Почему она осталась. Можем ли мы выбирать, кого любить?

Анастасия Ронис

Любовь – это не то, к чему они стремились. Но именно она стала спутником их жизни, маяком, по следу которого они находили дорогу домой. Любовь стала опорой для них, неугасающим пламенем в бесконечном темном коридоре, где блуждают миллионы сломанных судеб и несбывшихся надежд. Эта история об одиноких сердцах, о мужчине и женщине, которые не ждали любви, но волей случая нашли ее. Сумеют ли они теперь не поддаться своим призракам и страхам и не разрушить то, что делает их счастливыми?

7

Завтра, завтра, уже завтра, — крутилось у него в голове, разгоняя в стороны все косвенные мысли, медленно проплывающие в попытке удержаться во внимании хотя бы долю секунды. Все валилось у него из рук, сосредоточиться никак не получалось, он попробовал лечь спать, но память не давала ему покоя, механизмы в голове работали, как часы, четко отбивая в голове каждую мысль, тело переставало его слушать, паника охватывала и начинала сводить с ума. Резко вскочив с помятой и несвежей постели, он решил, что ему нужен кофе. Черный, как смоль, горький, как утрата, напиток не принес ему никакого удовольствия, лишь привкус разочарования и досады.

Не найдя ничего лучше, он решил вернуться в зимний городской парк, на заснеженные белые улицы с надеждой на успокоение его взволнованной души. Недочитанные письма Ремарка о любви к Марлен Дитрих он прихватил с собой.

Тихий сверкающий на полуденном солнце парк к вечеру приобрел краски стремящейся к свободе шумной молодежи с оттенками беспокойных мам с маленькими орущими детьми и бессвязно блуждающими случайными прохожими. Определенно, в этом хаосе он места себе найти не мог. Быстро проскочив нежеланную толпу, он оказался на широкой центральной улице, освещенной огнями ночных фонарей. Недавние рассуждения о пламени почти вернулись к нему, но, как и другие мысли сегодня, мгновенно растаяли, будто в тумане тусклый свет карманного фонарика. Сквозь влюбленные парочки, шумную детвору и одиноких старцев он прошел стойким фрегатом, стремящимся к родной гавани.

В реальность его вернул знакомый аромат карамельной выпечки, которую он в самые радужные свои дни уплетал с детским восторгом под лирическую музыку со сладким пряным горячим шоколадом.

Маленькая кофейня, напоминающая французскую булочную, встречала гостей широкой лестницей в шагов десять, выполненной из тонкого темного металла, аккуратно сужающейся к входной ажурной двери из тяжелого дерева шоколадного цвета. Внутри помещение казалось не большим, но уютным — несколько круглых столиков с накрахмаленной скатертью, деревянная стойка, выполненная в таком же изящном стиле, как и парадная дверь, приятная хозяйка, быстро бегающая среди посетителей с радушной улыбкой и приветливым голосом. Все возвращало к приятным воспоминаниям и так недостающей сегодня гармонии. Он вытащил аккуратную папочку со слегка потрепанными письмами — сокровище, которое ему досталось совсем случайно от одного столичного друга, и направился к самому дальнему столику рядом с просторным окном. Он заказал горячий шоколад, карамельный круассан, и, надев очки в тонкой оправе, погрузился в чтение в этот раз трудно поддающихся ему страниц. Шурша помятыми листами слегка выцветшей бумаги, он медленно переносился в мир, полный любви, непонимания, одержимости и расставания. На очередном письме Ремарка он на мгновение поднял взгляд, отреагировав так на громко хлопнувшую дверь. В секунду сердце забилось так сильно, что он почти схватился за грудь, пытаясь хоть как-то удержать его внутри. В горле пересохло, а кислорода резко стало мало. Пытаясь вырваться из оков, он изо всех сил набрал воздуха и начал медленно дышать, отсчитывая до десяти. Такой способ, помнилось ему, должен был помочь справиться с внезапно возникшим приступом паники и чрезмерным неврозом. Спустя пару минут ясность вернулась к нему — реальность начала принимать привычные очертания, все становилось на свои места, и он, стараясь больше не поднимать головы, попытался вернуться к чтению, которое больше никак не могло его поглотить. Увы, но наслаждаться письмами сегодня, ему уже было не суждено. Страницы его больше не цепляли, внимание рассеялось, а одна и та же строчка, прочитанная уже в 15-й раз, стала его раздражать.