Кластер-1

Анатолий Бочкарёв, 2023

Человечество непрерывно боится, что само себя вот-вот прикончит. И точно знает кем.Страсти о том, что великий и ужасный сверхчеловек вот-вот будет создан, достигли предела. Вопрос даже не в том, когда именно это грянет, а КАК конкретно будет произведён тот, кто нас всех перелопатит в мусор.Ясно, что будет вновь воспроизведён эксперимент с каскадом супер-лабораторий подальше от столиц. Недавняя история с пандемией ковида показала чрезвычайную эффективность именно такого подхода.В один миг всё окажется сметено. Вместо прежних людей другие существа завладеют бывшим нашим миром, построят другие дороги, самолёты и машины. Будут спать с другими, поистине невероятными женщинами.Совершенно очевидно, что такая технология УЖЕ есть. Она УЖЕ реализуется. Она ВОТ-ВОТ проявит себя. Но мы не были бы людьми, если бы не попытались напоследок понять, как всё-таки эту штуку можно сделать. Вдруг потом, если опять пронесёт, можно будет такого же и у себя… на кухне как-нибудь?! Ну, мало ли…

Глава 3. Этюд в бомжовых тонах

— Доцент, а доцент, вот ты вроде как сильно умный, да?! Тебе, наверно, даже череп давит. Так вот. Не слабо ли тебе, умный ты наш череп, взять да и поведать народу, кто такие ВИПы?! А то бают по ящику и по радио, да и среди людей не один раз слышали — ВИПы да ВИПы, а чо почём не поймём. Люди это, не совсем люди, или совсем не люди, то есть, крутяки какие — залётные или ещё как?! С чем их хоть есть-то?! Вернее — им нас?!

— А пожалуйте, ребятки, всё вам расскажу, честное слово, всё-всё, что знаю про ВИПов про этих самых треклятущих, из-за которых я собственно и в камышах окаянных очутился, а потом и вот здесь, в сиих благословенных чертогах. — И Фредди былинно обвёл глазами величественно нависающие бетонные своды полуподвала и подпирающие их ряды ещё прибранных коек. Были бы гусли — точно тренькнул.

— Ух ты! Расскажи, почём купил. За что они тебя так?!

— Нет-нет. Про то отдельный разговор. И за тот отдельный разговор и магарыч отдельный будет. А вы его вряд ли потянете. Так что отвечаю по существу первого вашего вопроса, господа, про так называемых… м-м-м… ВИПов. Хотел с чем-нибудь срифмовать, но что-то даже при упоминании о них красная пелена глаза застилает. Ф-фу, ладно, прошло. Так вот, господа бомжики, ВИП — это на самом деле аббревиатура, то есть набор заглавных букв нескольких слов, обозначающих какое-либо понятие. Это понятно! Ясно. Теперь едем дальше. В аббревиатуре ВИП три буквы, каждая обозначает отдельное слово. Надеюсь, и это ясно?! Хорошо. Едем ещё дальше.

— Ты как на лекции! — Ухмыльнулся сыщик. — Давай, лучше партейку сгоняем. Я тебе фору две пешки дам. Как нашему местному ВИПу. В смысле по блату.

— Не мешай. Сыграем. Подожди. А ты, Жорик, и ты, Колик, и остальные господа-товарищи — слушайте и смотрите сюда ещё внимательней. В глаза смотреть, я сказал!!! И постарайтесь вникнуть. Такое даже студенты понимают. Вот эти три буквы «В», «И» и «П» — обозначают не наши, а вредные английские слова. Всего их три — Вери импотент персон. Запомнили?! Три слова — и три буквы, по букве на каждое слово. Въехали! Отлично. Ещё дальше едем. Первая буква «В» — заглавная в английском слове «Вери», она его и обозначает. В переводе на наш великий-могучий означает — «очень». Очень что-то… Нечто, что очень «очень»! Ясно?

— Очень что? Не очень что-то ясно. Ты запарил, доцент!

— Неважно. Просто «очень».

— Ладно, гони базар дальше. Всё равно делать не хрена. «Очень» так «очень». Мы согласны.

— Вот. А вторая буква — это «И». Она обозначает английское слово «ИмпОтент», в котором является заглавной. Что такое импотент, я полагаю, вы и без меня знаете… Завяли?! Перевод про импотента нужен?! Говорите!

— Да уж… — приуныли собеседники. — Ты не томи. Гони, Цицерон. Не смущайся! Мы тебе тоже фору даём.

— Так вот. — Доцент принялся расставлять шахматные фигуры на доске. — Последняя буква, если вы запомнили её в аббревиатуре «ВИП», это буква «П». Она и означает слово «персона». Понятно? Запомнили? Читаем дальше, что же обозначает это странное обозначение трёх английских слов — ВИП — «очень импотентная персона». Или «персоны», если во множественном числе на них смотреть. Видите, как всё просто в нашем мире. ВИПы — это на самом деле все те гады, которые над нами. И с которыми мы не можем ничего поделать. Для нас, так вообще всё остальное человечество из ВИПов состоит. Можете сразу успокоиться, нам в них не бывать, даже если мы все дружно из штанов выпрыгнем. Прежде всего потому, что хоть мы и вторая буква, да ещё и с тройной приставкой первой, но уж точно не третья. Не пидоры, успокойтесь.

Но Жорик всё равно не успокоился.

— Да ну-у… Ни в жисть не поверю в эту хренотень. Какие же они импотенты, эти бугры?! Да мы, согласен, на их фоне импотенты, каких свет ещё не видал. Это они нас, а не мы хоть кого-то… Тем более их.

— Так я тебе о чём говорил?! Вспомни по буквам! Балда ты!

Сыщик не переставал ухмыляться, приступая к партии:

— Эй, лингвист-юморист! Я иду королевской, заметь. Уж она точно импотент. То есть, не в нашенском смысле, а импотент в английском. С ударением на второй слог — она именно — импОтент. Въехали в ударение?! Чего вылупились? В глаза смотрите?.. Ладно, отбой! Можете зажмуриться.

