Романтик. В поисках простых истин

Анатолий Агарков, 2023

Природа не терпит вакуума – уходят силы, приходит мудрость. С её точки зрения, что я могу сказать о прожитой жизни? Она была интересной. И если бы снова начать…Хотя кто-нибудь скажет – ну и хвастун! За душой ни гроша – нет ни дома, ни дачи, ни машины… Что оставишь потомкам после себя?Доброе имя и свои книги! Разве этого мало? В последних из автобиографичных рассказал, как жил, чем занимался, когда оставили честолюбивые мечты стать богатым и знаменитым. Известным, может быть, ещё стану, а уж богатство совсем ни к чему. Сейчас дорого время – каждую минуту в дело. Планов ещё громадьё – дай Бог здоровья и сил. Ведь в душе я как был романтиком, им и остался на склоне лет…

Если вы не поняли человека, вы не имеете права осуждать его,

а если поняли, то, вполне возможно, не пожелаете этого делать.

(Г. Честертон)

Я расскажу тебе за жизнь

Дед идет с сумой и бос,

Нищета заводит повесть:

О, мучительный вопрос!

Наша память — наша совесть.

(парафраз И. Анненского)

Привет, потомок!

Давненько мы с тобою не общались вот так, в форме монолога. Телефон, визави — все как-то не то. Ты всегда полон забот: понятно — кормящий папа и глава семейства, ответственная у тебя работа. Всегда приходится слушать мне, ибо твои заботы куда важнее. А вот теперь послушай ты или вернее почитай, подумай, а родится мысль, то и ответь — порадуй нечужого старика.

Теперь работаю я в санатории «Урал», душой отдыхая, как никогда прежде, и могу уверенно сказать, что лучшее для жизни место здесь, а время лучшее сейчас, и общество — ну, то, что надо. Не случайно рядом поставил «жизнь» и «работа», потому что нельзя, участвуя в организации процесса оздоровления, не быть сопричастным самому — тот же воздух и та же вода, те же комфорт с ландшафтом…. Так что «работа» — с большой очень натяжкой. А размышлять можно, сколько душе угодно.

О чем?

Помнишь, как-то спросил тебя: «Что ты умеешь делать лучше всего?».

Ты сказал: «Строить» — другого ответа и быть не могло: ты — строитель по образованию, призванию и сути своей.

Для меня проблема была в том, что на этот вопрос в твои годы я отвечал: «Строить коммунизм». И это было искреннее убеждение, а не дань хорошим манерам в духе того времени. Больше скажу — ни вожди, ни идеологи социальной стройки не внушали уважения, но какова тема! История цивилизации, культура и все религии народов мира имеют одну общую задачу — очеловечение человека. Труд его создал, а духовность шлифует, доводя до совершенства.

Лев Толстой как-то сказал: «Именно твоя деревня дает тебе силу Вселенной».

Это к вопросу о гранях человеческой души или с чего начинается Родина. И где заканчивается — ибо круг жизни очерчен для каждого из нас: откуда начал путь свой, туда и вернешься. Но для сознания — из небытия в небытие: материя не исчезает. Лавуазье считал: «Ничто не умирает, ничто не рождается — все трансформируется».

Хотя про душу разное твердят: кто считает — она летит в рай, кто — реинкарнирует. А про смерть так просто — компьютерная перезагрузка….

А для нас, пожилых людей, «последняя черта» не пустой звук. Время подводить итоги, когда каждому свое: невежеству — богатство, мудрости — покой. Наимудрейшие из мудрых полагают: «Старость надо готовить смолоду». Думаю, это о вере. Вера стоит над знанием, потому и называется вера — или веруешь, или нет.

На что материалисты — есть и такие — резонно отвечают: ни одно живое существо на планете, от мартышки до канарейки, не нуждаются в десяти заповедях, прописанных в библии, чтобы знать, как себя вести. Надо лишь следовать законам природы, и тогда мир расцветет в гармонии. Так думают сторонники Дарвина, забывая, что всякая живая тварь повинуется лишь своим инстинктам и следуют заложенной природой в них программе. С людьми дело обстоит сложнее, ибо люди заимели душу вместе со всеми ее капризами и придурью вселенской.

