Ордер на убийство

Анатолий Ромов, 2000

Едва занявшись поисками пропавшего Олега Шершенева, частный сыщик Молчанов узнает об убийстве его жены и маленького сына, затем его тещи. Кто будет следующим? Похоже, эта участь уготована самому Молчанову. Только преступники теперь идут окольным путем: сыщика не убивают – его подставляют сотрудникам ФСБ как убийцу их товарища. А значит, приговорят его сами фээсбэшники. Спасение в одном – докопаться, кто подлинный убийца.

Глава 1

Проснувшись, Павел Молчанов посмотрел на часы. Пять утра. У него оставалось еще законных два часа для полноценного сна. Он уже натянул было на себя одеяло, но вспомнил о вчерашней ссоре с Олей.

Оля спала на соседней кровати, отвернувшись. Прикрывавшее ее одеяло наполовину сползло, открыв плечо и часть спины. В другое время он обязательно бы встал и поправил одеяло, но сейчас решил, что делать этого не стоит.

Некоторое время он лежал, разглядывая потолок. Все в его жизни вроде бы прекрасно, подумал он. Агентство процветает, от заказчиков нет отбоя, стоит апрельское утро, он, как всегда весной, чувствует прилив сил. Но радости нет. Потому что вчера, перед тем как лечь спать, Оля на него обиделась без всяких на то причин.

За что? Он лишь сказал, что им не мешало бы узаконить отношения. Причем сказал не всерьез, а вскользь, полушутя. Она же в который раз поинтересовалась: разве его не устраивает, что они просто живут вместе?

Он еле сдержался, чтобы не ответить резкостью. Промолчал. Хотя сейчас думает: может, то, что он промолчал, было даже хуже, чем ответить резкостью. И вот результат — они всю ночь проспали, отвернувшись друг от друга. И неизвестно еще, во что эта ссора выльется.

Они живут вместе почти год, но он до сих пор ее не понимает. Он иногда думает, что любить ее — все равно что ловить ветер в поле. Но может, он потому и любит ее до беспамятства, что она — этот самый ветер?

Ладно, он знает, что сейчас сделает. Приняв душ и глотнув кофе, он, ничего не говоря Оле, поедет в Тверь, где его давно ждет богатый клиент. Этот клиент спит и видит, когда он, Павел Молчанов, согласится взяться за его дело, не содержащее в себе, в сущности, никаких особых трудностей. А когда он, примерно часов в одиннадцать, вернется в Москву, дым рассеется и он сможет спокойно поговорить с Олей.

Встав, осторожно, чтобы не разбудить Олю, прошел на кухню. Включил кофеварку, прошел в ванную, принял душ. Натянул кроссовки, джинсы и свитер, налил полную чашку кофе и, держа ее в руках, направился в гостиную, где стоял компьютер.

Проверка почты по имейлу была для него обязательной утренней процедурой, поэтому сейчас, включив компьютер, он прежде всего посмотрел, нет ли новых поступлений. Наградой ему было возникшее на экране письмо на английском языке:

«Пол, привет! В субботу я прилетаю в Москву по делам, думаю пробыть здесь до июня, а может, и больше. Страшно хочу увидеть тебя, поговорить. Надеюсь, ты покажешь мне Москву?

А также познакомишь с какой-нибудь хорошенькой девушкой? Представь, я до сих пор холост. И до сих пор у меня в ушах стоит грохот Балкан. И то минное поле, помнишь? Как только прилечу, я сразу же тебе позвоню, ты же, если захочешь меня найти, смело можешь позвонить или просто прийти в гостиницу «Золотой амулет». Жить я буду там, поскольку мои дела в Москве будут связаны с этой гостиницей. Надеюсь на скорую встречу. Обнимаю, твой Джон Лейтнер».

