Погружение в темную воду. Мистические истории: реальные и выдуманные

Анастасия Спирина

Ходячие мертвецы, привидения в английском замке, мистика лесов Белого моря и призраки убитых невест.В книге собраны разные истории, рассказанные очевидцами мистических событий и просто выдуманные фантазией автора. Готические рассказы, стилизованные под стиль авторов 19 века, саспенс, ужасы и житейские страшилки – каждый может найти то, от чего испугаться. Не для слабонервных.

Нать

На станции Лижма поезд стоит всего три минуты. За это время надо успеть запрыгнуть в вагон и закинуть туда свои баулы, как правило на таких полустаночках подбирают в основном туристов «вино-лодочников», которые на рафтах и байдаркам сплавляются по карельским озерам и заливам. Другая категория — ягодники. С полными ведрами черники, голубели или моченой морошки, бабы и дети бегают по перрону, предлагая в открытую дверь щедрые дары Карелии.

Наблюдать за этим людским базаром сидя в поезде любопытно, попиваешь чаек из поездного стакана и любуешься отрывком фильма из жизни. Наслаждаться одиночеством пришлось недолго, в вагон вошел новый пассажир, единственный на этой станции. Сел он напротив меня, на нижнее боковое, так как по билету его место верхнее в противоположном купе, но отсидеться — отдышаться там нельзя и присесть на нижнее тоже. Женщина, килограммов под сто с храпом развалилась, не замечая даже, что матрас наполовину сполз на пол. Сидеть друг напротив друга молча скучно, а говорить на личные темы неприлично, и первое что я спросила у своего попутчика, разбив тишину:

— А вы знаете страшные истории?

Спортсмен — путешественник, который только что водрузил сдутую лодку размером с пятиклассника на третью полку, а до поезда проехал две с половиной недели в одиночку по Онежскому озеру и его заливам мог бы сказать, что вот страшная история для обывателя: открытая вода, комары, дикие животные и ни одного человека в радиусе десяти километров. Анатолий, так его звали, удивленно наморщинил лоб.

Я ему рассказала, что, будучи писателем собираю мистические истории из уст обычных людей, которые мне попадаются на пути. Это дары, которыми меня может угостить каждый, ничем не хуже, чем предложить запустить руку в стаканчик только что купленной черники.

Анатолий внимательно на меня посмотрел и открыл литровый пакет с кефиром, подумав прежде угостить меня или нет, но вовремя осознал, что я жду другого, отхлебнул до белых усов, вытер губы рукавом водолазки цвета хаки и произнес.

— Да, пожалуй, есть одна история, рассказали мне ее в одном поморском селе, недалеко от этих мест, в сотне километров от Беломорска. История эта реальна с одной стороны, а с другой, есть в ней что-то мистическое.

Я внимательно принялась слушать.

Нать гуляет по колежомским лесам, но что это такое не могут ответить даже местные жители. Блудит из-за нее народ в лесу, такая участь постигла и Анастасию Андреевну Клягину. К своим 78 годам она видела многое, войну пережила, девчонкой от немцев убегала. До сих пор каждый в деревне знает ее историю.

Шел сорок третий год, в их деревне уже практически никого не осталось, из родни у восьмилетней Насти только сестра Агриппина двенадцати лет. И вот однажды в деревню зашли они, в новых шинелях, молодые и рослые, речь немецкую как девчонки услышали, так сразу за сарай и забежали. Притихли там и не дышат, тем временем немцы заглянули в первый попавшийся дом, послышался выстрел — девки думали кого застрелили Петровну или ее внучку Любку. Страх сковал их, если сейчас не убежать, то участь не завидная ждет, найдут их фашисты по запаху страха, Настя дернула сестру за рукав и показала: в лес идти нужно. Гринька стояла как вкопанная, будто все слова забыла. Тем временем солдаты пошли по деревне, в каждый дом и угол заглядывали. И до них скоро очередь доходила. Сестра заартачилась, мол куда нам в лес, там сгинем, медведь задерет и холодно уже, а ноги босые. Настя тянет сестру, та капризничает как барыня, потом как заорет во всю мощь: «Не пойду, не пойду я, отстань!». Тут их немцы и нашли. Пришла погибель быстро. Один из них, самый высокий блондин, улыбка белая, раскрыл рот во все тридцать два зуба, увидев девчонок, и тут же достал нож. Настя вскрикнула от ужаса, а Агриппина упала замертво, острие угодило ей точно в шею. В порыве ужаса сорвалась девчонка с места и что было силы драпанула в лес. Немцы за ней, голод, холод и война не придавали ребенку силы, но очутившись в чаще, у нее открылось второе дыхание, Настя босиком бежала со скоростью, не присущей изголодавшему ребенку, петляла среди деревьев, бравые солдаты, откормленные на пайках Вермахта отстали очень быстро. Уже не видно их было и даже звуков не издавали, как будто сгинули куда. Испарились. Настя огляделась, ноги содраны в кровь. Холодно, идти к деревне смысла нет. Пошла куда душа повела. Умирать все лучше под сосной, чем от расправы фашисткой, не известно, что с ребенком сделают изверги прежде чем убить. Спала под валежником, питалась ягодами, которые остались с лета, сыроежками кормилась и вдруг сама того не замечая, вышла к другому селу. И разница между поселениями была триста километров. Там народу было побольше, девчонку пригрели бабы, так и выросла сиротинка.

