Вас приветствует солнцеликая Ялта!

Анатолий Никифорович Санжаровский, 2023

Крымский роман «Вас приветствует солнцеликая Ялта!» – о весёлых приключениях отдыхающих.

7

Послушал Колёка, как затухал, удалялся голосок, надрывный, набухший от обиды, недоумения, и медово хохотнул. Притаённо спросил Топу:

— Ты как относишься к женскому вопросу?

— Разно… — уклончиво ответил Топа.

— Не понял, старина.

— Дело сугубо личное… Как-то трепать мужчинам не пристало…

Совестясь, Топа опустил мордочку на лапы.

— У! Какой ты цивильный нудяга! Под валенка шаешь?.. Небось, весь в разврате погряз? А? Ско-око было у тебя мадамей? Десяток? Два? Три?

— Совсем за беспутника держишь…

— А чё ты из себя целину строишь? Небось, выскочишь на Чехова, душа поет?! Скок там с хозяевами, скок так, без хозяев, носится-гуляет всяких сучонок?! Ти… Знай шьют хвостами… И отецественные, и импортные… Импортняжку в деле знавал? Не обмахивайся хвостиной, развраткин! Ответ точный подавай сюда!

— Знавал… Грешен… Парижаночка… За что и понёс наказание… — поувял Топа и показал лапой на верхнюю челюсть козырёчком нависала. — Зуб на зуб после того не приходит.

— Э-э-э! Шалунелла! А я царапаю бедну голову, всё гадаю, а чего это Топа шепелявит, как старичина. А оно вона вынь-подай что! Пострадамши за любовь! Шерше ля фам!

— Пострадал… — потупился Топа.

Топа решил, что Колёка всё равно вырвет клещами признание. Начал без охоты рассказывать:

— Толкуй, кто откуль, а мы все здешние… У нас в Ялте как? Как везде… На какую глаз положил, та и твоя… Неотразимый Топа… Ну… Наши кобельки липнут к заезжим сучонкам. А наши ялтински дамульки вечно в трансе… В трауре Мы за своим бежим-с к «Ореанде», к «Массандре», к «Ялте». Это гостиницы… Ждём-с, как пойдут на фланёж импортные. И наши сучонки ждут. Авось, и ими возгорится какой залётный инвалид-старикашулечка. Да редкий импортник кинет худую косточку и писец… Тоскливый пост…

Я одну у «Ореанды» присмотрел. Ладненькая такая… Беленькая. Чистёха. Вышак!.. Прогуливала своих хозяев, сама сидючи у тощей, некормлёной хозяйки на руках. О как!

А надо сказать, мою вертихвостку из десятку не выбросишь. Бела как сметана… Так бы и съел… Хороша-а… Хор-роша-а… Чего уж там… Есть на что из-под лапки посмотреть…^[10] е-есть… Обрадовался я ей, как блину в сметане…

До сих пор удивляюсь… Меня тогда подивило — у неё на лапках тряпичные цветные калошики. Чтоб не пожгла свои ходульки на ялтинском асфальте.

Допёр я это и меня взбесило.

Я всю жизнь бегаю босиком и ничего. А то на! С парохода заявилась в калошах!

Со злым достоинством позвал я её.

а она своих хозяев в своём капризе, видать, держит. Что захочет, то и вьёт. Верёвки из них вьёт. Они ей всё позволяют.

Ну, позвал я. Она безразговорочно и заверти, заиграй хвостом. Мол, пустите скорей!

А видок у меня не импортный. Весь я, зауморыш, ободранный, грязный. Век нестиранный.

Они ей учительно говорят:

«Мы тебя, Жанетточка, пускаем. Видит Бог, верим твоему благоразумию. Будь осторожна. Ты у нас девочка! Не забывай! Не будь пустошкой!»

Стало мне тошнёхонько.

Кого-то на руках по Парижам носят. А тут одни пинки не успеваешь подбирать. Ну, думаю, отыграюсь я на парижаночке.

Ласками-нежностями завлекаю к себе в сарайку, что вам сдали, — все собаки сильны у себя во дворе, — а парижане вдогонку чешут фокстротом. Упрели. Отстали. Нас не видно — прихватили след и уже по следу по нашему жгут в поте. В перепуге. Куда затартает? В какую темь? Что утворит? Что скуражит?