Сегодня пятница, значит, Джон завтра будет в Москве. Отлично. С Джоном Лейтнером, своим ровесником, он в Америке учился с пятого по девятый класс в одной школе и в одном потоке. Правда, тогда, будучи детьми, они мало интересовались друг другом, общаясь лишь в аудиториях и на спортивных площадках. А вот когда они встретились через пятнадцать лет на Балканах, куда оба попали в составе миротворческих сил, он — российских, Джон — американских, они стали настоящими друзьями. Их судьбы оказались похожими, Джон после школы поступил в Вест-Пойнт, окончил его и, когда они встретились у Адриатики, работал в штабе соседней американской части, куда Молчанов постоянно приезжал как переводчик. Вместе они не раз попадали в переделки. Однажды, когда их штабные джипы потеряли дорогу и попали на минное поле, они чуть не погибли. Перед отъездом в Россию он заехал в часть Джона, чтобы попрощаться, и они договорились перезваниваться и переписываться с помощью компьютера, и вообще не терять связи.

В одном из писем Джон не без иронии написал: для того чтобы их судьбы не очень расходились и в дальнейшем, он последовал его примеру, ушел из армии и занялся частным предпринимательством. Однако каким именно предпринимательством, не объяснил. Судя по этому письму, Джон занялся гостиничным бизнесом.

Выйдя из квартиры, Павел осторожно прикрыл дверь и, спустившись вниз, прошел к гаражу, в котором стоял его «вольво».

Выехав из гаража, направил машину в сторону Ленинградского шоссе.

В пути вдруг с особой остротой осознал, как мучительна одна только мысль, что он может потерять Олю.

Он был москвичом, но самым тесным образом был связан с маленьким провинциальным Рыбинском — потому что и мама и отец были из Рыбинска. Отец был намного старше мамы, он преподавал в МГУ скандинавские языки, а мама была там студенткой. Случай, а может, что-то большее, чем случай, свел их в Москве. Они поженились, родился он. Павел помнит: каждое лето, пока ему не исполнилось десять лет, они всей семьей приезжали в Рыбинск, где жили в доме его деда, отца матери, у самого водохранилища. Там он научился плавать, грести, ходить под парусом. Счастливое было время…

Потом отца пригласили преподавать скандинавские языки в США, в Гарвардский университет. До пятнадцати лет Павел, или Пол, как его там звали, ходил в американскую школу. Когда контракт отца в Гарварде закончился, отец отказался от нового контракта, и они вернулись в Москву. По-английски Павел к тому времени говорил свободно, так что мог выбрать любой языковой вуз. Он выбрал военный институт иностранных языков.

После окончания института он некоторое время работал переводчиком в Генеральном штабе, его должны были послать на работу в постоянное представительство России в ООН. Но вместо этого он попал на Высшие курсы усовершенствования офицеров воздушно-десантных войск, после которых сразу оказался в бывшей Югославии, в составе российских миротворческих сил.

После двух лет, проведенных на Балканах, его уволили без сохранения льгот и пенсии — за рукоприкладство в отношении старшего по званию. Он был капитаном, а ударил майора, дежурного по части. Ударил за дело — в сожженной деревушке осталось несколько стариков и детей, он знал, что их вот-вот накроют из минометов, и вызвался с еще тремя добровольцами вывезти всех из деревни. Но майор, дежурный по части, запретил это делать. Он пытался переспорить майора, а когда понял, что не переспорит, — покрыл матом. Майор ответил, он ударил. Так, что майор выключился.

Ему грозил трибунал. Но в конце концов его просто уволили.

Потом, уже в Москве, ему позвонил полковник Радич, служивший в штабе этой же части. Радич объяснил, что, узнав о случае с майором, пытался отстоять Молчанова, а когда это не получилось — сам подал в отставку. К тому времени Павел уже подумывал о том, чтобы открыть частное охранно-детективное агентство. Он сказал об этом Радичу, тот его поддержал. Добавив к своим деньгам ссуду, взятую в банке, они открыли агентство, причем Радич настоял, чтобы формально руководителем агентства считался Павел Молчанов. Чуть позже Радич привел в агентство своего дальнего родственника адвоката Костомарова — и дела пошли.

А потом он встретился с Олей.