Вот пример такого человека.

Он говорил: «Я не знаю и знать не желаю, что это за церковь такая, какому богу в ней молятся, когда ее возвели и для чего. Имел я в виду вашу религию! Мой храм — это деревья в лесу, облака в небе, вода в озере. Мои соплеменники — это те, кто мыслит и чувствует так же, как я, а не те, кто связан со мной кровными узами. Впитывать в себя все, что окружает, жить настоящим так просто, что никто и не думает об этом. А зря!»

Это люди гармонии.

Люди науки — они тебе ближе — считают: наш мозг состоит из двух полушарий. Правое полушарие чувствует, левое — объясняет. Правое мыслит образами, левое — знаками. Правое подчинено ощущениям и эмоциям, левое — стратегии и логике. Может, верно, но скучно.

Помнишь, в детстве рассказывал тебе о звездах, как далеких-предалеких солнцах? Этому учит наука астрономия. Но наши предки, не знавшие ее, видели в созвездиях картины земного бытия. И знаешь, это не делало их глупее нас, зато насколько жизнь становится богаче с воображением. В языческих верованиях поклонение силам природы было важнее, чем почитание священных книг, ставших прибежищем слабых и всегда нуждающихся в поводырях.

Вот ты отвергаешь веру в Бога и считаешь, что религия не дает ответ на основополагающий вопрос — кто есть человек и ради чего он живет. Но ведь и твой интеллект еще не способен дать определение — что есть духовность? Если позволишь, перефразирую королеву датскую, родившую Гамлета: «Поверни, сын мой, глаза зрачками в свою душу…». Что ты видишь?

Если верить уроженцу Тулузы Верберу Бернару, все вокруг — это только вера. История прошлого, фантазии о будущем…. Все всегда начинается с идеи, пришедшей в голову человеку, а Природе потом приходится отдуваться, претворяя ее в жизнь. Это Гомер придумал Одиссея, а Павел, прозванный Святым — Иисуса Христа.

О, сила мысли! Ничего нет, и вдруг простое слияние двух нейронов создает череду идей. Соединение двух нервных клеток порождает концепт — он остается в памяти и находит свою белковую форму. Каждая идея становится материей.

Ты понял мысль? Не Природой создан человек — он сам придумал ее.

Ай да Вербер!

Причем жизнь, организованная Природой по задумкам человека, имеет свойство развиваться по спирали. Отец мой говорил — по кругу: «Жизнь потому топчется на месте, что молодежь повторяет ошибки стариков».

В любом случае, жизнь — вечное повторение. Проблема, с которой мы не справились с первого раза, видоизменившись с поправкой на время, настигает нас вновь. Или наших детей — ибо Проблема обязательно должна быть решена. Если Природа не найдет исполнителя с первого раза, она повторит попытку — поэтому будущее каждого предначертано. То, что не происходит сразу, просто откладывается. То, что должно произойти, произойдет. События назначены и даты указаны в Книге Судеб.

А когда иссякнут силы, человек возвращается на круги своя — на свалку памяти. Среди обломков самого себя становится ослепительно ясно, что не так жил, не тем верил и не тех любил — слушал, но не слышал; смотрел, но не видел; знал, но не понимал. И видимо, за то жизнь обошлась с ним не лучшим образом. Прозрение всегда приходит слишком поздно — это проблема всего человечества. Только в старости, когда тело уже не слушается, приходит понимание, как надо жить, ради чего. Это, так называемый, старческий синдром о напрасно прожитой жизни.

Блажен тот, кто умирает без этих мук. Даже наимудрейший из когда-либо живших Соломон, который создал свое царство, имел сотни жен, воздвиг великолепный храм, в историю вошел легендой, так оценил перед смертью жизнь: «Суета сует, и все — суета».

И приходит в голову страшный вопрос: а вдруг он прав — жить не стоило, и даже начинать. Ведь, такая правда, как граната с выдернутой чекой: с ней надо обращаться весьма осторожно, и передавать ее можно не всем. Не дай Бог — барабум случится!

