Мужчины, женщины и другие люди

Анастасия Казанцева, 2023

Сборник представляет собой серию историй, где герои – обычные люди с присущими всем будничными заботами и тревогами, радостями и горестями повседневной жизни. Как известно самые противоречивые чувства находятся в шаговой доступности друг от друга. А настоящее мужество начинается с отсутствия размышления о своих поступках. Стоит ли добиваться взаимности от людей, кому мы безразличны? Ведь любят – это когда хотят отдавать. Себя, свое время, свои эмоции. И бывает такая любовь, когда люди не летят навстречу друг друга, а убегают друг от друга. И понимаешь, что в жизни будет не одна ситуация, в которой не остается ничего другого как просто ждать. Это неоспоримый факт.Вечный вопрос взаимоотношений между мужчиной и женщиной – когда двое хотят понять друг друга, но каждый говорит на «своем» языке – один «мыслит» чувствами, а другой – здравым смыслом. Встречаются два мировоззрения, две противоположные жизненные позиции. Возможен ли между ними диалог? И как быть услышанным?

Не гумилевские чтения

Ты не хотел заходить далеко?

Ушедшие за любовью не возвращаются.

Этельерд II, король Англии (968–1016)

Ей тридцать восемь лет. Не очень много. Но и не мало. Еще не поздно выучиться на ландшафтного дизайнера, родить третьего ребенка, встать на сноуборд и заняться собой, как и положено свободной — не хочется говорить одинокой — женщине. А с другой стороны, бесконечно поздно становиться олимпийской чемпионкой по фигурному катанию, блестящие результаты которого были принесены в жертву на алтарь скорого замужества. Уже поздно поменять у себя в голове стереотип женского счастья, и отключиться от проблем двоих разнополых детей-подростков уже тоже никак невозможно. Уже поздно пытаться втиснуться в тот бежевый костюмчик, в котором гоняла с ракеткой в руках по теннисному корту в «Олимпийском», уже безнадежно поздно делать пирсинг, татуировку и африканские косички — все эти атрибуты скоротечной бледной юности, позволяющей себе столько милых, беспечных, привлекающих мужское внимание шалостей.

Вот и вчера в магазине мужчина явно моложе. Тридцать, не более. Ну и что? Очень симпатичный. И смотрел с таким интересом.

— Девушка, Вы не могли бы мне подсказать…?

А этот дурень, мой Жорка, вырастает тут как тут и басит ему в ухо:

— Она не девушка, она моя мама.

Надо сказать, что Жорка весит девяносто килограммов, носит сорок пятый размер обуви и выше меня головы на две точно. Но мужик — молодец, не растерялся!

— Для тебя она мама, а для меня — девушка!

Я так счастливо заулыбалась — вот, думаю, какой умница нашелся. Но тут Жорка меня под руку и потащил из ЦУМа. Мы с ним разругались. Я говорю:

— Ты не понимаешь, что я одна? Я брошенная женщина. Понимаешь? Одинокая. Мне каждый знак мужского внимания дорог. Каждый, — всхлипывала я. — И так в очередь никто не стоит. Где мне знакомиться? Сижу дома — только вашими делами и занимаюсь: готовка, уроки, репетиторы, клубы. Я же не живу своей жизнью. У меня ее нет. Нет! — орала я.

— Мы твоя жизнь, — спокойно откликался Жорка короткими фразами. — Ну и что теперь, бросаться на каждого мужика? Прямо в магазине? Ты что, с ума сошла?

— Жорочка, сынок, ты не понимаешь. Мне сейчас нужен не мужчина — спутник, не мужчина — стена. А мужчина — самец. Не лучший, от кого инстинкт подсказывает заводить потомство. Нет. Мне нужен мужчина со среднестатистическим интеллектом, но высокими внешними данными, такой, который увидит во мне женщину, а не кандидата наук. Мне нужно любым способом повысить свою самооценку.

Жорка молчал. Я знала, что он обожал отца и для него его уход был шоком. Мы вообще с детьми не касались этой темы. Хотя как можно было не касаться того, что присутствовало внутри каждого из нас и окружало снаружи. Счастливый брак длиною в 18 лет. В доме кругом его вещи — одежда, книги, фотографии, сам воздух пропитался им. С порога нос щекотал аромат медового табака — он курил трубку, — и запах, такой устойчивый, прилипчивый, пропитал стены, шторы, мебель, меня. Я открывала ключом дверь, Жорка затаскивал в квартиру сумки, мед так и витал вокруг — настойчиво и крепко. Мы переглянулись, и каждый подумал об одном и том же. Жорка бросился в кабинет, но там никого не было. Он расстроился и стал открывать везде форточки: «Пусть все выветривается! Пусть!» Ужинали молча. Мы не говорили о нем. Как о покойнике — мы о нем молчали.

