Ордер на убийство

Анатолий Ромов, 2000

Едва занявшись поисками пропавшего Олега Шершенева, частный сыщик Молчанов узнает об убийстве его жены и маленького сына, затем его тещи. Кто будет следующим? Похоже, эта участь уготована самому Молчанову. Только преступники теперь идут окольным путем: сыщика не убивают – его подставляют сотрудникам ФСБ как убийцу их товарища. А значит, приговорят его сами фээсбэшники. Спасение в одном – докопаться, кто подлинный убийца.

Глава 4

В понедельник, выбрав момент, когда остался в кабинете один, Молчанов достал записку, найденную им на даче Шершневых.

Записка была написана арабской вязью с числом «$ 1800000» в тексте — это, скорее всего, означало, что речь идет о деньгах.

Он прошел в кабинет Радича, усевшись в кресло, сказал:

— Сергей Петрович, вы ведь когда-то воевали в Афгане.

— Воевал. — Сняв очки, Радич протер их. — На заре туманной юности. А что?

— Может, у вас есть знакомые переводчики? Мне нужно перевести с арабского.

— Перевести что?

— Это. — Он положил перед Радичем снятую с записки копию.

Изучив текст, отставной полковник сказал:

— Паша, дорогой, это не арабский. Это фарси. Афганский диалект таджикского.

— Но шрифт вроде арабский?

— Шрифт арабский, потому что большинство фарсоязычных стран используют арабский шрифт. Где ты это взял?

— Нашел в кармане одного из пиджаков на даче Шершневых.

Молчанов коротко рассказал о субботней поездке, а также о своих подозрениях. Выслушав, Радич заметил:

— Н-да, дорогой Паша… Историйка не очень… Крайне неприятная.

— Неприятная. Но нас она уже не касается.

— Хорошо бы.

— Почему она нас должна касаться?

Радич взял лежащую на столе трубку. Набив ее табаком, вздохнул:

— Ладно, будем надеяться, что не коснется. Зачем тебе перевод этой записки?

— Считаете, ее не нужно переводить?

Подумав, Радич потер подбородок:

— Черт, тебя не обойдешь. Ты прав, переводить такую записку нужно в любом случае.

— Вот я и прошу найти переводчика.

— Ладно, найдем. — Радич вгляделся в бумажку. — Несколько слов здесь я разобрал, но нужен качественный перевод.

Загудел телефон. Взяв трубку, Радич передал ее Молчанову:

— Оля.

— Павел Александрович, к вам посетитель, — услышал он голос Оли.

Понимая, что она не одна, спросил:

— Что за посетитель?

— Нина Николаевна Боровицкая.

— Откуда она взялась, эта Боровицкая?

— Нина Николаевна Боровицкая — мама Юлии Шершневой.

— Мама Юлии Шершневой? — Прислушался к молчанию в трубке. — Что, она уже в приемной?

— Да. Она пришла только что, без звонка. И… надеюсь, вы понимаете.

— Понимаю… Хорошо, сейчас подойду. — Положил трубку. — Пришла мать Юлии Шершневой.

Радич склонил голову набок, пытаясь разжечь спичкой трубку. Сказал язвительно:

— То есть убитой?

— Да, убитой. Без звонка.

— Ну… — Трубка наконец разожглась, и Радич затянулся. — Что я могу тебе сказать? Иди.

— Иду. Только вот что еще, Сергей Петрович. Вы можете по своим старым связям узнать отношение Шершнева Олега Владимировича к военной службе? В частности, проверить, не воевал ли он в Афганистане?

— Ладно. — Радич пыхнул трубкой. — Попробую.

Нина Николаевна Боровицкая сидела на диване. Он сразу узнал ее — это она вместе с Витей была запечатлена на нескольких фотографиях, обнаруженных им в семейном альбоме Шершневых. Одну из этих фотографий он взял с собой.

На вид Боровицкой было лет пятьдесят с небольшим; на ней была длинная черная юбка, черная кофточка и черный пиджак-букле. В руке она держала небольшую черную сумочку. Сходство с Юлией было заметно, у Боровицкой были русые с проседью, гладко зачесанные и собранные сзади волосы, такие же, как у дочери, светлые глаза, небольшой нос и округлый подбородок. Макияжа на ней не было — если не считать легких теней у глаз и чуть тронутых помадой губ.