Но люди живут, не смотря ни на что, и зачинают новые жизни, и сортируются испытаниями на победителей и побежденных. Победители на виду — они купаются в роскоши и славе; единственное, что их пугает — безносая с косой. Проигравшие ничего не имеют и покорно ждут дней последних донце по принципу: «Все минуты жизни ранят, и лишь последняя убивает».

Все циклично. Все фрактально.

Люди рождаются с плачем, растут с надеждой, а умирают с хрипом и сожалением, что не так жили или успели мало. Очередной парадокс — каждый делает все, что может, но любого ждет неудача. Понимание, что надо было делать и как, приходит вслед за тем, как изможденное тело покидают силы.

Самым хитрым из всех смертных был Уинстон Черчилль, он считал: «Добиться успеха — значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма». Заключенные в этой фразе обещание, надежда и сила помогают побеждать превратности судьбы и преодолевать испытания или хоть как-то оправдать незряшность жизни вообще, а не только британского премьера в частности.

Но вернемся к Толстому с его деревенькой — здесь все начинается, и все заканчивается. Как началом Материи была Энергия, так началу жизни дали сила земли, сила воды, сила атмосферных явлений….

И жизнь состоялась на Земле!

Ты проснёшься на рассвете

Мы с тобою вместе встретим

День рождения зари.

Как прекрасен этот мир, посмотри

Ты не можешь не заметить

Соловьи живут на свете

И простые сизари

Как прекрасен этот мир, посмотри

Ты взглянула и минуты

Остановлены как будто

Как росинки — их бери

Как прекрасен этот мир, посмотри,

Как прекрасен этот мир!

(В. Харитонов)

Сквозь полувековые завалы память возвращает в эти места — в ароматы густого разнотравья, ласковый шепот «спи, моя радость, усни» березовой листвы, в исполинский гул сосен, пронзающих безупречную голубизну неба. Организму была дана команда «отдыхать!» — и так сладко лежать разнеженному и одурманенному, отдаваться течению неспешного времени и утопать в полуденном мареве.

Широкая поляна, вся залитая солнцем, кажется, парит над окрестностями, над лесным озером с белым солончаковым берегом. Ландшафт настолько ярок красками, что хочется вырезать его ножницами, вставить в рамку и повесить на стену. Только зачем же вырезать и заключать такую красоту? Пусть любуются все!

Звенит от птичьего гомона воздух, стрекочут кузнечики — и весь этот шум вселяет такое немыслимое ощущение радости бытия, такое упоение юностью и присутствием счастья, что кажется, будто исполнилась самая отчаянная мечта. Разве чистая радость и желание вечно лежать на этой поляне не достаточные основания сами по себе? Разве непременно надо исполнять придуманные другими людьми правила какой-то игры в поисках каких-то непонятных и чуждых ценностей?

Быть может, память, которую считал чудесным золотым ключиком от страны, где веселье чуть-чуть горчит, а печаль светла и поэтична…. Быть может, память о тех школьных турпоходах на замечательный берег Подборного породила в сознании понимание, что в жизни есть два мира — гармоничный от матушки Природы и надуманный от людей, который живет своей логикой и подчиняется своим правилам игры.

Ой, как неуютно в том мире с его логикой, где одним неистовая погоня за «золотым тельцом» или лихорадочное карабканье по служебной лестнице, другим только банальные и плоские чувства — нежелание заниматься работой, неприязнь к начальству и детское стремление избежать наказания. Ничего не попишешь — если дело, которым ты занимаешься, вызывает у тебя только внутренний дискомфорт, будь готов к производственным неприятностям.

Поневоле возникает желание улизнуть туда, где никто никому никогда не навязывает свою волю. Или хотя бы не мешает жить по своему разумению. Где ничего нет и не надо кроме великолепного, всепоглощающего одиночества и наслаждения звуками, запахами и цветами.

Всю свою жизнь, как бы ни было где-то здорово (на Кубе, например), всегда подспудно стремился сюда — к лесному озеру, сочной изумрудной траве, к тающим в опаловой дымке далям; и к людям здесь отдыхающим — не живущим, а словно играющим в жизнь, как беспечные дети.

Попробую объяснить это влечение.

