Скиталец: Страшные сказки

Анастасия Князь, 2023

Знаете ли вы легенду о Скитальце? Когда-то давно на небосводе взошло Чёрное Солнце и отравило людскую кровь. С того дня любой, кто поддался пороку, становится монстром, более неспособным совладать с собой. Лешие и летавцы, мавки и кикиморы, волколаки и русалки – все они про́клятые, бывшие когда-то людьми. «Нечистая кровь – нечистая сила, – говорят в народе. – И только Скиталец может даровать им истинную смерть».Собранные в книге истории, – это не только сказания о чудовищах. Это славянский фольклор в антураже тёмного мира. Мира, где правят монстры, некогда бывшие людьми. Не бойтесь богов – их придумали люди, и они также смертны, как и вы.Это страшные сказки про чудовищ внутри нас.

Невидящие очи

320 год Рассвета

Царь Меди́с был слеп. Его глаза скрывала маска из чистого золота, что составляла с короной единое целое и закрывала половину лица, подобно забралу. Узнав, что на порог его дома явился Скиталец, он не стал прогонять его или даже спрашивать, зачем тот пожаловал. Вместо этого царь приказал устроить пир и пригласил его к столу, как дорогого гостя. Его — изгоя, которого боялись и люди, и проклятые, — он посадил по левую руку от себя. Уже давно никто не принимал Морена с таким радушием. Глубокий старик с иссохшими трясущимися руками, тонкими и редкими белоснежно-седыми кудрями, с кожей настолько сухой и дряблой, что казалось, она отвалится от него, если прикоснуться, Медис всё время улыбался и говорил по-ребячески живо и бодро, сохранив ясный ум.

— Есть ли у вас имя? — поинтересовался он. — Или друзья тоже зовут вас Скиталец, точно собаку?

— Морен.

— Мо-рен, — протянул царь, словно пробуя имя на вкус. — Приятно слышать, что вы не отрицаете наличие друзей. Так вы больше человек, чем проклятый?

— Каждый считает по-своему.

Длинный стол был полон гостей, но царь не посчитал нужным представить их. Морен рассудил по одеяниям, что это приближённые к короне дворяне. Они вели разговоры между собой и почти не обращали внимания на правителя, лишь иногда искоса и с любопытством поглядывали на его гостя. Два кресла по правую от Медиса руку пустовали. Слуги исправно ставили перед ними тарелки с едой и меняли их, когда приходило время, хоть никто и не притрагивался к ним. Ни гости, ни Медис не обращали на пустующие места никакого внимания. Все словно ждали кого-то, кто никак не приходил, но чьё опоздание считалось естественным порядком вещей.

Морен и за столом не снимал свою маску — та уходила под ворот рубахи и закрывала не только нижнюю часть лица, но и шею до самых ключиц. Так она сидела плотно и не задиралась во время боя. Вытянув нижний край, Морен приподнимал и удерживал её второй рукой, когда подносил ложку ко рту.

— Она вам не мешает? — спросил его вдруг Медис.

Морен поднял на царя изумлённый взгляд и ещё раз вгляделся в украшение на его лице. Из-под огибавшей переносицу маски выглядывала тонкая хлопковая лента, по-видимому, закрывавшая рану на месте глаз. Лицо Медиса было обращено к нему, но не оставалось сомнений: даже не будь царь слеп, за золотом и тканью на лице он ничего не мог видеть.

— Вы имеете в виду?.. — осторожно уточнил Морен.

— Ваша пасть. Я слышал много россказней и историй про вас. Одни говорят, будто бы вы питаетесь человечиной, чтобы на время получать силу проклятых. Другие, в частности Единая Церковь, утверждают, будто бы вас послал нам Единый Бог и вы едва ли не сын его. Но чаще всего я слышу историю, что вы и сам проклятый. Что в День Чёрного Солнца ваша кровь почернела, мышцы раздулись и вы получили силу десятерых мужчин, но поплатились за неё лицом. Зубы ваши удлинились и превратились в клыки, челюсть вы сомкнуть не смогли, и кожа на щеках разорвалась, превратив ваш рот в пасть. Её-то вы и прячете за маской.

— Да, я слышал об этом, — не стал отпираться Морен. — Ещё говорят, будто бы этой пастью я могу заглотить целиком живую кошку и не поморщиться.

Медис рассмеялся. Громко, запрокидывая голову, сотрясаясь всем телом. Многие за столом прекратили разговоры, чтобы обернуться и посмотреть на царя, но, когда он успокоился, отвернулись, как ни в чём не бывало.

Медис смахнул несуществующие слёзы со щёк.

— Какую только ерунду не говорят глупые люди. Будь это так, вряд ли бы вы смогли вести со мной светскую беседу. Дайте угадаю… Вы здесь из-за слухов, которые ходят вокруг меня?