Я продолжала проделывать обычный привычный утренний путь. Варила кашу, заваривала свежий фруктовый чай, жарила тосты и включала музыку. И теперь, без него, я старалась до мелочей выполнять все в точности, как за годы совместной жизни, этими нехитрыми повседневными делами надеясь вернуть себе былое равновесие.

Дети меня жалели и пытались это скрыть за непринужденной болтовней. Я встала к холодильнику и зачеркнула на календаре еще один день — сегодняшний.

— Мама! — они хором вскрикнули и бросились ко мне.

Сегодня 24 дня, ребята. Это еще очень мало. Когда будет 240 или 2400, тогда будет легче. Жорке позвонила подружка, и он умчался к себе болтать по телефону. Алена погладила меня по голове.

— Знаешь, мам. Я тут подумала. А может, тебе покраситься?

— Что? — испугалась я. — Зачем?

— Да говорят, помогает — невозмутимо сказала дочь.

— С отчаянья она стала блондинкой…

— Что?

— Да это просто цитата.

Так я и стала блондинкой. С легкой руки дочери на 27 день (напоминаю: отсчитываю дни, когда он от меня ушел). Но этого мне показалось мало, и я нарастила волосы. Боже мой! Какое это счастье! Никогда за свои тридцать восемь лет я не любовалась своим отражением с таким искренним наслаждением. Безусловно, у меня развивается нарциссизм. А я вполне этого парня понимаю, который не мог насмотреться в ручей на свое пленительное лицо. Вот и я не могу. Нигде не упускаю такой возможности. Где только встречается зеркало или его подобие, мой взгляд устремляется туда. Вот и вчера я неспешно шла по Тверской. Да и куда мне теперь спешить? Все мое стремление — прийти домой как можно более усталой, чтобы, накормив детей, повалиться в постель и уснуть. И не вскакивать посреди ночи от подъехавшей машины или лестничных шагов. Надо учиться жить без него, жить своей жизнью.

Так вот с такими мыслями я передвигалась пешком, намереваясь пройти от Площади Революции до Белорусской. Поскольку я смотрелась во все стекла витрин, то, разглядывая себя в «Готти», встретилась глазами с Альбертом Петровичем — Диминым шефом и коллегой.

Я решила зайти в кафе, где он сидел. Они с Димой часто обедали вместе. Чутье меня не подвело — Дима, Альбертик и Ларкин сидели напротив окна и уже перешли на кофе. Я отчетливо видела себя со стороны. Входит молодая женщина лет тридцати, ухоженная, хорошо одетая. Неторопливая. Садится за свободный столик и первым делом достает из сумочки мобильный телефон. Поднесла его близко к лицу, изучила и положила на столик перед собой. Сделав заказ официанту, она снова схватилась за телефон. И опять в нем была тишина. Она снова положила его перед собой и принялась гипнотизировать его взглядом. Только спустя некоторое время она решилась оглядеть присутствующих. Ее внимание привлекли трое мужчин, сидящих в непосредственной близости. Одному из них было лет сорок и он, скорее всего, принадлежал к категории топ-менеджеров.

Своим вниманием к телефону она как бы оправдывалась перед окружающими: «Вот он, мой спутник! Я вовсе не одна. Мой мужчина может позвонить в любой момент!»

Я уже не раз замечала такое поведение у одиноких женщин. Заходя в кафе, где большинство сидят парами, они тут же хватаются за телефон как за потенциального партнера.

Еще я чувствовала себя женой Штирлица, которую привели на встречу к нему, но он ее не должен обнаружить. Дима похудел за эти уже 36 дней, что я его не видела. Он был невеселый, не принимал участие в разговоре, все больше смотрел перед собой и не был похож на счастливого холостяка, получившего наконец долгожданную свободу. «Что же произошло? Что? — не унимаясь, я продолжала насиловать свои мозги. — Он очень угнетен, несчастен…Не похоже, что у него появилась баба…Он будто бы болеет…» Я сразу после его ухода развила эту идею о его болезни, которую он решил перенести вдали от семьи, стойко и молчаливо. Но сразу отмела это подозрение, услышав от его мамы простодушное сетование:

— Димочка совсем себя не бережет. Поехал на Тибет на восхождение. Там так все серьезно, какой-то пятитысячник, их на вертолете забросят на 3500, и с этой базы начнется восхождение.