Бытует версия, что наряду с электромагнитными силовыми потоками в недрах Земли существуют движения животворящих сил. Места их выхода на поверхность некогда создали условия возникновения жизни. С незапамятных времен весь живой мир интуитивно находил эти «оазисы» и охотно плодился там. Ученые дали им название — «пупы» Земли. Совершенно не сомневаюсь, где на Южном Урале такое место есть.

Сам посуди.

Неспроста целых пять озер вокруг села Хомутинино общеизвестны лечебными свойствами своих грязей. А линзы минеральных вод с удивительнейшими оздоровительными эффектами глубоко под землей у Подборного озера? Впрочем, все это и более подробно в любом доступном источнике прочтешь.

Ты меня послушай.

Знакомые летчики с Упруна говорили — с высоты их полета конфигурация расположения Пяти Озер в лунном сиянии очень здорово напоминает профиль лебедя, планирующего по кругу, распластав крылья и вытянув шею к месту посадки. А лебедь всегда считался у славян символом чистоты и верности, красоты и здоровья.

Это Знак, сын мой — знак места выхода животворящих сил!

И еще.

Наделил меня Господь от рождения одной замечательной способностью — в любом месте, в любое время суток безошибочно определять направление к дому. Отец мой, рыбак и охотник, поражался — ему это давалось только памятью и грузом ошибок. Так вот, на берегах Подборного (а бывал я здесь много раз) компас мой внутренний отключался. Мало того, что ошибался с направлением к дому — отойдя на пару десятков шагов от места ориентации, менял мнение о нем чуть ли не на противоположное.

Место природной аномалии?

Себе объяснил это так: заповедный край не хочет отпускать своих гостей — куда ты, мол? оставайся! здесь твой дом! Представляешь, с каким душевным настроем стремился сюда — пусть даже на работу.

Но есть еще одно обстоятельство, заставляющее сердце биться быстрее, делавшее возвращение к Подборному еще желаннее и необходимее — далекие образы школьных друзей, свидетелей детства, с почти родными лицами, полузабытыми и вечно дорогими, которые мельтешат в памяти, но не обретают уверенные черты, не становятся зримыми и узнаваемыми, дразнят и мучают неопределенными смыслами и ассоциациями, задавая вопросы, на которые не было ответов. Может быть, здесь и сейчас к логической развязке придет повести нескончаемый рассказ о годах давно минувших, школьных друзьях, о ветре, разбросавших нас по всему свету — кто исчез, кто распался в прах, кто просто переехал и забыл. Может быть, на этом берегу ждет разгадка нестерпимо желанной тайны — наконец, увижу маятник судьбы, отсчитывающий последние минуты, часы, дни иль годы. Потому что время — единственное, с чем мы не можем справиться в нашей жизни, ибо однажды приходит срок, и все заканчивается. С этим сроком не поспоришь.

Но ведь ничего не потеряно еще — не правда ли?

Память вновь возвращает на берега Подборного.

«Ты вернулся!» — шепнула роса, которая мыла мне когда-то босые ноги.

«Ты вернулся!» — запели незнакомые птицы и зашелестели листья над головой.

«Ты вернулся!» — заискрилась бликами озерная вода, радуясь новой встрече.

«Ты вернулся!» — кивал темной кроной бор, вековой исполин.

Вернулся, друзья! Вернулся к вам и в свое детство!

Ах, как здорово начинать здесь лето — слишком прекрасное, чтобы быть реальным: теплое, сияющее, полное отблесков солнечного огня и мерцания озерной глади, пронзительно светящееся небесной синевой и всеми оттенками зелени окружающих лесов. После школьной суеты и домашнего уюта окунуться в эту почти девственную красоту Природы — это ли не чудо Великого Маниту? Ликуй, команчи!

И бледнокожие индейцы «отрывались» на все сто — не упускали радости лучших дней детства, испытывая острое ощущение неповторимости происходящего, но недооцененного тогда и не получившего выражение в словах. И стоит признать — даже в пору полового созревания (буйства глаз и половодья чувств), ночуя в палатках вповалку и обнимку, у нас хватало достаточно благоразумия, чтобы не огорчать своих родителей сюрпризами матримониальных намерений.

