Ковчег-2020. Стихи и проза костанайских авторов

Анатолий Аркадьевич Корниенко

Региональное литературное объединение «Ковчег» организованоВ. Л. Растёгиным в 1995 году. В этом году объединению исполнится 25 лет.Этот сборник юбилейный.

Капашев Марат Кабдуалиевич

***

Ну почему бы мне не родиться фараоном-

Каким-нибудь Псамметихом двадцать шестым?

Щупая жриц, на Изиду посматривал я бы влюблённо

И думал, что плоть небожественных — жертвенный дым.

А потом бы построил себе огромную пирамиду,

Загубив сто тысяч рабов, сто тысяч веков.

И, лёжа в саркофаге, слушал и слушал себе"Аиду»,

В грядку вечности вросши, как репа или морковь.

И предавался не воспоминаниям — размышлениям.

Не о жизни и смерти, что всё — суета сует-

О том, что готику женских ног венчает свод вожделения.

Но позднюю готику придумал уже не поэт.

Попытка тоста.

Когда умрём — обмен веществ

Любых и разных — прекратится.

Пока среди живых существ-

Давайте пить и веселиться.

***

Всё менее ретиво ретивое.

Кровь красная не так уже красна

Лишь одного: оставили б в покое

Хотел, хочу и, к счастью для меня,

Всё ж оставляют. Выхожу в дорогу,

Всё в тот же путь, что блещет и кремнист.

Дорога в никуда? Дорога к богу?

Кто скажет мне, какой криминалист?

***

Капелька вечности на твоей ладони:

Не то снежинка, не то звезда.

***

Как амфоры афинской горло,

Струяся к неба синеве,

В себя сжимая тело моря

И человеческой траве

Чернофигурную доверив

Борьбу титанов и богов,

Дном моря Леты дно измерив,

Как смертью — нежную любовь.

Музейным мраморным палатам

Соседство мидий предпочтя-

Эллады сон, певучий атом

Того, ахейского дождя.

***

Один, один, но одиночество —

Как красное зерно граната.

И если не содержит творчества —

То всё ж, хранит покой в пенатах.

Привет тебе, о одиночество —

Благословение земное.

Не громогласное пророчество,

Пророчество совсем иное:

Цветок взрастает в зноя мареве,

Его дождями поливает.

А если не дождёмся зарева, —

То посочувствуем: бывает.

Но всё ж хранится в одиночестве

Возможность этого цветения.

Так воздадим за доблесть почести,

Как и положено растению.

***

Открыты шлюзы сна,

Сознание уносит

В тот заповедник тьмы,

Запретного соблазна,

Цветут где ярко — красные кувшинки

На изумрудной как огонь воде;

***

Любитель книг —

Я завещаю тысячу томов.

Чем хуже это тысячи домов?

***

Королевы твои постарели давно,

В винный камень твоё превратилось вино.

Уши ватой застлала тебе тишина

И небывшая снится ночами вина.

И тоскуя, тоскуя о чём-то своём,

Среди ночи во сне льёшь ты слёзы ручьём.

Жизнь прошла, как проходит гремящий состав,

Полустанок врасплох среди ночи застав.

И опять тишина, тишина, тишина…

Жить — не страшно, тем более — смерть не страшна.

***

Всех снов холодные носы

В ладонь мне тыкались устало,

Качались лунные весы,

Горели свечи вполнакала.

Звезда мигала мне с небес,

По льду из тьмы стучала рыба,

Весь в белом хлороформе, лес

Шептал невнятно мне:"Спасибо»

И плавилась моя душа,

И слёзы орошали очи.

Молчала вечность, не дыша,

И бой часов, средину ночи

Пробив, отнюдь не умолкал

И музыка не умолкала

Судьбы неведомых лекал

Познать значение алкала

Моя душа: из серебра

Визжали по небу полозья.

И ночь, строга и недобра,

Свисала с неба звёздной гроздью.

***

Пусть говорят: любовь слепа,

Но к счастью лишь одна тропа.

***

Скажу, что ниже всякой критики

Воры, путаны и политики.

***

На сотни каратов мои жемчуга,

Кроваво, как пламя, играют рубины.

А я пожалела зачем-то врага,

Зачем — то его называла любимым.

Зачем-то я сыпала зелье в бокал,

К нему посылала свои паланкины.

А он — моё сердце в отместку украл

И так же играл, как с сердцами другими.

А он мне смеялся открыто в лицо,

И в грязь — жемчуга, и под ноги — рубины.

Признаюсь: недаром он слыл храбрецом,

Любимый мой враг и соперник любимый.

Я всё бы стерпела. Но он изменил.

И небом он клялся обычной рабыне.

И час его смертный тогда наступил

С моею тоской и слезами моими.

И вот их уж нет. И не будет уже

И неба врата отворилась пред ними.

Но, плача, в своей я признала душе,

Что я бы хотела быть просто рабыней.

***

В спираль закручена ракушка,

Зыбка медузы пелена.