«Да-а, больной бы туда не полетел…»

Если бы Димка крутил головой по сторонам, то, конечно же, меня увидел. Я решила пошутить. Отправляю ему смску: «Присмотрись к блондинке справа. Она гипнотизирует тебя. Нельзя быть таким невнимательным к женщинам!» У него пропикало, он читает и быстрым взглядом обводит кафе. Отвечает мне: «Ты что за мной следишь? Я тебя не вижу?» Меня разбирает такое веселье! Восемнадцать лет бок о бок, и он меня не узнал! Я отвечаю: «Ну еще бы ты меня увидел! Я с горя сменила пол, и теперь меня зовут Геннадий, у меня усы и бакенбарды, и сижу я в сером костюме со спутницей за барной стойкой!»

Надо видеть, с какой скоростью Димка подлетает к описываемому мной мужику! Картина маслом! Он разворачивает его за плечи к себе лицом, тот роняет сигарету, тетка рядом визжит, подбегает охранник. В общем, кино! Димка пристально смотрит на усатого кавказского типа «мужчину» и, видимо, не находит даже отдаленных признаков схожести со мной! Он бормочет извинения. Говорит:

— Нет, вы не Катя, простите.

Мужик пытается с вызовом вступить в скандальный диалог:

— Что, я похож на Катю? Вы не в себе…

Но Димка уже отходит от него, снова оглядывая кафе. Альбертик и Ларкин просят счет и собираются уходить. Я спешно строчу: «Блондинка разочарована. Ты выдал себя. Мужчины для тебя привлекательнее женщин!» Он поворачивается ко мне. Ну то есть не ко мне, а к блондинке. Боясь расхохотаться, я, не глядя на него, начинаю судорожно листать журнал — только лежит он вверх тормашками. Но это неважно. В кафе полумрак, да и отделяют нас друг от друга метров двадцать. Димка уходит. У меня замечательное настроение. Мне не было так весело не помню уже сколько времени. Но последние тридцать шесть дней уж точно ничего подобного я не испытывала. Все-таки чувство юмора — великая вещь! Пока я могу шутить, со мной все в порядке.

Я довольная зашагала дальше. На какое-то мгновение отражение в витрине напугало меня: «Не похоже ли я на дорогостоящую проститутку? Пальто от “Шанель”, сумка от “Гуччи”, и волосы почти до талии распущенные. А блондинкой быть весело! — размышляла я. — Нет, все-таки мордель (как выражается моя мама) у меня интеллигентная».

С тоской вспомнила, что вечером надо провожать Жорку на поезд — на четыре дня он едет на олимпиаду по математике в Питер. Без него так будет пусто. Он такой шумный, его всегда так много — все время что-то напевает, бормочет, спрашивает меня. А тишины я сейчас боюсь — боюсь своих мыслей.

Но без Жорки дни пролетели на удивление насыщенно.

Алена вдруг после ужина меня вопрошает:

— Мама, а почему бы тебе не поделать массаж?

— Какой массаж? — удивляюсь я.

— Ну, к примеру, расслабляющий или тайский. Вот Веркина мама делала себе и похудела на 9 килограммов, и вообще она сейчас летает. Ну крылья у нее выросли, понимаешь? Нет? — улыбнулась дочь мне. — Массажист — его Леня зовут — у них роман.

— А откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

— Ну, во-первых, это видно. Они просто ис… — дочь хотела сказать «истекают», но поправилась, — исходят желанием друг друга.

— Они что, при вас? — ужаснулась я.

— Что при нас? Мама? Что при нас? Он делает ей массаж на кухне, а когда еще ей делать его, Веркин отец уже в четыре дома. Ну по глазам видно — они съедают друг друга, и тетя Мая расцвела поразительно, ты ее не узнаешь. Она просто красавица.

Я задумалась и вспомнила усталое, все время недовольное лицо тети Маи. Да, если это так и есть, как говорит Алена, к этому надо прислушаться. Дочь, видя мои сомнения, сразу защебетала: и целлюлит он убирает, и вакуумный массаж делает:

— Мамочка, давай попробуем!

— Давай, — говорю, — Алена. Давай. Бери у тети Маи его телефон.

— Нет, мама, ты не поняла, тетя Мая ни за какие коврижки не даст его телефон — и не нужно ей говорить, что тебе он нужен. Я сама у него попросила — сказала, что у бабушки обострилась давнишняя грыжа. И вот он! — Аленка весело помахала перед моим носом визиткой.

