Скажи, я приглашаю желающих попировать сегодня вечером.

Громила вышел, кивнув. Тром знал: этот сделает всё как надо. И ещё не хотелось, чтобы друг видел, как его будут зашивать. Не первая рана, которую придётся зашивать без отвара. Он будет дёргаться, шипеть и стонать, не сможет ничего сделать. Но за всё нужно платить, и эту цену горец принимал.

Баба сложила нужные инструменты рядом и неожиданно раздвинула рану, промывая. Боль хлынула, острым кинжалом пульсируя в порезе и волнами распространяясь по всей ляжке. Голова закружилась ещё сильнее. Он зашипел: казалось бы, баба затем и сложила инструменты рядом, и с чего ещё она могла начать, кроме как с промывки? Но это всегда так неожиданно! Когда правую руку прижали к койке, он почувствовал ту же боль, что и в ноге, но слабее. Вздрогнул.

— Постарайтесь не шевелиться, вождь, — спокойным голосом сказала вторая баба.

— Угу. Надолго тут делов?

— Полчаса, может, чуть больше…

Мучения продолжились. От боли Тром потел, вертел головой, и капли затекали в глаза, падали с носа. Он постоянно дёргался, ничего не мог с собой поделать. Всё время успокаивал себя, твердя, что теперь он четвёртый из Великой Сотни. Мир ещё не видывал таких молодых вождей.

Но мучения снова продолжились. Обработка мазью и зашивание ран прошли полегче, чем промывка, но общее количество боли так измотало Трома, что на последних швах он чуть было не потерял сознание и облегчённо выдохнул, когда обе бабы наложили повязки. Потом он долго лежал без движения и чувствовал, как нога пульсирует болью.

Принесли парнишку с переломом. Кость торчала из развороченной голени. Тром воин, и привык видеть ранения, увечья, ведь без этого никуда. Но сейчас так натерпелся, что вид новой раны вызывал тошноту и страх. Тром старался не смотреть на мальца.

Парень выпил отвар мака и заснул, а бабы боли принялись копаться в его ноге, ставя кость на место.

Несколько минут спустя к Трому подошла баба и опять протянула пиалу. Он кинул злобный взгляд: «Вы что, с первого раза не понимаете, дуры набитые?»

— Лишь сладкая вода, вождь. Она придаст вам сил.

Тром кивнул. Баба потянулась, чтобы напоить его. Он жестом остановил её и сел на койке, спиной к парнишке, и, кривясь от боли, аккуратно взял пиалу.

«Не хватало ещё, чтобы баба поила меня с рук, как дитя!»

Пригубил. Действительно, просто сладкая вода.

— Что случилось с мальчуганом? — спросил он, продолжая прихлёбывать и делая вид, словно копошение рядом его совсем не волнует.

— Говорят, упал с крыши, когда смотрел ваш поединок, — баба отошла помогать второй.

Слабость и то, что он сидел спиной, делали их разговор похожим на сон. Наверное, поэтому Тром задал странный вопрос:

— Ты рада обновлению в кругу вождей?

И, будто во сне, баба не стала увиливать и ответила честно, как подобает воину:

— Комад заботился о нас. Много делал для этой избы боли и для остальных, в других городах. Мы скорбим по нему, хоть его место и занял лучший воин.

— Значит, не рада? Что же такого он для вас делал? Неужели ворошил твоё уютное гнёздышко своим стойким мечом? — усмехнулся он.

Баба шутку не оценила:

— Плотские утехи перестали интересовать меня, наверное, уже десяток лет назад. Он давал уверенность. Когда знаешь, что хватит тряпок и отвара, ножи будут наточены, а дров достаточно для зимовки. И не искалечишь очередного сына из-за дрожащих от холода рук, стоя за койкой. Вождь, я знаю, что вы не любите буквы, но, раз уж зашла речь…

Баба сунула ему в руки пергамент, на котором слева были слова, а справа — числа.

— Что это?

— Необходимое к зиме. Комад следил, заставлял холуёв и охотников носить в избу всё, что нужно. Сейчас его нет. Кто будет слушать баб? Охотники разбегутся, а холуи займутся другими приказами. Хватит ли у них времени на избу боли?