И шепчет валунам на ушко

Совсем случайная волна.

И берег падает покато,

Невнятен голос глубины.

И всё меняется, пока ты

Свои досматриваешь сны.

***

Пришёл однажды мой сосед

И утащил велосипед

Однажды попросил утюг

Вернуть, как видно, недосуг

Просил крупу, печенье, чай

И все — как будто невзначай

Моей он удочкой рыбачит,

А это что — нибудь да значит

Моей он ложкой ест пельмени

И в чай кладёт моё варенье

Для дочки взял ночной горшок

Жене — стиральный порошок

Себе — костюм, трусы, подтяжки,

И, как всегда, вздыхает тяжко.

Он целит на мою машину,

Но ночью проколю я шины

Он хочет дачу и гараж

И постепенно входит в раж.

На кухне меряет метраж,

Унёс картину и витраж.

Он спит теперь с моей женою

И корчит рожи за спиною.

А я — смотрюсь в его трюмо

Убить? Но пахнет здесь тюрьмой.

Простить — но это выше сил.

Подумал — и жену простил.

Забрал гараж, забрал машину,

Трюмо, подтяжки и картину,

Утюг, трусы, велосипед.

Остался с носом мой сосед.…

***

А мне б проснуться на рассвете,

И в полуяви — полусне

Почувствовать всей кожей ветер,

Почувствовать прохладу мне.

И, улыбнувшись в полумраке,

Пасть на подушку головой.

Ведь Одиссей плывет в Итаку,

И Пенелопа ждёт его.

***

Они сошлись: Кирпич и камень

Лопух и роза. Трут и пламень

Вино и пиво, газ и воды,

Шампунь и мыло, крем — и сода,

Лиса и заяц, Биттлз и АББА,

Рука и палец, полк и баба,

Крючок и рыба, рак и щука,

Палач и дыба, аз и буки,

Печаль и уксус, мёд и мишка,

Самец и мускус, рот и пышка,

Поэт и рифма, Блок и Тютчев,

Сатир и нимфа, рок и случай.

Бычок и тёлка, зной и стужа,

Стог и иголка, ещё к тому — же:

Бычки — с томатом, с дорогой — скатерть,

Признанье — с матом, с деревней — лапоть.

С ворьём — малина, с собакой — кошка

С враньём — былина, пирог — с морошкой.

Ключи — с квартирой, малыш — с игрушкой

Простите, милый, но я не Пушкин

Пусть спор сей вечен — я знаю только

Из этой встречи не вышло толка.

Сказание о Ленине

А Ленин был из нашей деревушки:

Простой свинарки сын и пастуха.

Доныне умиляются старушки,

Что не имел с девчатами греха.

Он их жалел и говорил:"Не я коль-

Так кто ж их пожалеет в жизни сей?»

Бросал с плота валун с верёвкой — якорь

И удочкой тягал он карасей.

В ночное ездил: он любил рассказы, —

Отцовы гены! — лошадей любил,

Боялся чура, черных кошек, сглаза

И медный крестик на груди носил.

Чтил масленицу, пост великий после,

Сворачивая в трубочку блины,

Макал их в масло. Если были гости-

Не вытирал он руки о штаны.

Ходил к причастью, и в законе божьем

Сильнейшим в школе был учеником

Любил ватрушки с молоком он козьим-

И вообще со всяким молоком.

И, видя буку, говорил он:"Бука»,

И, видя бяку, говорил:"Говно».

Как атеист, он уважал науку.

И, как аскет, не уважал вино.

Не пил и не курил. Зарядку делал

И снегом обтирался по утрам

Не верил в бога, в диамат же верил-

Поскольку он его придумал сам.

Любил он собирать в лесу грибочки,

Солить и жарить с мясом и лучком.

И пел он"Варшавянку"с Кржижановским-

Друг ситный Глеб и будущий нарком.

Любил вязать и вышивать на пяльцах,

Гаданье в святки, пляски, хоровод.

Любил не токмо над собой смеяться —

Аж надрывал животики народ.

Вот так он жил и в одночасье умер,

Ботвиньи с пирогами переев.

И звёзды по-другому в полнолунье

Вдруг встали, и совсем другой посев

Назначили земле: цветёт Россия,

Опричь неё и пять шестых земли.

Ульянова Володю все любили

И ни за что его б не нарекли

Ни Лениным, ни Ильиным — так сколько ж

Личин носил один лишь человек?

Он стадо собирал рожком на зорьке

И пригонял под вечер на ночлег.

***

Во втором сериале

Ещё будет кино.

То, что недосказала-

Мне услышать дано.

То, что я недослышал-

Это ветер унёс.

Он срывает и крыши,

Что ж с признаний возьмёшь?

Во втором сериале

Ты полюбишь меня,

Как ещё не влюблялись

Верно, с оного дня

Что Ромео с Джульеттой!

Что с Изольдой Тристан!

Коль скользнуло кометой

По прекрасным устам

Слово: выдох, вбирая

То, что выдохнешь — вдох.