При его появлении посетительница вопросительно посмотрела на Олю. Перестав работать на компьютере, Оля сказала:

— Павел Александрович, это Нина Николаевна Боровицкая.

Помедлив, женщина протянула руку:

— Боровицкая.

— Здравствуйте, Нина Николаевна. — Пожав ей руку, он чуть тронул ее за локоть, как бы давая понять, что она должна встать. — Пожалуйста, прошу, проходите ко мне в кабинет.

— Спасибо. — Она встала, прошла в дверь. Походка у нее была прямой, твердой, уверенной. Подойдя к столу, Боровицкая вопросительно посмотрела на него. Он кивнул:

— Прошу, садитесь, Нина Николаевна.

После того как она села, сел сам на свое обычное место. Сказать он ничего не успел — неожиданно, как-то беспомощно схватившись руками за щеки, Боровицкая разрыдалась.

Он подошел к ней, но она, продолжая всхлипывать и стонать, отстранила его рукой:

— Не надо… Не мешайте… Сейчас… Сейчас все кончится… — Он не отходил, и она прошептала: — Да не мешайте же…

— Оля! — крикнул он. — Оля, воды!

— Не смейте! — вдруг прошептала Боровицкая, подняв голову. — Не смейте просить для меня воды! Не надо мне никакой воды!

Дверь открылась. Оля, державшая в руке стакан с водой, вопросительно посмотрела на него. Боровицкая, низко опустив голову, будто стыдясь, открыла сумочку. Достав платок и вытирая лицо, сказала очень тихо:

— Извините, ради бога… Все уже прошло… Прошло… Пожалуйста, Олечка, выйдите…

Оля снова посмотрела на него. Он показал знаком: выйди. Покачав головой, Оля вышла.

Когда дверь за Олей закрылась, Боровицкая, все еще не поднимая головы и держа платок у глаз, сказала:

— Ради бога, простите, Павел Александрович.

— Ничего страшного. Я все понимаю.

— Садитесь. — Подняв на него глаза, улыбнулась через силу. — Садитесь, пожалуйста, Павел Александрович. Мне очень важно сейчас с вами поговорить. Очень.

Подождав, пока он сядет, сказала как-то бесстрастно, глядя сквозь него:

— Понимаете… Юля и Витя были для меня всем… Всем в жизни… Теперь этого нет… Нет… — Посмотрела на него. — Вижу, вы понимаете это?

— Понимаю.

Она достала из сумочки зеркальце, поправила что-то на лице. Спросила:

— Я знаю, их обнаружили вы?

— Я.

— Ну вот. — Спрятала зеркальце. Наступило долгое молчание, которое он умышленно не прерывал. — Я только что была в прокуратуре. В районной прокуратуре. Говорила со прокурором, фамилия которого Федянко. — Помолчала. — Он опять повторил эту чушь.

Он ничего не сказал — хотя прекрасно понял, какую чушь она имеет в виду.

— Чушь, что якобы Юлия и Витя умерли естественной смертью. Вы слышали эту версию? О якобы естественной смерти моей дочери и внука?

— Слышал.

— Неужели вы тоже считаете, что они умерли естественной смертью?

— Нет, я так не считаю.

Она осторожно тронула глаза платком.

— Спасибо. Нашелся хоть один нормальный человек.

Опять наступила тишина, которую прервала Боровицкая:

— Сердечная недостаточность… Ясно, они несут полную чушь. Юля всегда была здоровой девочкой. И Витя был здоровым мальчиком. Они… — Спрятала платок в сумочку. — Они просто хотят снять с себя ответственность. И все.

Он не знал, что ей на это ответить.

— Мою дочь и внука убили. Безжалостно убили. Я вижу, вы понимаете, что их убили?

Она смотрела в упор. Ладно, подумал он, надо же, в конце концов, вести себя нормально. Как он всегда себя вел.

— Конечно, Нина Николаевна. Я понимаю, что их убили.

