Здравствуй, дедушка Кощей!

Анатолий Антонович Казьмин, 2019

Очередной отчет о произошедших событиях, составленный Захаровым Фёдором Васильевичем, всё еще страдающим от непомерной тяжести должности и.о. Кощея, но всё же оптимистично настроенным и вовсю готовящимся встретить Новый год. Привнесём культуру в массы! Покажем, что такое настоящий праздник, устроим деткам утренник, да и сами оторвёмся по полной! Ёлочка, Дед Кощей и салатик оливье – наше всё! Нам не надо битв и сражений! Нам и подготовки к празднику хватит…Дизайн обложки: Казьмина Елена

Дела любовные, или О, спорт, ты — жизнь!

В глубокой задумчивости я вышагивал по коридорам и залам, направляясь в бухгалтерию. Мимо, вжимаясь в стены и старательно кланяясь, спешили по своим придворным делам разнообразные монстрики, скелеты, бесы, даже пара людей попалась, но я почти и не замечал их, погруженный в свои мысли.

Да мыслитель и что такого? Не всем же саблями махать во чисто поле, надо же кому-то и государственными делами планетарного масштаба заниматься. Не хочется, а надо.

Но спасение мира — это чуть позже, а пока меня больше всего волновало, где бы раздобыть знающего колдуна, чтобы Кощею магическое экранирование организовать. Казалось бы — сказочное государство, тут всяких волшебников, чародеев, магов и прочей этой заумной братии, как грязи должно быть, ан нет. Вредный бунтовщик Лиховид у нас в коробке заперт — предварительное заключение, так сказать. Кощей вернётся, пусть уже сам голову ломает, что с ним делать. Баба Яга еще есть — хозяйка участкового Лукошкинского. Колдует она точно, а вот насколько сильна, да и подойдёт ли её магический профиль для наших целей — вопрос. Ну и противная она, сварливая и меня почему-то сразу невзлюбила. И всё. Больше колдунов не знаю. Есть они конечно тут, но или в засаде где-то сидят или по лесам-горам прячутся, чтобы их работать не припрягли. Пойди, попробуй, найди их. Охохошеньки… Ну почему всё самому делать приходится?

Добравшись до бухгалтерии, я пригладил волосы, вдохнул-выдохнул и вежливо постучал в дверь. Угу, царь. Угу, мог бы и пинком дверь открыть. Угу, может быть и жив остался, но денег точно бы не получил. Наш главбух — Агриппина Падловна, кикимора по происхождению и бухгалтер по призванию, дамой была крайне суровой. Дело своё знала великолепно и строга была немеряно. Габариты имела внушительные и круглый год без отрыва от производства сидела на жутких диетах, используя в основном народные рецепты, ну там, болотные гнилушки на завтрак, горсточку ила на обед, а на ужин, максимум — пару головастиков и то до шести часов вечера. Толку с того не было, а сама главбух от такой диеты только зверела. Профессиональная вредность плюс диетические страдания сделали из милой кикиморы ужасную гарпию, от которой шарахался весь дворец и даже мимо бухгалтерии придворные пробирались ползком или на цыпочках.

Однако у меня была уже отработанная система и, дождавшись громового «кого там еще бесы принесли?!», я вошёл в бухгалтерию и тут же схватился за сердце:

— Да что же вы со мной делаете, Агриппина Падловна?! — завопил я. — Я вас всего-то пару дней не видел, а вы с полпуда точно сбросили! Если так дело пойдёт, то через пару месяцев у нас же тут во дворце дуэли из-за вас начнутся, будут трупы воздыхателей ваших на каждом углу валяться.

Главбухша довольно вздохнула и кокетливо поправила болотную тину на голове:

— Ну, Федь, ты как скажешь…

— Вы это прекращайте, Агриппина Падловна, — я шутливо погрозил ей пальцем, — эдак с вашим похудением мы скоро всех придворных кавалеров растеряем. Оставайтесь лучше такой как сейчас — в меру похудевшей и всеми любимой. Только платьице себе ушейте, а то на боках висит.

Всё, она моя.

Глазки у неё замаслились, подернулись мечтательной паволокой, но профессионализм все же взял верх:

— Шо? Опять деньги пришёл клянчить?

— Не для себя, Агриппина Падловна, — я выставил перед собой руки. — Для детишек малых стараюсь. Хочу праздник сироткам наших сотрудников устроить.

— Сироткам? — усомнилась главбух.

— И сироткам тоже, — кивнул я. — Какие у них радости в жизни? С утра до вечера трудятся, родителям по дому помогают, а если и вырвутся на улицу в грязи поваляться, так раз в неделю, не чаще. Надо бы им, Агриппина Паддловна, хоть раз в год праздник сделать, по пряничку малому выдать, по петушку на палочке…

— Сколько?