«Чёртовы бабы со своими закорючками» — разозлился он, но, сам не зная почему, вслух сказал:

— Отдай пергамент Марку. Дылде, что притащил меня сюда. Пусть займётся этим от моего имени. Будет у тебя уверенность.

И, словно специально ждал за дверью, в избу быстрым шагом вошёл Марк.

— А вот и он, кстати! Марк, посмотри, — Тром протянул ему пергамент, — Нужно напрячь холуёв, чтобы всё это было у неё до зимних холодов, — он кивком указал на бабу.

— Мудрое решение, вождь. Прямо сейчас и займусь, пока охотники ещё не ушли из города после поединка, — ответил Марк, рассудительно кивая.

— Кончай лизать мне зад! Завтра займёшься! Сейчас — брага и песни! Дай мне опереться на твоё плечо и тащи в корчму!

— Сначала переоденься, — Марк бросил ему простые льняные штаны с верёвкой и такую же рубаху.

После долгих и неуклюжих переодеваний, он, кряхтя, навалился Марку на плечо и вместе они вышли из избы.

— Отныне будешь моей правой рукой. Каждому вождю положена правая рука, ведь так?

— Судя по количеству приказов, свалившихся на меня ещё до назначения, вытирать драгоценную жопу вождя тоже предстоит мне!

Они расхохотались, спускаясь по тропинке к центру города. Воздух, зелёная трава и горы вокруг. Тром любил родину, и сейчас она наполняла его весельем, азартом, счастьем.

Их окликнула баба боли:

— Вождь, послушай! Тебе лучше не пить брагу! От неё кровь течёт по-другому, и рана может открыться. Ноге нужен покой.

Тром разозлился:

— Баба, по-твоему, я терпел всё это без отвара, чтобы просто уснуть? Иди, ковыряйся дальше в своей избе! — он с гневом отвернулся.

— Как тебя зовут? — не спешил уходить Марк.

— Старуха Исгерд, — ответила баба с лёгкой досадой в голосе.

— Чуть позже я найду тебя, — крикнул Марк, тоже отворачиваясь и таща Трома вниз.

Вопрос сам собой сорвался с языка:

— Марк, почему она не сказала про брагу сразу?

Друг пожал плечами:

— Ты помогаешь ей, она тоже решила помочь.

— Из-за пергамента? Эта старуха не понимает, что мы, воины, и так помогаем им самим своим существованием? Без нас они будут рабами!

— Ты прав, но они любили Комада. Может, ей просто хотелось тебя помучить. Потом передумала и предупредила, хоть и боялась.

— Боялась? — с недоумением спросил Тром.

— Конечно. Она знала, ты разозлишься, но всё равно сказала. Это достойно уважения.

— Уважения? Марк, ты — воин! Больше того, ты из Великой Сотни! Прекрати думать о всяком отребье! Это тебе говорю я, Тром, вождь!

Дверь корчмы была приглашающе открыта, а холуи ждали воинов после боя. Поединки за место в кругу вождей всегда собирали много народу. И куда им податься после боя, кроме как не в корчму? К тому же, новоиспечённый вождь, или старый, отстоявший своё право, часто праздновал победу здесь, щедро покрывая все расходы из казны. Трое воинов, выйдя из-за угла, разразились криками приветствия, стоило им увидеть Трома с Марком. Один с меткой Великой Сотни на плече: неприметный кусок кожи с выдолбленным на нём номером, понятный лишь горцам. Клеймо на груди не видно за одеждой, поэтому давно придумали ещё и кожаные метки.

Внутри корчмы было людно и душно: казалось, воздух можно загребать ладонью и есть. Человек сорок воинов встали со своих мест и принялись хлопать, выкрикивать приветствия и улюлюкать, стоило только им войти. Пока шёл и садился, Тром цепким взглядом успел отыскать в толпе лучших воинов: двое вождей и ещё девять просто из Великой Сотни.

