Дайна

Анатолий Беднов, 2021

«Дайна» – социально-политический роман, посвященный проблемам нашего непростого времени. Рассчитан он как на молодежную аудиторию, так и на представителей старших поколений, тех, кто пытается найти ответы на злободневные вопросы современной жизни. И, прежде всего – о национальной идентичности, месте русского народа в реалиях XXI века, взаимоотношениях людей разных поколений и разных мировоззрений, опасности, которую сулят неокрепшим умам всякого рода экзотические увлечения. О том, что однажды «слово становится делом и грозит потрясеньем основ», как пел Александр Галич.

© Анатолий Беднов, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Перископ-Волга», 2022

Все персонажи романа суть фигуры вымышленные. Любые совпадения Ф. И. О. героев с реальными людьми, а описанных в романе обстоятельств с событиями реальной жизни являются чистой случайностью. Действующее на страницах произведения голядское общество не имеет отношения ни к одной из существующих в России организаций, изучающих и пропагандирующих культуры исторической голяди. Автор, являясь приверженцем гипотезы Хью Эверетта о возможности существования параллельных вселенных, поместил героев и место действия романа в один из таких предполагаемых миров.

1. Pavasaris. Дьявас

— Девочка, тебя как зовут? — Мужчина в бежевом пальто и мятой черной кепке стоял у детсадовской ограды. В одной руке он держал авоську, в другой — какой-то предмет, Маша не смогла разглядеть его — мешали ветви березы, росшей у ограды и заслонявшей руку человека своей молодой листвой.

Маша далеко отошла от игравших одногруппников и приблизилась к ограде, между прутьев которой мог протиснуться ребенок ее возраста. Однажды так и приключилось: Леня, которого все называли «шалопаем», улучив момент, проскользнул между прутьев и отправился в путешествие по улицам города.

Его хватились через полчаса, обнаружили через два — в чужом, незнакомом дворе, где малыш с настойчивостью и упрямством пытался отломить доску штакетника от забора. Это ЧП побудило воспитателей следить за каждым шагом подопечных. Но продлился этот «усиленный режим» с месяц, а потом всё вернулось на круги своя. Девочка сделала несколько шагов в сторону странного дядьки и остановилась.

— Меня Масей зовут, — прошепелявила она. — А засем это вам знать надо?

— Меня вот звать Альбертом Ивановичем, — не ответив на вопрос ребенка, произнес человек. — А ты — Маша. Хочешь сюрприз получить от меня?

— Мама говорила: нельзя нисего брать от незнакомых взрослых и подходить к ним нельзя. По городу Бармалей ходит и детей уводит.

— А я, по-твоему, похож на Бармалея? — рассмеялся Альберт Иванович, блеснув голубыми глазами.

— Вы на Косея похозы, он худой, — на полном серьезе ответила Маша.

— Кощей худее меня. Или хуже? Как там по-русски? Русский язык он такой… заковыристый. А Бармалей меня толще и весь обвешан оружием. А Бабка-Ёжка вообще женщина, старая.

Маша не решалась сделать шаг навстречу странному человеку.

— А можно, я тебе подарок через забор кину? — Альберт Иванович поднял руку с непонятным предметом, который оказался куклой.

— Кукла! — радостно крикнула Маша. Но тут же ее детское личико приобрело тревожное выражение. — А эта не бомба? Мне папа говорил, что тириристы делают бомбы в виде кукол, от них дети умирают.

В ответ Альберт Иванович лишь усмехнулся и вдруг резким движением бросил куклу девочке:

— Лови, не бойся!

Маша испуганно отшатнулась. Кукла с глухим стуком упала в нескольких шагах от нее.

— Ну что, взорвалась «бомба»? — засмеялся он.

Опасливо озираясь, Маша подошла к кукле, осторожно протянула к ней руку.

— Бери, не бойся! — дядя широко улыбнулся.

— А как ее зовут? — Машенька всё не решалась.

— Зовут… — мгновенье человек подумал. — Дайна — так ее звать! — Слово сорвалось с уст пожилого мужчины почти случайно. «Дайны» — так называются на его родине песни, которые в детстве пела мама.

— Странное имя. Она, что ли, нерусская? — Девочка, наконец, подняла куклу — простую деревянную игрушку, на которую были напялены пестрые тряпки: измятые, потрепанные, грязные, выцветшие. Игрушка была старой, старше самого Альберта Ивановича, самодельной. Он играл с нею в колыбели…

— Да, она нерусская. Это — девочка из народа голядь. Был такой народ когда-то. Но пришли русские и убили всех.

— Дядя, вы неправду говорите. Русские добрые. Это фасисты всех убивали.

— Это давно было, сотни лет назад. Тогда другие русские были, — стал убеждать он Машу. — Они пришли в эту землю…

Маша, повертев куклу, сунула ее в карман пальтишка, обернулась:

— Дядя, вы мне дарите Дайну?

— Дарю! — снова улыбнулся Альберт Иванович.

Обрадованная Маша побежала к своим одногруппникам, бросив на бегу:

— Меня воспитательниса здет, Елена Паловна, ругать будет, если я далеко отойду. До свиданья, дядя!

Пожилому человеку жаль было расставаться с куклой — всё — таки память о детстве, семье, родных местах. Но дело, которое он задумал, требовало жертв, и кукла была первой в их череде, бессловесной и невинной, в отличие от тех, что еще предстояли. А предстояло сделать так много…

Среди безмятежно играющих детей приметил знакомого парнишку, с которым часто виделся во дворе и разговаривал с ним. Владик оказался очень восприимчивым к тем взглядам, которые внушал детишкам Альберт Иванович — разумеется, с поправкой на юный возраст будущего адепта.

Воспитательница не сразу заметила подозрительного мужчину, торчавшего у ограды и следившего за детьми. «Ребята, подождите, я сейчас», — она отошла на несколько шагов от песочницы, в которой малыши лепили «куличики», и достала мобильный телефон.

— Срочно! Тут какой-то тип у забора трется, со стороны Комсомольской улицы, — быстро проговорила она и вновь бросила тревожный взгляд в сторону странного человека в бежевом пальто. Он высматривал кого-то.

— Эй, мужик! Ты чё тут ошиваешься? Детей не видал? — охранник, перепрыгнув на ходу скамейку, поспешил к незнакомцу.

— Я немолод уже, а внуков Бог не дал, — как-то виновато произнес мужчина, в его голосе звучали странные, как будто металлические нотки, похожие на полузабытый человеком акцент. — Я не похититель детей…

— И кто ты? Педофил, что ли? Знаем мы таких. Еще раз увижу у детсада — отстрелю! — И он вынул из кармана травмат. — Так и знай! Шляетесь тут, долбаные извращенцы.

Человек в пальто махнул рукой и засеменил прочь. Охранник проводил его тяжелым взглядом. Он честно охранял садик. По выходным гонял алкашей, пристрастившихся распивать бухло в песочницах и теремках на территории вверенного его попечению объекта. А однажды, заступив на смену, он обнаружил возле качелей шприц с остатками вещества! Увы, но заведующая детсадом не торопилась устанавливать видеокамеры слежения, привычно ссылаясь на отсутствие необходимых на эти цели средств. Оттого и уходят дети путешествовать по городу, а пьянчуги и наркоманы проникают на территорию. А ему отдувайся! Евгений плюнул вслед быстро удалявшемуся «чадолюбу» и смачно ругнулся. И откуда такие чмошники только берутся?

Владик подошел к Маше.

— А мне дядя куклу подарил. Дайной зовут! — Она достала игрушку из кармана. — Странный такой дядя.

— А я видел, — живо откликнулся Владик. — Я его знаю. Он в нашем дволе живет. Стланный, зато умный! Он детей любит. Дядя Алик мне лассказал, что ланьше у нас тут налод жил, голяди назывались, а потом их лусские…

— Голые? Дикари, сто ли? — засмеялась Маша.

— Я говолю: налод такой, дула ты!

— Сам дурак! — Маша замахнулась на одногруппника левой рукой, так как в правой держала куклу.

— Дети, прекратите! — вмешалась в назревающий конфликт воспитательница. — Ты же девочка, зачем руки распустила?

Владик повертел пальцем у виска: мол, совсем спятила девчонка. Маша виновато потупилась под укоризненным взглядом воспитательницы.

Елена Павловна заметила в руке Маши странную куклу.

— Откуда эта новая игрушка? Я у тебя ее раньше не видела.

— Насла! — нашлась Маша, интуитивно догадавшись, что в данном случае лучше соврать, чем сказать правду: Елена Павловна отчитает ее, может быть, отберет подарок чужого дяди и нажалуется маме и папе — «ваша дочка берет игрушки из рук незнакомых людей». А это значит, что дома ее будут ругать.

— Смотри, аккуратней с ней обращайся. Если она на улице валялась, то, значит, запачкалась. Помнишь, я про микробы рассказывала? От грязных вещей можно заразиться.

Маша улыбнулась: то же самое по пять раз на дню говорит папа, который работает в этом самом… в портретнадзоре.

Дома папа придирчиво осмотрел куклу. Ему уже приходилось выносить суровый вердикт всевозможным игрушкам, в основном китайского производства: то краска содержит в себе токсины, то что-то еще. Эта кукла выбивалась из общего ряда: кажется, она была сделана еще в середине века, быть может, до войны. Девочка в каком-то национальном костюме, основательно потрепанном, наверное, не одним поколением детей. Ничего опасного, ядовитого, вредного лабораторный анализ не обнаружил. Надо ли говорить, с каким нетерпением ждала Маша возвращения отца с работы с подарком от странного дяди, который она, конечно же, случайно нашла. И вот отец пришел домой, нагнулся, чмокнул Машу в лоб, улыбнулся, достал из портфеля куклу — забавную девочку с нарисованными голубыми глазками, густой копной льняных, но сильно почерневших от многолетней грязи волос, в изношенном платьишке, подол которого превратился в лохмотья, в алых башмачках, тоже истрепанных, будто прошла в них тысячи километров.

— Постирать бы надо платьице твоей Дайне, — это уже мама, внимательно разглядывая игрушку, обратилась к дочке.

— Я сама! — Маша почти вырвала Дайну из папиных рук.

— Кстати, а почему именно «Дайна»? — спросил отец. — Странное имя, не наше какое-то, не русское.

— Был такой народ «голяды», — Маша не могла налюбоваться на Дайну. — Их потом русские всех… — она почему-то не решилась сказать слово «убили».

— Убили? Да ну, брось ты! — сказал за нее папа. — Эта «голытьба» твоя потом сама на русский язык перешла и русской стала. — Он еще в детстве слышал что-то о древней голяди, прежде населявшей их родные места. — А «Дайна»… У нас же рядом магазин, на нем вывеска «Дайна».

Маша едва не проговорилась: «Мне дядя ее так назвал», но вовремя осеклась и промолчала. Потом она отправилась с куклой в ванную, где долго отстирывала ее одежды от многолетней грязи, мурлыча под нос какую-то немудреную детскую песенку. Увы, но вместе с грязью слезла и краска.

— Это всё русские! — прошипела Маша. В ее юном сознании теперь всё худое, скверное, испорченное, плохое начинало отождествляться с русским именем. — Они голядю испаськали! — Маша бережно провела пальчиком по облинявшему платьицу Дайны, выключила воду, аккуратно обтерла куклу полотенцем. На нем остался след краски. Мама увидит — будет ругаться.

— Маша, ты скоро? Пора уже ужинать! — раздался голос мамы.

Подал голос братик Ваня: сперва тонко запищал, захныкал, потом уже громко закапризничал — видно, проголодался или опять промочил пеленки. Маша водрузила на вешалку полотенце, вышла из ванной, прижимая к себе куклу, теребя ее мокрые волосы.

— Мама, батареи горясие? — спросила она.