— Детишек? Точно не знаю, сейчас кладовщик их переписывает и вам потом сообщит.

— Сколько денег надо?

— Ой, ну что вы всё о деньгах?.. Агриппина Падловна, а вы Новый год в этом миленьком платьице встречать будете или у вас уже нечто шедевральное для нас подготовлено? Только прошу вас — не увлекайтесь красотой, куда же больше? А то наши придворные вместо Снегурочки, только на вас и глазеть будут, весь праздник нам сорвут… А сколько денег я не знаю. По кулёчку сладкому соберём каждому ребёнку, ну, может куклу какую недорогую или лошадку деревянную. Вы же в этом лучше меня разбираетесь, вам и карты в руки. А на счет платья новогоднего, вы всё-таки серьезно подумайте — катаклизмы и народные волнения, они куда как дороже обходятся, чем подарки ребятне. А дети — это наше всё, это — наше богатство.

— Продавать их надумал штоле? — оживилась главбух.

— Нет, это я так, в образно-государственном смысле. С перспективой на будущее.

— Ладно, — вздохнула Агриппина Падловна, — половину казна оплатит. И не спорь, Федька! Половину пущай родители выкладывають! Казна у нас не безмерная! Всё иди-иди, мне еще годовой отчёт составлять.

Послав ей воздушный поцелуй, я живенько смотался, пока не передумала. А казна у нас хоть и не безмерная, но вполне хватит, чтобы полмира купить. Уж чего-чего, а денежек у Кощея на тысячу лет непрестанных пиров хватит. Просто должность такая у Агриппины Падловны, понимаю.

— Федька! — вдруг раздался громовой голос из бухгалтерии, и я покачнулся от воздушной волны, ударившей в спину. — А ну, подь сюды!

Ой-ёй, только бы не передумала. Я метнулся назад и был крайне поражен увиденным — главбухша, с трудом выбравшись из-за стола, старательно пыталась сделать книксен:

— Ваше… это… Федь, Величество…

— Ой, ну что вы, Агриппина Падловна, — кинулся я к ней, — а ну-ка сядьте немедленно и прекращайте уже эти церемониальные штучки! Ну как вам не стыдно? Вы же для нас как мать родная, а тут поклоны бить надумали…

— Федь… — главбух поёрзала в кресле, устраивая в нём свой необъятный… седалищный нерв. — Подумала я тута, а давай мы полностью подарки детишкам оплатим за счет казны? Чай не обеднеем. Жалко их, сопляков малых…

— Та-а-ак… И в чем подвох?

— Просьба у меня Ваше… Федя.

— Для вас — что угодно, — твёрдо заверил я, мысленно вздыхая.

— Племяшка моя… Помоги, Федь?

— Елька? А что не так? Вроде у нее все в порядке, с работой справляется, Варя её хвалит, Сидор приглядывает, да и сама довольная вон круги по дворцу нарезает, фиг догонишь.

— Не Елька, — вздохнула главбух. — Тамарка. Подросла девка, замуж пора, вот и хочу ей хорошего мужика найти.

— А у меня уже невеста есть, — лихорадочно забормотал я. — И свадьбу мы летом планируем. А может и раньше — весной или вон на Новый год как раз.

— Да тьфу на тебя, Федька! Какой из тебя жених для моей Тамарки? С кикиморой справиться, енто слабо тебе будет.

Слава богам! Блин, напугала, аж в животе заныло.

— Ну, я не против, Агриппина Падловна, только чем помочь-то могу?

— Слыхал, небось, Горох Лукошкинский жениться надумал? Баб себе из-за границ понавыписывал, скоро приедуть и будет он средь них царицу себе выбирать?

— Ну да, докладывали что-то такое… Вы племянницу Гороху подсунуть хотите?!

— А чего нет? — удивилась главбухша. — Девка она у меня ладная, хоть и масти непривычной, но на такое мужики и кидаютьси. Хорошая, пригожая, да и хозяйка знатная — сама всему обучала. А да что я тебе расписываю? Ща покажу… Тамарка! А ну рысью сюда!

В бухгалтерию зашла красна девица, ну, может и не столько красная, сколько коричневая, но высокая, фигуристая. Поклонилась низко, а потом стала, ручки сложила спереди, глазки потупила.

— А чего эта она такого цвета? — шёпотом спросил я у главбухши.

— Да сестрица моя Мушандра, спуталась с ефиопом одним знатным и получите подарочек через девять месяцев.