Грисвольд, с двумя кружками в руках, гордым размеренным шагом подошёл к нему, кривя улыбкой свой огромный шрам на щеке, протянул кружку и ждал, пока Тром возьмёт её. После поднял руку, требуя тишины. Толпа угомонилась, и он начал раскатистым басом:

— Тром! То, что ты сегодня исполнил на поле — пример высочайшего воинского искусства поединщика! Укол в живот просто великолепен! Я до сих пор не пойму, как Комад успел уйти от него. Впрочем, он не совсем успел… А удар, которым ты отправил его к предкам — я такого ещё никогда не видел! Специально подставиться и получить серьёзную рану, но при этом закончить бой! Счастлив, что мне выпала честь быть в одном кругу с таким искусным воином! За твою победу!

Зал восторженно загудел. Грисвольд чокнулся кружкой с Тромом, и Тром одним махом выпил половину. Здесь, в столице Горной страны, варили отличную брагу.

Откуда-то появилась крепкая молодка в белом сарафане, и, слегка задев его плечом, наполнила кружку из кувшина, потом улыбнулась, и так же быстро исчезла, больше никому не наливая.

Через десять минут она выскочила опять с кувшином наперевес и низко наклонилась, подливая ему. Тром почувствовал приятную тяжесть её груди на своём предплечье.

Воины напивались. Верт очутился рядом, тоже с кружкой. Слова приветствия, похвалы, восхищение. Пришлось выпить, хоть и не хотелось ему именно сейчас. И опять кудрявая молодка с кувшином тут как тут. Долила. Уходит. Оборачивается, смотрит на него.

— А Узвар сегодня нехило так перессал! — весело бросил Верт. Они с Грисвольдом тихонько расхохотались, — Видать, боится, что его спихнут с вершины в могилу. Ты как, Тром, пойдёшь за первым местом? — Тром молчал, — Пойдёшь, по глазам вижу. За будущего первого из Великой Сотни!

«Что он там понимает по глазам? Я сам последние пять минут не могу понять, куда они смотрят! Но, проклятье, как не выпить за это?»

К нему спешила молодуха с кувшином. И сейчас он точно знал, куда смотрит. На вырез платья.

— Кто это такая? — слова вылетели сами.

— Новая кухарка. Что, хочешь оказать ей честь? — Грисвольд задорно толкнул его в плечо, отчего Трома сильно качнуло в сторону, — Я бы и сам не прочь, но, видят предки, сегодня твой день!

— Она за той дверью, — тихо сказал Верт, пальцем указывая вглубь корчмы.

Плохо соображая, что делает, Тром нетвёрдой походкой направился к двери. Сразу за ней стояла та самая молодка:

— О, вождь! Не ожидала тебя здесь увидеть!

Она смущённо смотрела на него, оторвав одну руку от кувшина и не донеся до лица, будто хотела что-то сделать, но так изумилась его появлению, что застыла.

Тром не любил ходить вокруг да около:

— Я решил оказать тебе честь.

— О, — она смущённо опустила глаза.

— Где здесь подходящая комната?

Кудряшка развернулась и пошла по коридору. Тром поплёлся за ней. Она открыла дверь в одну из комнат, где валялся всякий хлам, а с одной стороны оказалось подобие спального места на полу, поставила кувшин, и, пройдя вперёд, призывно дёрнула бёдрами, одновременно подтянув платье вверх.

Через пять минут его таз с энергичными шлепками стукался о её ягодицы. Тром пыхтел, молодка сладко постанывала, упершись одной рукой в пол, а другой в стену и прогнувшись в пояснице. Тром поддал темпа, чтобы постепенно переходить к завершению, но выпитое кружило голову и сильно мешало. Он задвигался ещё активнее, напрочь игнорируя боль под повязкой.

«Вот, уже близко, сейчас…» — но перед самым концом что-то лопнуло в ноге. Сквозь отчаяние он почувствовал боль и то, как быстро промокают штаны, напитываясь кровью.

Тром слабел. Вялой рукой подтянул штаны и пошатнулся, удержавшись за стену. Молодка вопросительно посмотрела на него.