— Вот умники собрались тут! — Возмутилась хилая бомжачья оппозиция. — Все мозги обделали. Пошли на хрен, господа бывшие начальники! Валим отсюда, бичи. Нехай эти импотенты сами занимаются между собой, чем хотят, хоть по-нашенски, хоть не по-нашенски. Эй?! Кто с нами?!

Однако прочий народ всё равно остался около шахматной доски, с ленивым интересом разглядывая замурзанные деревянные фигурки или даже с умным видом обсуждая некоторые ходы соперников. Разговор затем ушёл в сторону и стал сугубо профессиональным, практически гроссмейстерским, но и его удавалось слушать, поскольку делать-то и вправду было совершенно нечего. Так отчего ж и не послушать очередную бодягу, может хоть что-нибудь станет понятно?! Да и голову надо же чем-то занимать!

Сыщик, сделав ход, нравоучительно поднял палец:

— А ты помнишь, что ещё Каспаров заявлял Крамнику в Женеве? Когда ещё играющим был? Вот то были ВИПы так ВИПы, причём — оба! Не чета нам!

— Не уважаю.

— А кого? Древнего Ананда или ещё более дремучего Карпова, что ли?! Доцент, ты и вправду спятил.

— Тогда шах тебе! Шах-шах! Именно! Разуй глаза! А ещё фору хотел давать!

— Да? Так быстро? Верно… — Сыщик задумался: — И всё-таки ты не совсем прав, доцент. В принципе, это я должен шаховать, а не ты. Природа у меня, понимаешь, такая, от рода моего. Это я только внешне кажусь бабайкой или ястребом каким-нибудь полуподвальным. А в действительности самый настоящий голубь. Был слух, Пикассо с меня рисовал свой всемирный символ мира. Пока я был в отрубях. Если не веришь — всмотрись повнимательней. Давай-давай, не бойся, смотри! Я разрешаю. Теперь попробуй вот так — в профиль. А?! Угадывается?!

Умело и правильно заговаривая зубы, сыщик Осклизкин опять двигал вперёд свою коронную, королевскую пешку, прикрывался от шаха, а сам говорил, говорил-говорил, как по радио или по ящику пургу гнал. Но эти уловки против Фредди не срабатывали, тот знал товарища как облупленного. И потому ещё раз прижал. Тогда после очередного шаха сыщик ещё раз замолчал, да и призадумался, теперь надолго, шах-то никак не отступал. Поэтому делать было нечего — приходилось чем-то жертвовать, чтобы избежать быстрого поражения. Тем временем в разговор вступила группа поддержки, правда, неизвестно кого, не исключено, что всех и сразу. Весёлый, разбитной денди-бомж господин Норкин, не замедлив, вставил в паузу, образовавшуюся в разговоре двух гроссмейстеров:

— Вспомнил! Анекдот слушай. Пока не забыл. — И принялся быстро воркотать, жуя улыбочку, и с деланым кавказским акцентом. — В горах новый хищный птица появился. Понял? Это как бы аксакал говорит другому саксаулу… блин, аксакалу. Понял? Говорит, значит, что новый хищный птица появился… ага, в горах. Дельтаплан называется. Всех кушаит. Вчера смотрю — опять человека несёт. Три раза стрелял, два рожка стратил, пока не бросил. Вах-вах. Хи-хи.

Сыщик поморщился, потом быстро сделал ход и вопросительно просветлел:

— А я вот сюда. И цел останусь. Ты как себя почувствуешь в данном случае?!

Фредди, он же доцент, тут улыбнулся, тоже сделал ход и приятельски похлопал соперника по эталонно костлявой спине:

— Всё так же, так же. Шах-шах, говорю, природный ты мой, зашахованный, да зацалованный.

Бомжик Мухортов вдруг перестал болеть за игроков, выздоровел и показал всем, какой же он на самом деле чуткий, да прислушивающийся:

— Всё верно, правильно зверьки обещали. Образцовая ячейка общества заявляется. Прячь вещички!

— Обмолкни! — Рявкнул сыщик, отхлёбнул крепкий кирпичный чай и вдруг замер с фигурой в руке. — О, мадонна, да кто ж этой такой?!

Тут разговор завис повсеместно, не получив продолжения, потому что в этот самый момент подтвердилась невероятная чувствительность бомжика Мухортова — в полуподвал взяла да и отворилась дверь. В новообретённом жизненном пространстве принялись передвигаться и устраиваться непосредственно под высоким, у самого потолка, оконцем ночлежки, на самом престижном, заранее прописанном для них месте новые постояльцы: то были бомж, бомжиха и ихний ребёночек, то есть, как бы бомжоночек. Ребёночек тот выглядел чрезмерно рослым, не по годам вовсе, сильно похожим на взрослого карлика или непонятно для чего и как переодетого пятиклассника. Однако по причине несусветной убогости или наоборот невероятной продвинутости — такое существо и поныне вроде бы ещё на руках носили, как совсем-совсем маленького или наоборот очень важного мандаринчика. Или русского царя.

Во рту у него, может просто больше негде было, родители держали потрясающе массивную соску, да не простую соску и даже не гаванскую сигару, а почти крупнокалиберную установку, но только стволом вовнутрь. Лялька-пятиклассник этот непонятный свой агрегат показательно и на редкость энергично мутыскал, то есть, сосал. Втягивал в себя все-все боезаряды какие там только могли быть. Да и не просто вытягивал он её до упора, а прямо таки терзал дудолю, рвал и гонял взад-вперёд. Настоящие искры сверкали и трещали за ушами. Никто ни сразу ни потом так и не смог догадаться — для чего он так всегда делал. Одной этой энергии хватило бы на обогрев половины жилого квартала, как минимум. Может и вправду какие-нибудь снаряды глотал?! Или таблетки от жадности?! Однако этого никто и никогда так и не понял!