— Отопление вчера отключили, лето скоро. А что? Неужели холодно? — мама пристально смотрела на дочку.

— Дайна мокрая, простудится, — Маша показала ей куклу.

— Положи на подоконник и иди ужинать. Она скоро высохнет.

…Сева познакомился с Альбертом Ивановичем в клубе коллекционеров. Сам мальчик собирал всё понемногу: от игрушечных автомобилей до почтовых марок, от старинных монет, найденных у старой пристани, до значков советского времени. Альберт Иванович увлекался марками, особенно довоенными знаками почтовой оплаты. Были у него выцветшие прямоугольники города-государства Данциг, были марки королевской Югославии со следами канцелярского клея, даже орлы гитлеровской Германии, сжимавшие в когтях запрещенный знак. Но больше всех прочих пожилой филателист ценил марки довоенных прибалтийских государств. У Севы таковые в кляссерах имелись — еще дедовское наследство. А тому довоенные марки достались от прадеда. Сева предпочитал современные марки экзотических Гайаны, Того, Эмиратов, всевозможных тропических островов — от Гаити до Кирибати. На них и менял старые марки, которые Альберт Иванович аккуратно брал пинцетом и вкладывал в кляссер или конверт. «Родная земля», — с любовью произносил он, рассматривая в лупу пейзажи, национальные символы или портреты исторических деятелей старой Литвы.

— Ребята, а вы знаете, кто раньше здесь обитал? — однажды спросил он Севу и его приятелей.

— Русские стрельцы! — выпалил Всеволод. — Наш город был крепостью на засечной черте. Они ляхов гоняли, литвинов… Ой, простите, вы ведь тоже из Литвы родом. Плохих литвинов, захватчиков.

Альберт Иванович вовсе не обиделся, а как-то загадочно улыбнулся детям.

— А ведь до русских на этой земле литовское племя голядь жило, слышали?

— Голяди? Это что, голые… — Мишка не рискнул произнести непечатное слово в присутствии взрослых. — Которые себя мужикам продают?

Альберт Иванович от души засмеялся:

— Это имя у народа было такое. Настоящее название — галинды. Просто русские по-своему переделали. Они вообще всё склонны переделывать. Но не всё, к счастью, успели. Реку Упу знаете?

— Она в Туле, — откликнулся эрудит Венька.

— Да, в Туле она. Так вот, «Упа» в переводе с балтийских языков (а литовский к ним относится) означает «река». И слово «Тула» оттуда же произошло.

— А куда потом эта голядь пропала? — заинтересовался Сева. — Вроде жили, жили тут, а сегодня о них ничего не слышно. Я вот от вас про нее узнал. А я в краеведческом кружке занимаюсь.

— И тебе в этом кружке ничего-ничего о ней не рассказывали? — Альберт Иванович хитро прищурился.

— Нет, ничего.

— Ну, так слушай. Был такой народ — голядь, родственники современных литовцев. Жили они в средней полосе нынешней России, а тогда Руси. И жили они, не тужили, пока не пришли русские витязи с огнем и мечом и не перебили большую часть их, а остальных принудительно заставили креститься и перейти на русский язык. И не стало на земле народа голядь.

— Неужели русские витязи были такие жестокие? — изумился мальчик и уставился на Альберта Ивановича. — У меня самого фамилия Витязев, значит, и мои предки тоже?.. — Он пытался не только осмыслить, но и прочувствовать услышанное, звучавшее дико и нелепо. — Нам ничего такого в школе не говорили никогда.

— И не расскажут, — мужчина горько усмехнулся. — Потому что учителя ваши — люди подневольные, зависимые. Что у них в методических пособиях написано, то и говорят. Они же не только указкой орудуют, но и живут по указке своих начальников, которые в департаменте образования засели. А над теми стоит министерство, а во главе всей этой пирамиды — сам понимаешь кто. И потому тебе правды никогда не скажут. В смысле — никогда вообще, пока эти люди рулят тут всем.

Сева задумался. Он был далек от политики и не заморачивал голову размышлениями об устройстве мира, в котором живет. Его излюбленной темой была средневековая история родной области: богатыри, витязи, стрельцы, казаки, нашествия, набеги, осады, штурмы, герои, подвиги… Он слышал, конечно, о том, что историю Отечества пытаются исказить, «откорректировать» в угоду чьим-то корыстным политическим интересам — об этом каждый день твердил, трубил телевизор, да и в Интернет часто захаживал. Только вот телевизионные и многие интернетовские «борцы с фальсификациями» разоблачали фальсификаторов — в кавычках и без — так тупо и топорно, что даже его мальчишеское сознание относилось к таким заявлениям с большой долей скепсиса. Тем более что был Сева отличником по истории, побеждал на предметных олимпиадах, его глубокие знания неизменно отмечали учителя. «Но, — задумался Сева. — А может быть, то, что говорит этот пожилой дядя, — сущая правда? Ведь совсем не похож на беззастенчивого лжеца такой солидный человек, у которого наверняка накоплен большой жизненный опыт и житейская мудрость».

— Скажите, а где про это можно прочитать? — спросил мальчик.

В ответ Альберт Иванович достал из кармана пиджака старую, истрепанную от долгого ношения визитную карточку, где значилось: Альберт Иванович Яновский. И — никаких тебе званий, должностей, места работы. Просто Ф. И. О.

Поймав удивленный взгляд Севы, он повернул визитку: на обратной стороне аккуратным каллиграфическим почерком был написан мобильный телефон, а рядом — адрес сайта, какие-то «Галинды. Ру».

— Вот, возьми, дружок. Там всё написано. Почитаешь — многое узнаешь.

— Обязательно! — выпалил Сева. — Я вообще люблю историю, археологию…

— Они-то и ответят тебе на вопросы, глаза откроют. Археология, топонимика, еще есть генетические исследования. А за марки спасибо! Старую Литву — на Барбадос — идет?

— Меняю!

Ребята возвращались из клуба коллекционеров, оживленно переговариваясь.

— А прикольный дед! — Сева ковырнул в веснушчатом носу. — С пацанами запросто, хотя лет ему до фига.

— Шиисят, наверно, — откликнулся Венька. — Может, побольше. А чё он там базарил про каких-то голядей? — Он намеренно сделал ударение на «я», будто речь шла о тётеньках из Интернета, которых он украдкой рассматривал в часы, свободные от подготовки рефератов и занятий в кружках. — Народ какой-то вроде жил тут. Это типа первобытное племя или что?

— Народ как народ. Он говорил, будто русские их всех перебили и заселились на этой земле, — небрежно бросил Сева. — Может, под нашим домом их черепа лежат и наконечники.

— Каменные?

— Наверно уж железные, это же в средние века было. Хотя тебе что… ты всё больше по биологии.

— А мой папа говорит: это всё пропаганда подрывная против России, — включился в разговор Мишка. — Вроде там, на Западе, хотят рассорить русских с другими народами и между собой.

— Много твой батя поймал этих… — засмеялся Венька. — Ну, зигов-загов…

— Государственная тайна, — отрубил Мишка. — Будешь говорить за национализм — и тебя поймает.

— Не, я патриот, я за нашего президента.

— Я — тоже. И против всяких этих «укров».

— А у самого фамилия укровская, Осадченко, — подколол Сева.

— Я — русский! — Мишка стукнул себя рукой в грудь, а потом полушутя замахнулся ею на приятеля. — А ты разжигаешь тут…

— Он мне визитку свою дал, — Сева остановился, и друзья остановились. Он вынул из сумки кляссер, раскрыл, извлек визитную карточку, торчавшую между почтовыми марками Брунея и Эквадора. — Вот тут и телефон написан.

— А что? Позвоним, да и завалимся к деду всей шоблой? — Венька повертел визитку в руках.

— Да ну! А вдруг он из этих, которые пацанов на хату заманивают и там… — Осторожный Мишка явно не спешил продолжать знакомство со странным стариком на его территории. — Он и живет один, без бабы.

— Неужели втроем с одним не справимся? Старый, у него одышка, а я на самбо хожу, — Венька явно загорелся идеей навестить Альберта Ивановича. — Да он не похож на этих, на педиков.

— Много ты знаешь про педиков, — буркнул недоверчивый Мишка.

— А я бы пошел! — Сева забрал визитную карточку у Веньки, вставил на прежнее место. — Даже без Мишки. Он папочкиных лекций наслушался.

— Я своим умом живу! — огрызнулся тот. — Если все идут, то и я со всеми.

Дома, блаженно нежась на диване, Сева размышлял о загадочной голяди: она представлялась мальчишке чем-то вроде индейцев, которые отчаянно сопротивлялись натиску бледнолицых русаков… его предков вообще-то. И это противоречие — симпатия к пострадавшей от захватчиков голяди и родство с захватчиками — нуждалось в разрешении. Сделать это мог только Альберт Иванович. И Сева решился позвонить ему, договориться о встрече и нагрянуть всей компанией в квартиру старика. Он достал мобильник, потом визитку, набрал номер…

…Над поляной стоял дразнящий запах шашлыков. Блюдо традиционной кавказской кухни, конечно, не слишком-то вязалось с праздником воинской доблести, как и кола, которую потягивали из бутылок участники военно-исторических клубов в самодельных доспехах, кафтанах, ферязях. Пили, конечно же, и пиво, и сбитень местного производства. На крепкие напитки было наложено табу, что не мешало, впрочем, втихаря распивать и их.

— Ну, я к нашим, Ди! — Костя чмокнул в щечку светловолосую девушку. — К стрельцам. Через полчаса подходи — там, за синей палаткой, готовимся к бою.

Диана помахала ему ручкой. Студент-второкурсник в стрелецком красном кафтане и форменной стрелецкой же шапке направился к подножию небольшого холмика, над которым развевалось алое полотнище со Спасом.

Неподалеку тренировались «богатыри» — сражались на мечах, отражали щитами удары палиц и шестоперов. Хотя по своим физическим данным многие бойцы были далеки от легендарных героев русского Средневековья, бились они самозабвенно, как будто и битва, и оружие, и враги — настоящие.

— Вы носите утреннюю звезду? — услышала Диана из-за левого плеча, вздрогнула: кто это? И о чем?

— Какая звезда? — она обернулась. В двух шагах от нее стоял немолодой мужчина в бежевом пальто и какой-то старомодной шляпе: наверно, в таких шляпах ходили чиновники прежних времен, зазывавшие молодежь на целину или БАМ. На ногах — стоптанные ботинки. «Наверно, мужик один живет», — по-женски оценивающе оглядела она прикид странного человека. В его голосе как будто проскальзывал какой-то чужой акцент — и тут же исчезал.

— Я говорю про крестообразный знак, который вы носите… — продолжил незнакомец, хитро улыбаясь.

— Заколебалась уже всем объяснять, что это не фашистский знак! — почти выкрикнула девушка. — У немцев на танках тевтонский крест не такой!

— Верно, он не немецкий. Это — символ балтийских народов, утренняя звезда.

— Так и есть. Мне подруга из Риги год назад привезла. Вот и Костя говорит, что этот знак не немецкий. Он в символике шарит.

— Ваш молодой человек?

— Мой друг! Он студент-историк.

— Значит, он и мифологию должен знать. Утренняя звезда — это богиня Аустра. Верховный бог у балтов назывался Диевас, богиня солнца — Сауле, а бог любви — Пизюс.

— Дедушка, вы что — озабоченный?! — Диана дернулась и вспыхнула. — Позволяете себе матом при девушках. Сейчас Костя придет с друзьями…

— Ох, извините, я не хотел обидеть, — сконфузился человек. — Я же не виноват, что у древних богов такие имена.

— Мы вообще незнакомы! Если вам молодые нравятся, то ищите их в другом месте, знаете, где. Я, к вашему сведению, несовершеннолетняя, мне через месяц еще только семнадцать будет. Так что приставать ко мне не надо! У американцев это называется… знаете, как?.. черт. Забыла слово. Ну, в общем, понятно вам, о чем речь?