— Слава богу, наконец-то я слышу честный ответ. — Порывшись в сумочке, она достала пачку «Столичных». — И вы ничего не делаете, никому ничего не говорите, хотя понимаете, что их убили?

— А что я могу сделать? И кому я могу что-то сказать?

— Не знаю. — Посмотрела на него. — Извините, я могу закурить?

— Конечно. — Он придвинул пепельницу.

Она достала из пачки сигарету, прикурила от своей зажигалки. Сделала несколько затяжек, помахала рукой, разгоняя дым.

— Извините еще раз. Но вы можете сделать одну вещь.

— Какую?

— Найти убийц моей дочери. И моего внука.

— Но…

Пока он подбирал слова, она, взглянув на него в упор, покачала головой:

— Никаких но. Если вы порядочный человек, вы возьметесь за это.

Положив сигарету в пепельницу, достала из сумочки сверток. Молча положила на стол.

— Что это? — спросил он.

— Здесь все мои сбережения. Восемнадцать тысяч долларов.

— Вот что, Нина Николаевна. — Он выдержал паузу. — Уберите, пожалуйста, эти деньги. Я их все равно не возьму.

— Нет, возьмете. Я знаю, вести такое расследование трудно. Но вы должны им заняться. Должны, вы понимаете, Павел Александрович?

Он знал, что не сможет ей отказать.

— Хорошо, я попробую заняться этим расследованием. Но деньги ваши я все равно не возьму.

— Почему?

— Потому что я уже получил двадцать тысяч долларов — от Юлии.

— Я знаю это.

— Вот и хорошо. Я, кстати, собирался вернуть их вам.

— Не нужно мне ничего возвращать. Оставьте себе деньги Юлии. И возьмите мои.

— Но я не могу этого сделать.

— Почему?

— Да перестаньте, Нина Николаевна. Потому что так дела не ведутся.

— Дела… — Взяв потухшую сигарету, Боровицкая чиркнула зажигалкой. Затянувшись, посмотрела на него. — Павел Александрович, извините — какие могут быть дела? Нет никаких дел. Я потеряла все, поймите это. И… — Затянулась. — Даже если вы не найдете убийц, но будете их искать, мне будет легче. Понимаете?

Он понимал это. Хотя и не хотел говорить, что понимает.

— Главное, чтобы вы их искали. Если вы начнете их искать, я буду знать… Я хоть буду знать, что есть один человек на свете, который этим занимается. Это будет надежда. Не отбирайте у меня надежду, пожалуйста.

— Хорошо, Нина Николаевна. Я берусь за это дело. Но мы должны с вами кое-что обговорить — здесь, пока вы не ушли.

Усмехнулась:

— Пока я не ушла… Боитесь, что меня тоже задушат? Как Юлечку?

— Нина Николаевна…

Он испугался, что у нее снова начнется истерика, — ее губы мелко дрожали.

— Боитесь, боитесь, вижу. Дорогой Павел Александрович, меня не задушат. А если задушат, я буду даже рада.

— Перестаньте.

— Да нет, я в самом деле буду рада, потому что перед смертью смогу плюнуть им в рожу. — Притушила сигарету, от которой остался один фильтр. — Ладно, спрашивайте. Что бы вы хотели знать?

— Я боюсь за ваши нервы, Нина Николаевна.

— Не бойтесь. Я уже в порядке.

— Для начала я должен сказать, что, как я понял, убийство вашей дочери и вашего внука было хорошо организовано.

— Хорошо организовано?

— Да. Вы знаете, что на даче отравили собаку?

— Я знаю, что Шуруп умер, съев какую-то гадость. Так мне сказали в милиции.

— Собаку отравили. Ей дали отравленную печенку. Я видел эту печенку и видел пену на губах собаки. Съесть что-то случайно она не могла, ее держали на цепи.

— Знаю… — Боровицкая покачала головой. — Сволочи… Какие сволочи… Что вы еще хотели бы знать?

— Скажите, на даче в Серебряном Бору, кроме Юлии, ее мужа и Вити, проживал кто-то еще?

— В смысле?

— Я заметил, что в Витиной спальне, в детской, стоит еще одна кровать, вторая. Для кого она?

— А, вы об этом. Эту кровать поставили для меня.