Оля Добродеева приехала в Москву из Челябинска. Сейчас ей было двадцать четыре года. В ее лице было много восточного, скорее всего татарского. Впрочем, ее с равным успехом можно было принять и за итальянку, и за испанку, и за француженку. В Москву она приехала в восемнадцать лет и сразу же вышла замуж за канадца, который увез ее в Монреаль. Выдержать супружескую неволю в Монреале она смогла лишь два года, после чего бросила мужа и сбежала назад, в Москву. Почти тут же, как ему рассказывали, у нее начался безумный роман с богатым англичанином, который закончился ничем. Потом она вышла замуж за известного московского кинорежиссера; у этого кинорежиссера Молчанов ее и увел.

С режиссером Оля развелась, но официально выходить замуж за Молчанова не хотела. На все его разговоры на эту тему она говорила с улыбкой: «Паша, ладно тебе… Хватит с меня замужеств… Поживем так, тебе что, плохо?»

Нет, ему совсем не было с ней плохо. Он был счастлив. Ко всему остальному добавлялось то, что Оля идеально подходила на роль секретарши агентства. Имея за плечами только среднюю школу, она блестяще справлялась с компьютером и безупречно работала с документами. Несмотря на ее сопротивление, он постепенно научил ее многому из того, чему сам научился в спецназе ВДВ и что для работы в охранно-детективном агентстве было необходимо: стрелять, водить любую машину, распознавать наружное наблюдение, уходить от слежки, маскироваться, знать основы шифровки. Конечно, профессионалом она не стала, но то, что она умела делать сейчас, его устраивало.

Между тем она была настоящим ветром в поле. Неуловимым, непостоянным, а потому непонятным. И мириться с этим ему было ох как трудно.

В Москву он, как и рассчитывал, вернулся к одиннадцати утра. Встреча с клиентом в Твери прошла прекрасно, они обговорили все, что было нужно, подписали весьма выгодный для агентства договор и расстались, довольные друг другом.

Выйдя из машины, Павел подошел к двери старинного арбатского особняка, на которой поблескивала медная табличка «Агентство «Охранник». Набрал шифр на панели у входа в здание, затем, миновав тамбур, шифр еще на одной, внутренней панели. После того как агентство обосновалось здесь, он прежде всего довел до совершенства охранную систему. Сейчас Оля, Радич и Костомаров с помощью скрытых в стенах телеобъективов и микрофонов могут слышать каждый издаваемый им шорох у двери и видеть все его манипуляции.

Двинувшись по коридору, хотел пройти мимо кабинетов Радича и Костомарова незаметно, но не получилось — дверь в кабинет Радича была полуоткрыта, и, как только он миновал створку, его позвали:

— Паша, мы тебя видим…

Пришлось зайти в кабинет. Радич и Костомаров сидели за столом. Объемистый Костомаров, в рубашке с расстегнутой верхней пуговицей и приспущенным галстуком, держал в руке кружку с кофе. Худощавый, тщедушный на вид Радич чистил трубку.

— Кофе? — Радич посмотрел на кофеварку.

— Спасибо, нет.

— Он должен показаться Оле, — сняв пенсне, пояснил Костомаров.

— Да, я забыл. — Радич поднял трубку, разглядывая ее на свет. — Это — святое.

— Ладно, Костя. — Павел направил указательный палец на Костомарова, изобразив выстрел из пистолета. — Я хочу показаться Оле — и что?

Костомаров поднял обе руки вверх:

— Сдаюсь… Думаешь, я сам не спешу утром показаться Полине?

— То-то… Клиенты были?

— Есть, — сказал Радич. — Очаровательная женщина. И не менее очаровательный мальчик.

— По какому делу, не знаете?

— Нет. Знаю только, они около часа ждут тебя в приемной.

— А вы говорите — кофе.

— Это я из вежливости.

— Пойду. — Молчанов встал.

Выйдя из кабинета Радича, он сделал привычные пять шагов и вошел в приемную.

Оля, работавшая на компьютере, была на своем обычном месте. Рядом, на диване, сидела незнакомая ему молодая женщина, русоволосая, худощавая, с приятным мягким лицом. На другом конце дивана сидел похожий на нее мальчик лет семи.

При его появлении женщина положила глянцевый журнал на столик перед диваном. Про нее нельзя было сказать, что она ослепительно красива. Но, безусловно, она была очень хороша собой.