— Харассмент называется… Но я… Право, я не хотел, — бормотал человек в бежевом пальто. — Вижу, вы любите исторические единоборства, турниры?

— Да, и что с того? — Диану раздражал этот назойливый мужичок, помешанный на какой-то нерусской мифологии. — Мои друзья прекрасно владеют оружием, да и без оружия…

— Могут отвадить назойливого ухажера? Не сомневаюсь!

— А зачем тогда клеить меня пытаетесь? — Диана возмущенно фыркнула.

— Я люблю общаться с молодежью. И с девушками, и с юношами ваших лет.

— Бисексуал вы, что ли? — Диану передернуло. — Сейчас наши парни придут и покажут вам, как…

— Нет, успокойтесь! Я местный краевед. Альберт Иванович Яновский. Без меня вы не узнали бы значения знака, который носите. Как не узнаете и о народе, который когда-то жил на этой земле. Его называли голядь. Ударение на первом слоге, так что никакого намека на непристойность. Это был древний и гордый народ… Кстати, а среди участников этого ристалища есть те, кто сражаются за голядь?

— Да тут почти все за русских. Есть те, кто татар изображают, но там почти все русские ребята. Есть немецкие рыцари (при упоминании немцев лицо человека скривила кислая гримаса). А вот голядь? Это от «голд» — золото, что ли? — Диана медленно остывала. Почему-то имя древнего народа заинтересовало ее, зацепило что-то в душе. Кто-то в юности, начитавшись об индейцах майя, на всю жизнь заболел ими, другой — шумерами или этрусками, эллинами или хеттами.

— Сами себя они звали «галиндас», — мужичок вздохнул. — Если б не русские, жили бы и сейчас, растили детей, возделывали землю…

— Геноцид, что ли, был? Не слышала, — Диана удивленно подняла тонкие брови. — И кто же их так? И зачем?

— Русские, — еще глубже вздохнул Альберт Иванович. — А зачем? За что? За то, что землю свою любили, богов своих древних почитали. А богов у них много было. Целый пантеон. Вот утренняя звезда — Аустра.

— Да слышала уже…

— Если бы вы родились среди народа голядь, носили бы это имя.

— Спасибо, меня и мое собственное устраивает.

— Простите, а как вас…

— Зачем вам это знать? Может, еще телефончик дать для знакомства? — Диана, приподнявшись на цыпочках, крутила головой, выискивая глазами Костю и его дружную компанию.

— И все-таки? Я вот назвал себя… Согласитесь, как-то сложно говорить с анонимным собеседником.

— Да Диана я! — выпалила девушка. — И вечером я занята, и следующим тоже!

— Звучит почти как дайна — это песня такая у балтийских народов. Матери своим детям колыбельные поют. Как любые матери в мире. И голядские матери тоже пели, пока их… а раньше богов родных славили.

— Да, целый пантеон их был! — съязвила Диана.

— Был! — ничуть не смущаясь, продолжил человек. — Например, Дьявас, учитель людей, наставник. Бедный, немолодой странник, как и я.

— Дьявол? — Диана шарахнулась в сторону. — Так вы еще вдобавок и сатанист?

— Дьявас — одного корня с латинским «Деус» — Бог! — мужчина важно воздел палец кверху. — Индоевропейские корни…

— Да знаю я про этих арийцев, — отмахнулась Диана. Ей хотелось поскорее отвязаться от мужичонки, но она была любительницей истории, в особенности всяческих ее загадок. И исчезнувший народ был одной из них.

— Мы с вами живем на земле древней голяди… — продолжил мужик.

— Мы с вами не живем и не можем жить! — отрезала Диана. — Про голядь я почитаю, только в учителях-странниках для этого не нуждаюсь! Еще вопросы имеются?

— Вот здесь можете прочесть, тут адрес форума. И телефон, если возникнут вопросы… — настырный человек протягивал ей визитку.

— Это, пожалуйста, Косте. Ага, вот и он идет! — радостно воскликнула Диана.

Константин шагал, уже в самодельной кольчуге, с копьем в руке. За спиной был привязан деревянный щит, обитый металлическими полосами.

Альберт Иванович резко развернулся к парню:

— Константин, если не ошибаюсь?

— Я! — как солдат на плацу, бойко откликнулся студент. — Что вы хотели?

— Видите ли, ваша девушка сказала мне, что вы увлекаетесь историей древних народов, живших на этой территории.

— Прежде всего — русского народа. Я и мои друзья — исторические реконструкторы. Константин Романов, отсюда и прозвище — Князь. Был такой родственник у царя, — увидев протянутую руку, он дружелюбно улыбнулся и протянул свою.

— Несколько великих князей. Один из них был поэт, избрал псевдоним К. Р. — Незнакомец вложил в протянутую руку визитную карточку. — А я вот Альберт Иванович Яновский, пенсионер, краевед, увлекаюсь историей голяди. Этот этноним вам что — нибудь говорит?

— Был такой народ, — Костя разглядывал визитку. — А это что за сайт?

— Вот, на этом сайте — вся информация о голяди. Много лет собирал. И телефон мой здесь. Кстати, один мой хороший знакомый — мастер по металлу. Вы ему можете заказать за умеренную плату доспехи для ваших поединков. Он сумеет!

— Спасибо большое! Непременно воспользуюсь вашим советом! — Костя крепко пожал руку Альберту Ивановичу.

— Костя, где ты там? — нетерпеливо окликнула девушка.

— Иду, иду, милая! — он приветливо помахал удаляющемуся краеведу.

— Костя, ты о чем с ним базарил? — недовольно спросила Диана.

— Каких только любопытных людей не встретишь на таких вот фестивалях! — Костя провожал взглядом сутулую фигуру Яновского.

— Любопытному на днях прищемили нос в дверях! — недовольно затараторила Диана. — Он мне битый час по ушам ездил. Сначала думала, что приставала озабоченный, хотела ребят позвать, чтоб отшили его, пока ты там где-то кольчугой звенишь. А оказалось — просто старый дурачок какой-то, помешанный на всякой древности. Ни жены, ни семьи, заняться на пенсии нечем, вот и крыша поехала…

— Мы все тут — того! — засмеялся Костя. — Нормальные люди кольчуг не надевают. Скоро наш выход. Пойдем, посмотришь, как я буду…

— Он псих, конечно, этот Альберт Иванович, но что-то такое в его словах…

— Заинтересовало! — Костя обнял Диану за талию. — Это то, что нам надо, — древняя история нашей земли.

— Голядь, Литва… Странно всё это как-то.

— А я ведь давно этой темой хотел заняться, — Костя за руку вел Диану через толпу людей в кольчугах, кафтанах, тегиляях. — Никто ведь не знает, кто такая была эта голядь, и что она делала, и куда исчезла. Может, мы с тобой — ее потомки? Как сама считаешь?

— Бредни это! Но, хотя, кто его знает… — Их беседу прервал громкий звук рога, извещавший о начале первого поединка. Викинг с секирой против русского витязя-ушкуйника с мечом.

Толпа повалила к месту схватки, увлекая за собой пару влюбленных друг в друга и историю родной земли.

…Максим Сергеевич Осадченко, руководитель отдела управления ФСБ по N-ской области, перелистывал отчеты сотрудников. Его подразделение занималось всякого рода подрывными организациями и элементами, стремящимися нарушить в регионе межнациональную гармонию и социальную стабильность. Последняя и без того давала трещину, а тут разные «зеленые» (в значении — незрелые) борцы за родную природу выступают против утилизации мусора из областного центра в районах области. А куда их еще девать, эти отходы? На Луну, что ли? Так их еще надо до космодрома довезти, а он далеко отсюда, в Архангельской области. В море утопить? До моря тоже расстояние — ого! Опять же другие экологи, которые морскую фауну защищают, выступят против. Куда ни кинь — всюду клин. Протестные акции вроде на спад пошли, но кто знает, что будет потом… Тут еще во втором по величине городе области сквер вырубать задумали, чтоб на его месте культурный центр строить. И опять оживились эти «профессиональные протестующие». Хороши местные власти — ударили культурой по природе, по экологии! И это в городе, который и так-то задыхается от выбросов комбината! «Черт бы их побрал, этих муниципальных дураков! — думал подполковник. — Я бы первым делом их самих привлек к ответственности за то, что своей бестолковостью, наплевательством, а то и коррумпированностью провоцируют протесты!»

Он снова и снова листал бумаги. Вот в областном центре некий гражданин агитировал за преобразование области в республику. Затевал дискуссии на форумах, создал блог, потом сайт. Проведена профилактическая беседа, разъяснен неконституционный характер его предложения, ликбез по федерализму пошел впрок — больше с завиральными идеями не выступает.

А вот на собрании казачьего общества велись разговоры на тему засилья отдельных национальностей. К счастью, до экстремистских призывов к погромам дело не дошло, просто поворчали. Надо провести работу с их атаманом. Так, что еще? Скинхеды не шевелятся, затаились или разбежались после серии прошлогодних арестов. Задержан дурачок, распространявший листовку про «еврейский заговор». Действительно дурачок: антисемитизм у наших национал-радикалов давно не в тренде. Затишье в регионе. Но затишье бывает перед бурей.

Последний отчет заставил Осадченко насторожиться. Некий Альберт Иванович Яновский создал сайт, посвященный народу голядь, исчезнувшему еще в средние века. И ладно бы рассуждали на сайте об археологических памятниках, топонимике, а то ведь каждый день на форуме пользователи пишут: это русские уничтожили голядь, даже память о ней. Живут теперь на чужой земле и доводят ее до ручки своими грязными производствами, бытовыми отходами. Леса вырубают. А голядь в этих лесах родным богам молилась. Всё, мол, из-за этих русских оккупантов. Есть, правда, в области потомки голяди, но они не знают о том. Вот сайт их и «просвещает».

Осадченко задумался. Вот примерно так же когда-то начиналось на его родине, Украине: «Мы не москали, москали — геть!» И к чему пришли хлопцы? Вот и у нас в регионе такой же кулеш заваривается. Он тяжело задышал, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, встал, заходил по служебному кабинету. Наконец, успокоившись, сел обратно в кресло, еще раз перечитал отчет. «Пусть старший лейтенант Осетров этим займется, его профиль». — И вызвал означенного сотрудника.

…Громкие всхлипывания Маши разбудили маму. «Что такое? Обычно это Ваня посреди ночи хныкать начинает. Ну так ему всего-то годик. А она с чего бы?» Встревоженная Тамара Васильевна вскочила, запахнула халат, сунула ноги в шлепанцы и поспешила в детскую комнатку. Маша сидела на краешке кровати, уткнувшись личиком в куклу, и скулила, как обиженная людьми собачка.

— Ты что плачешь? Кто тебя? — мама протянула руку к девочке. Коснулась ее плеча, та испуганно дернулась. — Воспитатели? Ребята? Я разберусь…

— Они их всех убили-и-и… — затянула Маша, качая куклу. — Одна Дайна осталась на свете. Они их всех… у-у-у…

— Кто они? — не понимала мама. — Фашисты? Опять перед сном сериал про войну смотрела? Успокойся, солнышко! Мы потом фашистам отомстили. Мы всех их, и Гитлер проклятый сдох, застрелился, и всю его свору…

— Не фасисты! — канючила Маша. — Русские богатыри плохие были, они всех голядей убили, весь народ унисьтозили-и-и…

— Кто тебе такие глупости сказал? — изумилась мама. — Русские добрые, они за дружбу всех народов.

— Владик рассказал. А ему дядя, — сквозь слезы буквально простонала девочка. — Голяди добрые, хоросые, а русские злые.