— Для вас?

— Да. Кровать эта стоит в Витиной спальне с самого начала. Как только дача была построена. Почти все лето я живу… жила на этой даче, — поправилась она. — Ну, знаете, как это бывает… Я постоянно гуляла с внуком, рассказывала сказки. На ночь, естественно, тоже. Поэтому как-то так сложилось, что я всегда спала с ним в одной спальне. Он к этому привык.

— Значит, вы знаете порядки в спальнях на этой даче?

— Порядки в спальнях? Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, как было принято застилать на даче кровати. Одинаково и в той и в другой спальне?

— Не понимаю. Конечно, одинаково.

— Уточним — сколько на каждой кровати обычно находилось подушек?

— Подушек? По две.

— На каждой кровати?

— На каждой кровати. Не пойму только, почему вы об этом спрашиваете?

— Сейчас объясню. Только… возьмите себя в руки, Нина Николаевна.

— Павел Александрович, говорите смело обо всем. Приступа слабости больше не будет.

— Хорошо. Так вот, я почти уверен — вашу дочь и вашего внука задушили подушками.

— Задушили подушками… — Боровицкая закусила губу. — О господи… Ну конечно…

С минуту она сидела молча. Вздохнула:

— А я… я тоже хороша… Могла сама об этом догадаться… А вы сразу это поняли?

— Да, сразу. Окончательно моя догадка подтвердилась, когда я не смог найти на даче две наволочки.

— Две наволочки?

— Да. Те две наволочки, которые кто-то снял с двух подушек, — на них, как я понял, спали в ту ночь ваша дочь и ваш внук. Кстати, Витя спал иногда в одной спальне с матерью?

— Когда на даче не было меня и Олега, он всегда спал с ней. Он боялся спать один.

— Я так и понял. Так вот, когда я увидел… увидел вашу дочь и вашего внука, я сразу подумал о подушках. В спальне для взрослых не хватало двух подушек, я нашел их внизу, около прачечной. Но наволочек на них не было.

— Но… зачем вам наволочки?

— Затем, что… — Он помолчал. — Нина Николаевна, вы уверены в себе?

— Говорите, говорите, Павел Александрович. Я выдержу.

— Хорошо. Видите ли, когда людей душат подушками, на подушке или на наволочке, если она есть, обязательно остаются следы выделений. Выделений слюны, иногда рвоты. Поэтому, если у тех, кто ведет расследование, есть подушка или наволочка со следами выделений и есть, извините, мертвый человек, которому принадлежат эти выделения, они легко могут доказать, что этого человека задушили именно этой подушкой. Для этого достаточно взять на экспертизу его слюну или желудочный сок. И сравнить со слюной или рвотой на наволочке. Еще раз извините.

— Не извиняйтесь. В конце концов, я должна знать, как все произошло. Что еще вас интересует?

— На сегодня больше ничего. Кроме одного. — Он замолчал.

— Да, слушаю? Кроме чего одного?

— Но, Нина Николаевна, предупреждаю — это очень серьезно.

— Говорите, говорите.

— Вы сказали, что вас тоже могут задушить — как вашу дочь. Сказали в шутку. Но мы с вами должны понять: ситуация совсем не шуточная.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать… — Помолчал. — Где вы живете?

— У меня квартира на Ленинградском проспекте. Недалеко от метро «Аэропорт».

— Вы работаете?

— Я беру работу на дом. Я корректор, подрабатываю в издательствах.

— Вы могли бы на время уехать из Москвы? К каким-нибудь знакомым, родственникам?

— Зачем?

— Для безопасности.

— Для безопасности… — Некоторое время Боровицкая рассматривала его с усмешкой. — Павел Александрович, я никуда не уеду. Пусть убивают. Я свое отжила.

— Дорогая Нина Николаевна, дело не в том, отжили вы свое или нет. Если вы поручаете мне расследование обстоятельств убийства вашей дочери и внука, мне важно, чтобы вы оставались, извините, живы. Мне нужны детали их жизни, привычек, знакомств, объяснить которые при случае сможете только вы. Если же вас убьют, передо мной вместо всего этого будет просто черная дыра. И ничего больше. Понимаете?