Впечатлил потрясающе красивый детёныш, всех, сразу и навсегда. Но нескоро ещё бомжики стали признаваться в этом. Даже каждый сам себе. Потому что по любому такую информацию, такой образ ещё надо было переварить. Успокоиться. И немудрено. Как посмотрел кто на ворвавшегося к ним младенца, как перехватил невинный детский взглядик — так сразу у него мурашки и побежали в определённом направлении, наперегонки помчались, практически давя друг друга. Воистину какой-то мутант, а не хлопчик. Просто вылитый трансформер, то на маму он похож, то на папу, то на весь полуподвал сразу. Вот едва только взглянул в кого-нибудь этот обаятельный паренёк своим студёным, пронзительным оком, как словно бы выстрелил из травматического пистолета. Каждому в песик. При этом у парня, но правда без скрипа, ещё и отпала его ротвейлерова челюсть. Вниз полетела та самая термоядерная, крупнокалиберная соска. Прямо на пол, на подметённый, на ещё сравнительно чистый. Но всё-таки она его не проломила. Бомжомамка немедленно подняла драгоценный артефакт, облизала, выплёвывая соринки, и опять в ротище, стволом вперёд, втолкнула своему мутанту, демонстрируя всему обществу, до чего же трепетно боится она его потерять. Как было не вздрогнуть и не посинеть от столь замечательной картинки?!

Папа-бомж тем временем гремел и гремел узлом с семейным барахлом-скарбом, с привязанным к нему чайником, облупленным ночным горшком и тазиком для стирки белья и варки обеда. Ещё затем ставил-ставил этот самый узел на тумбочку, да кое-как укреплял его, чтобы не упал, куда не надо. Процесс тем временем продолжал идти по нарастающей. Свиристел до изнеможения. Отчего события размножались словно кролики. Загадочный карлик, старательно изображавший из себя человеческого младенца, с энтузиазмом подвывал, сноровисто, как профессиональный массовик-затейник, заводил окружающую среду. Сходу, фактически без предварительной подготовки раскручивал общество на что-то, ведомое только ему одному. Вряд ли на одну только продажу гербалайфа.

— У-у-у-у. Мням-мням. Пись-пись.

Папа-бомж весело скомандовал:

— Кажись, дождик собирается. Ставь тару!

Бомжомамка принялась быстро развязывать путы на чайнике, добираясь до ночного горшка где-то под ним, и в сердцах зачертыхалась:

— К-ка-акой каз-зёл чайник поверх вазы вяжет? — Наконец сдёрнула чайник и отвязала долгожданную посудину. — Ну-у, каз-зёл!.. На! Подставляй!

Подставлять что-либо было поздно. Папа-бомж внезапно подпрыгнул с ребёнком на руках, потому что с того потекло. И не просто потекло — а как специально, с мощным напором понеслось, словно сквозь прорванную трубу. Реакция мгновенно обмоченного, но всё-таки и видавшего виды папы также оказалась практически мгновенной, потому что натренированной. Он немедленно выдал интегрированный сгусток речевой совершенно непереводимой идиоматики с заимствованием ряда терминов из некоторых земных языков и ненормативных лексик. За словами тут же последовали и дела, то есть, они их подкрепили. Лёгкий парашютный хлопок вздувшейся рубашонки — и родная бомжачая кровь оказалась очень быстро катапультированной на ещё несмятую и пока невиданно сухую кроватку. Дитё на скорости зарылось своей огромной головёшкой в матрасик с простыночкой, застенчиво хрупнув шейными позвонками. Но фюзеляж таки выдержал приземление. Ясно, что далеко не первое подобного рода. Потому и выдержал.

Тут как тут мать. Сдёрнула с хлопчика мокрые как бы штанишки, словно с пузатенького танчика. Бросила те чехольчики где-то рядом и затем продолжила развязывать узел с добром, нажитым неимоверным трудом. Взросленький карлик, самостоятельно суша кверху мокрую попку, старательно сосал свои мокрые пахучие тряпочки и глядел-глядел неотрывно на обитателей полуподвала бездонными глазками совёнка, как бы слегка приослепшего на свету. Словно бы чуток извинялся. Мол, пардон, господа, вот, обломался невзначай, — попробовал слететь с гнезда на реактивной струе, да как-то немножко неудачно вышло. Бомжики, посматривая на гигантского и откровенно беспардонного младенца, поёживались, хотя по номиналу зачисления в штат ночлежки считались вроде бы и первоцелинниками, то есть, народом калёным, тёртым, мятым и где-то местами даже клятым, а вот погляди ж… Вон — и мурашки принялись считать по разным своим местам. Некоторые даже ловить их.

Папа-бомж, лишь слегка вытершись от обильных сынулькиных потёков, подвинул табуретку, по-свойски присел к шахматным игрокам и их болельщикам. Не приветствовал — нет-нет, он лишь спокойно закурил сигарету из мятой пачки с надписью «Памир». Но ни на кого старался особенно не смотреть. Важничал. А вот Фредди, мельком глянув на него, не удержался и спросил, по-доцентски интеллигентно, смышлёно шмыгая носом и кивая на ребёнка:

— Твоё произведение искусства?

Папа-бомж дымнул и стал попеременно расширять зрачки, словно дымные колечки:

— А то? Обломись, ежели по морде?!

Бомжик Мухортов, стоя грудью за спинами шахматистов, нагло добавил к вопросу доцента:

— А что он такой карла?.. В смысле малой, а такой огромный?! Перепихан?! Сын полка?!

Папа-бомж быстро подошёл к нему и уверенно ткнул двумя пальцами в направлении глаз:

— Гавкни ещё раз! В ротике покарябаю, глазки на базар снесу. Здесь и закопаю.

Бомжик по имени Толик тут вздрогнул, представил и сразу прервал свою поэтическую задумчивость и, наконец, после дополнительного раздумья вставил любимую присказку, больше которой он, как попугай, никогда, ничего не произносил, да, пожалуй, и не знал:

— Ой, как же я дико писюнею, Клава!..