После в 17 лет она вышла замуж за сумпосадца и вместе переехали в Колежму, муж работящий был, трудился в колхозе, заготавливал ламинарию, да только умер рано, сразу после пенсии, вот и осталась баба Настя одна. Детишек так и не нажили. Корова была, пенсии хватало пару раз съездить в Беломорск за продуктами, на огороде росло что-то, хоть и поморский климат не располагает к садоводству. На старость лет появился у бабы Насти бизнес. Его она скрывала как постыдного любовника, как нагулянный живот, подружкам Дуське и Гусе (Августине Прокофьевне, если по-городскому) не говорила, еще сглазят, не поймут. У них семьи, дети помогают, а она одна судьбину несет.

Бывало зайдет к ней турист, выходит довольный, улыбается.

— Ой, — вскрикивали бабки на скамейке возле почты, — что ж они там делают? Неужто? — к открытому рту подносили ладонь. — Анделе, анделе….

Была у бабы Насти особенность: как в лес пойдет полные корзинки белых, ходит с бабами, они вокруг да около бродят, как часовые круги наворачивают, авось при них вырастет. Подходит она, сразу пару штук выкорчёвывает. Как будто грибы для нее вырастали. Другие в упор не видели.

— Лес любит ее, — поговаривали в деревне.

И сейчас, уже перешагнув рубеж предсмертия, она ходила в лес. «Чего бояться то? От судьбы не убечь, — считала она». И это несмотря на одышку, без которой не пройти до ручья за водой. Ноги уже не слушаются, к вечеру набухают ведрами. Давление скачет, но кто ж его меряет и в бане она уже мылась с открытыми дверями. А тот лес, темный, хвойный, заряжал старушку энергией, давал силы. И поэтому без прогулок по лесу она уже обойтись не могла. Манил ее лес к себе.

Грибов баба Настя не ела, уже организм старческий не выдерживал, бегать до туалета было хоть и не далеко, он был прямо в доме оборудован, но все равно часто портки опускать нет сил. А вот собирать грибы любила, но куда их девать, у деревенских своих полно. Выбросить жалко, но все равно лучше в нас, чем в таз.

Туристическая истерия сыграла на руку некоторым старожилам села. Одна из них баба Настя. В начале двухтысячных по Белому морю стали на карбасах туристов возить. Изнеженные пляжами Турции и Египта россияне захотели родной диковинки. От села отчаливали, через неделю причаливали, лица загорелые, обветренные, с комариными красными укусами. Одежда истаскана, сумок в два раза меньше, но в глазах блеск и радость. Катались по островам и лудам, поморской экзотики вкушали. Теперь всем в охотку домой привести частичку Белого моря: ягель, камешки и багульник гостей не впечатлят, а вот то, что на стол поставить в самый раз да родным передать. Сергей, тот, который придумал весь туристический бизнес и применил его на селе, знал, что Анастасия Андреевна собирает много грибов, предложил ей делиться. Сушеные, соленые, маринованные, колежомские — это настоящий бренд. И ей хорошо — у хобби выхлоп будет, не выбрасывать же собранное, и туристам будет что привести домой. Потом она еще и ягодами могла поделиться, если были силы и набредала на угодие лесное, то могла и варенья из морошки наварить и черники заготовить. Носки шерстяные вязала, рушники вышивала поморскими узорами.