Леня и вправду оказался приятным и интересным молодым человеком. Мы были с ним одного года — но в нем была какая-то мальчишеская легкость, озорство, любопытство к окружающему, а я…я была угасшая, тусклая и очень старая тетка. Вот тетка и все! И никак по-другому про меня не скажешь. Так, по крайней мере, я сама себя ощущала. Но Леню, видимо, это не смущало. У него была по жизни, очевидно, такая миссия — раскрепощать несчастных теток и делать их чуточку счастливее.

Он сразу проинтуичил и мое настроение, и мое состояние и повел атаку на мой депрессивный настрой. А для меня было так важно говорить с мужчиной. Не с детьми, не с мамой, не с подругой, а с мужчиной, который мог бы мне объяснить мужицкую психологию и все их выкрутасы. Мне иногда казалось, что у Лени только тело такое красивое и мужское, а сердце и мозги — ну такие женские, до того он тонкий и умный человек! Секс как-то сразу обоюдно не попал в наши планы, а вот полезные советы я у него просила.

У Лени был безупречный вкус и чувство стиля. Все вещи, купленные мной с его легкой подачи, были изящные, и присутствовал в них какой-то шарм. Леня учил меня:

— Мы не первобытные люди, которые одевались лишь с целью прикрыть наготу и защититься от холода. Для нас вещи — прежде всего эстетика. И самое главное, что ты должна понять, одеждой, аксессуарами, прической, поведением, глазами, улыбкой — всем своим и внешним, и внутренним миром ты призвана, чтобы привлекать внимание. Только для этого! Так привлекай его! Не стесняйся!

И вот теперь, двигаясь по Тверской, я раздумываю о том, чье внимание я могла бы привлечь — какой категории мужчин.

Мои мысли прерывает мужской голос прямо над самым моим ухом:

— Девушка, вас, может, подвезти? Вы же всю Тверскую прошли пешком, я за вами наблюдаю с Камергергского.

Я оглянулась. Он рукой показывал на припаркованный с аварийкой серебристый лексус. Вот ответ на мой вопрос. Дорогой костюм, баснословной цены часы, парфюм прямо дурманящий, лексус. «Он меня клеит, как пить дать», — пронеслось в голове. Так стало весело, и мужик такой приятный! «А, гулять так гулять», — думаю.

— И правда, я так устала вот так праздно идти. Только что задумалась, сколько я отмахала, — рассмеялась я в ответ.

— Ну вы вовсе не праздно, как вы выразились, идете… Вы заняты важным делом.

— Каким же? — испугалась я.

— Любовались собой! — разулыбался он.

Я смутилась.

— Что, правда так заметно, что я смотрюсь в витрины? Я просто недавно сильно поменяла стиль — не могу привыкнуть, — стала оправдываться я.

Он улыбался тепло и понимающе и жестом пригласил к машине:

— Давайте поедем и поговорим, а то здесь нельзя долго стоять.

В салоне было прохладно и просторно, из динамиков слышался неспешный голос Окуджавы. Я с удивлением на него посмотрела — он прочитал мой немой вопрос.

— Что же, по-вашему, если я на лексусе езжу, так должен попсу непременно слушать? — и тут же так серьезно меня спросил. — А знаете, почему я вас приметил?

— Конечно, — говорю, — потому что я блондинка с длинными волосами.

— Эка невидаль! — поморщился он. — Да блондинок этих при помощи перекиси водорода пруд пруди. Но не у каждой из сумочки — он ткнул пальцем на мою прижатую к груди сумку — торчит «Новый мир» за 1987 год. Двенадцатый номер, помню, днем с огнем не мог его найти — там статья была господина Терехова о причастности, точнее, о непричастности Гумилева к таганцевскому заговору. И материалы были приведены архивные, и документы, ранее засекреченные. В общем, постарался этот Терехов докопаться до истины.

Меня обдало волной — сердце так заколотилось. Вот как люди опознают друг друга! Боже мой! Вот сигнал, метка, журнал, которым зачитывалась вся уважающая себя интеллигенция в годы застоя! И сразу увидев пусть вульгарную блондинку, но в сумочке от «Гуччи», которая несла «Новый мир» двадцатилетней давности, он выделил ее из толпы. Своя! Он наслаждался моим замешательством.

— А почему я так запомнил этот номер… В декабре 87-го умер отец — разбился на машине.