— Не дружи с этим Владиком! — твердо произнесла мама. — Он тебя только дурному учит. То матерные слова повторять, то всякую брехню. Я с Еленой Павловной поговорю. И с мамой Владика. Он больше не будет тебе глупости рассказывать. Ну, спи, не плачь больше. Выдумки всё это! — Она погладила дрожащего ребенка, носовым платочком вытерла слезы, уложила в постель, заботливо укрыла одеялом, взяла из рук куклу.

— Я с Дайной буду спать! — закапризничала девочка.

— С Дайной так с Дайной, ты только не плачь, хорошо?

— Хоросо.

Девочка долго ворочалась, иногда всхлипывала, но всё реже, наконец, кажется, уснула. Мама на цыпочках вошла в комнату проведать ее. Маша безмятежно спала, продолжая сжимать в руках любимую Дайну…

— Клянусь жить, бороться и умереть во имя свободы и счастья великого народа голядь! — Сева стукнул себя в грудь кулаком. Они долго обдумывали, какой жест надлежит делать при клятве. Старый пионерский салют? Смешно же! Зиговать, как фашисты? Нельзя, объяснил Мишка, это же экс-тре-мизм, ему папа говорил. Наконец, решили бить себя в грудь. Ритуал придумал Венька Рубинов.

— Это у вас в Израиле так принято? — ехидничал Сева.

— Почему «у нас»?! — вскинулся Венька. — Я — русский… ой, нет. То есть я теперь голядь. Как и вы, пацаны!

— Значит, Гольдманом теперь будешь! — хихикнул Мишка.

— И буду! В паспорте фамилию сменю! — запальчиво воскликнул Венька.

Несколько раз ребячья компания была в гостях у добродушного, разговорчивого и хлебосольного Альберта Ивановича. Был чай с малиновым и вишневым вареньем («С моей дачи», — говорил одинокий старик, наполняя хрустальную посудину), пироги из соседней пекарни и беседы. Альберт Иванович рассказывал детям то, чего не было в школьных учебниках и научно-популярных книжках, о чем не говорилось на собраниях краеведческого кружка, о чем можно было узнать только из уст деда Альберта и на его сайте. А рассказывал он — заслушаешься! Например:

— И тогда Витас незаметно выхватил нож и вонзил в живот русскому захватчику. И еще раз, и еще… Тот уронил меч и повалился навзничь. Но тут другой захватчик, подкравшись сзади, обрушил на голову Витаса палицу.

Ребята слушали и сочувствовали юному герою.

— Милда была связной в отряде голядских партизан. Русские схватили и долго мучали ее…

— Догадываюсь, как ее мучали, — встрял Венька.

— Не смешно! — Сева замахнулся на Веньку ложкой с вареньем, капнув на цветастую скатерть. — Дурак ты, а еще еврей называется… голядский еврей, — поправился он. — Твою бы сестру так!

— А ты мою сестру не трожь! Она, если хочешь знать, в модельном агентстве работает! Ее в Москву приглашают…

— В бордельном агентстве? — съязвил Сева.

— Да я тебя за такие слова… — теперь уже схватил ложку Венька.

— Ребята! Прекратите скандалить! — прикрикнул хозяин квартиры. — Вот и древняя голядь точно так же ссорилась между собой, друг на друга не с ложками — с мечами да секирами кидалась. А тем временем русские князья их поодиночке разбили. Тех, кто сопротивлялся, вырезали, а остальных в крепостных превратили, заставили их забыть свой язык, культуру и древних богов. Так ваши предки стали русскими, хотя на самом деле вы…

— Голядь! — радостно крикнул Сева.

— И у вас есть шанс вернуться к традициям предков, — продолжил Альберт Иванович. — Вернуть то, что отняли русские у ваших прапрапра…

— Язык учить? — разочарованно протянул Мишка. — Еще один? Я понимаю — инглиш, на нем весь мир между собой общается, а голядский…

— Словарь нужен! — заявил Венька. — Самоучитель. Есть такой?

— В том-то и дело, что нет… — печально развел руками старик. — Хотя литовский язык родственен голядскому, примерно, как русский белорусскому. Только вот живых носителей нет на свете. А наука, прислужница русских властей, всё врет или замалчивает, что равносильно лжи. Потому пока обойдемся русским языком.

— А если свой придумать? — не унимался Венька. — Вот у воров же есть жаргон, блатной феней называется.

— Пусть по фене русские ботают! — неожиданно резко возразил Альберт Иванович. — Им не привыкать. А вы угощайтесь, ребята, у меня варенья много, на целый голядский партизанский отряд хватит.

Так ребята приобщались к тайне древнего, исчезнувшего с карты мира народа. Еще не раз они собирались на квартире краеведа за чаем с вареньем и слушали рассказы о древнем быте и религии голяди. Оказывается, эти люди поклонялись огню, как персы, были у них свои священнослужители — вайделоты и их помощники — зиггоны.

— Они зиговали, что ли? — спросил Мишка. — Это же экстремизм.

— Нет, при чем тут эти бритоголовые русские придурки, которые хотят подражать немцам? — с легким раздражением бросил дед-краевед. — Немцы, между прочим, давно уже деградировали, как говорит молодежь, ниже плинтуса. Они даже своих фрау и фройлен защитить не могут от арабских «бешенцев», так что им подражать — себя не уважать. С ними всё ясно. А вот с русаками повозиться придется. Они по-прежнему сила. Грозная, злая сила.

Альберт Иванович не любил немцев. Его отец вынужденно пошел к ним на службу — и получил клеймо «немецкого пособника», а его отпрыск — «сына пособника». Из-за этого-то ярлыка и пришлось переехать в эту чертову РСФСР, в среднерусскую область, где о прошлом его семейства никто не знал. Эти колбасники только спутали все карты честным борцам с оккупацией и дискредитировали их святую борьбу. Ну да и черт с ними, немцами. Папа много про них рассказывал. Бывало, нажрутся своего шнапса, делаются ничем не лучше русских. Да и трезвые они — надменные хамы, а при этом никаких приличий не соблюдают: прямо за столом газ пускают и смеются еще при этом. Тоже мне, «сверхчеловеки», «раса господ». Во что они превратили прекрасную землю пруссов, даже имя у истребленного народа украли! Потом русские пришли туда — как говорится, вор у вора… Но ничего, эта земля еще вернется законным хозяевам. И не только она, а и половина центральной России. И сделает это русская молодежь, которая забудет, что она когда-то звалась русским именем…

Эти размышления прервал вопрос Севы:

— А эти вайделоты и прочие, они в жертву людей приносили?

— А? — встрепенулся Альберт Иванович. — Что?

— Ну, они же язычники были? Значит, должны были людей жертвовать!

— Только врагов! — почти вскрикнул он в ответ. — Кровь врага да окропит алтарь бога огня! У них для этого ритуальные ножи были.

— Вот здоровски! — восхищенно произнес Венька. — Это как Авраам Исаака, только тому ангел помешал. А то бы пожертвовал сына.

— А если б тебя твой батя? — буркнул Сева. Венька вспыхнул, хотел ответить борзеющему Севке, но тут встрял с вопросом Мишка.

— А у них был этот… Ну, как у христиан крест, у евреев — звезда… чтобы ему поклонялись все?

— Ты хотел сказать — символ? — улыбнулся Альберт Иванович и тут же помрачнел. «А какой символ мог быть у голяди? Чтобы объединял весь народ, все разрозненные хутора, селища, городки, кланы, племена… На сайте меня уже спрашивали об этом — кажется, кто-то из этих ролевиков, которые богатырскими потехами балуются».

— Был. Они же огню поклонялись! Язычок пламени, аккуратный такой язычок. Священный неугасимый огонь. Вайделоты добывали его, как то повелось с глубокой древности, путем трения меж двух дощечек. И берегли его как самое святое. Не уследил, погасло пламя — и тогда смерть вайделоту.

Альберт Иванович и сам потом удивлялся, как сумел буквально на ходу изобрести символ, который, придет срок, украсит флаги и взовьется над оккупированными голядскими землями, призывая молодежь к борьбе за свободу и честь народа, за святое право быть хозяевами страны Галиндии.

— А огонек — это ведь фирменный знак газовиков! — вспомнил Мишка. — У компании, которая много всего спонсирует…

— Иди ты! — отмахнулся Сева. Глаза его загорелись, как два тех самых огня, что горели на алтарях и в сердцах голяди. — Это то, что надо! Классная штука, я теперь везде его рисовать буду. Голядский огонь!

Альберт Иванович добродушно потрепал его по щеке. Мишка и Венька потом, привычно подкалывая приятеля, вспоминали сцену из документального фильма: там фюрер так же хлопал по щеке мальчика из фольксштурма, который, быть может, в тот же день погиб от русской пули.

— Дурацкий у вас юмор, пацаны, — без обиды отозвался он на подковырку, достал из кармана коробок спичек и чиркнул. Крохотный огонек охватил серную головку. «Да здравствует великая голядь!» — пацаны дружно ударили кулаками в область сердца…

— Здравствуйте, мы к вам, — Костя вежливо предложил Диане войти первой, затем переступил порог, протянул краеведу широкую ладонь. Тот сперва галантно поцеловал руку девушке, потом пожал руку парню. Диана не сразу согласилась на предложение бойфренда пойти в гости к странному старику, но Костя умел убеждать. Да и чего бояться: в присутствии Кости этот странный тип не станет распускать руки.

— Проходите, молодые люди! — Альберт Иванович был сама любезность. Он помог Диане снять пальто, взял у Кости спортивную сумку.

— Нет, нет, не разувайтесь. В моей холостяцкой квартире, прошу прощения, царит мерзость запустения. Просто вытрите обувь о половичок.

Студент и гимназистка прошли в гостиную. Альберт Иванович жил в доме, построенном вскоре после войны, кажется, в короткий период междуцарствия — между эпохой Сталина и эпохой Хрущева. Потому здесь был непривычно высокий потолок, комната была просторной, светлой, балкон выходил на набережную.

— Много лет здесь живу. Унаследовал от покойной супруги, — признался он, расставляя на столе чашки, вазочки с печеньем, конфетами и вареньем, корзинку с яблоками. — Угощайтесь, не смущайтесь! У меня редко кто гостит, всегда рад новым знакомствам, новым лицам. — Кстати, я пью исключительно собственноручно заваренный чай, никаких пакетиков.

— Я тоже! — Диана помешивала песок в чашке. — Терпеть не могу эти «портянки с хвостиками». Мама их так называет.

— У меня чай не простой, с травами. Иван-чай, тимьян, брусничный лист, ягоды шиповника, мята, малина — короче, всевозможные дары леса и сада.

Альберт Иванович протянул Диане яблочко, предварительно разрезав на аккуратные дольки. Девушка с удовольствием съела несколько аппетитных, сочных, тающих во рту кусочков. «Без ГМО, свои, садовые!» — подчеркнул хозяин квартиры. Диана предложила пол-яблока другу.

— Спасибо, дорогая, но я сыт под завязку, — добродушно рассмеялся Костя.

Они общались часа три, выдув всё содержимое чайника (хозяину пришлось заваривать душистый чай еще раз) и опустошив запасы конфет. Альберт Иванович с жаром рассказывал о древней голяди, выказывая обширные познания в археологии края. При этом из его рассказов выходило, что голядь могла бы создать собственную самобытную цивилизацию, если бы не русские завоеватели, жестоко обошедшиеся с коренными жителями.