Е-есть над чем покумекать…

Ну, подвёл я свою парижаночку к своей обтёрханной дверке, носом тырк в дощечку. Дощечка в двери была на маленьких петлях. Закрывала лаз. Всё Мельничиха сделала, как я просил. Ну, дощечка приподнялась. Под неё в лаз беспрепятственно галантно пропускаю первой даму. Следом и сам.

А хозяева и останься с носом на улице.

На коленях зовут свою Жанеточку образумиться, пока не поздно ещё. Христом-Богом умоляют покинуть занюханного ухажёрика. Меня!

Да куда! Я своего не теряю. Знай тыдык-тыдык! Тыдык-тыдык!..

— Извините! Я уходом от вас ушла!^[11] — моими словами отвечает за дверь, на волю, моя сладкая алюрка.

Моя парижаночка от счастья взлаивает… Вишь, как расхорошохонько-то ей стало, как я из неё девочку-то вынул. Тонну горя с плеч!

Ну, наголубились мы вдостале, наигрались до дуру. Пора и по хатам.

Можно б было, как делают все кобели. Пихнул завлекалочку по заднюшке в лаз, а сам дома барином валяйся. В безопасности.

А я не мог не проводить её до «Ореанды».

Ночь. А ну какой псих прилипнет. И хозяева её в слезах увеялись как назло.

Понятно, я следом на воляшку за парижаночкой за своей.

А хозяева-хваты тут как тут. Притаились за углом…

Поймал Топа молнию…

Гмг… Коли быть собаке битой, найдётся и палка. А меня и без палки… Не огляделся, с порохом на спине полез в огонь…

Сам меня о-оп, о-оп лаковой острой туфлей по мордасам, по мордасам.

Кажется, мои зубки горохом просыпались по асфальту…

Поймавши пенделя, я сразу отключился, потерял сознание. И больно не было…

Жанетка похлопала меня по щеке…

Еле вернулся в себя…

Ощупываю свои мордашики… Челюсть съехала на сторону. Зубы с неё осыпались… Пробую на место поставить челюсть. Так не ставится. Хоть что ты тут! Челюсть на челюсть не находит. Крепе-енько подломил меня бзиканутый мусьё…

Не знаю, что б я и делал, не окажись моя парижаночка порядочной. Приструнила своих господ-хулиганов. Нагнала холоду и велела срочно везти меня в больницу.

Сам уработал, сам и понёс на своих волосатых грабельках в собачью беззубую больницу.

Беззубый ветеринар кое-как вправил… Да неудачно. Челюсть всё же выпирает вбок. Висит козырьком… Шавкаю… Есть толком не могу. Дадут мосол — хоть ешь, хоть гложи, хоть вперёд положи. Я всё вперёд кладу… Помню, Жанетка мне три цыплёнка-гриль принесла на второй день после разбоища. Такие поджаренные до розовости, с лучком. Ароматина-а-а-а!.. Я вообще не мог поначалке есть. Кое-как отщипывал по ниточке…

И Топа, и Колёка облизнулись.

— Чем-то кончилось? — спросил Колёка.

— Э-э… В сам Париж калачами заманивала!!! Да чего ей было копать колодец там, где нет воды?.. Своё хулиганьё прищучила. Согласились взять в должности мужа Жанеткинова. Обещали рай-житьё. На пятом этаже мне с Жанеткой выделили непроходную, отдельную от них, луковых хозяев, комнату с видом на Эйфелеву башню. Отдельный тёплый унитазишко. Не работать… Лишь по вечерам прогуливать с Жанеткой этих хозяев поблизях. У Эйфелевой башни. Ещё в Бургондском лесу… Ещё по Сене… Речка у них там такая… Да не поехал я. Да ну его, Париж! Там моря нету. Мельничихи нету. И сторона там чужущая… А на чужбине и ворчея^[12] тоскует… В жизни уж так. Каждый цветок на своём стебле распускается…

— Ну, друже, заверну тебе от души. Глупи ты наворочал полный мешок! Уж куда-куда, а в Парижок не грех бы закатиться этаким бегемотом. Я б не думая махнул!

— Так то не думая! А подумавши — взвоешь!

— О! Вас выть не учи. Вольно вашему брату и на владыку лаять… Да что владыка… Вот, — подживился Колёка, — ночью воешь на луну. Нравится?