Откинув сбившуюся на ухо светлую прядку волос, женщина посмотрела на него. Взгляд был настороженным, строгим, без улыбки. Мальчик, до этого глазевший в окно, тоже быстро глянул на него, но, судя по всему, не счел его достойным внимания. Он снова отвернулся к окну, за которым, видимо, происходило что-то очень для него интересное.

Оля кивнула:

— Доброе утро, Павел Александрович.

Если она обращается к нему по имени-отчеству, это плохо. Это ссора, и ссора серьезная. Но может, она обращается к нему так из-за посетительницы?

— Доброе утро.

Он хотел заглянуть Оле в глаза, но она, отведя взгляд, продолжила:

— Павел Александрович, это Юлия Шершнева, а это Витя, ее сын. — Отодвинув в сторону какие-то бумаги, добавила: — Я поговорила с Юлией по телефону и решила, что вам стоит самому переговорить с ней. Юлия ждет вас уже около часа.

«Ждет около часа». Вполне возможно, это намек на то, что он уехал рано и до одиннадцати болтался неизвестно где.

— Хорошо, я переговорю.

— Ма, можно поиграть на компьютере? — спросил мальчик.

— Витя… — Женщина посмотрела на него с упреком. — Помолчи.

— Но ведь тетя сказала, когда дядя придет, я поиграю… — Встретив взгляд матери, мальчик вздохнул. — Хорошо, мам, хорошо. Я молчу.

— Конечно, ты можешь пойти поиграть, — сказала Оля. — Пока мама будет разговаривать, я отведу тебя к нашим компьютерщикам. Наиграешься вволю.

— Здорово… — Торжествующе посмотрев на мать, мальчик встал.

Открыв дверь кабинета, Молчанов кивнул:

— Прошу, Юлия, проходите.

Пропустив гостью, показал на кресло:

— Садитесь. — Сев за стол, улыбнулся. — Да, слушаю вас.

Юлия села в кресло легко. Сидела она тоже легко, непринужденно. На коленях у нее лежала сумочка из мягкой замши, которую она придерживала рукой; сумочка была простой, но элегантной и наверняка очень дорогой. Да и вообще весь облик Юлии говорил о том, что она женщина со средствами. На ней было серое платье в обтяжку, с узким вязаным шнурком такого же цвета на поясе, черные туфли от Донны Каран, на запястье поблескивал золотой браслет с бриллиантами. Если не считать обручального кольца на правой руке, больше никаких украшений на ней не было.

Некоторое время Юлия смотрела на него молча. Наконец, вздохнув, чуть приподняла сумочку.

— Простите… Павел Александрович?

— Павел Александрович. Но можете называть меня просто Павел.

— Уж лучше по имени-отчеству. Вы курите?

— Нет. — Он придвинул пепельницу и взял настольную зажигалку. — Но вы можете курить, мне дым не мешает. Курите, курите.

— Спасибо. — Юлия достала из сумочки пачку «Кул». Придерживая сигарету двумя пальцами, прикурила от его зажигалки — при этом ее пальцы чуть дрожали.

Затянувшись, откинулась в кресле. Сделав несколько затяжек и стряхнув пепел, улыбнулась — коротко и нервно.

— Ради бога, извините.

— Ничего страшного.

— Просто я волнуюсь. Немного.

— Понимаю. — Он помолчал. — Что, есть основания?

— Д-да… — Подумав, сделала еще одну затяжку. Положила сигарету в пепельницу. — У меня пропал муж.

— Пропал муж?

— Да. — Она уставилась в какую-то точку в пространстве. — Его нет. Вообще нет нигде.

В такой позе она сидела довольно долго. Помедлив, он спросил осторожно:

— Давно?

По-прежнему не глядя на него, пожала плечами:

— Три дня назад.

— Если точнее?

— Точнее… Сегодня у нас пятница?

— Пятница.

— Он исчез во вторник. Утром.

— При каких обстоятельствах?

Повернувшись к нему, чуть сморщила нос:

— Что?

— Я спрашиваю: при каких обстоятельствах пропал ваш муж?

— А-а… Да ни при каких. Ушел утром, сказал, идет на работу. И не вернулся.

— На работе он был?