— Не стану вам лгать. — Морен не желал того совершенно искренне — этот старик удивительным образом располагал к себе. — Кое-кто из ваших приближённых считает, что вы в сговоре с проклятыми или даже один из них.

— Чушь! — Медис громко фыркнул. — Необразованные невежды! По-вашему, я похож на проклятого?

Морен посмотрел на него внимательно, пристально, точно и сам желал убедиться в своих выводах, а затем уверенно произнёс:

— Нет. Но я не получил бы деньги, не приехав к вам, чтобы убедиться лично.

— Что ж, убеждайтесь сколько влезет. Вы мой гость. Вам хватило ума и чести прийти ко мне и сказать обо всём в лицо, в моих же интересах не мешать вам… расследовать, — Медис поморщился, вложив всё своё неприятие в это последнее слово. — Я прикажу подготовить вам комнату. Оставайтесь на три дня. Надеюсь, этого времени вам хватит?

— Более чем.

Угощение на пиру было скромным, хоть и весьма вкусным. Запечённый хлеб с мясом внутри, грибная похлёбка со сливками, лук, зажаренный в тесте, худой поросёнок с яблоками в меду. Глядя на последнего, Морен не мог избавиться от мысли: если такого подают к царскому столу, что же тогда достаётся простым крестьянам?

Несмотря на свою слепоту, Медис не нуждался в помощи. Он тянулся к блюдам, безошибочно выбирая нужные, ломал и накладывал себе хлеб, посыпал мясо зелёным луком, точно зная, где что стоит и лежит. Даже приступив к похлебке, он не искал ложку по столу, а уверенно взял с отведённого ей места. Впрочем, в выверенных за годы привычках Морен не нашёл ничего удивительного.

— Так вы знаете, почему именно ваши приближённые считают, что вы опасны? — спросил он Медиса между переменой блюд.

— Конечно! Я, может, и слепой, но не идиот. А ещё я умею слушать, когда они говорят мне, даже если не согласен с ними. — Медис склонил голову, помолчал немного и заговорил тише, точно делился тайной только для них двоих: — Мой край голодает. — Морен уловил в его голосе затаённую боль. — Людям не хватает пищи. Наши земли не плодородные, мы выращиваем скот, ловим зверей на мясо и шкуры. Но в последние годы скотина дохнет, дичь уходит из лесов, а проклятых вокруг становится всё больше. Они пожирают наших овец, распугивают оленей, не дают людям жить! Откуда, по-вашему, они берутся? — вдруг переменил он тон, заговорив как прежде.

— Часть из них: животные и люди, обращённые в День Чёрного Солнца. Другие — все, каждый, кто появился после, — люди и звери, поддавшиеся сильным порочным чувствам. Гнев, похоть, алчность… Когда они завладевают человеком, то отравляют его, точно скверна, пробуждая Проклятье. Говорят, оно есть в каждом из нас, главное — не дать ему пробудиться.

Медис «смотрел» прямо на него, словно знал, куда смотреть.

— Хотите сказать, что убиваете людей?

— К сожалению.

— Чушь! — взмахнул он руками. — Вы не похожи на убийцу, Морен. Вот что я вам скажу: проклятые — обычные животные, звери. Да, они появились вслед за Чёрным Солнцем, никто не может этого отрицать, но они всего лишь звери. Крупнее и агрессивнее прочих, согласен, но медведь тоже крупнее и злее собаки. А то, что говорите мне вы, мол, проклятым может стать любой, кто поддастся ярости или другому пороку, — всего лишь легенда, придуманная единоверцами. Придуманная, чтобы мы славили их бога и боялись. Придуманная, чтобы пробудить в нас кротость, чтобы вести нас подобно стаду овец. Ведь кто может быть покорнее, чем праведные из страха, что их покарают за гнев? А? Скажите мне!

— В ваших словах есть доля истины, и я не стану оспаривать её. — Морен и сам искренне желал, чтобы сказанное Медисом когда-нибудь стало правдой. — Но я видел, как порок и Проклятье, следующее за ним, пожирают человека. Видел, как тот теряет всё человеческое и обращается…

— В чудовище? — перебил его Медис. — Для этого его достаточно напоить.

— Вы не верите мне, — сказал Морен устало, не спрашивая — утверждая.

— Я не хочу вам верить. Удовлетворит ли вас такой ответ?

— Более чем какой-либо другой.

Их спор окончился ничем, но не оставил осадка. К столу подали сладкое — малину, политую молоком и щедро посыпанную сахаром. Поднеся ложку ко рту и учуяв запах, Медис поморщился и жестом подозвал слугу.

— Мальва не любит малину. Принеси что-нибудь другое!

Тот поклонился и покинул зал, не задавая вопросов. Спустя несколько минут у одного из пустующих мест забрали тарелку с ягодным лакомством и на его место поставили запечённые в меду груши.

