Черта

Анатолий Беднов

Начало XVII века. Закончило Смутное время на Руси. Утвердилась новая династия. Страна залечивает раны. Однако по-прежнему неспокойно на западной границе: польский король готовит новое вторжение. И основной ударной силой на южном фланге станут запорожцы – те, кто прежде бок о бок с русскими казаками сражались против турок и крымцев. На острие удара – деревянная крепость Михайлов, один из главных форпостов Засечной черты. Рязанскому казаку Дмитрию Абрамову предстоит ныне воевать против тех, кто некогда вызволил его из турецкой неволи.

Глава 4

Взмётывая клубы дорожной пыли, неслись всадники к воеводской избе. У резного крылечка на лавочке сидел усатый стрелец. Одной рукой он опирался на древко длинного бердыша, другой в задумчивости скрёб потемневшее дерево сиденья, мятая шапка съехала набок, готовая вот-вот упасть в траву. Заслышав конский топот, он встрепенулся, поднял голову и уставился на остановившихся казаков.

— Мы к воеводе, — едва отдышавшись, произнёс Дмитрий. — По делу срочному, неотложному. На месте ли хозяин?

Стрелец недоуменно оглядел разгорячённые, в каплях пота лица всадников:

— Почивает воевода после обеда. А вы откуда такие взялись?

— Не признал, значит? Дмитрий Абрамов я, со мной Иван Кочергин да Ковригин Санька, казаки из Уголка, с того берега…

— Слыхал про таких, — почесав затылок, ответил стрелец. — Подождите, покуда воевода выспится. Он только недавно ко сну отошел. Ждите.

— Некогда нам ждать! — воскликнул Дмитрий. — Буди немедленно.

— Ишь ты, прыткие какие, — стрелец встал и выразительно потряс бердышом перед носом казака. — Ты чего это ерепенишься?

— Зови воеводу, служивый! — угрожающим голосом произнес Абрамов. — Столько вёрст летели без продыху, чтоб до воеводы добраться, а ты тут мне «покуда выспится». Беги в избу к воеводе!

— Сказано же: не пущу, покуда не проснется! — стрелец готов был замахнуться оружием.

— Ты не пужай, а в избу пущай, — наседал Абрамов, а про себя думал: «Эх, зря мы сразу к воеводе не заехали, пока сломя голову через город неслись. А уж потом жене показаться да с головой перетолковать. Когда второпях да впопыхах, так всё и получается». Он крякнул и направил коня прямо на стрельца. Тот отпрянул, а затем взмахнул бердышом:

— Да я тебя зарублю сейчас! Поворачивай назад! Тоже мне начальник! Явился тут…

Конь фыркнул. Абрамов пригрозил плетью:

— Отворяй избу, зови воеводу! Добром прошу пока!

В это время Сашка нагнулся, поднял с земли увесистый камень и запустил его в окно, затворённое ставенками.

— Да я… Да ты! Что?! — стрелец задыхался от гнева, возмущённый наглостью молодого казака. Грудь коня уткнулась в угреватое лицо стража.

— Поди с дороги прочь, затопчу! — Абрамов вскипел от негодования. — Зови воеводу!

А Сашка швырнул ещё один камушек в ставню и гаркнул по-молодецки:

— Выходи, воевода! Разговор есть, до тебя касающийся.

Стрелец пятился к крыльцу, держа перед собой бердыш:

— Не пущу, костьми лягу.

Иван меж тем подъехал на коне к окну воеводской избы и принялся стучать по ставням рукоятью плетки:

— Вставай, воевода! Что сейчас скажу тебе — сон как рукой снимет!

— Ах, так! Ты его из дверей гонишь, так они в окно прут! — негодующий стрелец бросился к Ивану, схватил коня за уздечку. — Вот как я рубану!

Он взмахнул бердышом, и, казалось, впрямь зарубит Кочергина. Но в это время ставни внезапно распахнулись и показалось заспанное, недовольное щекастое лицо воеводы Степана. Он сощурился от солнца:

— Это кто ж такие бездельники государева человека будят, полуденный сон нарушают?!

— Дмитрий Абрамов я, аль не признал, воевода? — Казак и вслед за ним два его товарища поклонились воеводе, высунувшемуся в оконце.

— Здорово, Дмитрий! Почто в неурочный час будишь? — в голосе воеводы прозвучало раздражение. — Только-то вздремнул — и на тебе! Бесчинно в избу ломитесь, как разбойники какие… Не в кабак же пришли, охальники! — ворчал он.

— Если б не срочное дело, стали бы мы ломиться в избу по твою душу? Из дозора мы вернулись. Вести важные несем, — Дмитрий подъехал к самому окну. Стрелец тем временем отряхивал кафтан, готовясь вставить своё гневное слово меж тирадами воеводы.

— Ты б и в царские палаты так ввалился по «срочному» делу? — мрачно спросил воевода. — Тебя бы слуги царёвы вмиг окоротили…

— Жалует царь, да не жалует псарь, — голос казака повеселел.

— Это я-то псарь!? Да я верой-правдою государю русскому служу! Я с татарвой рубился, ранен был дважды… — вскипел стрелец.

— Остынь! — коротко и властно сказал воевода. — Спешивайтесь и проходите в сени. А я сейчас оденусь и приму вас честь по чести.

Стрелец уступил дорогу трем уголковским казакам. Отворив тяжёлую дверь, вошли в воеводскую избу, сняли шапки, перекрестились на незамысловатую икону Архангела Михаила, покровителя града. В глубине дома послышались шаги воеводы.