— Нет, на работе в тот день он так и не появился. И домой не пришел. Понимаете… — Помолчала. — Понимаете, с тех пор о нем ни слуху ни духу.

«Ни слуху ни духу, — подумал он. — Вполне возможно, муж ушел к другой. Надо коснуться этой темы, но осторожно».

— Сколько лет вашему мужу?

— Тридцать два.

— А… давно вы замужем?

— Семь лет.

— И еще…

— Еще?

— Да. — Вопросительно посмотрел на нее. — Может, здесь замешана другая женщина?

Ему показалось, по ее лицу пробежала легкая тень.

— Нет. Никаких других женщин у моего мужа нет.

— Вы уверены?

— Уверена. Я знаю своего мужа.

— У вас с мужем в последнее время были ссоры?

— Никаких ссор.

— Размолвки?

— Легкие размолвки были, но это были такие размолвки, которые… не влияют на отношения.

— Понятно, — сказал он казенным голосом.

Кажется, тон его Юлии не понравился. Нахмурившись, она сказала:

— Мы любим друг друга.

Он вдруг поймал себя на мысли, что говорит с ней только из-за Оли. Когда он вошел в приемную, ему показалось, Оля хотела бы, чтобы он помог этой женщине. Именно поэтому он сейчас и старается.

— Где работает ваш муж?

— В банке «Яуза». Он старший бухгалтер.

— Вы обращались в милицию?

— Да… — Она выдавила это с некоторым оттенком брезгливости. — В общем, обращалась.

— И что?

Посмотрела в упор:

— Хотите честно?

— Конечно.

— Если честно — я поняла: они заниматься моим мужем не будут.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Наконец он спросил:

— Почему вы так решили?

— Да по всему. Потому что я это вижу. В милиции в конце концов приняли мое заявление. Но заниматься моим мужем, искать его они не будут. Это… — Осторожно тронула лежащий в пепельнице окурок. Подняла глаза. — Это точно. И давайте не будем больше на эту тему. Хорошо?

— Ну… — Он пожал плечами. — Если не хотите, не будем.

— Не хочу. Мне вас рекомендовали, я к вам пришла. Павел Александрович, я вам заплачу сколько вы попросите. Деньги у меня есть. Если вы возьметесь за расследование пропажи моего мужа, Олега Шершнева, пятидесяти тысяч долларов будет достаточно?

Он сделал вид, что раздумывает. Агентством он руководил уже больше двух лет, но пока еще никто не предлагал ему такой суммы.

Посмотрел на Юлию в упор — чтобы понять, не шутит ли она.

В ее глазах была решимость. Кроме того, было видно, что разговор о деньгах ей неприятен.

Сцепив руки, сказал:

— Я еще не знаю обстоятельств дела.

— Если хотите, могу выписать вам чек моего банка, у меня «Чейз Манхэттен». Хотите — заплачу наличными. Правда, это займет время.

Судя по всему, она хотела как можно скорее покончить с темой денег.

— Но… Юлия, я ведь еще не взялся за ваше дело.

— Это не важно. Учтите, Павел Александрович, я не уйду, пока вы не возьметесь.

Он постарался придать взгляду строгость:

— Даже так?

— Даже так. И… — Достав из сумочки толстый конверт, небрежно положила его на край стола. — Вот. Здесь двадцать тысяч долларов. Будем считать, это задаток. Остальное я заплачу, когда будут хоть какие-то результаты. — Перехватив его взгляд, сказала: — Пересчитайте.

— Повторяю, я еще не сказал, берусь ли я за это дело.

— Так скажите.

Порой она говорила излишне резко. И все же что-то в этой Юлии ему нравилось. К тому же она ничего от него не скрывала, и было видно — она всерьез озабочена исчезновением мужа.

— Хорошо. Я берусь за ваше дело.

Достав вторую сигарету, она прикурила от своей зажигалки. Затянувшись, сказала:

— Спасибо.

— Пожалуйста. Спрячьте пока эти деньги.

— Зачем?

— Затем, что, после того как вы с секретарем агентства Олей заполните договор, вы сдадите деньги под расписку нашему бухгалтеру Лидии Марковне. Мы заключим с вами договор, и потом… Потом я возьмусь за дело.