Просто был июнь, и лес благоухал пряной зеленью листвы и трав, и озеро скрадывало перспективу дымкой испарений, и мир птичий ликовал вечной музыкой любви и радости жизни. Казалось, округа замерла, повинуясь волшебному щелчку фотографа.

Помню, на территории пионерского лагеря скважину. Вода была вкусной, свежей, с отчетливым привкусом сладости и такой холодной, что ломило зубы и перехватывало дыхание. Еще глоток, еще один — и, утолив, наконец, так долго мучившую жажду, приятно плеснуть в лицо полные пригоршни искрящихся капель, смеясь и поддразнивая собственное отражение в ладонях.

С воды и начнем….

Сейчас наберу ведро и отнесу на костер, вокруг которого сидят школьные друзья, взбунтовавшиеся вместе со мной против существующего порядка мироздания — так же просто и естественно, как это уже случалось в моих мечтах. Какая разница, сколько времени прошло, если нам легко и радостно встретиться вновь.

Изгиб гитары желтый ты обнимешь нежно,

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.

Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!

И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,

Чьи имена, как раны, на сердце запеклись,

Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

(О. Митяев)

А грустят «бродяги» от того, что искры гаснут над костром, как признаки неоспоримого финала драмы жизни, раньше казавшейся радостно-таинственно-светло-прекрасной. И вяло философствуют о несовершенстве человеческой судьбы — с легким привкусом сладковатой тоски говорят, что все, конечно, здорово, но ведь годы-то ушли безвозвратно, и встреча наша запоздала лет так на…дцать. И не находится ни одного, пославшего скептичное настроение к чертовой бабушке и посоветовавшего не разлагать гармонию алгеброй.

А я пытаюсь понять — почему это происходит? Ведь костер и все собравшиеся вокруг — плоды моего воображения: казалось любой сценарий должен прокатить, а вот… не получается, хоть тресни. Больше скажу — вдруг почудилось, что они люто ненавидят меня за то, что так легко и просто могу совершать путешествия во времени, прихватив заодно товарищей.

Прихватить-то прихватил, но «поляну не накрыл» — может, за то? Неужели им более по душе прескучнейший загул — с враньем, истериками, безудержным хвастовством, «охальными» песнями и выяснением отношений, как это бывало на школьных вечерах встречи выпускников? Что-то еле слышно подсказывало, что я напрасно вытащил друзей сюда в нынешнем их виде — куда как проще пацанам. А ведь мог, мне это просто: я — великий выдумщик….

Впрочем, все это никакого отношения к научной фантастике не имеет — лишь мечты о том, как могла бы произойти такая встреча. В конце концов, я мог бы легко представить, что вокруг костра сидели тринадцатилетние подростки. Хотя в том нашем возрасте южному берегу озера еще не добавили привлекательности белоснежные корпуса санатория.

О, Боже! Сколько лет тому назад это было?! А ведь, кажется, ничего не изменилось. Кроме нас. И надо серьезно подумать, что со всем этим делать дальше. Будь мы подростками, все было б ясно, но в нынешнем нашем возрасте…. м-да.

Если просто посидеть у костра, потолковать — попытаться подвести предварительные итоги? Подчеркиваю — предварительные, ибо мои личные планы на будущее грандиозны. Что-то ребята расскажут. Шибко надеюсь — пусть мы старики, но разбойники еще те.

Итак, что имеем? Кампанию школьных друзей, прошедших различными путями весьма внушительную часть жизни — стало быть, изрядно пожилых и возможно временами излишне сентиментальных; здесь, у костра на берегу озера, вместе с горечью сладких воспоминаний, вдруг почувствовавших жгучее, постыдное чувство высвобождения от мирских забот и тягот семейной жизни. Однако друг на дружку смотрят с удовольствием, предвкушая неторопливый, аппетитный разговор.

Для чего они нужны мне? Ты догадался верно — чтобы в диалоге седых или плешивых собеседников завалить тебя премудростями жизни, глубокомысленными истинами и наставлениями. Прости, умнее не придумал ничего. И строго не суди, как в американском анекдоте: «Джентльмены, не стреляйте в пианиста: он играет, как умеет».