Костя слушал с неподдельным интересом. Об аборигенах, говоривших на древнем балтийском языке, он имел самое смутное представление, и многое из того, что рассказывал ему этот странный человек, было в диковинку. Одно смущало юношу: неужели его предки занимались на этой территории геноцидом тех, что обитали здесь прежде них? Он был потомком стрельцов засечной линии, некогда насмерть стоявших здесь, отражая набеги хищных крымцев и воинственных ляхов-литвинов. Неужели их предки веке в тринадцатом-пятнадцатом были такими жуткими головорезами? Он учился на историческом факультете и знал, что русская колонизация евразийских пространств происходила отнюдь не в белых перчатках. Русские землепроходцы в Сибири действовали не только убеждением, но и мечом, брали в заложники сыновей туземных князьков. Русские генералы расстреливали из пушек мятежные аулы на Кавказе. Русские промышленники жестоко подавили восстание алеутов, спровоцированное бесцеремонным обращением пришельцев с местными женщинами. Были периодические замирения Польши. Но все эти малоприятные страницы отечественной истории не шли ни в какое сравнение с тем, как покоряли новообретенные земли испанцы, французы, голландцы и особенно англосаксы, превратившие американские прерии в кладбище народов и племен, охотившиеся на австралийских аборигенов, как на кенгуру, отравлявшие опиумом население Китая… Ничем таким русские «похвастаться» не могли. Американским национальным героем считался экологический преступник Буффало Билл, истреблявший бизонов из спортивного азарта. Русское отношение к природе воплощал дедушка Мазай. Поморы-зверобои не шли ни в какое сравнение с Жаком Картье по масштабам и жестокости уничтожения ластоногих. Обо всём этом ему хотелось говорить и спорить с хозяином квартиры, ибо истина рождается в спорах. Но он из прирожденной деликатности, не желая обидеть гостеприимного хозяина, произнес лишь:

— Всё это очень интересно, но…

— Но непривычно, — тут же откликнулся краевед и улыбнулся. — Вы ведь уже побывали на моей странице в Интернете?

— Да, почитал на досуге. Жаль, что у вас мало ссылок на источники.

— Просто потому, что часть источников, раскрывающих правду о нашей истории, была изъята из архивов и уничтожена. Другие тщательно скрывают от ищущих и мыслящих людей. Таких, как вы. Вам подлить чайку?

— Совсем немножко, четвертой чашки мне не осилить. Я так-то больше кофе предпочитаю. А вот Ди любит чаек.

Он частенько называл подругу «леди Ди», на что девушка поначалу обижалась: «Накаркаешь еще!» — но скоро привыкла. Сейчас она с неподдельным любопытством внимала рассказам странного человека: говорил он страстно, эмоционально, а именно накал, горячность, обращение не столько к сознанию, сколько к живым чувствам так увлекают женщин, особенно юных. В то время как ее друга одолевали сомнения, Диана проникалась всё большим уважением к их новому знакомому, который уже не казался назойливым чудаком, тем более городским сумасшедшим.

— Хорошо бы создать общество голядской культуры, — заявил вдруг Костя. — Чтобы попытаться возродить ее из тех осколков и фрагментов, которые дошли до наших дней. Именно культуры — без всякой примеси политики.

— Создавайте! — радостно откликнулся хозяин. — Организуйте. Я готов вам помочь, чем только могу. Хотя членом организации едва ли стану. Знаете, у меня в молодости отбили охоту к общественной инициативе. Еще в школе требовали записываться во всевозможные организации: в пионеры, в ОСВОД, в общества охраны природы, охраны памятников, в книголюбы. А я с детства не любил принудиловки. Никогда ни в какой партии не состоял. Но я готов вас, так сказать, консультировать во всём, что касается истории голядского народа.

Глаза у Дианы загорелись живыми огоньками.

— Обществу нужен этот… флаг, что ли, эмблема… — произнесла она.

— Символ! — воскликнул Альберт Иванович. — Я давно думал над этим. Огонь вайделотов вас устроит? Язычок огня.

— А если его с тем крестом соединить? — неожиданно спросила Ди.

— С Аустрой? — подсказал краевед. — А, помню, помню. Вы его больше не носите? Кто-то отговорил? Или запрещают?

— Никто мне не запрещает. Просто дома оставила. Забыла. Он на другой куртке — той, в которой я тогда на фестивале…

И они втроем принялись рисовать знак еще не рожденного общества. Костя предложил расположить язык пламени у подножия звезды-креста. Но Альберт Иванович возразил: как-то уж больно похоже на ку-клукс-клан, горящий крест. Ненужные, нежелательные ассоциации вызывает. Так же, как и огонек на вершине Аустры (предложение Дианы). Наконец, опять-таки Костя начертал на листе бумаги еще один вариант: Аустра, заслоняющая, защищающая огонь веры. Альберт Иванович даже всплеснул руками:

— Вот это в самый раз! Наиболее разумное решение из всех вариантов.

— Я ребят соберу, — Костины сомнения, касавшиеся своеобразных трактовок краеведом исторических событий и роли русского народа, уступили место горячему желанию создать свою собственную организацию из верных друзей, соратников и единомышленников. — Мы с ребятами это обсудим, и я вам перезвоню. Мои друзья — ролевики, реконструкторы.

— На мечах сражаетесь, копья мечете, — заулыбался старик. — Довелось наблюдать — тогда, на празднике. Да, мы с вами, помнится, говорили о доспехах. Мой хороший знакомый готов за умеренную плату… и не только доспехи, — дед хитро подмигнул студенту. — Ну, конечно же, не настоящее оружие, это исключено, ибо это за рамками закона.

— Так мы же и сражаемся ненастоящим, — засмеялся Костя. — Хотя иные на нас в полицию жаловались: мол, ходят вооруженные до зубов, разберитесь.

Альберт Иванович открыл старую шкатулку, вынул оттуда визитную карточку, протянул парню:

— Перепишите, Костя. Виктор Иванович Гурьянов, мой давний друг. Мастер ковать, лудить, паять, вообще работать с металлом. Это его телефон и адрес фирмы. Хотя, какая фирма — частная мастерская, папа да сын. Они вам и доспехи сработают, и меч, которым голядь билась с врагами, славянами да немчурой. За весьма умеренную плату, а сработано на совесть.

— Захаживайте еще, — Яновский снова поцеловал ручку Диане и пожал руку на прощанье Косте. — Создавайте ваше общество. Готов быть почетным гостем на его собраниях.

— Всё, что рассказывает этот Яновский, очень интересно и любопытно, — объяснял Костя девушке, когда они уже спускались по лестнице. — Вот только ничего подобного нет в книгах — ни в учебниках, ни в серьезных научных исследованиях по этнографии и истории нашей области.

— Так тебе же сказано: правду скрывают, — Ди улыбнулась. — Это как государственная тайна, которой много-много лет. Сотен лет. Власти сменялись: были князья — стали цари, потом императоры, генеральные секретари, президенты. В таком порядке, да? (Костя кивнул.) И все они скрывали правду. А вот этот дедушка нашел ее и хочет поведать людям. Да, он странный, но все великие люди были странными…

— Понимаешь, — Костя остановился на площадке второго этажа — и Диана тоже остановилась. — Я хочу разобраться во всём сам, своим умом. Есть книги, учебники, есть научные труды. И есть вот такой Альберт Иванович, который мыслит по — своему. Прав ли он? Я хочу разобраться, сам, самостоятельно, без посредников. Кто мы — потомки голяди или русские, славяне, которые эту гордую голядь истребили? Своим умом хочу доискаться.

Вечернее солнце, выглянув из облаков, осветило лестничную площадку, где стояли, беседуя, двое. Диана нахмурилась — солнечный луч ударил прямо в глаза. А когда открыла их, увидела, что друг ее окружен золотистым сиянием — то ли ангел, то ли пришелец из иных миров…

— Как классно! — восхищенно выдохнула она.

— Что именно? — не понял Костя.

— Ты весь сияешь, ты весь в лучах!

Он обернулся к окну, сделал ладонь козырьком.

— А, это солнце…

— Это солнечный бог голяди. Или богиня, не помню. Привет тебе передает.

— Ее зовут Сауле.

— А я тогда кто буду? Наверно, что-то вроде «Дайна»?

— Спроси в следующий раз у Альберта Ивановича. — Они обнялись и долго стояли так, озаренные солнцем-Сауле, на фоне обшарпанных стен, исписанных названиями рок-групп, футбольных команд, именами и матюгами. Костя разжал объятия.

— Я хочу самоопределиться, кто я есть, — вернулся к теме разговора Костя. — Мне надо больше книг по этой теме, чтобы найти ответы на вопросы, сомнения развеять…

— Ты же у меня философ! — засмеялась Диана. — А я вот не сомневаюсь: во мне течет кровь голяди, пусть самая малость, капелька, но она есть!

— Всегда должен быть разумный скепсис.

— Чего-чего?

— Ну, сомнение значит. Скепсис — такое понятие есть. А вообще я философию люблю. В отличие от большинства однокурсников.

— А я — нет. Не люблю эти рассуждения из пустого в порожнее: что было первым — яйцо или курица?

— Материя или сознание. Вот почему женщин-философов почти нет, у вас мозг иначе устроен, не философски.

— Ах ты… этот… сексист-дискриминатор! — Диана засмеялась и стукнула друга кулачками в грудь.

За спиной Дианы щелкнул дверной замок, скрипнула дверь, и кто-то встревоженным голосом спросил:

— Эй, молодежь! Вы тут случайно не курите на площадке? У нас соседка-астматичка живет. Пожалейте человека!

— Не курим! Мы же зожники! — весело крикнул Костя.

— Кто-кто? Какие такие жо…

— ЗОЖ — здоровый образ жизни! — прокричал Костя, взял Диану за руку и они, весело пересмеиваясь, побежали вниз, провожаемые недоуменным взглядом какого-то дядечки.

Через три дня они наведались в мастерскую Гурьянова. Мастер по металлу был солидным, осанистым, с заметным брюшком, на вид — чуть за полтинник, в замызганном фартуке и мятой кепке, из-под которой торчали пряди цвета спелой ржи. Вокруг громоздились всевозможные изделия — от изящных гнутых подсвечников до человеческих фигур, выполненных в абстрактном стиле. Среди них выделялся почти реалистический богатырь с варяжским щитом и тонким «мечом» в неестественно изогнутой деснице.

— Я хотел бы заказать меч. Только настоящий, не как этот… — Костя указал на абстрактного богатыря.

— Оружия не делаем, молодой человек! — внушительно произнес мастер, нахмурив пышные брови. — Дело уголовное, подсудное, и меня, и вас менты возьмут с поличным — и что тогда будем делать? Вместе пойдем по статье?

Виктор Гурьянов знал, чем чреват такой незаконный промысел. Когда-то, будучи чуть старше Кости, он, выпускник профтехучилища, незадолго до того пышно переименованного в индустриальный колледж, решил заняться металлическим бизнесом. Нет, не скупать краденый металл, чем тогда занимались многие, а делать то, чему его учили в колледже. Руки у парня были заточены правильно, он отлично ковал, паял, лудил, сваривал и делал еще десяток операций с металлом. Бизнес пошел в гору, от заказов отбоя не было… но тут, как назло, случилась обычная для десятилетия победившей демократии история. Приехали бандиты и предложили… не просто крышу, а работать на них, делать фирменные ножи. От такого предложения отказаться — себе дороже… И Виктор стал оружейником.

Он мог сработать подобие самурайского меча, казачьей шашки, горского кинжала и простое блатное «перо» с выгравированной аббревиатурой «СЛОН» (не зверь, не лагерь, а «Смерть легавым от ножа»), «БАРС» («Бей актив, режь стукачей») с непременным изображением «тотемного» животного в профиль и в анфас. Его произведения высоко котировались.

Так бы и дальше дела его двигались в гору, да только Сизифу свойственно спотыкаться в самом неожиданном месте, когда до вершины рукой подать. В одном из дел всплыл его кинжал — то ли «слон», то ли «барс». Дело было «мокрое», притом порезали какого-то оперативника — и вся милиция области и двух соседних встала на дыбы. Изловили-таки мокрушника, через него вышли на изготовителя оружия. К счастью, дали ему немного, вскоре вышел по УДО. С нуля возродил бизнес. Женился, растил сына. А вот заниматься оружейными делами зарекся на всю оставшуюся жизнь.