Доцент Фредди невозмутимо рокировался, уверенно поменял фигуры местами:

— Да всё так же, так же тебе, сыщик. Получай, фашист, гранату от советского солдата! Шах-шах! Всё равно я тебя уделаю. Отдавай офицера, а то и ладью прихвачу, ты у меня ещё подёргаешься!

— Фредди! Всё-таки ты определённо Крюгер. — Не реагируя на выпады приблудного рейнджера, мрачно отозвался сыщик Осклизкин. — Так и тянешь костлявые ручонки к моему горлышку! Чикатила супротив тебя, оказывается, попросту щенок!

Некоторое время тянулось сравнительное безмолвие, больше никто ничего пока не говорил. Тем более про выходку новоприбывшего жильца. Переваривали. А может, как Толик, тоже пока адресовались исключительно к Клаве. Потому что главное было ещё впереди.

По кадру прошёл небольшой спектральный сбой, но автоматика пилот-камер принялась быстро корректировать помеху. По звуку — осталась норма.

В тишине повизгивали внутрикроватные металлические сетки, потому что это карлик опять суетился, кряхтел, потому что на самом деле «а-а» хотел, золотой высокогорный птенчик. Не сиделось дьяволёнку в новом гнездышке и всё тут. Сердце алкало великих деяний. И он заранее присматривался, на ком бы их провернуть.

Темнело. За окном, вверху, какое-то прохожалое радио засвиристело, засюрчало, приблизилось, а потом вдруг на ходу взяло да и сказало — очень даже всех напугав — вполне многозначительно, да ещё и с нажимом, со значением, словно бы пароль на явочной встрече: «Добрый вечер, господа. Начинаем концерт для тех, кто в пути» и словно бы ушло куда-то в этот путь, словно в бесконечность провалилось, вместе с владельцем того подозрительного радио, то есть, с прохожим. И словно бы за собою властно поманило. Бомжики смятенно переглянулись и опять кто смог пересчитали у себя мурашки. Комплект пока что полный. Однако они всё время продолжали ожидать какой-то пакости от пребывания в непривычных, комфортных условиях. Ясень пень, что так просто никогда ничего не бывает. Тем более бесплатный сыр. Подлянку ожидать в таких делах всегда не только можно, но даже и нужно!

Изображение опять приблизилось к уверенной чёткости, контрасту и глубине пятнадцатого межгалактического стандарта.

Бомжомамка в уголке, не скрываясь и нисколько не таясь, растирала жилистые ляжки, выставив их напоказ, и опять несколько неинтеллигентно покричала мужу, или кто он там ей был на самом деле:

— Эй ты, каз-зёл. Гоняй сюда! Жрать наверно будем.

Папа-бомж вновь обиделся, теперь на «козла» со стороны своей нежной половины, и решил внести коррективу. Вновь с нацелом для всего общества, чтоб хоть что-то ему прояснить. Почесал давно перебитый, а спереди ещё и разодранный нос и с вызовом заявил:

— Это я — командир эскадрильи!

— Ты-ты, урод, заткнись!

На это опять с непривычки прошёл сбой межгалактической связи. Какой эскадрильи? Где эскадрилья? Кто командир? Почему командир? Почему это надо было сказать?! Где логика? Причинно-следственная связь?.. В исказившейся слуховой и зрительной картинке помещения тишина теперь зависла совсем непонятная. Накладка в этот раз прошла даже по семантике звука. Однако техконтроль ближайшей станции перемодуляции импульса на Альфа Центавре быстро поправил брак. Тем не менее, дежурный оператор с Большого Магелланова Облака его всё-таки зафиксировал и сделал соответствующую пометку в журнале, в графе: «логические особенности туземной коммуникации». Под угрозой стоял весь исходный инфопоток с уникальной планеты где-то там, трудно даже припомнить, где именно.

— Да кто бы возражал?! — Механически и чуть ли не одновременно откликнулись оба шахматных игрока и, переглянувшись, коротко похмыкали — мол, везёт нам, ещё один импОтент нарисовался. И в самом деле козёл, а туда же — тоже не хочет быть собою. Хотя, в принципе, и вправду — кто хочет?!

— Но я-то действительно командир! — Настаивал бомжопапка, всё больше обижаясь на дурной народ.

Любимая женщина командира эскадрильи злобно хохотнула на это его настойчивое утверждение. Опять конечно не соглашалась. Фредди глянул на неё, на свисающие белёсые лохмы, слегка призадумался, затем сказал сыщику:

— Имей в виду и запомни следующее: добродетельная героиня обязательно должна быть блондинкой. По имени Сара, не как иначе. Первое правило Голливуда. В любом фильме так. В нашем скоро тоже так будет. Она и должна была появиться, потому что в каждом человеческом кубле всегда должна быть своя леди Ди, Сара или какая-нибудь другая белокурая стерва. Ты только посмотри на неё! Королева крыс! Настоящая леди Кры! Любая Сара отдыхает! Даже голову раз в год моет! Сразу видать, что блондинка.

Затем Фредди вернулся к шахматам и опять поставил сыщику Осклизкину привычный шах. Отчего неформальный лидер, признанный ВИП подземной человеческой группировки и бывший надземный сыщик наконец потерял терпение. А может оно у него просто кончилось. Адресуясь бомжопапке, сыщик проговорил ему с угрожающим добродушием:

— Бери сюда пеленг. И слушай внимательно. Очень внимательно. Только ничего не пропусти! Как только доцент сдаст партию — так я тебе сразу же свечку и вставлю. Как комэску, эксклюзивно — по самый элерон. Так что пока готовься! Можешь подмыться, не возражаю.

Тогда Фредди добродушно ухмыльнулся и почесал колючий подбородок:

— Давно не слышал настолько интеллигентного общения!

— Сам такой!

Тем не менее, папа-бомж настойчиво выходил на третий круг всё более тёплого контактирования. Его наверняка перемкнуло, потому что и размыкало никогда. Он так ничего и не понял, адаптации ноль, как и керосина в баках:

— Я же действительно был командиром эскадрильи!

