Избранное-2019. II Всероссийский литературный конкурс о животных «РяДом»

Анастасия Затонская

Более 300 стихов и рассказов о животных, серьезные работы и юмор, рассказы из жизни волонтеров и стихи для детей – обширная коллекция историй со всех уголков нашей страны, которые происходят рядом с нами! Книга содержит нецензурную брань.

Третье место: Анна Яковлева. «Жёлтая»

Не скажу, сколько лет назад это было — очень много. А мне было лет семь или восемь. Жили мы в большущем частном секторе, от которого сейчас осталось лишь пять домов, и мой в том числе. Вокруг них — многоэтажки. А тогда ничего этого и в помине не было: старые одноэтажные домики до самой железной дороги.

Играть мне было особо не с кем, на нашей улице детей моего возраста не было, а далеко меня не пускали. Но на две улицы ниже жила одна девочка, и с ней я дружила. Её к бабушке привозили, на лето и на каникулы. А ещё на их улице жили собаки.

Собаки… как много в этом слове. Бездомные собаки. Штук десять их было точно, всех мастей, размеров и расцветок. Я не имела никакого понятия о бешенстве, глистах, лишаях и прочих страстях. Я любила собак всей душой и таскала им из дома всё, что могла утащить. Собаки отвечали мне взаимностью: плясали вокруг, играли со мной, валяли по земле и всячески выказывали свою любовь. Мы с собаками были довольны друг другом и вполне счастливы. Собаки жили в подвале брошенного дома. Ходить на тот участок нам запрещалось, разумеется. И, разумеется, мы туда ходили. Иринка собак побаивалась и рассказывала мне про лишаи, но я в такую фигню не верила и говорила презрительное «пффф». С собаками играть мне было интереснее, чем с ней, и она это знала.

И была в этой стае одна — жёлтая, песочного цвета, хромоногая. Очень злая собака. Она единственная не давалась гладиться и бросалась с жутким и страшным лаем, стоило подойти поближе. Не брала еду. Мы подозревали, что в подвале у неё щенки, но показывать их нам, как другие собаки, Жёлтая не собиралась. Она нас прогоняла за границы брошенного двора, и только тогда успокаивалась. Боялись мы её. Если б не она — я и в подвал бы залезла через собачий лаз, и всех щенков бы посмотрела… но Жёлтая бдила. И любить остальных собак можно было лишь за границами её владений.

И, в какой-то из долгих летних дней, мы услышали из колодца вой. Открытый колодец был на тропинке, которая вела к станции электрички. Там дома уже начали сносить, сгребали бульдозерами их в кучи и бросали так… и открытый колодец старый никто накрывать не собирался — зачем? Всё равно скоро всё сравняют. И там, в этом колодце, сидела Жёлтая. И скулила.

— Так тебе и надо, злыдня. — Сказал Иринка. — Вот и сиди тут. А мы твоих щенков посмотрим. И всё там посмотрим.

А я смотрела туда — в колодец. И оттуда из жуткой чёрной глубины на меня смотрела Жёлтая. Страшная злая собака. Сейчас — совсем не страшная и совсем не злая.

— Помоги мне. За руки держи. Там, внизу, скобки железные, я как раз ногой дотянусь…

— Ты дура???

— Надо Жёлтую достать.

— Она тебя покусает!! Она же злыдня!! Она тебя там до смерти загрызёт! Пусть сидит там, там ей и место! Она сама виновата, потому что она — злая!

Но я уже висела пузом на краю колодца.

— Помогай!

Дотянулась стоптанной сандалией до края скобы. Встала. Там ещё две скобы было, и спустилась вниз. Жёлтая смотрела настороженно и молчала, не рычала даже. И молча стерпела, когда я взяла её на руки. Тяжёлая — аж ужас. Но, даже на моих вытянутых руках, не могла она выскочить. Высоко. Тогда я посадила её себе на плечи.

— Держись. Крепко держись. И не рычи, а то я испугаюсь и ничего не получится.

В колодце вполне можно раскорячиться, упираясь ногой в противоположную стенку. Вот такой раскорякой я поднялась по скобам, и Жёлтая когтями царапала мне плечи, держа равновесие, как в цирке. Больно было, а ей, наверное, очень страшно. Но мы обе терпели. И оттуда я встала на скобу обоими ногами, чтоб повыше быть, и она сумела выскочить. До крови меня оцарапала, и я шлёпнулась вниз. А она убежала.

А я обнаружила, что не могу вылезти. Может, слишком сильно устала, пока собаку поднимала… Только до последней скобки смогла достать, а там — всё… попробовала ногой упираться, но без опоры не получалось. Руками зацепиться некуда было. Да я в то время и не была особо сильной девочкой. Нюня и маменькина дочка.

— Я побегу домой и принесу верёвку! Мы тебя вытащим.