— Найди… бабу боли, — вяло сказал он ей и привалился спиной к стене, не в силах подняться. Кудряшка выбежала из комнаты, а Тром с минуту недоумевал, как мог допустить всё это. Он почти обессилел и почти протрезвел, вялыми руками скомкал угол одеяла — единственное, до чего мог дотянуться, и прижал к ране.

Дверь резко отворилась, ударив стену. Внутрь влетел Марк, за ним — тощая девчонка с длинной косой.

— Да, это он, что делать? — торопливая скороговорка дылды выдавала волнение.

— Несём к очагу, здесь слишком темно.

Верзила взял его за подмышки, а девка ухватила за ноги, но не донесла и до порога, упустив от тяжести.

Ноги ударились об пол, разбрызгав немного крови. Марк, кряхтя, поволок Трома по коридору, прочерчивая его пятками тонкую красную линию, положил на пол возле очага. Бабы разбежались от него, как стая перепуганных воробьёв.

— Кухарки! Принесите ещё свечей и тёплой воды! — тонким, но уверенным голосом сказала девка.

— Делайте, что сказано! И быстро! — взревел Марк.

Бабы засуетились, собирая нужное, а худая девка сняла котомку с плеча и начала вытаскивать оттуда крохотные ножички, жгуты, прищепки и прочие вещи из избы боли. Быстро разрезала штанину. «Вторые штаны за сегодня испортил» — почему-то огорчился этой, самой меньшей из проблем, Тром. Девка убрала старую повязку, насквозь промокшую от крови… И мучения продолжились, совсем как несколько часов назад в избе. Остатки брага сразу же выветрились из головы.

— Половина швов разошлась. Сотник, стяни рану, я наложу новые, — из-за дурноты голос звучал глухо, как сквозь стену.

Марк склонился над ним и соединил края раны. Девка накладывала новые швы, периодически промокая кровь.

— Как можно праздновать с такой раной? Почему он не послушал бабушку?

— Гордый. Не хочет показывать собственную слабость. И очень хочет отметить великую победу. Я давно понял: чем больше с ним споришь, тем сильнее он стоит на своём.

— Ночные утехи тоже из гордости? Как ему такое только в голову пришло? Комад был лучше… — зло сказала девка.

Тром почувствовал мокрое на лопатках. Хотел посмотреть, но сил не хватало даже поднять голову. «Наверно, кровь дотекла» — блуждая глазами по потолку, отстранённо подумал он.

— Не загораживай мне свет, сотник.

Марк двинулся в сторону, неаккуратно задев рану. Ударила боль. Так сильно, что заломило в висках. Тром провалился в бездну.

***

Протяжный стон достиг его ушей. Тоненький, как у девчонки. Тром открыл глаза и сощурился от яркого света. Повертел головой — большие окна, утренний свет, высокая кровать.

«Не кровать — койка. Я в избе боли. Опять» — понял он.

Стонал парнишка со сломанной ногой. Потные волосы приставали к его лбу и слиплись на затылке, тело укрыто покрывалом. Вождь повернул голову в другую сторону. На такой же койке, около стены, лежал бородач и смотрел в потолок пустым взглядом, из-под покрывала торчал обрубок руки, замотанный тряпками.

— Эй, воин, как тебя звать? — окликнул Тром бородача.

— Я больше не воин. И в охотники вряд ли сгожусь. Был десятником. Теперь — не знаю. Пастух? Холуй? Попрошайка?

— Что случилось? Расскажи…

— Не очень-то охота. Но кто я такой, чтобы спорить с вождём, да? Был десятником Комада… Много чего хорошего он сделал для меня и моей десятки. Победы в приграничных битвах. За семь лет я потерял лишь одного воина, представляешь, вождь? Нужные задачи, достойная плата… Вот я и решил проводить его на небо бутылкой хорошей браги. Сел один на холме, что напротив корчмы, и надрался как следует! Потом этот высокий из Великой Сотни — Марк, кажется — с ещё двумя воинами, пробежали мимо. Тебя тащили, вождь. Ну и девка эта хмурая с ними. Следом народ из корчмы повалил. Десятник какой-то пьянющий меня увидел. «Вали, мол, комадова приблуда, пока пинка не дали» — говорит. Я ему: «Ты кто такой, чтобы решать?». А он мне: «Решает лучший». Ну вот и выяснили, значит, кто из нас лучший. По пьяной лавочке-то оно, конечно, не считается — я законы знаю. Но никто останавливать не стал. А мы сами и не вспомнили. Эх… им бы оставить меня там, на холме. Да парнишка один выскочил, обрубок стянул и сюда отнёс. Всю жизнь секирой махал, теперь в пастухи… тьфу!