Помню, ты говорил, что сейчас все читают только сказочные фантасмагории с нагромождением веселых глупостей и невероятных приключений. Или книжки, где раздевают догола Историю — и истязают, и измываются над ней: ибо солнце Гласности у нас взошло, осветив свалку мерзостей, имевших место или кем-то выдуманных. Ну, а я воспользуюсь отцовским правом и усажу тебя приказом за сию скучнейшую из рукописей.

Временами очень скорблю о своем, не получившемся отцовстве. Горькое разочарование и вина вползают в душу, когда узнаю о примерах твоего ума и находчивости, смелости и предприимчивости, решительности и нежности не мною тебе привитых. И тогда вся моя любовь, не востребованная собственными детьми, отдается мечтам — в них мы все вместе и очень дружны.

Это моя доля к общему разговору у костра, как того требует сюжет.

Своими победами и неудачами, пороками и пристрастиями делятся мои друзья. Все они — дети прошлого века, не очень вписавшиеся в день сегодняшний, с его гнусными проблемками, искалеченной нравственностью, с тараканьими забегами за длинным рубликом или к доходному креслу, когда даже записные остряки и насмешники теряют чувство юмора, присущее им с детства.

Без спиртного разговорились полувымышленные герои — мне остается только следить, чтобы разговор не уходил далеко в сторону от темы назидания потомкам: освобожденный от домашних комплексов, он то и дело становится раскованным. Старики-разбойники начинают хвастать своими связями с «лицами противоположного пола, значительно уступающими им в возрасте». Это, сын мой, еще один явственный признак старости — чем старше мужчина, тем моложе ему нравятся женщины…

Однако проходит бравада, и разговор возвращается к мысли «Жизнь кончена!» — наваливаются метания, рефлексия, вспоминаются покойные друзья… перестройка…. приватизация….. Общее мнение: нахлынувшая в Россию демократия обездолила всех — кого-то последних портков лишила, кого-то остатков совести.

Все у костра разом оказались беспортошными. Но, тем не менее, живо обсудили — у кого какие квартира, дача и машина. Ибо эти блага цивилизации для бывшего советского человека в его ограниченном существовании — замечательные вехи жизни.

Как говорят в Одессе: мне с вас смешно!

Только для некоторых неприсутствующих в жизни на самом деле было совсем не смешно и намного страшнее — я помню рассказ одноклассницы, жены офицера и беженки из Андижана — но не о них сейчас речь, а о друзьях моих, которые снисходительно и инфантильно с безмятежным видом пукнувшего ребенка рассуждали сейчас о власти, политике, бизнесе и о будущем страны.

Поняв, что тема теряется, тут же ввернул философский стимул.

— Вашу мудрость из прожитых лет в назидание потомкам меняю на стакан водки.

Минутное замешательство, потом один выдал:

— Я, братцы, понял, почему америкосы такие тупые все.

— Ну и…?

— Так они же под нами вверх ногами — стало быть, антиподы. Ты попробуй-ка день-деньской вверх тормашками — кровь в голову прильет, поневоле затупишь.

Смешно и не лишено резона — пусть будет мудростью.

Второй начинает:

— Вся наша жизнь состоит из приобретений и потерь. Но наступает старость, когда приобретать уже ничего не надо — поздно. Но и терять ни за что нельзя! Особенно страшно, когда потери вдруг пошли одна за другою. Наступит время — и ты уйдешь. И жизнь кончится….

Пауза.

Я не выдерживаю.

— И что? Где соль? Что на ус намотать?

Он ткнул пальцем в стакан в моей руке и поманил его к себе.

— Вот помру с похмелья, будешь знать…

— Это мудрость? — усомнился я.

Полный стакан в моей руке не дает покоя соискателям.

— Я попробую сморозить, — вызвался еще один. — Старость — это клетка: сидят в ней, смотрят на окружающий мир…. причем сидят поодиночке. Заметили, мужики, что бабушки теперь на скамейках не торчат у дома, как раньше. Перемерли что ли все?

— Смотрят сериалы.