— Сейчас, братцы, вот только опояшусь, — прозвучал его тяжёлый, глухой голос. Ещё немного — и в проёме двери выросла грузная, осанистая фигура Степана Ушакова в наполовину расстёгнутой рубахе, с копной нерасчёсанных рыжеватых волос над широким лбом. В глазах государева человека таяли последние остатки послеполуденного сна, тяжёлые веки под мохнатыми бровями моргали. Степенным величавым жестом он предложил казакам войти:

— Проходите, гости, потолкуем. Видно, дело ваше и впрямь не терпит никакого отлагательства, коли решили воеводский сон потревожить.

— Беда пришла, воевода! — сказал Абрамов, усаживаясь за широкий, грубо сколоченный стол. — Идут со Слобожанщины несметные полчища запорогов. Сами видели, еле ноги унесли. Одного из товарищей пуля задела.

— Народ бежит от них, как от заразы, как от пожара степного, — вставил своё слово Иван. — Бросают дома, нивы, берут только то, что на себе унести способны. Шлях беженцами запружен, еле пробились. Страшные дела рассказывают…

— Будто не щадят разбойники ни старого, ни малого. Даже церкви Божии грабят, ризницы опустошают. Младенцев вместе с люлькой на пику насаживают, баб и девок бесчестят, сёла огню предают, — включился в разговор Сашка. — Лютуют пуще татар в былое время.

— Вот оно что… — воевода поскреб ус. — Выходит, смутные времена на Русь возвращаются.

— А верховодит этими иродами сам гетман Сагайдачный, — произнёс Абрамов, задумавшись. — Говорят, будто бы у него сговор с ляхами есть.

— Да-а, — ответил Степан, немного помолчав. — Час от часу не легче. Не ровён час, будут под стенами нашего града. А крепость к осаде не готова! — всплеснул он руками. — Если завтра нагрянут — не выдержит натиска!

— Не завтра ещё. На пути запорожских казаков не одна русская крепость стоит, — стал успокаивать Дмитрий. — Пока они до нас доберутся, можно и укрепления подлатать.

— Да, латать немало придётся, — задумчиво произнёс Степан. — Начиная с частокола и мостика через ров. Еще у горожан привычка скверная: как идут из города — непременно перильцу отломят, дескать, от псов бродячих обороняться да лихого люда. Я уж их и усовещивал, и карами грозился — без толку всё. На прошлой неделе стрельцы мои Федьку Брыкина поймали за этим делом. Лопнуло моё терпение, велел на воеводском дворе горячих ему всыпать — чтоб наука была для непонятливых. Эх, что за народец мы! — тяжко вздохнул воевода. — Рубим сук, на котором сидим, а потом — хрясь задницей оземь!

— Народ собирать будешь? — спросил Иван, отирая пот со лба тыльной стороной ладони.

— Завтра же с утра велю в било ударить, всех на площадь созову. Начнём крепостцу чинить да рвы расчищать. — Воевода неожиданно хлопнул себя по лбу. — Батюшки! Да я ж с разговорами и угостить вас забыл. Эй, Маланья! — крикнул он. — Сообрази там что-нибудь перекусить для гостей. Небось с голодухи кишки сводит?

— Спасибо, мы уж сами полакомимся, чем Бог послал, — Дмитрий встал и раскланялся, за ним остальные. — Ты давай распоряжайся, а мы вечером своих казаков соберём на круг.

Они покинули воеводскую избу, вскочили на коней и, провожаемые недовольным взглядом стража, поскакали к берегу Прони. Воевода вышел на крыльцо, глянул, насупив мохнатые брови на стрельца:

— Эх, детина! Будить не хотел воеводу. С тобой и войну проспишь!

— А что, опять война?! — удивлённо уставился стрелец мутно-зелёными глазами на своего начальника. — С кем же война?

— Дурень! — в сердцах бросил воевода. — Запороги войной идут. Русь грабить да палить!

— Что ж, с запорогами воевать пойдем! — отозвался стрелец. — И не таких прежде бивали!

Воевода хотел сказать что-то воинственно настроенному стрельцу, да передумал, махнул рукой, хотел было захлопнуть дверь, но обернулся и бросил стражнику:

— Через час пойду в обход, крепостные стены осмотрю, ров да тын. Понятно?

Стрелец кивнул головой. Вернувшись в дом, воевода распахнул окно во двор и крикнул:

— Василий! Семён!

Беззаботно балаболившие стрельцы вскочили со скамейки:

— Что желаешь, воевода?

— Через часок крепость осматривать пойдем. Надо вызнать все слабые места. Враг на Русь нагрянул нежданно-негаданно.

— Так и повоюем! — задорно воскликнул молодой, лет двадцати с гаком Семён.

— Не храбрись понапрасну, Аника-воин, коли повоевать ещё не довелось. Вот когда пройдёшь боевое крещение, тогда другое дело, — оборвал на полуслове бывалый стрелец.

— С кем война-то? — тем же весёлым голосом вопрошал Василий. — С погаными крымцами?

— Нет, запороги идут.

— Кабы с басурманами, тогда понятно. А то свои же православные… — Воин задумался. — У нас в Черкасской слободе тож выходцы из Сечи есть. Пойдут ли супротив своих земляков биться? А ну ежели переметнутся к неприятелю, ворота откроют? Что тогда?

— Не переметнутся, истинный крест, — уверенно и твёрдо ответил Василий. — Я их хорошо знаю. Эти хлопцы надёжные. И прежде не подводили, и ныне, надеюсь…

— И я надеюсь… — пробормотал в усы воевода.