В одно непривычно знойное для этих мест утро решила баба Настя сходить за куманикой, всю молодость с девками они бродили по лесам и даже захаживали на местное кладбище, там этих редких ягод было на удивление много. Стоит сказать, что куманика ягода редкая и дорогая, нынче цена для потребителя шесть тысяч за килограмм, в то время как черника стоит около трехсот рублей. Ягода особая, княжеская не для каждого рта, вкус ее необычный и много не съешь — всего три ягодки в чай придадут ему особый аромат, а есть ее горстями не вкусно, как будто взял пососать ватку, смоченную «Шипром». Добавляют ее в варенье для аромата и в настоечки спиртовые. Ягода эта капризная и не везде растет, можно пол-леса обойти, и принести всего три горсти, отсюда и стоимость великая, и ценность большая, дескать не для еды она, а для деликатеса.

Баба Настя взяла полулитровое ведро из-под майонеза и отправилась в лес по уже известному маршруту, как только она сделала пару шагов вглубь, комары набросились как окаянные, летом от этой напасти не скрыться, хоть обмашись ветками, репеллентов деревенские старики не признают. Но она баба привычная, на такие мелочи внимание не обращала. Мошка, да, больно кусает голову, колко как укол витаминки, что аж озноб пробирает до мурашек. Бродит она по ягодникам да не густо там, потоптано все, видно медведь первым приходил или деревенские обобрали.

И тут мысль окаянная пришла. Было в лесу место, куда не ступала нога человека, не ходили туда люди, которые хотели еще пожить.

Истории местные рассказывали, что бродит по лесу дух странный, водит людей, туманит разум, что ему нужно никто не знает. Нать его зовут. Глубоко в лес никто не решался зайти, там нать не пустит и погибель найдешь раньше срока. Аккурат за Мальей горой оно начиналось — владение нати. Там, где живет лесной дух особый закон — комар там не летает, мошка там не кусает и человек в это место не ступает. Как зайдешь за гору, чувствуешь кто-то на тебя смотрит, будто вот-вот положит руку на плечо и произнесет: «Добрый вечер», находиться там тяжело даже охотникам, которые не бояться любого зверя. Страх сковывает, работают только рефлексы — идти вперед и не оборачиваться.

— Желудок жгутом скручивает и дышать тяжело, кажется, что последний выдох прямо здесь испустишь. — Говорили те, кто заступал за запретную черту. А тот, кто вглубь идти решался — не возвращался из лесу, уже и не ждали, зашел на чужую территорию значит. Так многих мужиков в Колежме недосчитались, помимо местных и приезжие, не знавшие броду, полезли в эти воды.

Баба Настя решила, что терять ей уже нечего, одиночество опостылело, набило оскомину, плакать по ней никто не будет, она крепче ухватила ручку маленького ведерка, вытерла испарину со лба и пошла прямо, шагая калошами по багульнику, скользя по ягелю.

Весть о пропавшей старухе разлетелась как запах шанежек по деревне, первой пропажу обнаружила Дуся, когда около восьми на часах, а Настьки не было дома, сериал они смотрели вместе, этот ритуал под чаек свято чтили пять будних дней. Увидев, что ключ от двери висит за рамой, она поняла, что Андреевна ушла в лес: магазин уже не работал, а тем более сегодня понедельник — официальный выходной, в город никто не ехал. Другого варианта не было — если заперто, значит не по соседям судачить пошла.

Все двинулись ее искать, ходили с фонарями, кричали, но бабушка не отзывалась. Подумали, что медведь прикопал али с сердцем плохо стало, тогда болото под себя тело и подберет. Не найдешь.

Дуська выть начала и вечером сходила подоить ее Зорьку, молоко в бидоне хотела поставить на крыльцо, но махнула рукой и понесла себе в дом, там припала к образам, не зная за упокой или здравие молиться.

Прошло два дня, погода разбушевалась, гроза разряжалась так, что полярная ночь будто вновь вернулась, в августе. В полицию обращаться было бесполезно, не побегут они с собаками туда, где и след уже простыл. Завтра Серегин брат, Василий в город поедет, там в нужных службах и разберётся, он мужик ушлый, все знает, всем помогает. Такой неофициальный вожак их небольшого села.

— Не пощадил лес Настьку-то, — причитала Гуся, — знала его как свой огород, умела грибы-ягоды собирать и вот те на, сгинула в чаще.

Когда надежды не осталось, баба Настя вернулась сама, вышла в районе Красной щели, в трех километрах от деревни, увидели ее с моря рыбаки и подобрали, завели в первый же попавшейся дом, усадили, дали выпить воды.

Вышла из лесу — не узнать: голова от мошки квадратная, вся в покусах размером с намоченное Манту, бабушку никто и не признал поначалу, одежда одно отрепье, как будто шла сквозь острые лезвия, калоши полные воды — два дня лил дождь. В подметках — дырки. Хотя в городе этой весной их купила в «Пятерочке».