Иринка убежала — и пропала. Разумеется, её бабушка не пустила дальше гулять. Её бабушка, вообще, была очень против т ого, чтобы она со мной водилась. А тут ещё верёвки какие — то…

Я сидела в колодце. Попробовала вылезти ещё раз и не смогла. И тогда я сделала то, что умею лучше всего на свете и сейчас — я начала выть. Сначала просто хныкать, а потом уж полноценно выть, в голос, от души, как плачут все маленькие девочки.

Представилось, очень ясно, что буду я тут сидеть сто тысяч лет. До вечера, пока люди с электрички не пойдут домой. И мама моя пойдёт домой, её электричка приезжает в шесть часов. Вот она и обнаружит мой хладный труп. Достанет и будет очень плакать. Потому что я умру к этому времени от голода и холода, это как пить дать.

В этом месте мой тихий хнык начал переходить в полноценный вой.

И в газете про меня напишут, обязательно. Что героическая девочка вынула из колодца собаку, а сама спастись не смогла. Погибла жестокой смертью. И медаль мне обязательно дадут — посмеееееертно…..

Умирать не хотелось. Умирать было страшно и очень обидно, и даже посмертная медаль этот факт смягчала лишь чуть — чуть. Посмертную медаль мне хотелось, а вот умирать — нет, если только потом, когда-нибудь. Когда совсем старая стану и школу закончу.

— Ты чего там воешь? — спросил чужой дядька, закрыв световой круг. — Ногу сломала?

Колодец от тропинки метрах в десяти. Как он услышал? Наверное, я громко выла, от души.

— Дяденька, я вылезти не могу! Я собаку вынула, а сама — не могу!

Он лёг на пузо и протянул ко мне руки. И вытащил. Там, вообще, не глубоко было для взрослого человека.

— Собаку вынула? Молодец. Только теперь думай, как хорошие дела делать правильно. Чтобы не застрять в колодцах.

— У меня подружка побежала домой, за верёвкой. Только не пришла. Я её ждала, ждала…

— Не реви. — Сказал он строгим голосом. — Чего уже реветь? Главное — собаку достала. Собака хоть твоя, домашняя?

— Нет. Дикая. Злая собака. Она даже «спасибо» не сказала, убежала, и всё…

— Иногда даже диким и злым собакам нужна помощь. — Покачал он головой. — И «спасибо» они не скажут. И никто не скажет. А делать надо. Пошли, отведу тебя домой.

Тогда было совсем другое время. И маленькие девочки не боялись чужих дядек. И дядьки не боялись чужих девочек.

— Не надо, я рядом живу. И у меня только коленка разбилась, и не больно совсем. А вы… вы — герой! Вы меня спасли.

Герой почесал в затылке и неловко улыбнулся. Вряд ли ему было много лет, но я плохо помню. Силуэт только помню на фоне светового круга.

— Точно сама дойдёшь? Ладно. Иди тогда скорее и коленку зелёнкой помажь. И знаешь, что… собакам помогать надо. Даже очень злым. Даже самой злой собаке иногда нужна твоя помощь. А подружка у тебя — плохая. Не водись с ней.

И он на электричку пошёл, а я — домой. И бабушка меня ругала, потому что очень грязная. И про царапины на плечах пришлось соврать, что на дерево лазила. И она меня ещё раз отругала. И зелёнкой помазала, а это больно, между прочим. Я ничего про колодец не рассказала: ещё не хватало, заперли бы дома и гулять не пускали.

А Жёлтая…. Жёлтая так и осталась злой собакой. Словно и не было в нашей с ней жизни того колодца. Так же бросалась и лаяла, так же грозилась искусать до смерти. Но я на неё не обижалась, почему-то. На Иринку вот — обиделась. Хотя и понятно, что её бабушка из дома не выпустила.

А потом приехали собачники и всех переловили. И злыдню Жёлтую, и всех остальных, добрых и игручих. И Рыжиков, брата с сестрой, и Малыша, и Пятнистую, и моего любимца Бутуза. Родители знали, наверное, потому что меня два дня не пускали на улицу под любыми предлогами. Бабушка была в уличном комитете, или как там это ещё называлось… Наверняка, их предупредили об отлове собак. А они пытались меня оградить от страшной правды, как сумели. И, когда я пришла к тому заброшенному двору, там уже никого не было. Никогошеньки.

С Иринкой я постепенно водиться перестала. Её бабушка была очень против нашей дружбы. Для её бабушки я была «хуже мальчишки» и «эта девочка с грязными ногами». А мне специально разрешали всё лето бегать босиком, потому что врач сказал «от плоскостопия». Не помогло, и плоскостопие осталось, но моё детство было босоногим и счастливым: с деревьями, заборами и… очень злыми собаками. Которые в моей маленькой жизни сыграли свою, очень важную, роль.