Соискатель лишь покосился на подсказчика и, не вступая в полемику, продолжил:

— В старости что обиднее всего? Человек прожил жизнь, набрался ума и опыта — есть, что людям рассказать, дать совет, а его не слушает никто. Мудрость из него, можно сказать, так и прет, но никому ее не надо.

Поняв, что мысль исчерпана, протянул ему, довольному, стакан.

— Ерунда это — про старость, — новый соискатель огненной воды. — В конце жизни ты всегда один. Я вот что понял: счастье — это дар врожденный. Если ты им наделен, все равно будешь счастливым, даже если женат на стервозной Бабарихе. Но несчастное мироощущение — это тоже дар. Может быть, не менее ценный.

— Как это?

— Счастье усыпляет душу, несчастье ее развивает. Жизнь несчастного человека глубже, рельефнее. У человека трагического больше возможностей раскрыть свой духовный потенциал. Вот почитайте Достоевского….

— Молодец! Пять с плюсом, — протянул соискателю еще и сырок плавленый.

Кто-то позавидовал:

— Просто жизненный путь себе надо правильно выбирать — вот и будет счастье.

— Кто ж это знает, какой путь правильный, какой нет?

— Дольше живешь, значит правильно.

— Годы считать — смерти бояться, — бросил кто-то язвительную реплику.

— Да я про нее вообще не думаю — как выйдет, так и пойдет. Жить и смерти ждать глупо. И чего на нее, дуру оглядываться? Она и так все время рядом, с утра до вечера и ночь напролет. Мы бредем по жизни, как в туманном лесу с ямами и западнями — каждую секунду можно оступиться и провалиться. Смерть проносится в потоке машин, свешивается сосулькой с крыши, блестит ножом в руке маньяка. В старину, когда войны были чаще, а жили похуже, люди постоянно готовились к смерти и не очень-то ее боялись. Теперь все иначе. Спроси богатенького буратину — не пора ли тебе, паря, на тот свет? Что ответит? «Нет»?

— Что-то я не понял — ты о ней не думаешь или уже готов?

— Пойдите вы знаете все куда, Воланды доморощенные, — обозлился один. — Нашли же тему!

— Действительно дерьмо! Сидеть на природе среди живых и думать о покойниках! Не пикник, а какой-то морг!

Теоретик счастья с несчастьем, не переводя дыхания, опорожнил двухсотграммовую тару водки, занюхал сырком сквозь обертку и подмигнул жизнерадостно — мол, не робей, воробей, все в жизни тип-топ: нет никакого угрюмого завтра, сплошное счастливое нынче.

Нынче мы имели костер у прозрачного края соснового бора, багрянцем распускающийся шиповник в подлеске, отполированный волнами и временем солончаковый брег и, если не считать обычных звуков живой природы, абсолютную, звенящую тишину. Запахи дыма, хвои и смолы. И дохлый набор мудростей, никак не оправдывающий задуманного, и потраченного на это времени.

На мой кислый вид кто-то заметил:

— Не печалься — все проходит, и даже жизнь.

Это была самая мудрая из прозвучавших истин — надо было вытаскивать народ.

— Как вам, друзья такое:

По жизни каждому дана своя дорога,

Судьбой отмерена на радужных весах.

Рожденный ползать по земле убого

Не воспарит как птица в небесах.

Наука жизнь, как русская рулетка,

Как грязная, болотистая тина.

Кому за счастье золотая клетка,

Кому свобода — скучная рутина.

В судьбе бывают сложные уроки.

Приходится, и плакать и стонать.

Возможности у искушения широки,

Но трудно в жизни истину познать.

Однажды мне мудрец науку задал.

Я повторять ее не уставал:

Не тот велик, кто никогда не падал,

А тот велик, кто падал, но вставал»?

(С. Тюлякова)

Пока читал, бутылка без стакана пошла по кругу.

— Сам сочинил?

— Куда мне! Светлана Тюлякова.

— Вот тебе и курица не птица!

Встрепенулись мужики, развязали языки.

— Чтобы там ни говорили, счастье — это деньги. Есть бабки, страха нет — на это не хватит, за то не расплатишься. И еще, «тугрики» — это свобода. Свобода, возможности, уверенность…

— Жестокое время диктует жестокие нравы, и нет закона, чтобы защитить слабых и немощных. Деньги, все решают деньги. И чьи-то интересы.