— Вы меня неправильно поняли. Это не настоящий меч, какими витязи сражались. Мы — исторические реконструкторы, турниры проводим…

— Наслышан, — Виктор Иванович пристально глядел на юношу. — Вы ведь от Альберта? Он мне говорил, что ребята какие-то собираются ко мне зайти.

— Это были мы! — Диана рассматривала «выставку достижений» мастера. — У вас замечательные работы.

Мастер просиял — всегда приятно получить отличную оценку своего труда, особенно из уст очаровательной молодой блондинки.

— А к нему ребята часто захаживают, — продолжил он. — И ваших лет, и помладше, школьники. И мой Женька тоже бывал не раз. Любит он им истории рассказывать. То есть Историю, которую от нас скрывали столько лет. Вот про эту самую голядь.

— Да, кстати, про эту самую, — Костя достал из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок. — Я хотел бы вот это изображение на мече. Утренняя звезда на фоне пламени.

Виктор Иванович надел очки:

— Сделаем. За отдельную плату. В лучшем виде, не извольте сомневаться.

Плата, вопреки уверениям Яновского, оказалась не слишком — то умеренной. И Косте пришлось в очередной раз снять деньги с кредитки, и без того уже наполовину опустошенной: богатырские потехи требуют жертв, в том числе финансовых. Скоро у неоднократного победителя поединков должен был появиться новый меч. А там, глядишь, и новая кольчуга. Старая, где вместо классических колец (от них и название доспеха пошло) бренчали рыбацкие блесны, не очень-то устраивала парня — он любил аутентичность.

Из-за нагромождения витых подсвечников, абстрактных скульптур, решеток для окон и калиток для оград неслышно вышел молодой человек Костиных лет, судя по чертам лица и цвету шевелюры — отпрыск мастера.

— Знакомьтесь, ребята, мой сын Евгений. Продолжатель дела отца. У нас тут вроде как семейный подряд.

— Можно просто Жека, — широко улыбнулся тот губастым ртом, равнодушно оглядел Костю и оценивающе — Ди. — Бате вот помогаю.

— Диана, — маленькие алые губки девушки изобразили улыбку. — А это Костя.

— Константин, — важно отрекомендовался тот. — Вот меч заказываю для богатырских поединков.

— Да ну! Отлично! — восхитился потомственный кузнец. — Я бы тоже хотел вот так же научиться мечом махать.

— Махать всякий сможет, а вот рубиться, как в старину… — тут уже лицо Кости просияло. — Приходи к нам!

— А где вы тусуетесь?

Костя достал блокнот, вырвал чистую страничку, начеркал адрес, протянул:

— Это недалеко отсюда. Автобусом пятого маршрута, две остановки. И телефон тут указан. Спросишь Павла.

— Спасибо! Я и пешком дойду, рядом же совсем.

Они тепло попрощались. Жека долгим взглядом провожал Диану. В сердце его как будто что-то шевельнулось. «Странный чувачок этот Костя, — думал он. — На мечах сражается, рыцаря или там богатыря хочет изобразить, а сам — ботаник ботаником. Только очков не хватает для полного сходства. Батя вообще-то тоже очки носит, но ему в его работе без стекляшек никак — вдруг искра в глаз залетит? А девчонка ничего. Такие на дороге не валяются, за таких бьются до крови, не на мечах, так кулаками. Интересно, где она учится, так и не сказала. Только имя — как у той принцессы английской».

— Чего застыл у окна? Приступай к работе, — окрикнул отец и тоже подошел к окну. — Хорошие ребята. И ты бы мог в вузе учиться, как этот Костя. Не на бюджетном месте, так на платном, я бы помог с деньгами, во всяком случае, первое время. Человек с дипломом котируется на рынке труда…

— Что я в том универе не видел? — небрежно бросил сын. — А этот твой рынок труда… Что я, безработный, что ли? Мне и здесь хорошо, в мастерской.

…Подполковник Осадченко сидел в заднем ряду, в тени. Он непременно должен был присутствовать на этой лекции, но, понятное дело, не светиться.

Выступал гость из столицы, какой-то помощник депутата Госдумы, публицист-фрилансер, независимый исследователь, разоблачитель заговоров.

— Чтобы разрушить Россию, наши лютые и заклятые «друзья» предпринимают шаги по расчленению русского народа на отдельные составляющие элементы, — пафосно излагал содержание своей книги «Россия: угрозы и вызовы» московский гость. — Вот, например, утверждают, что поморы — это особый самобытный народ. Но это не народ, а просто наименование людей, живущих на берегу моря. Любого моря — хоть Белого, хоть Черного, хоть Желтого…

— Выходит, китаец, который у моря живет, — тоже помор? — выкрикнул из зала молодой человек, видимо, студент университета, где витийствовал разоблачитель заговоров. На студента зашикали.

— Разумеется. Если он живет на берегу моря и ловит рыбу. И если даже не ловит, он тоже помор. Это просто место жительства человека. Есть горец, есть степняк, есть помор, есть горожанин, житель мегаполиса…

— А если черный поселился у Белого моря? Он что, афропомор? — крикнул другой молодой человек, его соседи — кто зашикали, кто засмеялись.

— Совершенно верно! — воскликнул столичный гость. — Негры Мозамбика, если у моря живут, то поморы, а если в глубине страны, в лесах и саваннах, то они не поморы. Это же так просто! Однако вернемся к нашим…

— Расчленителям России, — глухим басом подсказал какой-то мужик.

— Верно. Итак, русский народ хотят расколоть и разобщить. Утверждают еще, что казаки, вековые защитники русских рубежей, это тоже народ, так называемый субэтнос. Но казак — это на самом деле не народность, а профессия. Казак — синоним кавалериста. Конечно, с некоторыми бытовыми, этнографическими особенностями.

«Идиот, вот идиот! — подполковник чуть не скрипел зубами. — Ну почему они всё делают так тупо, топорно? Сколько лет прошло, а они совсем не изменились, эти штатные и внештатные пропагандисты, думающие, будто своим трепом они спасают Россию и ее народ от чужеземной заразы. А они своей дуростью только способствуют тому, что молодежь отворачивается от патриотизма, от общенациональных задач, потому что ей до изжоги, до мигрени, до тошноты надоела вся эта полуграмотная демагогия, льющаяся из уст некомпетентных тупарей. Один такой приносит вреда больше, чем сотня иностранных агентов. И чем ему не угодили казаки и поморы, скажите мне?

Все эти “разоблачительные” телепередачи, бесконечные ток — шоу “про хохлов”, “якобы” независимые интернет-СМИ, публикующие слитый в них, как фекалии в канализацию, компромат и высосанную из пальца “аналитику”, — все они ничего, кроме вреда, не приносят, всем им грош цена, а от их деятельности ущерба будет на многие и многие миллионы.

Государственные службы выявляют иностранных агентов, ОМОН разгоняет незаконные манифестации. А надо бы для начала приструнить таких вот “пропагандонов”, которые, кажется, делают всё возможное, чтобы посеять в народе недоверие к государству, к государственной точке зрения на тот или иной предмет. Причем делают это с выражением святой невинности в глазах.

Вот с кем бы надо проводить разъяснительную и профилактическую работу».

Подполковник вспомнил дни своей молодости, учебу в институте, куда приходили вот такие же «пропагандоны» рассказывать о пагубном влиянии на студенческую молодежь рок-музыки и джинсов с иностранными нашлепками. «И чего они добились? Результата, прямо противоположного ожидаемому. Вот и эти дураки… Или провокаторы? Или дураки-провокаторы?» Подполковник внезапно встрепенулся. Какой-то мужчина неожиданно вскочил и перебил заливающегося соловьем оратора:

— Скажите: а вот я, к примеру, потомственный родовой казак. А профессия у меня — строитель. Сейчас руковожу строительной фирмой. Кавалеристом никогда не был, предпочитаю железного «коня».

— «Конь»-то чей? Какой страны? — донеслось с галерки.

— «Фольксваген», Германия.

— Ну, значит, иностранный агент. А еще казачок! — заржал кто-то.

— Вас, молодой человек, за подобные слова в былые времена казаки бы нагайкой протянули по спине! — выпалил в ответ казак-строитель.

— Нагайки закончились? — засмеялся парень.

Вокруг хором зашикали, замахали руками, кто-то пригрозил полицией. А труженик агитпропа, когда шум затих, продолжил как ни в чем не бывало:

— Еще наши злейшие партнеры с упорством, заслуживающим лучшего применения, стремятся рассорить провинцию и столицу. К примеру, требуют, чтобы не меньше половины налогов оставалось на местах, в регионах. Но позвольте: а на что же мы тогда будем содержать…

— Зажравшихся столичников! — выкрикнул очередной оппонент. И опять в зале зашумели, стали призывать к порядку.

— Стыдитесь, Чехвостов! — пожилая дама, видимо, преподавательница вуза, пыталась усовестить своего студента. — Вам еще курсовую сдавать…

«Не “москвичи”, а именно “столичники”. Видно, что регионалист убежденный, понимает, что Москва — тоже субъект Российской Федерации», — Осадченко проследил взглядом за молодым человеком. Тот небрежно раскинулся в кресле, по-наполеоновски скрестив руки на груди.

Витийство продолжалось. «Как звать-то этого говоруна? Кажется, Вахрушин? Нет, Баклушин. Точно — Баклушин! Бьет баклуши, чешет языком, профанирует и дискредитирует патриотическую идею в глазах молодежи».

Он заерзал в кресле, взглянул на часы — именные. Врученные за блестяще организованную и проведенную операцию — разоблачение шайки пробандеровских наци-скинхедов. Без четверти восемь. Пора бы домой, к жене и сыну. В зале находилось еще двое сотрудников в штатском, так что, если в зале прозвучат какие-то противоправные заявления, они всё зафиксируют. Он незаметно выскользнул в коридор, затем в вестибюль, оделся — и устремился на улицу, где шелестел весенний дождик, лаская молодую листву. Прочь от тупой демагогии губителей державы, считающих себя ее спасителями и защитниками.

Между тем в зале вскочил еще один молодой человек — веселый, шустрый, энергичный, рядом с ним сидела девушка, вполуха внимавшая «проповедям» защитника устоев. Как только ее парень поднялся, чтобы задать вопрос, маска тоскливого равнодушия на ее лице сменилась выражением неподдельного интереса.

— Что вы можете сказать о возрождении древнего народа голядь? Он реально существует или… как эти поморы, о которых вы говорили?

— Голядь… Гольды? Кажется, так назывались раньше нанайцы, — забормотал сбитый с панталыку Баклушин.

— Да голядь же! Потомки балтийского племени.

— Простите, но я не в курсе, — московский гость обескураженно моргал. — Я посмотрю, изучу вопрос. Вы можете мне написать. В мою книгу «Россия: угрозы и вызовы» вложена визитка. По окончании лекции будет организована продажа книги…

Парень сел и торжествующе шепнул на ухо девушке — «шепнул» так, что услышали на двух рядах сзади и двух впереди:

— Как я этого болтуна срезал! Он же совершенно некомпетентен в этнологии.

Вокруг недовольно загудели. «Пойдем, Ди», — студент бережно взял под руку гимназистку, и они двинулись к выходу. Следом встали и вышли еще двое молодых людей, демонстративно хлопнув сиденьями. Скорее на свежий воздух, подальше от суесловия, надоевших пропагандистских клише — туда, куда пять минут назад ушел подполковник ФСБ. Окунуться в теплый и влажный весенний вечер, вдохнуть чистый, не отравленный словесными миазмами воздух. А оратор между тем, облегченно вздохнув, принялся вещать на тему опасности регионального сепаратизма…

— Что у тебя за это? — Владик внимательно рассматривал яркую обложку книжицы, которую Маша держала в руках.