— А где же она в наших краях негра-то нашла? Ой, не надо, не рассказывайте, мне и своих забот хватает. А почему опять на вас дочку свалили? Везет вам — то Елька, теперь — Тамарка. А больше у вас племянниц нет?

Агриппина Падловна начала считать, загибая пальцы, но тут же спохватилась и яростно замотала головой:

— Только две енти прынцессы, а боле ни одной нет! Мушка с хахалем своим загорелым по миру гуляет — решили вона южные земли поближе рассмотреть, говорят царство там своё, за морями-окиянами оснуют… обоснуют… освоют… Тьфу ты! А мне Тамарку и подкинули.

— Понятно. А что, мне идея нравится, прикольно. Если и правда дело выгорит — поржём вволю. А ты сама, Тамара… Как по отчеству-то?

— По матчеству, — низким, но приятным голосом поправила тёмно-красна девица. — Мушандровна. Матушка у меня — Мушка, стало быть, Тамарка Мушандровна я и есть.

А верно, вечно я забываю, что у кикимор по матери всё. И по жизни по имени. Угадайте, как маму нашей главбухши звали?

— Так что, Тамара Мушандровна, хочешь за Гороха-то?

— Хилый он какой-то… — протянула она. — И борода противная.

— Да вроде и не хилый, — удивился я.

— Тамарка! — рявкнула Агриппина Падловна. — Ить она тут еще перебирать будет! Ей царя в постель пихають, а она нос воротит!

— Да я что? — потупилась юная кикимора. — Давайте хоть царя, чего уж…

— Уговорили, — хмыкнул я. — Теперь надо подумать, как тебя Гороху представить.

— А чего тут думать, батюшка? — снова поклонилась Тамарка. — Принцесса я и есть. Папашка-то мой — принц, хоть и младшенький.

— Ну, пойдет. Давай только для конспирации, не эфиопской тебя принцессой назовём, а, скажем… Нигерийское королевство, во. Только тебя приодеть соответствующе… Точнее — прираздеть. Вряд ли в Африке наши сарафаны с шубами в моде.

— А у меня есть, батюшка, — затараторила кикимора. — Маменька с папенькой как в чужедальние края подалися, так подарками меня и засыпали, чтобы я не плакала. У меня и шкур каких угодно много, и носорожьи есть, и жирафьи, и леопардовы с хвостами…

— Трепло ты, Тамарка, — проворчала главбухша. — Таких и слов-то на свете нет, а она — шкуры…

— А вот и есть, тётушка! А вот и есть! А еще у меня лук со стрелами есть, да копьё ихнее, народное! Я с ним ентой осенью на кабана ходила! С одного раза соседского порося уложила, вот!

— И разговаривать тебе, Тамара, не по-нашему надо, — заметил я.

— Ндугу бвана вангу, — гордо подбоченилась Тамарка.

— А ну, цыц, охальница! — рявкнула тётушка. — Повыражайся мне еще при царе-батюшке!

— Ух ты! — удивился я. — Ты и по-африкански говорить можешь?

— Суахили, батюшка, — поклонилась кикимора.

— Да ты слова-то выбирай! — снова заорала главбух. — Ты как царя обозвала, паршивка?! Сама ты суа… енто самое слово!

— Всё в порядке, Агриппина Падловна, — вмешался я. — Это язык такой, ну, как у нас французский или там английский.

— Язык у них, — проворчала успокаиваясь пожилая кикимора. — От я бы енти языки и пообрывала бы под корень…

— Ну, значит, договорились, — я поднялся. — Свиту еще надо, да хорошо бы негритянскую, поколоритнее. Ну, негров нам Калымдай организует — его бойцы запросто любую личину накинуть могут, а с национальными одеждой и оружием в процессе решим. — Я задрал кверху голову и заорал: — Калымда-а-ай!

Пять минут и бравый полковник уже вытянулся по стойке смирно в бухгалтерии.

Понимающе кивая и изредка хихикая, Калымдай выслушал поставленную перед ним задачу, кивнул: «сделаем» и открыл дверь, пропуская Тамарку вперед: — Мадмуазель…

Та важно вышла из кабинета, а Калымдай, подмигнув мне, шагнул вслед за ней. Тут же в коридоре раздался визг и звонкий шлепок. Что такое? Я выскочил из бухгалтерии и уставился на счастливую, потирающую попу Тамарку и не менее счастливого, потирающего щеку Калымдая.

— Калымдай! Я тебе что поручил? А ты чем занимаешься?! Марш работать!

— Виноват, господин генерал, — вытянулся он и снова подмигнул.

Совсем распустились тут.