— И как порой бывает бессмысленна судьба! Ни трудна, ни сложна, ни жестока, а именно — бессмысленна. Ну, просто абсолютно. До смеха — хотя, какой тут смех.

И после группового нытья звучит резюме:

— Жизнь — самый главный мудрец: ее советы всегда ко времени и к месту.

— Да, жизнь — непростая штука. Вот говорят, молодость — счастливая пора. Ой, не надо! В молодости только и хорошего, что здоровье и физические силы. А так.… Сплошные сомнения. А еще — страсти, разрывающие душу, осуждение, непонимание, отрицание. Боязнь не состояться и упустить что-либо. Короче, томления таракана еще не выпущенного на беговую дорожку.

— Причем тут тараканы? Жизнь человеческая — лучшая из комедий.

— На свете счастья нет, но есть покой и воля….

Друзья заспорили, а я пошел бродить по берегу — просто так, без всякой цели.

Тихо звучала красивая мелодия из санатория. Все было узнаваемо, хотя прошло столько лет. Закрыл глаза, и сразу, как воочию, возникла яркая и абсолютно реальная картина — палатки и мы, вчерашние шестиклассники, играющие мячом в «картошку». Все в кругу — мальчишки и девчонки, задиры и «ботаники», любящие игры и спорт или читать книжки и размышлять о смысле жизни, трусливые и смелые, щедрые и жадные, хитрые и простодушные. Абсолютно разные и удивительно похожие. Дружившие в ту пору так честно, яростно и крепко, что кажется — до самой смерти не разлить водой.

Тогда никто еще не знал своей судьбы — всему свое время. Тысячи раз будет поворачивать вправо и влево извилистая жизнь, и тысячу раз будет испытывать нас судьба. Впрочем, как любого из живущих на земле. У всех будут беды, горести, болезни и отчаяние, предательства и измены. И все получат свои порции счастья, удачи, радости и надежды.

А потом спустя полвека однажды соберутся, подвести итоги прожитому — и что? Где мудрости нажитые? Заржавели мозги под слякотью времен? Или порасшибали лбы на пройденном пути о правду жизни? Говорят, чем старше человек, тем легче переносит он судьбы удары, а молодым, конечно, достается.

Может, сам виноват — не сумел разговорить: отвык от общения в своем коконе, который свил для себя и благополучно существую в нем уже не первый десяток лет?

Ну, раз не нашел помощников, буду отдуваться сам — тема та же: что есть жизнь и как стоит жить? Скажешь, объемно? Скажешь, от скромности я не загнусь? А скромным в наше время быть бесперспективно.

Так что насчет мудрых истин? Внимаешь? Тогда погнали!

Почти как у Хайяма — три важных правила запомни для начала.

Начнем с того, что все в жизни надо достигать трудом, а наследовать — доброе имя. Ты, кажется, это уже осознал, а вот сестренке твоей предстоит еще…. если сумеет.

Далее. Ничего не принимай на веру. Как учил бородатый Маркс — все подвергай сомнению.

И, наконец. Успех — это сумма попыток. Вон Хеопс, говорят, все жилы порвал, пока пирамиду свою построил.

Мир мудрых истин, как и глупостей людских, без края и конца — нет им числа. Ограничусь этими тремя. Кстати, отец тоже мне три завещал. Послушаешь? Тогда вникай.

В двадцать лет силы нет — ее и не будет.

В сорок лет ума нет — его и не будет.

В шестьдесят лет денег нет — их и не будет.

И комментарии по пунктам.

1. В двадцать лет надо ум включать, отправив кулаки на отдых.

2. Вторую четверть жизни помнить Черчилля — от пораженья к поражению, не теряя оптимизма.

3. К шестидесяти годам обеспечить старость.

И что могу сказать о себе в итоге?

1. В девятнадцать лет бежал в морчасти погранвойск от хулиганской перспективы.

2. В тридцать семь осознал, что в коммунизме мне не жить.

3. А в шестьдесят…. как у зубатого грузина: мои года — мое богатство.

Ну, что имеем, то и есть.