Посидев молча, она сказала:

— Ну… Не знаю даже… У меня есть очень хорошая знакомая… Она мне больше чем родственница…

— Где она живет?

— В Калужской области. В Тарусе.

— Вот и переезжайте к ней. На время.

— Не знаю даже. Что, вы серьезно считаете, что они могут… и меня?

— Считаю. Ваша приятельница работает?

— Нет, она пенсионерка по болезни. Она одинокая женщина, живет одна.

— Свяжитесь с ней. И если она не против — переезжайте к ней как можно скорее. Вы можете пожить там… ну, скажем, с полгода?

— Могу. Если вы считаете, что это нужно.

— Я считаю, это необходимо.

— Хорошо, я сегодня с ней свяжусь.

— Свяжитесь. И, если она не против, переезжайте сразу же. Как зовут вашу приятельницу?

— Римма Валентиновна.

— Фамилия?

— Муравьева.

— Продиктуйте мне на всякий случай ее адрес и телефон. И оставьте свой адрес и телефон. — Записав, сказал: — И последнее. Есть одна тонкость.

— Какая?

— Сейчас объясню. Официально вести расследование обстоятельств убийства вашей дочери и внука я не могу — поскольку этим уже занимаются милиция и прокуратура. Это будет параллельное расследование, а вести параллельное расследование криминальных, да и любых других преступлений частные агентства не имеют права. Но мы можем переписать на ваше имя договор, который наше агентство заключило с Юлией, — о розыске ее пропавшего мужа. Как только мы это сделаем, наше агентство получит формальное право проводить все необходимые разыскные и следственные действия, касающиеся вообще вашей семьи. В широком смысле слова. Понимаете?

— Понимаю. Хорошо, давайте перезаключим этот договор.

— Тогда пройдемте к Оле. Нина Николаевна, и я очень вас прошу — возьмите назад эти восемнадцать тысяч.

— Да не возьму я их.

— Возьмите. Они вам понадобятся, если вы переедете в Калужскую область.

— Не волнуйтесь. У Риммы я проживу без этих денег. Я возьму с собой работу.

— Нина Николаевна, дело даже не в этом. Если вы возьмете сейчас эти деньги и мы перезаключим уже существующий договор на ваше имя, я, даже не столько я, сколько наш бухгалтер будет спокоен. Если же в деле начнут фигурировать дополнительные восемнадцать тысяч и кто-то решит нас проверить — мы мороки не оберемся.

— Так не записывайте их. Возьмите так.

— Это еще хуже. Куда я их дену? Если положу в банк, они сразу всплывут при любой проверке. Всплывут они также, если я их положу, как принято говорить, в чулок. Они всплывут, даже если я их буду постоянно носить с собой.

— Так потратьте. Прямо сейчас потратьте. У вас ведь наверняка есть на что их потратить?

— Нина Николаевна, дорогая… Давайте не будем спорить. Возьмите деньги. Будет спокойнее и нам, и вам.

— Ну… хорошо. — Взяла сверток, спрятала его в сумочку. — Хорошо. Эти деньги будут лежать у меня, но они будут считаться вашими. Слышите, Павел Александрович?

— Слышу. А теперь пройдем к Оле.

После того как договор был переписан и Боровицкая ушла, он посмотрел на часы — они показывали без двадцати два. Выдвинув ящик стола, достал лежавшую там пустую пачку от сигарет «Кул». Повернув задней стороной, посмотрел на цифры 229-7129.

Он только что видел договор, дата и подпись на котором были проставлены рукой Юлии Шершневой. Без сомнения, цифры на коробке от сигарет были написаны той же рукой.

В принципе эти цифры могли обозначать что угодно, но, скорее всего, это был все же чей-то номер телефона.

Взяв трубку, набрал его. После многих длинных гудков трубку сняли:

— Алло? — Голос был женским, хриплым, низким и выражал высшую степень недовольства.

— Простите, с кем я говорю? — спросил он.

— О господи… — Голос застонал. — Вы с ума сошли…

Тут же раздались короткие гудки. Нажав на рычаг, набрал номер снова. На этот раз трубку сняли быстрее.