Сделав несколько нервных затяжек, она посмотрела на него:

— С чего вы начнете?

— С чего… Ну, у вас есть с собой фотография мужа?

— Фотография мужа? — Помолчала. — Есть фотография, где мы вместе.

— Покажите.

Порывшись в сумочке, протянула фото. На карточке на скамейке сидели Юлия с сыном на коленях и обнимающий ее мужчина. За ними зеленели кусты. Мужчина ничего интересного собой не представлял, у него было самое заурядное лицо, русая бородка, светлые глаза, которые он зачем-то прищурил. Мальчику на вид было не больше четырех лет, значит, снимок сделан давно.

Изучив фото, спросил:

— Когда сделан снимок?

— Три года назад. Подходит?

— Не очень. — Протянув снимок, подождал, пока она уберет его в сумочку. — А современные фотографии мужа у вас есть?

— Ну… Дома и на даче, конечно, есть.

— Хотелось бы их посмотреть.

— Пожалуйста.

— И одну или две фотографии взять — чтобы знать, как выглядит ваш муж. На этом снимке изображение слишком мелкое. Хотелось бы также поговорить, скажем так — без ограничения времени. Кроме того, я хотел бы увидеть некоторые вещи вашего мужа, а также осмотреть ваш дом и дачу. Дача у вас далеко?

— В Серебряном Бору.

— А дом?

— На Котельнической набережной. Но… это тоже нужно? Осматривать дом и дачу?

— Это необходимо. Без этого просто не получится расследования.

— Почему?

— Потому что вещи иногда могут сказать больше, чем люди. — Она промолчала, и он, подождав, спросил: — Когда я могу к вам подъехать?

— Когда хотите. Давайте завтра. Мы с Витей будем на даче.

— Давайте.

— Хотя… Завтра суббота. Вы сможете?

— Смогу, что делать. Вы же не хотите затягивать?

— Нет.

— Значит, завтра я подъеду к вам на дачу. Какое время вам удобно?

— Любое.

— Можно утром?

— Пожалуйста. Мы с Витей встаем рано.

— Скажем, часов в одиннадцать?

— Очень хорошо.

— Значит, завтра в одиннадцать я у вас.

Сделав пометку в перекидном календаре и записав со слов Юлии оба адреса, нажал кнопку:

— Оля, пожалуйста, помоги Юлии заполнить договор. И позвони Лидии Марковне, пусть примет аванс.

— Хорошо, — раздалось в селекторе.

Юлия вышла, он же некоторое время сидел, рассматривая вещи на столе. Вся оргтехника, которую он сейчас видел, — телефонные аппараты, подставки для ручек, пепельница, настольная зажигалка, перекидной календарь, прочее — все напоминало ему об Оле. Впервые появившись в агентстве, Оля сразу же заставила его изменить всю обстановку в кабинете, переставить стол, по-другому расположить кресла. Все, что стояло на столе, тоже было обновлено. На его взгляд, наиболее выдающейся вещью, купленной Олей в одном из антикварных магазинов, была старинная подставка для ручек и карандашей, выполненная в виде зайца из литого серебра. Заяц с плетеной корзинкой за спиной, оглядываясь на кого-то, шел на задних лапах, держа в передних посох и котомку. На сгибах и особенно там, где было много мелких деталей, серебро от времени потемнело, так что морда зайца, а также корзинка и котомка были совсем темными.

Предполагалось, что карандаши и ручки надо вставлять в корзинку, но время показало, что корзинка — подставка для ручек никудышная. Емкость была неглубокой, ручки из нее постоянно вываливались, так что в конце концов ему пришлось убрать ручки и заполнить корзинку скрепками. Тем не менее зайца он успел полюбить.

Подумал: надо уметь терпеть чужие недостатки так же, как он терпит недостатки этого зайца. Об этом ему всегда говорил отец. Мама же, услышав это, добавляла, что нетерпимость — его главный недостаток. И поясняла, что он, Павлуша, как она называет его до сих пор, был нетерпимым с самого своего рождения, с момента, когда тридцать четыре года назад появился на свет в Москве.