— Вот покончу с Кощеевыми проблемами — возьмусь за них, — ворчал я, сворачивая из главного коридора в тронный зал. — Один самогонкой заливается, другой — девок щиплет… И всё на глазах у меня-батюшки! Будто мне не завидно…

Сильные руки подхватили меня и под шелест крыльев я был вознесён к потолку.

— Мсье Теодор, — горячо зашептали мне в ухо, — я по Кнутику соскучилась. Никаких сил нет, даже руки дрожат от любовной страсти, вот-вот разожмутся.

— Вот Кнута Гамсуновича своего и хватай, Маш, чего ты в меня вцепилась?

— А дайте тогда мне во временное пользование ваш Шмат-разум, а? Я быстренько туда и сюда. Поздороваюсь только с господином послом и сразу назад. Ну, хоть на три денёчка, а, мсье Теодор? — заканючила Маша.

— Максимилиана седлай и вперёд.

— Холодно же, мсье Теодор! Застужу себе всё женское, потом сами лечить будете.

— Маш, мне Шмат-разум самому нужен. Не дам.

— А давайте вместе тогда в Лукошкино вояж сделаем? Вы же наверняка по мадмуазель Варе соскучились, а она так вообще глазки свои томные прорыдала вас дожидаючись.

— Хотелось бы, конечно…

— Вот и аванти, мон шер!

— Летим, Маш в Канцелярию, а там видно будет.

Повизгивая на крутых поворотах, я болтался в крепких вампирских объятиях, а сам размышлял о том, что, действительно, а почему бы и не рвануть в Лукошкино? С Никитой на счет его бабки поговорю — может и правда нам поможет с магическим экраном? Ну и Варюшу повидаю…

В Канцелярии за столом горько рыдала Олёна.

— Что случилось? — кинулся я к ней, едва Маша поставила меня на пол.

— Ой, плохо мне, батюшка! — завыла она. — Ой, истосковалось сердечко моё-о-о!

— Всё-всё, — успокоила её Маша, — заканчиваем спектакль, я уже договорилась с Теодором — едем в Лукошкино!

— Ой, как здорово! — захлопала в ладоши Олёна, сияя совершенно сухими глазами.

— Бабы, — философски пожал плечами дед, уворачиваясь от просвистевшей у его уха миски. — А и правда, внучек, поехали? И сам-то, небось, по Варьке соскучилси, да и я пару слов Пелагеюшке пошептать хотел.

— У нас же дел полно! — возмутился я. — А работать кто будет? Вам бы только бездельничать, да развлекаться, а я всё на себе один тащу! Давай полушубок. И бесенят гони на кухню — пусть у Иван Палыча профитроли для Вари попросят, не с пустыми же руками отправляться, а она их любит даже кажется сильнее, чем меня.

Девушки кинулись меня расцеловывать, а я кинулся от них в ванную — приводить себя в порядок.

* * *

В Лукошкино было необычно. Я тут давно не был, а теперь с интересом оглядывался по сторонам. Вся Колокольная площадь, как и весь город, была засыпана толстым слоем пушистого снега. Легкий ветерок носил снежинки вокруг нас, стараясь запихнуть их за шиворот, а если не получалось, то обиженно бросал их пригоршнями в лицо. Снег был хаотично расчерчен утоптанными тропинками, совершенно не поддающимися никакой логике. Ну, когда тропинки тянутся параллельно друг другу, это понятно — двое рядом шли, а вот когда такие же тропинки на расстоянии метров трех-четырех друг от друга? По уже протоптанной нельзя было пройти? Пересекающиеся под самыми разными углами — тоже нормально, а вот та, например, начинающаяся с переулка и заканчивающаяся прямо посредине площади? Шёл-шёл и передумал? Назад по своим следам пошел или вознесся? А, ну их. Делать мне больше нечего, как логическое мышление лукошкинцев пытаться понять.

Девчонки наши моментально улизнули, а мы с дедом направились к высокому забору, за которым находились школа и терем моей Вари.

— Деда, ты, наверное, один иди, а я к участковому сбегаю и подойду попозже.

— А чавой-то ты у него забыл?

— Да хочу на счет его бабки порасспрашивать — может поможет она нам с Кощеем.

Михалыч вдруг резко остановился, снял с меня меховую шапку, пригладил заботливо волосы, обошел сзади и… отвесил мне подзатыльник!

— Ты чего, дед?! За что, блин?!

— От ты, внучек, умный-умный, а местами, ну как те Иванушки, что Кощея-батюшку воевать ходят — дурак дураком. С какого это непостижимого хрена ты удумал, что Яга помогать Кощею будет? Да и участковому, дружку твоему, который сам царя-батюшку в тюрягу упёк, зачем оно?

Конец ознакомительного фрагмента.