И сделал угрожающий крен в сторону болельщиков. Он явно нарывался, чтобы его проучили по-настоящему. Скирда есть скирда. Вообще редкостная природная пакостность придавала поведению комэска закономерный оттенок вызывающей аристократичности. Рано или поздно давно сбитый лётчик должен был получить своё. Однако неоконченная шахматная партия, связывающая руки возмездию, всё ещё откладывала его неотвратимое наступление.

Опять лёгкая пауза, на этот раз не по вине техники или операторов. Вероятно, просто естественного происхождения. Или же камеры автоматически донастроились на режим алогичного копирования текста. Системы передачи теперь почти не зависали.

Тут и у Фредди принялось лопаться терпение, но несколько по другому поводу.

— Дружище! Мы с тобой целый час этот шах гоняем, словно хабибу по плацу. Этот же шах вечный! Вечный, неужели не ясно? Заело тебя, что ли?! Давай, заканчиваем, и врежь этому летучему козлу по-настоящему!

Командир эскадрильи только теперь стал немного понимать ситуацию, кого именно поимели сейчас в виду, отчего принялся активно отодвигаться. Чем ближе казалось завершение партии — тем активнее шуршал задом комэск. Пока не отодвинулся на безопасную, как он рассчитал, дистанцию.

— Да? Знаешь, ты прав. — Негромко отозвался как бы ничего не замечающий Осклизкин. — Чего-то я и в самом деле приморочился тут с тобой. Ты наверно меня как Фишер Спасского гипнотизируешь, сознавайся! Морочишь?!

— Если кто-то и морочит, только не я. — Тут Фредди опять отвлёкся от партии. — И я понял кто. Смотри туда. Это он! Да не пахан, тот отполз, а его щенок — он самый. Да-да, этот самый шкет. Обрати, наконец, внимание, сыщик ты или где?! Именно этот вот полкан глазастенький, карла малолетняя, это он нам всем мозги заполоскал. Погляди, вот же идол с соской! Вылитый Кашпировский, сатанист от бога, будто с экрана пялится, людей пачками парализует. Выставил бельма, малютка ещё называется, ишь, галики ловит. Он наверно наркошка.

Всё это доцент Серёгин выпалил одной очередью, непонятно и быстро возбуждаясь. Живой и длинной очередью простучал. Потому что если бы она была короткой, да ещё и со стороны — никто бы не спрашивал. Ему вдруг причудился иной облик юного пришельца непонятно откуда. Притом, теперь совсем-совсем не юный. Можно сказать, сильно не целомудренный.

Дымя жерлами приоткрытых судков, приплыл ужин. В полуподвал весело открылась дверь и заявились двое бодрых активистов-деградантов. Конкретных деятелей фирмы «Новый Декамерон» или по-простому — «Новый Деградант», пока ещё неведомо с чьей подачи и в каких целях организовавшей ночлежку для лиц без определённого места жительства. С широким хлебосольным жестом щедрые благодетели выставили на металлический длинный стол судки с благотворительной едой. Незамедлительно стали распространяться букеты всяческих запахов. В том числе и приятных. В результате, не только у бомжиков забурчало в животах, но и громче засопел карлик, а его папа на какое-то время прекратил сколачивать ему из досок неопределённых размеров гробовидный ящик, очевидно под кроватку. Летающую, вне всякого сомнения. И тоже малость посопел в синхроне. Но потом принялся подвешивать на невесть откуда-то взявшемся у него буксировочном тросе изготовленный агрегат и размещать в нём своё чадушко, со всеми дарованными благодетелями матрасиками и подушками.

Деградант-благодетель, принесший еду, обратился к подопечным с весёлой, отменно надменной обходительностью:

— Кушай-тэ-э. Кушай-тэ-э… Завтара исчо лутче буит. Насяльника ваша меню мала-мала утвердил, всё харашо. Завтара радио проводить будем. Всё харашо. Всё харашо.

— Ой, как же я дико писюнею, Клава!.. — Кому-то в углу и вправду стало «харашо». Этим «кем-то» никто не мог быть, кроме Толика.

— Харашо-харашо… Канешно, хараш-шо!.. — Фредди бормотал, не двигаясь с места, но засматриваясь совсем-совсем в другую сторону.

— Да брось ты педофилить, айда чавкать. — Успокоил его рассудительный сыщик. — Последний раз ещё позавчера за щеку нормально закладывали.

— Ты заметил? — Доцент продолжил западать на агрессивного младенца. — Этот карла даже соску перестал грызть, едва их черномазые благородия пришли. А как принюхивается брезгливо, это вообще что-то! Словно большего дерьма, чем мы, он и не видал никогда.

— А у тебя ещё есть какие-то сомнения по этому поводу?!

Но доцент отмахнулся:

— И глаза ещё здоровее стали, прямо на пол-морды лица! Словно у инопланетянки какой. Кстати, ты не заметил?! Он и вправду довольно миловиден. Может, это девчонка?!

— В этом мире всё может быть, всё! Даже ужин по расписанию. Садись и жуй.

— Определённо девчонка. Или гермафродит. Какого-то среднего пола! А может это мутант какой-нибудь. Тогда уж слишком непомерный для колыбели, даже такой, какую вон сделали ему, почти танковой. О, я понял! Просто снимается начало фильма «Танк Армата. Детство». Нет-нет, наверное, это всё же бройлерный мутант.

— Так ты не хочешь или не будешь?! Ты идёшь?! — Сыщик невозмутимо вынул неожиданно чистый носовой платок и вытер уголки губ. — Пошли-пошли, говорю. Смотри, фантазёр, а то пайку твою замету сходу, ты меня знаешь, не постесняюсь.