— Хватит ныть. Никто не заставлял тебя сражаться. Мог просто признать его право лучшего или умереть в бою. Если не сделал первого — ты дурак, что не умеет оценить собственного мастерства и мастерства врага. Не сделал второго — трус! Получается, ты и то, и другое! Иди в пастухи, или утопись в Чёрной реке — всем плевать! Но не смей разносить это нытьё, как заразу, иначе я сам придушу тебя! — разгневался Тром.

Тром злился на безрукого воина. «Я победитель» — внушал он себе. «Всегда верно оцениваю мастерство. И, если этот момент настанет, уж мне-то хватит духу умереть в бою». Два раза за сутки очутиться в избе боли — это и так портило настроение. Вдобавок после того, что рассказал однорукий, вождь почувствовал себя уязвимым. Часть отчаяния бородача передалась и ему, будто он не был великим воином — четвёртым из Великой Сотни, самым молодым вождём, всегда уверенным в своих силах. И Тром бесился от этого. Что-ж, бородач вполне годился, чтобы вылить на него злость.

Вездесущий Марк появился на пороге избы, бросив сходу:

— О, проснулся. Ты, конечно, теперь вождь, но вряд ли это делает тебя бессмертным. Если сомневаешься, спроси у Комада. Мы еле успели вчера. Та кудрявая была лишней, да и всё празднование, если честно. Лучше бы лечился.

Тром злобно посмотрел на Марка: он любил честность, но не хотел, чтобы все эти люди вокруг слышали про его ошибки, вчера не казавшиеся такими очевидными. Но, коли всё уже было озвучено, решил не увиливать и ответил:

— Признаю!

Марк подошёл к нему и поднял покрывало. Задумчиво посмотрел на повязку и крикнул:

— Исгерд!

В зал вошла худая девка, что мучила его вчера вечером:

— Да, сотник?

— А где старуха? — грубо вмешался в разговор Тром.

— Бабушка дежурила всю ночь, сейчас она спит, — язвительно ответила девка.

— Бабушка? — переспросил Тром.

— Ага. Та — бабушка, эта — внучка. И обе — бабы боли, и обоих звать Исгерд, — с улыбкой пояснил Марк.

Тром устыдился, что так грубо говорил о бабушке при внучке: они и так слабые, к чему ещё больше втаптывать их в грязь? И разозлился на девку за то, что она внучка той старухи. А потом отогнал эти мысли прочь: в конце концов, он вождь, что они ему сделают?

— Исгерд, он может ходить? — верзила задумчиво смотрел на рану.

— Разве что ковылять. И то пока швы не разойдутся, — подчёркнуто равнодушно сказала молодка.

— Эй, ты разговариваешь с вождём! — воскликнул Тром.

— Я разговариваю с его сотником. А вождю, может, и недолго ходить в вождях. С такой-то раной…

— Довольно! — в комнату вошла старуха, — Угомонись, демоново семя, чтоб тебя! А ты, вождь, не слушай её!

— Она говорит правду? Я останусь калекой?

— Можешь остаться, если не врачевать, как должно. Тебе нужен покой и лечение. Рана глубокая, но за месяц должна зажить, если правильно ухаживать. Пять дней побудь здесь, а дальше поглядим.

Марк отрицательно покачал головой:

— Ему нужно на сход. Узвар хочет собрать всех вождей, пока никто не уехал из столицы. Сказал хоть в телеге его привезти.