— Да? — сказал тот же голос, в котором теперь слышалось отчаяние. — Неужели это опять вы?

— Милая, дорогая женщина, дама, не знаю, как вас величать… Умоляю вас, пожалуйста, не кладите трубку… Для меня этот звонок очень важен…

— О господи… — Он услышал шуршание, скрип, раздраженное покашливание. — Вы меня разбудили… Окончательно разбудили…

— Простите, я не знал, что вы спите. Сейчас почти два часа дня.

— Два часа дня… Для меня это утро… Раннее утро, понимаете?

— Понимаю. Простите, ради бога. И все же — мне очень важно с вами поговорить.

— Поговорить… О господи… Вы сами-то кто?

— Меня зовут Павел Молчанов.

— Павел Молчанов… — Голос снова прокашлялся, после чего стал чище. — Павел Молчанов… — Он услышал звуки, какие бывают, когда пьют воду из стакана. — И что вам от меня нужно, Павел Молчанов?

— Мне нужно с вами встретиться и поговорить.

— Зачем?

— Просто нужно. По очень важному делу. Я объясню это при встрече.

— Господи… Дорогой мой, милый Павел Молчанов… У вас очень приятный голос, но я не могу с вами встречаться, не зная, зачем вы мне звоните… Да я и вообще не могу с вами встречаться… У меня не так много свободного времени, чтобы встречаться с кем бы то ни было… Я занятой человек, понимаете?

— Понимаю. Но мне очень нужно с вами встретиться.

— Ему очень нужно со мной встретиться… Откуда вы узнали мой телефон?

— Я объясню это при встрече.

— Вы все хотите объяснить при встрече… — В трубке раздались какие-то звуки, плеск воды. Похоже, обладательница голоса уже встала и ходила по своей квартире. — Вообще, чем вы занимаетесь?

— Я начальник охранно-детективного агентства.

— Охранно-детективного агентства? То есть… То есть вы сыщик?

— Можно сказать и так.

— И вы хотите что-то у меня выведать?

— Можно сказать и так.

— Что?

— Я не могу сказать этого по телефону.

— О господи… Что, это государственная тайна?

— Нет, это не государственная тайна. Но я хотел бы все же поговорить об этом при личной встрече.

— При личной встрече… — Раздался тяжелый вздох. — Не знаю даже, что вам сказать. Я очень занята, понимаете?

— Понимаю. Может, вы скажете мне, как вас зовут? Вы ведь знаете мое имя.

— Как меня зовут? Меня зовут Стелла.

— Очень приятно.

— А мне, извините, неприятно. Вы знаете, что такое прервать утренний сон?

— Стелла, грешен, готов искупить свою вину. Но мне в самом деле очень нужно с вами встретиться.

— Это я уже поняла. Но… Я все время занята. Когда я попадаю домой, я в основном сплю. На работе… На работе тоже не совсем удобно.

— И все же, Стелла…

— Ну дела… Я вижу, вы не отстанете.

— Я ничего не могу поделать, Стелла, это моя работа. Речь идет о важных вещах.

— Ваша работа… — Помолчала. — Ну хорошо… Давайте встретимся. Против лома нет приема.

— Давайте.

— Когда вы можете? Сегодня, завтра, послезавтра?

— Когда угодно. Чем скорее, тем лучше.

— Ладно… Если вы можете прийти ко мне на работу сегодня вечером — пожалуйста.

— Смогу.

— Пожалуйста, приходите. Не знаю, получится ли уделить вам много времени. Но мы поговорим.

— А где вы работаете?

— В ресторане «Яр». Я певица. Знаете ресторан «Яр»?

— Конечно. Когда я мог бы подойти?

— Ну… Подождите, соображу, когда у меня кончается первое отделение… Кажется, в полвосьмого… Да, в полвосьмого… Приходите в «Яр» к семи. Пока сядете, я кончу петь. И поговорим.

— Хорошо. Сейчас позвоню туда и закажу два места.

— Перестаньте, какие места…

— А что?

— Дорогой Павел Молчанов, «Яр» сейчас забит, там все расписано на месяц вперед. Никто вам никаких мест не даст. Просто скажите, что вы к Стелле. Я предупрежу. В «Яре» у меня свой столик, он на двоих. Посидим поговорим — раз уж вы такой настойчивый. Устраивает?