Взяв увесистого серебряного зайца, Павел повертел его в руке. Идти с повинной к Оле и признавать свою вину страшно не хотелось, но он знал, мириться придется все равно. Жить без нее он не сможет.

Подумав, что бы такое сказать в свое оправдание, поставил зайца на прежнее место. Нажал кнопку:

— Оля, что делаешь?

— Вот, составляю договор.

— Юлия рядом?

— Нет, она сдает деньги Лидии Марковне.

— Мальчик?

— У компьютерщиков.

— Слушай, когда закончишь — сходим в «Арбатское»? Уже время.

Ему казалось, она молчит целую вечность. Наконец, услышав в селекторе негромкое «Хорошо», он осознал, что чувствует себя счастливым.

В кафе «Арбатское» они сели за свой обычный столик, в углу у окна. Заказали, что заказывали обычно — курицу с рисом, кофе и яблочный пай.

Пока официантка брала заказ, Павел отметил, как несколько мужчин обернулись, разглядывая Олю.

Вот этого он совершенно не понимал — почему мужчины всегда ее разглядывают. Обычная брюнетка сред него роста со светло-карими глазами. На первый взгляд вообще ничего особенного. Да, у нее хорошая фигура, стройные ноги, но он знал: мужчины обращают на нее внимание, даже не видя ее ног и фигуры. Они смотрят на Олю, где бы он с ней ни появился и в каком бы дальнем углу она ни сидела.

Первое время это ему льстило, потом начало выводить из себя. Сейчас он с этим просто смирился.

Официантка ушла. Оля, склонив голову и умильно улыбнувшись, что было явным издевательством, спросила:

— Как поездка в Тверь?

Он смотрел на нее довольно долго, надеясь, что умильная улыбка уйдет. Но улыбка не уходила.

— Нормально. Откуда ты знаешь, что я ездил в Тверь?

— Позвонила в Тверь. Не так трудно было догадаться, к кому ты ездил. — Улыбки уже не было, были серьезные глаза. — Нельзя?

— Оля… — Накрыл ладонью ее ладонь. — Слушай… Я понимаю, что виноват.

— Хорошо хоть, понимаешь.

— Понимаю. Давай не будем?

Несколько секунд она смотрела в упор. Наконец, осторожно высвободив руку, отвела глаза:

— Учти, если в следующий раз я увижу, что ты ушел из дома, — меня тоже в доме не будет. Не найдешь, след простынет.

Отделяя каждое слово паузами, спросил шепотом:

— Оля, о чем ты говоришь? Я ушел из дома? С чего ты взяла?

— С того, что я проснулась, а тебя нет.

— Ну и что?

— То, что нет ни записки, ни чего-то еще. Что я должна думать? Ты свалил. С концами.

— Но… Оля…

— Что — Оля?..

Постаравшись выдержать ее взгляд, сказал:

— Ладно, хорошо, я виноват. Но сейчас — мир?

Она отодвинулась, чтобы дать возможность официантке поставить поднос. Дождавшись, пока официантка уйдет, взялась за курицу.

Он долго ждал, пока она, глотнув кофе, не сказала, глядя в окно:

— Ладно, так уж и быть, мир. Что с тобой сделаешь.

— Слава богу. — Некоторое время он делал вид, будто занят исключительно кофе. — Знаешь, завтра в Москву прилетает мой американский друг, Джон Лейтнер. По-моему, я тебе о нем рассказывал?

— Рассказывал. И что этот твой друг?

— Он очень хочет увидеться со мной. Может, встретимся с ним завтра вечером? Как ты?

— Ну… — Оля пожала плечами. — Хорошо, давай встретимся.

— Он будет жить в «Золотом амулете». Что, если мы закажем там столик на вечер? А ты захватишь какую-нибудь свою подругу — за компанию?

— Не хватало мне еще искать подругу для твоего Джона.

— Оля, Джон — мой лучший друг.

— А что скажет потом его жена?

— Он холост. И будет чувствовать себя ужасно неуютно — один, в незнакомой ему Москве.

Помолчав, Оля покачала головой:

— Паша, большего краснобая, чем ты, я еще не видела.

— А что, разве это плохо?

— Не знаю. Хорошо, я подумаю — насчет подруги.