— В телеге не поеду. Если сотники узнают, что рана так тяжела — выстроятся в очередь на моё место. Мне не нужна репутация мёртвого вождя ещё при жизни. Старуха Исгерд, ответь: если я поеду на лошади, нога не отвалится?

— Это известно только предкам…

Сомнения одолели Трома. В столице слухи разносятся быстро. Поехать на телеге — показать слабость. Да, раненых нельзя вызывать на бой, однако после поправки желающих проверить, как сказалась рана на расторопности вождя, будет больше, если его провезут в телеге по всему городу, как мешок картошки. Ехать на лошади — тоже риск. Может статься, не выдержит нога. Увидят — смекнут, как всё плохо. Опять толпа соперников. В телеге хоть заживает рана. А от езды верхом можно и калекой стать, если старуха не врёт. С другой стороны — покажи, что ты в порядке, и долго ещё никто не сунется. Трома и так боялись, а сейчас, после победы над Комадом — пуще прежнего.

— Поеду на лошади, — твёрдо сказал Тром, — А ты, Исгерд, отправь внучку свою мне вслед. Может и не лишним будет, как знать…

— Я не завтракала ещё, бабушка, — попыталась возразить девка.

— Поговори мне тут! Котомку собирай, упрямица, и делай, как вождь приказал, — оборвала старуха.

Младшая Исгерд раздосадовано повернулась и решительным шагом вышла из комнаты.

— Где мама её? Тоже баба боли? — поинтересовался Марк.

— Та поумнее моего, в прачки пошла. А этой, вот, нравится людей мучить. Уж у неё к семнадцати годам и рука набита, и знаний от меня набралась — иные и к тридцати пяти столько не знают. Да только главного она не поймёт: забирает эта работа, высасывает без остатка, а наградой — кладбище из тех, кто у тебя на койке издох.

— Она тоже мёртвого Комада вспоминала вчера, — припомнил Тром слова младшей Исгерд тогда, в корчме, — Что-ж, никому из вас вождь, более искусный в бою, не нужен?

— Горной страной правят воины, и мне против этого не возразить. Наши границы — главное. Да как не сожалеть, что Комад ушёл, если один он помогал мне тут? Узвар давно свою бабу боли завёл, ему до нас дела нет. Грисвольд с Игги тоже к ней ходят. Курт и его люди старались помогать, пока Верт ему голову не отрубил. Десятники да свита Курта приходили всё реже, потом совсем перестали. Видно, другие дела у них…

Говорила она всё это с сожалением и досадой, но без нытья, готовая принять судьбу, как бы ни повернулось. Тром уважал это.

— Я тебе помогу. У меня своей избы боли нет, не обзавёлся пока, так что ты мне нужна. Только учти: чем лучше мне ногу выправишь, тем дольше моя помощь длиться будет. Хромому мне быстро голову отчекрыжат, как Курту. Без головы я тебе не помощник!

Марк расхохотался:

— Ну вот и поможем друг другу!

— Вы не пожалеете, воины. Те, в избах вождей — мне не чета. Дай бог пять раз в месяц врачуют. Только отваром больных поить умеют, да вожди не поймут. А я по три раза в день, а то и больше. И так почти пятьдесят лет уже. Мудрое решение, вождь.

— Всяк кулик своё болото хвалит! Сказал же — помогу. Задницу мне лизать не надо. Это вон, Узвар любит.

— Ты присмотрись к его бабе боли, вождь, как будет оказия. Поймёшь, что я не просто так говорю.

Тром кивнул, надеясь уже отвязаться от этого разговора. Будто ему нечем заняться, кроме как смотреть за чужими бабами боли. Он повернулся к Марку:

— Приведи мне коня.

Выйти из избы оказалось непросто, хоть громила и помогал. Взобраться в седло ещё труднее. От взора друга не укрылась гримаса боли, когда Тром усаживался.

— Не сверзнешься, вождь? — спросил Марк, запрыгивая на своего скакуна.

— Нет, — односложно отвечал Тром, хоть был в этом далеко не уверен.