Говорить Настя не могла. Язык распух, будто и его мошка искусала. В горле пересохло настолько, что второй стакан воды не помогал. Сил у бабушки совсем не осталось, привались на подушки и захрапела, потом замолкла, лицо серьезное, не по-человечески бледное. Дышать вроде бы и не дышит.

— Неужели вышла к людям умирать? — удивилась хозяйка дома. Тем временем, к ней уже пришло полдеревни, все хотели увидеть бабушку, которая стала притчей. Самый смелый взял ее руку, прощупал пульс.

— Жива, просто забылась немного.

Подремала бабушка недолго, открыв глаза и увидев знакомых, она смогла вздохнуть с облегчением. Все начали расспрашивать ее, что да как. Дуся продолжала реветь, как будто подруга и вовсе глаз не открыла.

Бабушке налили чай, дали калитку картофельную, она отхлебнула, сахарком закусила и начала рассказ. Возможно последний в своей жизни.

Бабушка Настя не помнила, что делала эти три дня, только чувствовала, как гонит ее какая-то жуть и дышать было сложно. «Только вперед, не оглядываясь», — стучало в висках. Она бродила и не чувствовала, как ветки хлещут по лицу. Помнит, что холодно там было, как будто не август, а октябрь на дворе. И стервятник летал над деревьями, словно по ее душу поживиться решил. Слышала она шепот странный «Иииитььь, ууутьььь», и дыхание чужеродное, кто-то испускал земляной дух у нее за спиной. Казалось, что бродила она по кругу не трои дни, а всего лишь несколько часов как чумная.

И что самое главное, трое суток как заведенный солдатик шагала по лесу, ни разу не присев на пенек. Иначе если сядешь, то не встанешь больше, ноги отекут и станут неподвижными бревнами. Ни нужду справить, ни костяникою напиться. Три дня ни росинки во рту.

— Глаза я открыла на том же месте, где и решилась на отчаянный шаг, почувствовав склизь ягеля под собой, я поднялась и поняла, что деревня близко, замаячили можжевеловые кусты, как будто кто-то меня встречать побежал, я шла-шла вперед, пока к морю не вышла. — Еле слышно говорила старушка.

В майонезном ведерке куманика — на два пальца, не выбросила ее бабушка, не выпустила из рук заветное добро и не взяла в рот ни ягодки, так и несла как трофей из леса. Как собирала ягоды и где Анастасия Андреевна не помнила. Возле деревни их точно не было.

— Любит ее лес, — произнесла Евдокия, сняла косынку и высморкалась в неё.

Анатолий уже допил весь кефир, увидев, как он заливает последние капли в рот, постукивая по донышку, у меня съежилось в желудке, литр практически одним махом.

— Что же это за дух такой? — Поинтересовалась я.

— Лесной. — Ответил он.

— И вы верите в это?

Он пожал плечами. От холодного кефира мурашки пробежались по его телу.

— Скорее да, чем нет. Когда я сходил на берег и ставил палатку в лесу, то чувствовал во многих местах, что могу не дожить до рассвета, но искать другое место стоянки уже не было сил, вот так я отдавался воле природы.

— И что вы чувствовали?

— Не могу описать точно, просто жуть, беспричинный страх и то, что я здесь лишний.

Я улыбнулась — улыбка лучший способ свести на нет любой разговор. То, что одному в лесу страшно, ни для кого не секрет.

— Да, чуть не забыл, — Анатолий достал из походного рюкзака баночку из-под детского пюре «Бабушкино лукошко», открыл ее и протянул мне.

— Что это? Не зрелая ежевика?

Он махнул головой, что означало «бери и не задавай вопросов». Я взяла пару ягод и с упоением принялась смаковать. Но на языке вкус разложился на несколько составляющих — горько, сладко и вроде бы душисто. Я пожалела, что сегодня протирала руки ароматизированной салфеткой. Ягода со вкусом крема для рук.

— Да ладно? — наконец догадалась я.

— Именно она, куманика, набрал несколько ягодок, уж очень редкий экземпляр. Магическая, не каждый ее соберет. Если попалась — поблагодари нать, тогда из лесу живым вернешься.

Поезд поехал быстрее, монотонный стук колес потянул Анатолия на сон, он извинился и макакой запрыгнул на свою полку, через пять минут уже был слышен его храп. Я посмотрела в окно — там темнеющим всполохом простирался лес: густой, непролазный и немного жуткий.