Это был аргумент. Фредди быстро встал и пошёл за приятелем к столу:

— Уговорил. Понимаешь, никак не могу с этой обстановкой свыкнуться. Зря мы согласились на этот бомжатский Хилтон. Нечисто тут что-то, попомни моё слово, попомни!.. Нечисто, говорю. Не бывает бесплатного сыра в мышеловке, просто не бы-ва-ет!.. Как тут можно вообще спать, например?! Хоть убей — не буду!.. Но сыр буду. Потому что потому!

Отъезд. Край кадра словно бы завернулся, утомившись тягучей бессмыслицей ещё только начинающихся словесных перепихиваний. Потом кадр всё-таки опять раскрылся, хотя при этом на какой-то момент и подёрнулся рябью спектральных помех, даже появился откровенно синюшный оттенок на лицах всех действующих лиц. Затем плоскость изображения ещё более расправилась, но синюшность по-прежнему подцвечивала физиономии персонажей, весь реквизит, даже манну калорийную-небесную на столах в алюминиевых тарелках и судках. Всё-таки в попытках полной адаптации даже у режиссуры идущего репортажа что-то серьёзно подклинивало.

Первый призывной контингент благотворительной ночлежки «Новый Декамерон» (он же «Новый Деградант») толково, со знанием дела, по-лагерному, до последней крошки расправился с ужином. Бомжикам ещё и помогли. И не кто-нибудь, а соплеменники. В этот самый волнующий момент к чавкающим в кадре восьмерым обитателям полуподвала прибавилось ещё двое. Один представился Жориком, а другой — ни больше, ни меньше, как Коликом. В результате к Толику, который по любому поводу адресовался к какой-то там мамке Клаве и при этом дико сам с собою забавлялся, прибавился ещё и Колик. Вероятно, до полного комплекта. Вдвоём писюнеть всегда веселее, кто спорит.

Но втроём ещё лучше.

Вновь прибывшие не только сходу хорошо покушали, но и позаигрывали со страшненьким малышом-карлой. Никто этого не делал, колебался, а эти вот сразу попробовали. Реально потеребили малышу ушко. У того от изумления из рабочего корытца опять вывалилась крупнокалиберная соска и снова упала прямо на пол, заплёванный и слегка затоптанный. Бомжомамка, леди Кры, в который раз терпеливо подобрала, облизала, прополоскала во рту и вновь воткнула, точнее, впихнула рабочий инструмент куда надо. Стволом вперёд, казённой частью сверху. Детёныш облегчённо зачмокал, а мамка разулыбалась. Она же так боялась его потерять. Однако убойный хлопчик, судя по всему, и сам не слишком-то жаждал потеряться. Это читалось во всём его воинственном виде. Не для того он сюда заявлялся, чтобы вот так безответственно теряться. Накануне таких событий.

Дальше — больше. Один из новоприбывших даже порывался взять горного птенчика среднего пола на руки, приговаривая:

— Ути-ути, пойди к дядьке Жорику, ужо он тебе покажет зюзьку!

Хотя ему злорадно не препятствовали, предвкушая, что же парнишка отмочит на этот раз, что-то всё-таки удержало Жорика от столь опрометчивого шага. Дядькина зюзька осталась невредимой и главное — сухой. Зато хлопец, поколебавшись, теперь его точно выделил и явно взял храбреца на заметку. Вообще в нём, в детёныше этом камышовом наблюдалась какая-то непрестанная внутренняя борьба. Больше того — порой она проглядывала как на ладони. Словно бы он ещё не знал, чего же на самом деле хочет, то ли по большому но пока немного, то ли опять по малому, но побольше, то ли дядьке липучему зюзьку оторвать, то ли кому-нибудь ещё, то ли наконец севрюжины с хреном. Но то, что чересчур отвязанный младенец чего-то очень и очень хочет, что ему чего-то там позарез как надо — наверняка это именно так и было. Возникало ощущение того, будто бы кто-то ему очень сильно задолжал и он, как Вий, вот-вот поймёт, кто именно. И тогда — берегись! Поэтому, едва малец глазик свой направлял на кого-нибудь — так вновь словно эхо от какого-то травматического, а может и боевого выстрела звучало где-то совсем рядом. Вероятно, даже за ближней стеной прокатывалось. Не исключено, что и контрольного. Со всей уверенностью тут можно было бы сказать только одно — никто из всех десяти негритят, для чего-то собравшихся в странном полуподвале, почему-то не хотел быть этому убойному пупсику хоть чего-то должным.

В правом верхнем углу проскочил входной символ межгалактической связи, подключились новые звёздные системы. Число абонентов резко возросло. Передача явно набирала рейтинг. Спустя полминуты внизу кадра прошёл мелкой вязью универсального контактора поясняющий текст с кратким содержанием предшествующих событий. И картинка восстановилась в полном объёме. Четверть Большой Вселенной наконец заинтересовалась невероятной фигнёй, происходящей в отдалённом эфире и поэтому срочно затаила дыхание. Что-то будет дальше?!

В кадре запечатлелось хаотическое движение насытившихся, прекрасных в своей первобытности двуногих существ без перьев. Кто в сортир двигался, вероятно, полагая, что лучше мочиться, чем быть мочимым, кто откидывался на батарею отопления или на кровать отключения, а кто и тут же, прямо на месте трапезы ловил явное удовольствие, затягивался дымом из насушенных на батарее ядовитых окурков. Однако карла всё равно водил глазами отныне только за палевными дядечками Жориком да Коликом. Судя по всему, и в самом деле никак не мог решить, что у кого оторвать. Где на самом деле искомая зюзька может находиться.

Фредди вдруг быстро зашептал, наклонившись:

— Гляди, как этот сучёныш опять за нами наблюдает. Даже немного всплыл вместе со своей летающей тарелкой! Глаза — во, именно по тарелке каждый! Что творит?! Вот циркач!.. Крошка, а ну, сделай «ап»! С переворотом в воздухе. Мы тебе поаплодируем. Вот, гад, не реагирует!