После пира Медис лично проводил Скитальца в отведённые ему покои и покинул его со словами, что в старчестве полюбил ложиться как можно раньше. Морен не смел возражать — его и так почтили бо́льшим вниманием, чем он заслуживал. Медис не был его царём, но являлся правителем пусть и малого, но всё-таки царства, и Морен ощущал себя неловко, беседуя с ним на равных.

Не прошло и получаса, как в его комнату ворвались, не посчитав нужным постучаться. Долговязый мужчина, облачённый в бордовый кафтан, — Морен уже был знаком с ним. Именно Бранимир обратился к Единой Церкви, чтобы найти его и пригласить во владения Медиса. Сейчас же, отбросив приветствия и другие прелюдии, положенные по этикету, он заявил буквально с порога:

— Вы выяснили что-нибудь?

И ведь не спрашивал — требовал. Морен невольно подумал, что когда Бранимир просил его об услуге, то был куда более вежлив.

— Я только приехал. И нет, Медис не проклятый, если вы об этом.

— Уверены? Я слышал неоднократно, многие проклятые сохраняют человеческий разум.

— Да, но теряют человеческий облик. Даже если Медис — новый, неизученный вид, проклятые не могут контролировать свой порок. Разозлите его, и когда он выйдет из себя, то явит свою истинную сущность.

Бранимир издал громкий, презрительный смешок.

— На заседаниях Совета он выходит из себя по любому поводу.

— Тогда я не понимаю, чего вы хотите от меня.

— Но он нездоров! — почти прокричал Бранимир. Лицо его побагровело, а вздёрнутые усы затрепетали. — Его рассудок помутился!

— Даже если и так, к Проклятью это не имеет никакого отношения.

— Послушайте меня!

Бранимир шагнул к нему, вставая лицом к лицу. Он возвышался над Мореном почти на целую голову, хотя тот не был низким. Но Морену хватило одного лишь холодного взгляда, чтобы дворянин взял свою ярость под контроль. Видимо, Бранимир вспомнил, с кем говорит и на что способен Скиталец, ибо немедленно стушевался и повторил уже тише:

— Послушайте меня. Он заставляет своих людей охотиться на проклятых в лесах. А потом пойманную дичь подавать к столу, точно это какой-то кабан!

— Вашим охотникам хоть раз удалось поймать проклятого?

— Нет, — стушевался Бранимир. — Они даже не пытаются! Медис слеп, поэтому они приносят ему обыкновенных зверей, а кухарка подаёт их к столу. Никто в здравом уме не стал бы есть… их.

— То есть вы обманываете его? — Морен услышал главное, стараясь игнорировать то, с каким отвращением прозвучало «их» из уст дворянина.

— А что ещё нам остаётся?

— Медис сказал, что люди голодают. Насколько это правда?

— Здесь он не соврал, — с неохотой признался Бранимир. — Проклятые пугают дичь и убивают скот. Про людей я уже молчу. Сначала Медис объявил награду за их истребление, пообещал горсть золота тому, кто убьёт хоть одного. Но, как я уже говорил, охотники боятся идти на них. Люди убивали своих коров и лошадей, кто победнее — пойманных в лесу оленей, и приносили их Медису, чтобы получить награду. Однажды он приказал подать к столу один из таких трофеев, сказал, что хочет попробовать его. Кухарка не посмела ослушаться. Тогда-то всё и началось.

— Полагаю, с каждого такого зверя вы получали монету себе в карман? Тогда выходит, вы сами повинны в своих бедах.

Бранимир побагровел пуще прежнего, а усы его задрожали. Видя его состояние, Морен поспешил сменить тему, тем более что один вопрос никак не давал ему покоя:

— Лучше расскажите мне, кто такая Мальва.

— Его дочь. Она умерла от оспы больше десяти лет назад. Медис не смог смириться с утратой и верит, что она всё ещё жива.

— И вы этому способствуете? — Морен был в ужасе и не скрывал этого. — На пиру никто и рта не открыл.

— А что нам остаётся? — повторял, как заклинание, Бранимир. — Он ведь царь, с царём спорить бесполезно! С Медисом уж точно. Он ведь ослеп не сразу и, когда умерла Мальва, ещё видел, пускай и совсем плохо. В первые дни, когда ему только сообщили о смерти дочери, он не находил себе места от горя. Показывал то на одну, то на другую служанку и кричал: «Но Мальва вот она, она жива! Зачем вы обманываете меня?» Это было невыносимо… Всем стало легче, когда он успокоился. И никто не посмел ему возразить, когда однажды утром, спустя несколько месяцев, он вдруг приказал выделить за столом два места, которые обязаны были оставаться пустыми. Слуги пожалели его…

Конец ознакомительного фрагмента.