— Что ж тут может нравиться? А потом, чего выть-то на луну? Чего вывоешь? Это где в Голопуповке какая глупая левретка иль там криволапка и завоет с тоски. А мы, городские, кручёные-учёные, не воем. Такую глупь не практикуем… Ну чего людям мешать спать?

— А самому спать охота? По-честному?

— Живое… Как не охота? Но служба. На службе не поспишь… Так, когда особо круто сон скрутит, налегке придремнёшь. А штоб бессовестно, навсхрап, до полной потери бдительности — не моги! Один глаз спит, сон ворует. А другой службу правит. На мне ж такая ответственность! Уйди на боковину, а всё это, — Топа показал лапой на двор, плотно увешанный плавками, лифчиками, халатами, простынями, — а всё это какой лиходеецкий бомбила^[13] и умкни. Тогда лучше не просыпайся иль забегай со двора. До смертушки ж умолотят! В асфальт закатают!

— Весёленькая у тебя работёшка, сторожок! Не припылишься… Можешь и соснуть накоротке, и служба не станет.

— Позавидовал богач новой сумке нищего… Чует моё собачье сердце, не вник ты, головушка кудрявая, в соль… У наш же служба вечная-бесконечная. Болтуха!^[14] Двадцать четыре часа в сутки! Без выходных! Без отгулов за прогулы! Без отпускных! Без больничных! Хоть и больной, а о здоровье твоём ни одна собака не справится. С тебя спрос один. Стереги!

— Да-а… Пресно жуёшь. Сплошняком обязанности. А прав и на понюх не подают… Ти… Ну, всё ж какие-никакие отдушины бывают?

— Летом как от работы отпрыгнуть? Зимой проще… Курортники разъедутся… А что свои выкинут просушить, так целый лимонард^[15] давай, штоб взяли, — не возьмут! А летом непроворотно, непродышно. Мало, штоб чужой кто не бомбанул. Тут и наши наезжие могут перепутать. Вешал одно. По рассеянности цапнул другое… Вот я за всем и смотри. Они со всей державы скопились-слетелись. А я упомни, что у каждого. Вешает — смотрю. Запоминаю. Собачье моё дело маленькое. Запоминай! Запоминаю. Снимает. Опять смотрю. Своё ли? Ежли не своё, я ему лапой показываю на его тряпицу. Совестно, с извинениями вешает чужое, хо-оп своё и бегом. Большь глаз мне не кажет.

— Всё работа да работа. А друзья-то есть?

— А как без друзей? Без друзей нельзя. У меня друзьяки во всех ближних дворах. Если гулеванистая Мельничиха не тащит еды иль вообще усвистала куда на выходной в Севастополь иль в Новый Свет на бэбэ, на большое блудилище целинниц, не примирать же с голоду…

— Стоп! Стоп! Расскажи про это бэбэ… Про это совьетто ебалетто шик…^[16]

— А что рассказывать? Кто про этот мундиаль^[17] не слыхал? Слетаются гулевашки наподобие Мельничихи. Съезд разведённых и замужних девственниц! Съезд целинок! И председательствовать, говорят, на нём в этом году будет древняя метёлка из самой Малайзии Вук Кундор. Этой клемме всего-то 107 годочков. Две весны назад выскочила замуж за малахая. Моложе на 70 лет! Цырва заподозрила, что он у неё наркуша, и ушла от него. Вот в двадцать третий раз собралась двустволка замуж! И за кого? Эта замороженная янгица поёт: «Необязательно, чтобы этот человек был красивым, как наш премьер-министр, но всё же…» В сто семь подавай ей премьера!.. Ох и дурют вашего брата эти кларки целкин! Прошлым летом обсуждали проблему вечной девствености у замужних женщин. Потому как мужья очень любят, чтоб их гражданки жёнки-пшонки каждый вечер были первочками на протяжении всей совместной жизни.

— Да может ли такое быть?

— Ещё ка-ак может! Если братаны китаёзики помогут.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Из-под ручки посмотреть — очень красивая.

11

Уходом уходить — выходить замуж без согласия родителей.

12

Ворчея — собака.

13

Бомбила — бродяга.

14

Болтуха — караульщик.

15

Лимонард — миллиард.

16

Совьетто ебалетто шик — девочки из кордебалета.

17

Мундиаль — чемпионат мира по футболу.