— Нет, он просто колеблется!.. А ты без лишних слов. Просто скажи — «ап!» Без всяких «крошек» и без понуканий. Вдруг среагирует?! Впрочем, тебя он вряд ли послушает. Вот я — другое дело. Но я пока не хочу.

— Видишь? Среагировал, зверёк. Наверно понимает человеческую речь. Даже обрадовался!.. Действительно, меня он не послушает. Сыщик, а сыщик, что-то мне спать и в самом деле расхотелось. Наверно это нам ему хочется что-нибудь оторвать или отрезать?! Чтобы стали повиноваться.

Мухортов, укладываясь рядом на ближнюю койку, поддержал общение обоих невероятно вдумчивых и потому полуподвальных ВИПов:

— Да у нас самих всё давно отрезали. От меня даже нищие в церкви шарахаются. Коты убегают, когда я им дорогу перехожу. А было же времечко! Я тогда в подземном переходе жил и каждую ночь через мою постель проходили тысячи женщин!

— Да ладно врать! — Равнодушно вставил ему Норкин, также улегшийся почивать. — Мы и сейчас ещё ничего. То есть, пока есть через что перешагнуть. Особенно у меня. Если не споткнётесь. Хоть и пописать на один раз осталось. В подземке я как на паперти — свой парнишка! Никто не шарахается. Или почти никто. Только перешагивают по-быстрому, на скорости проскакивают. Не веришь?! Пойди, спроси!

В нижнем углу кадра опять проскочил терминальный синхрон на в принципе непереводимую игру слов. Что-то из разряда общей справки по делу.

Сыщик, махнув рукой, — ещё чего, ходить спрашивать — и тоже улёгся, заскрипел пружинами да сеткой, подворачивая под себя одеяло. Постепенно и все остальные приняли горизонтальное положение. Спокойно и довольно безмятежно, хотя наступала их первая ночь в непонятно как заманивших апартаментах и потому ожидать можно было чего угодно. Однако народ как всегда наплевал на всё. Даже Фредди, вопреки своим угрозам не спать и караулить судьбу, отключился почти что сразу. Переутомился. Папа-бомж заснул отдельно от мамы-бомжа, во-первых, так гигиеничней, а, во-вторых, и условия не располагали к серьёзному контакту с пахучей леди Кры, может Ди, а то и самой Сары. Да и других постояльцев видимо ещё следовало постесняться, не настолько сроднились. Короче, принцесса так и осталась до востребования. Режиссёру купюр не понадобилось. Уже хорошо.

Младенчик же, великовозрастный, довольно миловидный мутантский бройлер, по-прежнему бдел себе налево и направо. Рикошетом оприходовал окрестности студенистым хозяйским выстрелом-взглядом. Поминутно менял то ли облик свой, то ли просто выражение лица, то ли запотевшую маску со скафандра. Правда, чуть-чуть ещё урчал-рычал. По-кошачьему, а может и по-собачьему. И по-прежнему никак не переставал брезгливо принюхиваться к исходящему отовсюду нестерпимому запаху ничем нетронутой, злокачественно девственной, разлагающейся человечинки. Свежесколоченная, могучая, и вправду почти танковая его зыбка висела на хорошем, только недавно украденном, буксировочном тросе, привязанном к проходящей под самым потолком толстой канализационной трубе. Не просто висела там, а ещё и покачивалась, подрагивала, чутко реагировала на всё, что шевелилось и хрюкало вокруг. И внутри тоже.

Вот она крепко покачнулась, словно на волне. Это первой ласточкой метнулся, нехилым топором дровосека раздался и прокатился начальный храп. Сначала леди Кры, она же бомжомамка, визгливо прогорланила ночную увертюру и пустила первого злого духа. Прекрасным метеором он просквозил сгущающуюся атмосферу и подал знак к ночной артиллерийской атаке. Незамедлительно в строй вступил второй акустический источник, затем третий, четвёртый, пятый. Загуляли ветра шальные. Довольно скоро органная многокалиберная пальба замолотила по ставшим невидимыми окошкам ночлежки. Кто только не отметился в заразном артиллерийском деле!

Один только сыщик не издавал никаких таких звуков, даже не считал метеоры и не загадывал желания. Его как будто и не было тут. Словно он в этих краях и не бывал никогда. Даже никогда не ворочался, никаких ни добрых ни злых духов не выделял и не запускал змеями в небо. А может и вправду не он тут был только что?! От ВИПа, как от Вия, всего можно ожидать. Может вместо него там двойник как покойник лежал, словно у генерального секретаря или президента любимого? Этого никто из зрителей пока ещё не знал. И даже не догадывался, что скоро обо всём узнает. Да ещё пожалеет, что узнал.

Извне транслируемой, отлично репортируемой реальности, а потом и в ней самой появился некий странноватый, сильно сыплющийся шорох. Вот он полностью стал фиксироваться и в действующем кадре. Наряду с прежними, артиллерийскими колебаниями среды. Вероятно, то был звук ссыпающихся в океан настоящих земных пустынь. А почему бы и нет?! Он и вправду был — сначала лёгкий, потом всё более нарастающий гулкий и массивный шорох. Произошло даже определённое наложение звуковых амплитуд, собственных и привнесенных. Поэтому ещё сильнее задрожали невидимые стёкла ночных окошек. Но не от храпа, не от пука практически былинного, а ещё и от куда более мощных и более согласованных подвижек всё плотнее окружающего пространства. Плюс в нагрузку началась подлинная вакханалия совершенно неясных цветных бликов и теней. Все они, словно всклокоченные крысы по амбару, в панике метались по стенам и потолку, усиливая общую сумятицу и отчаянно тревожащую неопределённость. Но их никак не оказывалось на спящих человеческих существах. То ли их там ещё не включали, то ли на совсем погасших сознаниях их попросту не могло быть.

Где-то за полночь, то есть, в самый глухой, в самый трупный час, не сдержавший своего слова и всё-таки безответственно заснувший доцент Фредди вдруг проснулся. Сначала он проделывал это медленно. Ему казалось, будто кто-то очень настойчиво звал его. Оператором крупным планом немедленно были предъявлены задрожавшие веки одного из самых важных подопытных фигурантов вновь открытого дела.