— Русские народные сказки, — улыбнулась девочка. — Я ситать умею!

— Все буквы знаешь? — недоверчиво спросил Владик.

— Посьти все! — просияло личико Маши.

— И я тоже! — гордо заявил Владик. — Лус-ские на-лод-ные ска — зки, — прочел он вслух. — Лусские — плохие! Они голядей убивали.

— А мне эти сказки нравятся! Про Бабку-Ёзку и про Ивануску…

— А мне дядя Альберт сказал, что такие книжки сжечь надо.

— Ззесь не надо! — Маша прижала книжку к груди, словно мальчик пытался отобрать у нее сказки. — Хоросая книзка!

— Дети, вы опять ссоритесь? — воспитательница подошла к спорящим.

— Елена Палана, а Владик сказки не любит! — пропищала Маша.

— Ябедница!

— Сам такой!

— Ребята, прекратите! — прикрикнула Елена Павловна. — Владик, ты всё время задираешь других детей, скандалишь постоянно. Зачем тебе это?

— Не буду, плавда, — пробубнил Владик.

Когда Елена Павловна отошла на достаточное расстояние, он шагнул к Маше и внушительно произнес:

— Пло глупого Ваньку не читай. Он — дулак. Будешь читать пло него — сама дулой станешь. Ваще лусские сказки все такие.

— А какие тогда ситать? — удивилась Маша.

— Голядские, тебе сказано!

Дома Маша не раз просила у мамы и папы купить ей сказки народа голядь, но родители только изумленно переглядывались друг с другом. Однажды решили купить ей скандинавские, но Маша быстро раскусила обман.

— Папа, это зе норвесские! А я хочу голядские! — и громко захныкала, разбудив младенца Ваню. — Дурак Ваня! Фу! — презрительно фыркнула.

— Не смей так, он же твой братик! — рассердилась мама.

— Только в пеленки писает, глупый! — не унималась девочка.

— Сама когда-то такой была, просто не помнишь этого!

На следующий день Маша спросила у Владика:

— А ты сам голядские сказки знаесь?

— Еще бы! — просиял тот. — Мне дядя Альберт много лассказывал. Вот такую, наплимел: жила-была в одной лесной делевне тетенька, и было у нее два сына. Один сын…

— Это зе русская сказка. Только там три сына. Младьсий дураком был…

— Не пелебивай, а слушай.

И Маша зачарованно внимала Владику. Было у тетеньки два сына, и жили они, не тужили, пока на их землю не явились русские. И они забрали у мамы ее сыновей. Один сын умер в тюрьме, а другой выжил. И родился у него сын.

Когда подрос он, узнал правду о страданиях своего отца, дяди и бабушки. И поклялся он отомстить русским завоевателям — увести у них детей. Взял он волшебную дудочку…

— Это немесская сказка! — воскликнула Маша. — Мне ее папа ситал. Там про крысолова. Он из города всех крыс увел. Играл на дудоське — а крысы противные за ним посли в реку и утонули. Но люди в том городе ему не заплатили. И тогда он увел у них детей. Эту сказку немсы придумали.

— А что с детями стало? — озабоченно спросил Владик. — Тоже утонули?

— Они все погибли, — всплакнула Маша.

— А эти дети не погибли. Он запел чудесную песню — дайну, и дети за ним пошли и стали не лусскими, а голядью.

— Знасит, музыка была волсебная! — В глазах Маши вспыхнули синие огоньки.

…Сева и Мишка без дела слонялись по двору, дожидаясь третьего приятеля, Веньку, который обещал присоединиться к компании, но что-то запаздывал.

— Слыхал, а папка-то нашего «Голядьберга» так отругал, — смеялся Сева. — Он сам мне всё и рассказал.

— Батька егонный?

— Да нет же, Венька. По телефону мне позвонил, сам со смеху помирает. Там, короче, предки собирались идти на открытие какого-то ихнего «еврейского центра», как он там называется? Так Венька отказался категорически! Он говорит, понимаешь: «Я никакой вам не еврей, я из народа голядь. Мне там в голяди больше нравится». Прикинь! Батя накричал на него, говорит, ты хуже этого… пионера Павлика, родителей предашь, погромщиков в дом приведешь и сестру родную отдашь на поругание!

— Ее и так там в агентстве папики «ругают» спереди и сзади, — захихикал Мишка. — Ну и как наш «Гольдман» на это?

— Да ничё! Семейство на него дуется, а он хоть бы хрен. Твой — то как, «товарищ Дзержинский», в разработку нас уже взял?

— А что я, по-твоему, бате о всех наших делах рассказываю? Я что тебе, стукач? — обиделся Мишка. — Это ты с твоим длинным языком всех нас выдашь русским.

— Иди ты, «выдашь»! — обиделся уже Сева. — Я моим про голядь рассказал…

— И чего ты рассказал? — насторожился Мишка. — Выкладывай.

— Ну, сказал, что, оказывается, жил на нашей земле такой народ, и я о нем осенью для ученической конференции доклад писать буду. И вообще, прикольно было бы быть сегодня голядью. И всё! Зуб даю на отсечение!

— Тупой, дают голову на отсечение. А зуб рвут с корнем. И это всё? — прищурился Мишка. — А про наши встречи с Альбертом Иванычем?

— Ни слова, как партизан на допросе. Просто сказал, что круто было бы жить голядью, а не русским.

— А папка с мамкой чего?

— А батя сказал: можно быть хоть негром, лишь бы платили хорошо, а не как у него в компании. А мама вообще смолчала. Им всё это пофиг. Они ж русские! А мы уже не русские.

— Здорово, пацанва! Хайль, голядь! — это появился Венька — улыбающийся, развеселый, сделал ручкой, как фрицы в фильмах, — а еще еврей, пусть и бывший уже. — Об чем базарим?

— О, привет! Заждались! — радостно воскликнул Сева. — Только ты зигу не кидай, а то попадешь к Мишкиному папе в застенок.

— Да ну тебя… — вяло отмахнулся Мишка. — Только подкалывать мастер.

— Гляди, Иванушка-дурачок вышел, — Сева показал пальцем на вяло переваливающегося, как пингвин, олигофрена, вышедшего из подъезда. Он был ровесником пацанов, но умишком едва ли превосходил четырехлетнего детсадовца. То ли головкой в детстве ударился, из коляски выпав, то ли какая инфекция в мозг проникла, то ли папа за воротник крепко зашибал, а дите росло телом, а никак не умом. Его даже в дурацкую школу не взяли. Или взяли, а потом выгнали за тупость.

— Ваня, со двора не уходи. Сиди в песочнице. Я тебя позову, понял?

— Ыгы… Буду… Пешочница, — промычал Иванушка, обернув к матери поросячью физиономию, на которой расплывалась вечная блаженная улыбка.

— Парни, его до сих пор в окно окликают! — засмеялся Сева. — У всех нормальных мобилы, как у нас с вами, а этот дурень, он даже не знает, что с ними делать.

— Русский герой Иван-дурак! — произнес Венька. — Как в сказке.

— Нет, тот только прикидывался дебилом, а сам умный был, всех надул, даже царя, — не соглашался Мишка.

— Это русские свою дурость за ум выдают! — подытожил дискуссию Сева и неожиданно предложил: — А давайте с этим дурачком поиграем в русско-голядскую войну. Идет?

— Это как? — в один голос спросили оба друга Севу.

— Ну, это значит просто погонять. Не бить, а так, свое превосходство показать: кто мы — и кто ты, чмо!

Пацаны недоверчиво переглянулись: Ванька же не просто дурак, а больной, больного обижать нельзя, грех это.

— Гони русского дурака! — заорал внезапно Сева и побежал к Ваньке, увлекая за собой пацанов. — Умная голядь русских дурней победит!

С лица дурачка тотчас исчезла блаженная улыбка, сменившись выражением ужаса. Он с диким воплем сорвался с места и помчался прочь, повизгивая на бегу — точь-в-точь поросенок.

— Да здравствует голядь! — в один голос орали ребята. — Смотрите, как русский от голяди драпает. Голядь победит Русь, ура!

Ванька припустил через весь двор. Из-под ног пулей вылетел вспугнутый кот, с шумом взлетели ленивые голуби. Неожиданно на пути улепетывающего дурачка оказалась скамейка. Он налетел на препятствие и перевалился через него, больно ударившись, завыл и запричитал что-то на своем дебильном языке. Пацаны остановились и хором заржали.

— Эй, вы там! — раздался сзади чей-то хриплый голос. — Совсем, что ли, охренели? Глупого мальчишку дразните, гоняете, а сами — то что, умными себя считаете? Сами вы идиоты! Вот расскажу вашим родителям, чем вы тут занимаетесь! — пожилой мужик гневно тряс авоськой с торчащим из него батоном, в левой руке он держал поводок, на котором выгуливал сиамского кота. Кот в унисон ему угрожающе гнусаво промяукал.

— Бежим! — крикнул Сева — и трое нырнули в подворотню. Это был чужой двор, так что разгневанный мужик едва ли знал, кто их родители. Вслед убегающим неслось: «шпана», «будущие уголовники» и тому подобное.

— А немцы раньше таких, как Ванька, — того, — выпалил Венька, переводя дух, и выразительно провел ребром ладони по кадыку. — Под корень!

— Они и твоих тоже… под корень, — так же тяжело дыша, небрежно бросил Мишка. — Забыл?

— Запомни: я не еврей! Я голядь, как и ты! — почти закричал Венька. — Еще раз скажешь — в лоб получишь, ясно?

— На себе не показывай, — встрял Сева.

— И ты тоже со своими русаческими прибаутками, — фыркнул Венька.

— Значит, так, пацаны, — Мишка обхватил друзей за плечи. — Давайте раз и навсегда: нет в нашей компании больше ни евреев, ни русских.

— Ни хохлов! — среагировал Сева.

— Мой папа, если хочешь знать, никогда себя хохлом не считал и мне говорил: украинцы — ветвь русской нации, — тотчас парировал Мишка.

— А теперь мы все голядь, — примирительно произнес Венька. — Один народ!

И они, рассорившись и тут же помирившись, зашагали в свой двор…

— Опять эти националисты русских унижают, — Алла Васильевна комментировала сюжет «Вестей», сидя в удобном кресле перед телевизором. — Русские школы закрывают. Скоро совсем по-русски говорить нашим запретят! Избаловали этих прибалтов в советские годы, а они теперь на русских отыгрываются. Посмотри, что делают!

— Мама, а ты никогда не задумывалась, что русские, может быть, тоже бывшие прибалты, только не знают об этом? — Диана выплюнула в блюдце черешневую косточку. — Плохо же у тебя эта машинка работает: написано, что освобождает ягоды от косточек, а на самом деле — ни фига!

— Ну, бывает, проскакивают. — Мать повернулась к дочери. — Постой, а как это так: русские — и тоже прибалты? Мы же славяне, доченька!

— Ну да, нас такими сделали. А раньше здесь вот, в нашей области, жило литовское племя голядь.

— Голытьба, что ли? Ну, так это не литовцы, а свои нищеброды были.

— Я говорю — племя такое было, — Диана прокусила ягоду — вот эта без косточки. — Говорило на своем языке, своим богам поклонялось, а русские его завоевали и заставили заделаться русскими. А кто против, тех, — она провела чайной ложкой под подбородком. — Выбили всех. Нам с Костей это рассказал один старик, прикольный такой. Краевед!

— Как у тебя с Костей? — мама решила перевести разговор с непонятных ей, экономисту-финансисту, рассуждений о каком-то средневековом народце на более приземленные материи.