— Конечно. Большое спасибо, Стелла.

— Ладно… Только опишите себя, чтобы я сказала метру, вообще ребятам, и они бы вас пустили.

— Что конкретно описать?

— Ну… Не знаю… Сколько вам лет, какой рост хотя бы. Как будете одеты.

— Мне тридцать четыре года, рост выше среднего, русый, стрижка короткая, глаза светлые. Я буду… скажем, в темно-синем костюме. Достаточно?

— Вполне. Хорошо, подходите к семи. Извините, я должна немного привести себя в порядок.

— Да, конечно, Стелла. Еще раз спасибо.

— Не стоит, до вечера.

Он услышал частые гудки. Положив трубку, вышел в приемную. Оля работала на компьютере, и он сел на диван. Она подняла глаза:

— Что?

— Помнишь, я тебе говорил о коробке от сигарет, которую я нашел на даче Шершневых?

— Помню. Кажется, там были какие-то цифры? Да? Номер телефона?

— Точно. Так вот, сейчас я по этому номеру позвонил.

— И что?

— Это телефон некоей Стеллы, певицы из ресторана «Яр».

— Интересно.

— Не знаю, интересно или нет, но я договорился сегодня вечером с ней встретиться.

— Встретиться — где? На улице? У нее дома? Или ты пригласил ее к нам?

— Мы договорились встретиться у нее на работе. В ресторане «Яр».

— О… Красиво жить не запретишь.

— Ревновать не будешь?

— Паша, ты что, за все время не успел меня узнать? Он взял ее за руку:

— Представь, нет.

— Ладно тебе… Во всяком случае, ты, наверное, смог понять: я не ревную. — Осторожно освободила руку. — То есть я ревную, как и все, но никто этого не видит и никто этого не знает. Если же… Если же, допустим, я пойму, что у тебя, кроме меня, есть другая, — я просто уйду. Весь разговор.

— Я тебя не пущу.

— Пустишь.

— Я шучу. Ты отлично знаешь, другой у меня не может быть.

— Не знаю. Жизнь покажет.

— Не покажет.

— Ладно. Конечно, иди в «Яр». Когда вы встречаетесь?

— Я приду туда в семь. Она там уже будет.

— Когда тебя ждать назад?

— Думаю, я там не задержусь.

— Как ее зовут, эту певицу? Белла?

— Стелла.

— Ну и имя. Ладно, иди. Может, что-то узнаешь.

О том, что он идет вечером в «Яр», он сообщил также Радичу и Костомарову. Радич его сообщение никак не прокомментировал, Костомаров же, вздохнув, сказал:

— Пашенька, ты хоть знаешь, какая группировка контролирует это гнездо разврата?

— Знаю. Солнцевская.

— Вот-вот. Помни об этом.

— Слушай, Костя, зайди сейчас к нашим компьютерщикам. Займись с ними проверкой банка «Яуза». Выясните общими силами, не отмываются ли там капиталы, нет ли признаков мошенничества, тайных счетов и так далее. Займись, это важно.

— Хорошо, займусь.

Когда он вернулся в свой кабинет, раздался звонок. Сняв трубку, узнал характерный, четко произносящий каждое слово, несколько резковатый голос:

— Павел Александрович, это Боровицкая. Я вас не отрываю от дел?

— Нет, Нина Николаевна. Что-то случилось?

— Ничего не случилось, просто я решила вам позвонить. Через час я выезжаю в Тарусу.

— Замечательно. Вы договорились со своей приятельницей?

— Да, договорилась, все в порядке, она меня встретит. Так что, если вам что-то понадобится, звоните мне туда. Или приезжайте. Ехать нужно с Курского вокзала, на электричке до Серпухова. Это часа два, а от Серпухова минут пятнадцать на автобусе или на такси. Буду рада вас видеть.

— Спасибо за звонок. Если мне что-то понадобится, я немедленно с вами свяжусь.

— Связывайтесь, я буду очень рада. И учтите, Павел Александрович, — я на вас надеюсь.

— Я уже сказал, я постараюсь сделать все, что в моих силах.