Очень интересным могло показаться и выражение глаз доцента в тот момент, когда он их приоткрыл, да и завидел действительно неистовую и тревожную цветовую сутолоку пятен и теней вокруг него, на потолке и стенах. Однако их выражение лишь внешне казалось ещё вполне сдержанным и почти невозмутимым. Потому что такое его самообладание оставалось неосознанным, исключительно рефлекторным. До него элементарно не доходило пока ничего. Не исключено, что Серёгин просто не до конца проснулся. Вот доцент скосил глаза, а затем и голову медленно-медленно повернул. Вот тут только самообладание принялось его покидать. Пошло боковое осознание воспринимаемой информации. Сразу стало заметно по его реакции, что примерно это он и ожидал увидеть, хотя в сам кадр пока ничего особенного пока не попало. В округляющихся глазах от ужаса стремительно закоченевающего главного героя угадывалось что-то действительно серьёзное, можно сказать, вполне смертоносное. Однако ничего более определённого в расширившихся зрачках избранной жертвы разобрать всё ещё не получалось.

Затем очень быстро что-то неуловимо, но вполне конкретно поменялось. Новые звуки вытеснили прежнюю артиллерийскую пальбу. Никто из персонажей-солистов практически не шевелился, да и храпа-пука также не произносил, не выдавал, притом вообще никакого. Взамен его в самый-самый полный формат, даже с преувеличенным шумом, огромными невообразимыми массами сыпался и сыпался злой термоядерный песок, невидимый и даже нестерпимо звонкий. Что-то сюрчало, свистело, свиристело, буркотало, клокотало, невнятно и откровенно неприветливо. И словно бы неслось куда-то непонятно куда. Теперь этот звук подавался не со стороны, а через восприятие приочнувшегося контрольного человеческого существа по кличке Фредди.

Об этом незамедлительно сообщили и титры. Таким образом, резко субъективизировалась и картинка подступающего нового события. Вселенная затаила дыхание.

На какой-то миг как будто кто-то стёр всё это. Р-раз — и ничего нет! Вообще ничего! Словно штора упала и намертво всё перемкнула. Как вкопанная встала наиполнейшая тишина, тотально полная, но не до звона, а непробиваемо глухая и совершенно, даже непроходимо вязкая. Все персонажи застыли по местам, будто подопытные крыски под наркозом на лабораторном стенде. Словно замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь. Однако на самом деле здесь и сейчас состоялся элементарный стоп-кадр. Наверно он очень нужен был для определённой фиксации мизансцены. Или, вероятнее всего, что-то где-то зависло, только и всего. Поскольку потом всё обязательно стронулось и пошло себе опять своим чередом. Со всем своим естественным и неестественным звуковым и видео-сопровождением.

Затем в огромной деревянной зыбке-гробике, словно в неопознанной летающей тарелочке, свободно парящей у тёмной и давно остывшей лампочки накаливания, словно возле сингулярного чёрного-пречёрного карлика, именно там послышалось ещё одно, какое-то на этот раз действительно странное движение. Новый звук оттуда теперь происходил такой, будто там кто-то драл простыни, тихонько, но настойчиво и непрестанно. А ещё отчётливо потрескивал трос подвески, словно вес летающей зыбки вдруг увеличился до такого предела, что вот-вот оборвётся. Может быть, там и вправду танк завёлся, с крупнокалиберным дулом во лбу или где-то ещё?! В полутьме, а всё же совершенно отчётливо, виднелось, как на том буксировочном отличном тросе, пока удерживающем агрегат в свободном парении, лопались и завивались отдельные волокна. Вес конструкции должно быть и вправду увеличился многократно. Вот-вот сорвётся с привязи. Что тогда?! Что получится, когда свободное парение перейдёт в свободное падение многотонного боезаряда?! На всё это дрыхнувшее артиллерийское и просто храпящее сообщество внизу?!

Но не перешло, не перешагнуло, не упало и не рухнуло. Потому что тут внезапно волокна срослись немедленно, а трос перестал гудеть и лопаться от напряжения, словно нагрузка на него резко упала и летающая тарелка явно по команде прекратила нарастающие попытки сорваться, на спящих внизу подопытных пушкарей и храпунов. Над деревянным краем самопального НЛО показался прищуренный, совершенно осмысленный, пронзительный глаз пришлого младенца, как-то разом потерявшего ещё недавно, хоть изредка, но проскакивающую почти девичью привлекательность. Он теперь не просто принюхивался к смрадному запаху приснувшей человечинки — он как ящер втягивал его, жадно и со вкусом. Наконец начал по-настоящему приподниматься, почти взлетать, естественно вертикально. Вот тут зрачки у доцента среагировали по-настоящему. Они не то что ещё сильнее расширились, это делать было некуда, они просто побежали в разные стороны. Или на дно куда-нибудь там попадали.

Голова лютого карлы вставала словно красное солнце над горизонтом. Вот это и был он. Сам! Настоящий ИмпОтэнт! Правильнее, ВИПее некуда! Всем ВИПам ВИП!

На экране и за кадром — по-прежнему без комментариев. Чего уж тут комментировать? Сматываться надо. Наш сукин сынок вышел-таки на охоту. Лишь тихо и непринуждённо отовсюду меркло. Погас даже опознавательный знак Метагалактики в верхнем правом углу голографического изображения.

Хорошего ужина тебе, малыш!

Маниакальный взгляд выпрямившегося под самый потолок самого настоящего, самого правильного командира летающей тарелки на этот раз искал, кого первого оприходовать. Через кого перешагивать в первую очередь.

— Редиской красной солнце встало, — как мантру пробормотал всё ещё грамотный доцент древнее, но такое красивое одностишие. Потом закрыл благополучно отказавшие глазки и тут же прикинулся, что опять вырубился. На этот раз со всей ответственностью.