Дальше он терпел. Конь шагал, а он терпел. Хотел подумать о предстоящем сходе, да куда там! Все силы на боль уходили. При каждом шаге рану рвёт. А чуть конь неудачно шагнёт — вообще разрывает. Тром ждал: вот-вот и швы лопнут, а куски мяса с кровью разбрызгаются по дороге, такая была боль. Но держали швы. А он сжал зубы и сидел прямо. Пусть народ думает, что сосредоточен и строг. Все приветствовали. Когда хватало сил, Тром кивал в ответ, но чаще просто проезжал мимо. «Запишут теперь меня в гордецы, раз, став вождём, перестал здороваться. Да и пусть думают, что хотят. Доехать бы» — он унял мысли и вновь сосредоточился на терпении. Где-то там, позади, шла младшая Исгерд. Тром чувствовал её колючий взгляд. Под конец пути в голове стучало, а перед глазами появились еле заметные искорки, как от удара или если резко тряхнуть головой, запыхавшись.

Слезая с седла, он едва не упал. Марк застыл рядом в нерешительности: ловить вождя, или нет? Будешь ловить — опозоришь помощью. Не будешь — вдруг упадёт, ещё сильнее опозорится. Так и стоял, присогнувшись, и руки в стороны растопырив. Тром улыбнулся ему через силу, скособочившись, опираясь на здоровую ногу. Полегчало чуток без движения. Марк понял, что выглядит глупо и выпрямился. Тром же собирался с силами: в крепость вождей нужно войти на своих ногах. Раздумывал, как будет карабкаться по ступеням на крыльце, идти до главной комнаты. Настраивался на боль. Громада крепости возвышалась над ним — аж пять этажей сплошного камня, образующего толстенные стены и способного выдержать любую осаду, недалеко от края ущелья, по дну которого текла великая Чёрная река. Над ущельем висел мост, ведущий к такой же крепости на другом берегу. На толстенных, как деревья, канатах. А у самой воды ущелье перегораживала цепь, что натягивалась в подземелье крепости. Неиссякаемый источник казны: именно здесь трясли купчишек, да и любого, пожелавшего проплыть: будь то торговцы, военный флот, экспедиция или короли — все платили дань!

Исгерд стояла рядом с ним и, надувшись, молчала.

— Советы, как сберечь ногу, будут? — вполголоса спросил у неё Тром, чтобы снующий мимо народ не слышал.

— Бабуля насоветовала, а мне сказать нечего. Там под повязкой уже, небось, черви трупные плоть доедают…

Тром улыбнулся. Злословие девки не задевало его, пока не портило дисциплину в дружине. Они с Марком сами любили пошутить. Молодой вождь сделал неуклюжий шаг и начал долгий мучительный подъём по таким неприступным ступеням.

Через несколько минут, взмокший от пота, он отворил дверь главной комнаты. Игги, Грисвольд и Верт уставились на него. Искалеченный глаз Игги чуть дрогнул, будто от нервов в бою. «Что это? Удивление? Испуг? И где Узвар?» Тром молча пожал руки каждому и уселся за общий громадный деревянный стол.

— Та молодка вчера недурно стонала? — нарушил молчание Грисвольд.

— Да. Отличное дополнение к браге. Осталась счастливой, — беззаботно сказал Тром. Так, будто не было вчера беготни на кухне и его крови, разлитой везде, где только можно.

— Славно. А то твой человек, Марк, прибежал, страху нагнал, тебя искал. Скажи, пусть поспокойнее будет, его и так уже нянькой твоей зовут.

Все трое рассмеялись. Тром хмыкнул, думая, сколько крови вчера потерял. «Наверняка Грисвольд знает все подробности. Зачем тогда про Марка так говорит? Тут что-то не то».

Скрипнула тяжёлая дверь, и в главную комнату вошёл первый вождь Узвар. Напружиненный, он сел во главе стола. Похоже, уже упражнялся с утра. Обычно Тром тоже упражнялся дважды в день.

Узвар не тратил время на слова приветствия:

— Начинается сезон торговли. Я останусь здесь собирать дань с купцов, как это было всегда. Вы же поедете в Рудни и Город Кожи. Верт в Восточную Рудню, Игги в Северную. Вождь Грисвольд к кожевенникам. Молодой вождь Тром поедет в Западную Рудню. Вопросы?