— У меня папа тоже… — робко начала я, — в 87, но в сентябре…

Мы серьезно посмотрели друг другу в глаза.

— Филфак?» — быстро спросила я.

Он молча кивнул.

— Год?

— 1995.

— А я 1997.

— Отделение классической филологии.

У меня прямо заныло все внутри. Ну не может, не может быть столько совпадений! Я молча разглядывала его. Он повернулся ко мне, на секунду оторвавшись от дороги.

— Ты тоже? Ух, блин! Ну прям мурашки по спине. Вот это да! Да вот так штука эта самая судьба! Не знаешь, как она повернет тебя в любой момент! — говорит он.

— Fatum non penis, in manus non recite — пробормотала я.

— Да и вправду в руках не удержишь. Любимая пословица Иосифа Александровича!? — полувопрос — полуутверждение, откликнулся он.

У меня закружилась голова, к лицу прилила кровь. Знание общих не самых распространенных цитат…

— Подходящие друг другу люди встретились в подходящий момент, — произнес он и остановил машину. — Выходим. Приехали.

Мы стояли у входа. Клуб, кафе, ресторан — я не могла уловить сразу, что это. Вывеска гласила: «Литкафе ХХ ВЕК».

Идея была схожа с «Проектом ОГИ», но стиль и интерьер изящнее, продуманнее, был ближе скорее к «Бродячей собаке».

Я шла как во сне. Спустились в полуподвальное помещение, а там интерьер Серебряного века! Что-то перемешено от парижского первого арт-кафе «Черный кот», и пронинского «Подвала комедиантов», и из «Собаки», но все-таки дух свой, особый, сугубо московский. На многочисленных фотографиях только наши. Москвичи. И книги, книги, книги. Книги букинистические, коллекционные, журналы, самиздат. Я потрогала потрепанное репринтное издание Хлебникова. Он любовался тем, как любуюсь я. Я была в восхищении. Мы пили шампанское и ели борщ. С ним было просто и абсолютно по-свойски. Не надо было подбирать слова и выбирать тему. Народу в зале было немного. Пожилой седобородый человек у окна увлеченно читал пожелтевшие, скрепленные самиздатовскими скрепками страницы.

— Но ведь с точки зрения бизнеса это вряд ли прибыльный проект? — спрашиваю я.

— Да, безусловно, денег это приносит немного, но у нас сложился свой контингент, своя тусовка, если хотите, выражаясь светским языком, и ходить к нам в определенных кругах модно. А провести презентацию своей книги — это уже просто круто! — он засмеялся. — Сейчас ведь многие рублевские дамочки, дабы скрасить свой досуг, пишут о том, как и с кем надо спать, готовить, поливать цветы и выбирать наряды. А на шумную презентацию, проведенную в подходящем для этого месте, съезжается весь бомонд. Сейчас такая тенденция и в одежде, и в моде, и в образе жизни в целом: у тебя может быть охренительно много денег, но демонстрировать их количество — это плебейство. Надо уметь быть скромным, незаметным и небогатым. А научиться этому российскому нуворишу очень непросто. Прошли те времена, когда, расплачиваясь в кабаке, братки выворачивали нутром содержимое барсетки — в портмоне все бабки просто не лезли. Сейчас кредитка и не иначе. Наличка — дурной тон. Модные клубы тоже не в фаворе. Ну кого удивишь, что привели слона на открытие нового казино? Сейчас в моде интеллектуальные ценности. Торговля интеллектом приветствуется больше торговли бриллиантами. Если хочешь, вечером сегодня празднуют выход в свет очередного шедевра жены Н-го. Не помню название, но идея книги о насилии женщины в браке и как его избежать. Как стать женой олигарха и при этом не превратиться из жены в один из его модных аксессуаров.

Роман вдруг неожиданно сказал:

— А дай посмотреть «Новый мир»? Ты там что читала?

Я не успела ответить, протянула ему номер, и он раскрыл на странице, где была заложена закладочка — неоплаченный междугородний телефонный счет. Он улыбнулся и зачитал, очевидно, первую бросившуюся в глаза фразу: «Сейчас достоверно стало известно, что он знал многих участников этой группы, но сам их призывам не следовал…».

— Так… — он улыбался, — Гумилев — любимый поэт?

— У меня диссертация по Гумилеву была: «Анна Ахматова — исследователь и биограф Николая Гумилева», а статью эту я в те годы не читала — случайно не так давно ссылка на нее попалась, я и взяла в библиотеке у девчонок журнал.

Конец ознакомительного фрагмента.