Снегири. Мир, которого больше нет

Анастасия Шевченко, 2023

Сумасшедшие, сильно странные и безумно красивые во всех своих проявлениях дикари. Непостижимые для всего мира сибиряки в простых и понятных рассказах о любви к жизни, какой бы она ни была.

4. Про мир

Однажды мы с изголодавшимся по ватным сибирским снегам дядей Серёжей по маминой линии с жаркой Кубани рванули на лыжах по местной роще. На полных правах хозяйки тайги я порхала коньковым ходом где-то впереди. Он методом тихой сапы пёр, как мог. Нудно, монотонно, в едином темпе. И когда я откровенно устала выпендриваться. И когда в кровь сбила пятки не по размеру подобранными в прокате ботинками. Он не сбавил темпа. Тупая армейская машина…

Поздним вечером, когда я, подклеивая на пятки бактерицидный пластырь, мимоходом менялась взаимными проклятиями с самым любимым на свете отцом-гением-алкоголиком, Серёжа многозначительно случайно подбросил мне тоненькую брошюрку. Дескать, образумься, племяха, мир — это добро. А на обложке — совершенно глупое африканское лицо в какой-то несуразной шевелюре — громадный чёрный одуванчик. Это дядин бог.

Отправляя мужа в гости в Сибирь, моя родная тётя наистрожайше наказала не вливать в уши нормальным людям свою сектантскую хрень. Она — коренная омичка из крепкой, со своими ровными правилами семьи — никак не могла принять, что под полтинник лет возможно слепо так во что-то вдруг поверить. И бегать, как придурочному, со всеми этими его книжицами, камушками и пакетиками-клиперами: с пепелком, с землицей из некоей африканской деревни, и то ли с древесными почками, то ли с экскрементами священных животных…

Особой болью отозвалось, когда дядя дорос до благотворительности и каждый выходной без устали отлавливал по городу бомжей и с остервенением запихивал в них суп и проповедь. Тогда глухой стеной непонимания встали из прошлого годы скитаний по военным городкам и эта бесконечная неустроенность, и трое погодок, разом упавших на руки Марины и навсегда оттянувших их до земли, и хроническое, неизлечимое и кровоточащее, зловонное безденежье…

В то время, когда однополчане Серёжи доворовывали остатки великого стального прошлого Российской армии и покупали жёнам сапоги, бюстгальтеры и подержанные иномарки, Маринин муж ночами дрессировал скворца. Накроет клетку чёрным полотенцем и, нависая над ней, с настойчивостью классического прапора из анекдотов подвывает: «Са-а-а-а-аша, Са-а-а-а-аша, Са-а-а-а-аша…»

Однажды скворец не выдержал морального давления и сдох.

А тётя решила сдать всех троих детей в интернат, чтобы они не умерли с голоду. Это была вторая или третья командировка Серёжи в Чечню. Русских военных угнали локализовать конфликты без копейки денег, а семьи ошалели от безвыходности и пустоты. Это когда ещё не знаешь, чем закончится очередной кровавый бой и кто из взвода не вернётся в этот раз, но тебе уже нечего есть. И это даже страшнее самой вероятности потери…

Герои только в кино вскидывают тяжёлую бровь и жгут даль ненавидящим взглядом, а потом с криком бегут на амбразуры. В жизни всё проще. Тем временем пока семья Серёжи сидела на воде и перловке, перезанимая 100 рублей у одних соседей, чтобы отдать другим, за его голову в Чечне давали 10000 долларов. За взрыв в машине с дядей и всем его радиооборудованием… — 20000.

У дяди было 9 командировок. Уже после первой видят кровавые кошмары. Вторая заставляет страшно пить… К выходу на пенсию за Серёжей оказалось столько несовместимых со званием заслуг, что военному начальству пришлось спешно присваивать обычному прапорщику звание лейтенанта…

Конец ознакомительного фрагмента.