Тром порывался заговорить. Дорога до Западной Рудни трудна. Долгий путь через горы, считай, по пастушьей тропе. Повозка там не пройдёт, только конь. Обходной путь почти в два раза длиннее. Но Грисвольд согласно кивал, Верт улыбался, Узвар смотрел надменно, и… Тром промолчал.

«Пусть купчишки разговоры разговаривают. А мы, воины, дело делаем и не ноем. В западную, так в западную. И с больной ногой доберусь».

— Все согласны. Холуй вручит каждому из вас ведомость за прошлый год: сколько денег с города пошло в казну и сколько осталось для города. Смотрите, трясите купчишек как следует! Чтоб больше принесли, чем в прошлый раз! Земля наша, никому не отдадим, так пусть платят сполна! — Узвар повернулся к двери, — Эй, прислужник!

В комнату вбежал тщедушный мужичок с пергаментами, раздал каждому и так же быстро убежал.

Оглядев вождей напоследок, Узвар первым покинул главную комнату. Остальные по очереди выходили следом, погружённые в ведомости и свои мысли, не обращая внимания на Трома. Вожди не видели, как он сюда шёл, и не увидят путь обратно. Холуи, просители, воины и прочие, конечно, заметят. Но вождям могут и не сказать. Если же скажут — одно дело видеть самому, другое — узнать с чьих-то слов.

С этими мыслями Тром выбрался из-за стола и, терпя, заковылял к выходу. Взмок, ещё не дойдя до ступеней. Марк и Исгерд тихо разговаривали чуть поодаль от лошадей. Смотрели в сторону ущелья. Тром медленно спустился и попробовал самостоятельно усесться в седло. Встал в стремя здоровой ногой, но никак не получалось перекинуть больную. Так простреливало от попыток, что пришлось оставить эту затею.

— Давай, аккуратно, — Марк очутился рядом и потихоньку перебросил его ногу через круп лошади, — Что сказали на сходе?

— Едем в Западную Рудню. Собирай людей.

Рядом хмыкнула Исгерд и ехидно заметила:

— Да он сдохнет ещё до перевала.

— Глупая девка! Есть обходной путь, — злость пробивалась в голосе Трома. Рана доконала, и вылилась в агрессию. Шутки внезапно перестали веселить, малявка уже достала. Что ни слово, то ведро пренебрежения.

— Ааааа… — протянула девка, ещё сильнее раздражая Трома.

— Вождь, как мы будем туда добираться? Кого брать с собой?

Трому было не до разговоров, боль донимала:

— Обсудим в избе. Мне нужно поговорить со старухой.

Он так и молчал до конца, а Марк с девкой разговорились. Болтали что-то, Тром по обрывкам понял, друг расспрашивал, приходилось ли ей лечить раненых на поле боя. Они шли сзади, и ответ разобрать не удалось.

Старуха Исгерд уже ждала его с тряпками и жгутами. Отвар мака дымился в чаше:

— Проходи и ложись на койку, вождь. Я посмотрю, как рана перенесла дорогу.

Тром устал держать лицо и позволил Марку практически дотащить себя до койки. Он медленно и неуклюже снял штаны, улёгся, и старуха начала разрезать повязку, аккуратно поддевая ножницами.

— Внучка, принеси мази для ран.

Младшая быстро вышла, а старуха аккуратно развернула тряпки на ноге:

— Швы целы. Заштопала внучка, как надо. Кровь идёт немного, но это меня не удивляет. Если кататься на лошади и ходить на следующее же утро после такого ранения, это неизбежно. Тебе нужно лежать, вождь, и всё заживёт.

— Значит, поеду в телеге.

— Что? Куда вы собрались ехать? — удивлённо спросила старуха Исгерд.

— В Западную Рудню. И не перечь, старуха, это не обсуждается. Лучше подумай, как меня вылечить по пути.

— Решение схода, да? Я постараюсь тебе помочь, вождь, постараюсь…