— Всё культурно! — дочь отправила в ротик еще одну ягоду. — Не как у тебя с папкой было: родила меня по залету, а он теперь…

— Не смей! — воскликнула родительница. — Сопливая еще, чтобы взрослых обсуждать и осуждать! Вот сама обожжешься и…

Отец Дианы оставил семью два года назад, уйдя жить к любовнице, которая ненамного-то старше его дочери. Диана возмущенно выпалила:

— Вот это у тебя всегда так. Как про мои отношения с парнем, так «сопливая еще», а как про поступать на факультет менеджмента, так: «тебе уже семнадцать, пора готовиться». Да у нас с Костей, если хочешь знать, этого самого, о чем ты думаешь, не было. Только целовались! А когда оно будет, это только нам двоим решать, — всё это девушка выложила на одном дыхании. И, уже успокаиваясь: — Запишусь я на подготовительное, не беспокойся! Хотя мне твой менеджмент, если честно, до лампочки. Я, может быть, еще раздумаю, на исторический поступать буду.

— Вот так десять раз передумаешь и никуда не поступишь, — вздохнула мать. И тут же решила перевести разговор с чреватых очередной ссорой любовной и учебной тематики на далекую от их семейных проблем национальную. — А это твое племя…

— Голядь?

— Ну да. Оно же вымерло давно. Как скифы разные, нам о них в школе рассказывали. Вот и голядь…

— Ее заставили стать русской. Это предки наши, мама! И мы можем снова стать голядью, если захотим!

— Выписаться из русских? Да разве такое возможно?

— Почему бы нет? — улыбнулась Диана…

В раскрытое окно вливался теплый, влажноватый (прошел дождик) воздух раннего лета. Красота! Костя жадно вдохнул запах цветущей сирени. Он привычно пришел в клуб «Ратник», чтобы обсудить предстоящее «ристалище» — ребята должны были скоро сразиться с командой «витязей» из соседней области: московское войско против бойцов из Тверского княжества.

Однако парней занимало совсем другое. Саня Шелохтин что — то печатал, уткнувшись в экран компьютера, Гарик Городцов сосредоточенно водил маркером по большому листу ватмана.

— Чего позавчера не явился? — бросил Саня, не отрываясь от компьютера.

— С Дианой на концерт ходили, — с виноватой интонацией ответил Костя. — Она эту группу прямо-таки обожает.

— Смотри, исключим из голяди за прогулы, — полушутя — полусерьезно сказал Саня, на мгновенье оторвал палец от клавиатуры и погрозил Косте.

— Это что, партия, что ли, чтобы исключать из нее? — с деланной обидой ответил Костя.

— Если с девушкой, то не прогул, поскольку уважительная причина, — Гарик взял маркер другого цвета.

— К нам за последнюю неделю после объявления кто-нибудь обращался? — сменил тему разговора Костя.

Они дали в местной газете объявление о создании Клуба голядской культуры, название предложил Альберт Иванович — «Дайна», то есть песня.

Косте оно особенно пришлось по душе — созвучно имени Дианы. А та и вовсе пришла в восторг, расцвела. Теперь Саня сочинял устав и манифест, Гарик рисовал эмблему.

— Обращались кое-кто, — усмехнулся Саня. — Только нам они точно не годятся.

— Это почему же? — недоумевал Костя. — Рылом, что ли, не вышли?

— Звонил один бывалый митинговщик, — Саня назвал фамилию известного в городе смутьяна. — Присоединиться предлагал. Чтобы мы к ним на акции ходили — за экологию, за свободные выборы. А оно нам нужно вообще-то?

— На кой ляд эта политика? — поддержал Гарик. — Они же там против мэра. А нам, может, скоро поддержка от городских властей потребуется.

— Муниципальный грант на развитие общественных инициатив, — облизнулся Саня. — Ну, я его вежливо послал. Потом еще парень из «Русской силы»…

— Так это ж бритоголовые! — воскликнул Костя. — Подставят, как пить дать!

— Ему русским быть надоело, — продолжил Саня. — Хочет стать голядью!

— Пусть сперва волосы отрастит, — засмеялся Гарик.

— Патлы хипповские, — вставил Костя.

— Послал я скинхеда этого, — закончил тему Саня.

— И правильно сделал. Шатаются тут всякие. А ко мне вот клинья подбивали какие-то мутные субъекты. Всё про выборы будущей весной базарили.

— Это чтобы мы им листовки клеили и за ихнего кандидата агитировали? Не дождутся, — отрезал Саня и вновь погрузился в компьютер.

— Кстати, как там дела в твоей группе? Ты же у нас ответственный, — Гарик переключился на Костю.

— Пока негусто. За прошлую неделю сорок восемь человек записалось. Итого — сто пятнадцать с нами вместе.

— Плохо оно, — хмыкнул Гарик. — У меня вот в фейсбуке уже двести тридцать девять. Со всех концов нашей необъятной и из — за кордона есть: Украина, Литва, один даже из Австралии.

— А на фиг нам Австралия? — Костя задумался. — Мы ведь пока что в рамках области, правильно я говорю?

— Пока что — да. А потом… Кстати, о рамках области, — оживился Гарик. — Я совсем забыл сказать. Один тут написал мне: надо преобразовать область в Голядскую народную республику. Короче, регионалист такой нарисовался…

— К черту все республики! Новая империя под властью голядской национальной элиты. Так в манифесте и напишу! — рявкнул вдруг Саня. — Не всё русакам править. Знаем мы, как они правят, — через то, на чем в начальственных креслах сидят. Ну как мой дядя в комитете по социальной политике. Социалка загибается, а у него в отчетах одна благодать, чисто по-русски. Будем планомерно и целенаправленно идти к власти. Не так, как у этих вечно протестующих: митинг на митинге, а толку с гулькин… Мы будем завоевывать умы местной элиты!

— Остынь, — устало махнул Гарик. — Надо сначала на ристалище заявить о себе как о голяди, а не русичах косолапых.

— А для этого тверичей победить. — Костя зевнул, потянулся. — Саня, ты там скоро свой манифест накатаешь?

— Еще немного, еще чуть-чуть, — отозвался тот. Гарик в это время торжествующе поднял лист ватмана.

— Любуйтесь, соплеменники! Не просто эмблема — готовый флаг.

Действительно, лист представлял собой трехцветный прямоугольник: красная полоса вверху, красная внизу, зеленая — между ними. В центре — белый крест-звезда на фоне желтого языка пламени.

— Ну как вам мое художество?

— Ты поясни, чего тут к чему, — Саня опять оторвался от монитора и уставился на «флаг».

— Нижняя красная полоса — кровь голяди, которая течет в нас, зеленая — возрождение древней культуры, верхняя красная — рассвет…

— Тоже кровь, которую мы прольем! Врагов нашей империи! — рыкнул Саня.

— Флаг должен быть простой и понятный. Так что Аустра и огонь здесь ни к чему, — вмешался Костя. — Пусть это будет на гербе.

— Это на случай, если флаг такой расцветки уже имеется. У каких — нибудь папуасов. Чтобы с правообладателями проблем не было.

Шелохтин, щелкнув мышкой, громко прищелкнул языком.

— И у меня готово! Зацените, парни! — и Саня начал с выражением, словно любимые стихи, читать свой опус:

— Первый пункт. Голядь всегда держится с достоинством, при этом не унижая и не третируя окружающих. Ведь мы же не русские.

Второй пункт. Голядь не сорит, не гадит, ничего не разрушает там, где живет, работает, общается, проводит свободное время. Ведь мы же не русские.

— То есть — не какать в подъездах? — хохотнул Гарик.

— Кончай юморить, Петросян доморощенный! — Саня сверкнул глазами. — Свой стеб прибереги для русаков. И продолжил:

— Третий пункт. Голядь не хамит оппонентам ни в виртуале, ни в реале, никого не оскорбляет, на аргументы отвечает аргументами, а не бранью. Ведь мы же не русские.

Четвертый пункт. Голядь не напивается до свинского состояния, с алкоголем обращается аккуратно, не употребляет психоактивные вещества, умеренна в еде. Ведь мы же не русские.

— Трезвость — норма жизни, еще Горбачев учил, — опять вставил свой комментарий Гарик, но, встретившись глазами с Саней, осекся. Тот был настроен совершенно серьезно.

— Пятый пункт. Голядь никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не возбуждает и не одобряет национальную, вероисповедную и классовую вражду. Ведь мы же не русские.

— Борцам с экстремизмом на заметку, — обронил Гарик. — Чтоб лишний раз не докапывались. Мы ко всем толерантны.

— Шестой пункт. Голядь чтит свою историю и культуру, пропагандирует ее, приобщает всех к голядскому национальному наследию. Голядь бережет свидетельства своего славного прошлого, сохраняет памятники от разрушения. Ведь мы же не русские.

— Правильно! — это уже пребывавший в задумчивости Костя подал голос. — А то у нас в городе старинные купеческие особняки горят, как свечки, а потом на их месте появляются дворцы «новых русских». — Он сделал ударение на слове «русских».

— Седьмой пункт. Настоящий голядин никому не жалуется на свои промахи, неудачи, решает все свои проблемы сам лично, при необходимости прибегая к помощи общины соплеменников.

— Вот оно, в самую точку! — воскликнул Гарик. — А то у меня сосед… достал уже. Как с женой поссорится — уходит в запой. А когда он запьет, то среди ночи просыпается часа так в два-три, идет ко мне и трезвонит в дверь, пока не открою. На свою семейную жизнь жалуется. Мне, который ему в сыновья годится, принципиально холостому — я лет до сорока погулять хочу. Именно ко мне — ему, алкашу, поговорить, видите ли, не с кем. На Западе мужик идет к психологу, к сексопатологу, к попу, пастору своему исповедоваться, если верующий. А наш русский слизняк к соседу плакаться идет. Среди ночи причем! А то, что у меня с утра в универе три семинара, — его это не колышет! Тьфу! Захлебнулся бы, что ли, своей водярой.

— Ты всё сказал? Я могу продолжать? — почти выкрикнул Саня. — Ты ж сам сейчас ноешь и жалуешься нам на соседа своего, как последний русский, ей-богу. Достал он тебя — так смени место обитания, сними хату в другом месте.

— Продолжай, — выдохнул Гарик. — Извини, что перебил, — просто наболело.

— С вашего милостивого соизволения продолжаю. Восьмой пункт. Люди голяди не ссорятся друг с другом по политическим вопросам, оставляя за каждым право на личные идейные убеждения и партийные предпочтения, не делят свой этнос на «красных», «белых», «зеленых» и прочих. Ведь мы же не русские. Добавляю еще: никто не вправе заниматься предвыборной агитацией от имени голядского народа! — И он опять застучал по клавишам.

Костя смотрел в окно напротив. Лучи закатного солнца пробились через зеленое решето листвы, сквозь полузакрытые жалюзи — и расчертили полосами стол, шкафы, компьютер. Как будто тень решетки накрыла троих парней, сидящих в помещении. Брр! Костя поежился, отодвинулся в сторону.

— Что, солнышко глаза слепит? Так я задерну! — Гарик привстал и протянул руку к шнуру от жалюзи, но вместо того, чтобы сомкнуть их, раскрыл еще шире. Свет солнца озарил фигуру Сани, склонившегося над клавиатурой, — он вносил последнюю правку в текст. На мгновенье показалось, что вокруг его коротко стриженной головы воссиял ореол — что-то отдаленно похожее на нимб на иконах православных святых, но отнюдь не нимб, а нечто совершенно иное, манящее и пугающее. Словно солнечный бог Сауле, которого нередко упоминал в беседах с ребятами Альберт Иванович, решил отметить своего любимца. Через пару секунд тучка набежала на лик Сауле — и в помещении ненадолго воцарился мягкий и вкрадчивый вечерний полумрак, с которым диссонировал искусственный свет монитора.

Конец ознакомительного фрагмента.