А потом повторяют

И пространство, и бог.

Заполняя пространство,

Восхитив божество,

Ослеплённая, в трансе,

Отдаёшь естество.

***

Если поезд — значит скорый,

Коммунисты — значит воры.

***

Жить не по правде, не во лжи,

А так, как Нерли и Кижи.

***

Любовь — на кисточке души,

На самой дальней, на излёте.

А то, чем на неё грешим-

То не любовь, желанье плоти.

***

Валентина, точно птица,

Вся в кипящей синеве.

Смех весёлый на ресницах,

Как росинки на траве.

Валентина улыбнётся-

Покачнётся целый мир.

Валентина засмеётся-

В тридевятом царстве пир.

Так живу: то грусть, то радость.

То печаль, а то аж две.

Что-то будет мне наградой? —

Мысль мелькает в голове.

И уходит, точно тени.

В жаркий полдень облаков,

И бросает в жуть, в смятенье

Легкий цокот каблучков.

Моря синь в ажурной пене

Вся просвечена лучом.

А о чём стихотворенье?

Да, наверно, ни о чём.

***

Где-то было что-то хорошее-

Да уплыло как в речке вода.

То ли с неба звездою непрошеной

Отразилось в реке как звезда.

То ли снегом залётным и тающим

Чуть коснувшись горячей щеки.

То ли ангелом в небе рыдающим:

«Ну, какие же вы дураки!»

* * *

Колонны дорический ордер,

Разрушенный встарь Парфенон

Горит, как языческий орден,

Всего человечества сон.

Мы жили тогда под эгидой

Хоть гневных, но добрых богов,

Терпели от них мы обиды

Не терпят каких от врагов.

И эти роскошные были

Запомним на все времена,

Ведь горстка аттической пыли

На всю ойкумену одна.

* * *

Кордоны звёзд

в пространство голубое

просыпаны. Аттическая соль

сверкает и согласна на любое

из продолжений, заклиная боль.

Кружатся золотые метеоры

и сеют всюду сполохи огня,

и тучек в небе серебрятся шторы,

и кончена столетняя война.

И розы алой с белой распря тоже

Закончена. Лишь

праздничный салют

румянит небо, делает пригожей.

И боги по заслугам воздают

всем Цезарям и всем Октавианам,

и Клеопатра мучает змею,

чтоб яд добыть, но поздно или рано

всем по заслугам боги воздают.

И ты в толпе царей простой лишь странник,

средь дервишей, пророков —

просто маг,

вего глухонемая обезьяна

с папирусом иль свитками бумаг.

Но медное пространство рассекая

событий гордых огненным мечом,

ты истины простые извлекаешь,

толкая время голубым плечом.

Бокал наполни каплями цикуты,

и вновь его Сократу поднеси.

Кровавя гладь

священной Брахмапутры,

плывут костры в рассветные часы.

Натянут безупречно неба парус,

пленяет глаз тугою синевой.

Не знаем мы:

жить сколько нам осталось.

Но каждый рад, что всё-таки живой.

* * *

Осенние листья летели

Ковром на озябшую твердь,

В поникшем саду иммортели

Ещё продолжали гореть.

К походу готовились птицы —

Лететь им ещё на юга

И жизнь продолжала мне сниться,

Блошиные эти бега:

Искать себе пищи и крова,

Искать себе счастья и слёз —

Всегда заморочки с любовью,

Всегда это трудный вопрос.

Шугой уж створожились реки,

Подёрнулись лужи ледком.

Обыденно так всё навеки,

И каждый ведь с этим знаком.

За осенью следуют зимы,

Приходят на срок холода

И стих, бесконечно любимый,

Рождался во мне иногда.

И я благодарен был Богу

За этот немыслимый дар —

Как мало и как это много

Тому, кто от жизни устал!

И я благодарен навеки

Всему, что уйдёт без следа,

За то, что закроют мне веки,

За то, что горела звезда

Моя, пусть не яркая очень,

Но всё же горела она.

А то, что был в песнях неточен,

В том каюсь, моя лишь вина.

* * *

Уж такая страна Россия,

Не объять в ширину и в длину.

Только нас ни о чём не спросили,

Зубы сжавши, идём ко дну.

Одиночество — вот наше знамя,

Обречённых отчаянных бунт.

А за нами и взрывы и пламя,

Отступая, родимое жгут,

Чтоб врагу не досталось ни крохи.

Что поделать, страна велика!

Из Америки символ эпохи —

Факел медный вздымает рука.

Но грозить нам войною напрасно,

Мы привыкли всегда воевать.

Даже Гудвин великий, ужасный

Не сумеет уже напугать.

В остальном, прозябаем и крохи

С президентского ловим стола.

То ли нам хорошо, то ли плохо,

Вот такие, дружище, дела.

Всё равно хвост держу пистолетом,

Я ль не русский, крепка моя стать!

Похвала прозвучала б наветом,

А навету хвалой не звучать!