Вечеринка

Анастасия Вербицкая, 1902

«Петр Николаевич встал с левой ноги, по выражению Софьи Сергеевны, и вышел к утреннему чаю желтый и суровый. Прежде, этак лет десять назад, Софья Сергеевна от одного взгляда на брюзжащую мину супруга пришла бы в негодование, но теперь она хладнокровно спросила его, слегка цедя сквозь зубы, альтовым голосом: – Мяса хочешь?…»

II

Как и следовало ожидать, Петр Николаевич принес к обеду пятьдесят рублей, и после тарелки щей, на этот раз особенно вкусных, благодаря личным хлопотам хозяйки на кухне, и после битков с луком, мастерски поджаренных в сметане (любимые блюда Петра Николаевича) — он мягко сказал жене:

— Нельзя ли только поаккуратнее, Соничка? Ей Богу, больше достать не откуда… хоть разорвись…

— Ну, конечно, Pierre… Спасибо… Само собой, что буду экономить…

На другой же день, проводив Петра Николаевича на службу, Софья Сергеевна поехала на Кузнецкий, мост и в Охотный ряд. Это был канун жур-фикса, каждый час был дорог. Жур-фикс был вроде генерального сражения, исход которого зависел от случайностей и непредвиденных мелочей, вроде разрозненного сервиза, неудавшегося соуса, забытой деликатесы из царства закусок… Надо было все взвесить, предусмотреть, предугадать, наконец, и выступить перед гостьями — врагами во всеоружии с девизом: иль на щите, иль со щитом… Мудрено ли, что даже хладнокровная Софья Сергеевна нервничала с утра, дала подзатыльника вертевшимся под рукой детям, сорвала сердце на прислуге и схватилась за висок… Лицо её, молодое, румяное и красивое, казалось теперь, после плохо проведенной ночи, изжелта бледным и слегка припухшим. Но уже сев на извозчика, она ощутила подъем нервов, как всегда перед покупками.

— На Кузнецкий, — сказала она мягкими альтовыми нотами и почувствовала опять, как хорошо жить на свете.

Минут через пятнадцать езды по свеже-выпавшему снегу, Софья Сергеевна очутилась в знакомой стороне: Кузнецкий, Неглинная, Петровка, пассаж и Мюр и Мерилиз…

Родные места… Это было поистине бабье царство… Сколько денег оставлено за манящими витринами этих роскошных магазинов! Сколько мечты, беспокойной и красивой женской мечты развеяно тут, пред пленительной выставкой этих переливчатых, сверкающих материй, кружев, лент, всех этих пустячков, наполняющих жизнь женщины такими светлыми, невинными радостями!.. Софья Сергеевна умиленно вздохнула, и её большие глаза стали влажными от воспоминаний. На этих улицах прошла вся её жизнь, её лучшие минуты… Она видела себя институткой, на летних вакациях, бегущей в пассаж поглядеть на окна магазинов и постоять пред ними полчаса в сладком забвеньи, в дух захватывающем желаньи… Она видела себя стройной и юной, уже гувернанткой, бегущей сюда же на последние трудовые гроши купить галстучек, или кружевное fichu, или газовый шарф, пустяк, который давал тусклой жизни такую красоту… Она никогда не изменяла своей привязанности к родным местам… Живя то на Палихе, то у Земляного Вала, где-нибудь у чорта на рогах, как деликатно выражался Петр Николаевич, в далекие и счастливые первые годы их супружества, — Софья Сергеевна чувствовала себя всегда чужой, всегда равнодушной к окраине и стремилась душой на Петровку, каждый камень, каждый дом которой был ей знаком и дорог…

Сани остановились у посудного магазина Кузнецова.

— Подожди, — кинула извозчику Софья Сергеевна.

У неё была очень величественная осанка. «Королева» говорили о ней мужчины. — «Королева» шептали женщины.

Когда барыни с такими осанками входят в магазин, приказчики стремительно бросаются навстречу. У Софьи Сергеевны был к тому же талант покупать на пятьдесят копеек с таким апломбом, как будто она забирала на десять рублей. Но в этом магазине ее помнили, как хорошую покупательницу вообще, и потому удвоили внимание.

— Мне надо вазочку для варенья… — процедила она сквозь зубы. — Какую-нибудь изящную… поновее фасоном…

«Ничего больше не возьму», — твердо решила она про себя, помня обещание экономить.

Приказчик, молодой и женолюбивый, с огромным фальшивым изумрудом в галстухе, опрометью кинулся к полке и выгрузил перед красивой дамой, по крайней мере, дюжины две вазочек.

Волоокая Софья Сергеевна подняла взор кверху, и он заискрился. Боже мой, как она любила посуду!.. Если б не было стыдно, она готова была бы часами сидеть тут и любоваться этими изящными рисунками по фарфору и фаянсу, этим хрусталем. Вдруг она вспомнила, что у них разрознены рюмки… Ольга разбила штуки три да прошлом жур-фиксе… Стаканов может не хватить, если опять будут играть на три стола…

Приказчик читал в её душе и с улыбкой подавал ей воздушные, хрупкие, как девичья мечта, стаканы с тонким узорчатым ободком…

— Заверните… — прошептала она с таким выражением, как другая сказала бы: «поцелуйте»…

— Сколько-с?.. — в тон прошептал и приказчик близко наклоняясь и заглядывая ей в глаза, как заговорщик.

— Дюжину…

— Мало-с… Меньше двух нельзя…

Она с блуждающей улыбкой кивнула головой.

Приказчик махнул мальчику и стаканы исчезли с прилавка.

К стаканам были поданы такие же тонкие блюдца… Рюмки долго занимали воображение Софьи Сергеевны. Все казалось ей недостаточно стильным и оригинальным…

«Довольно… Довольно…» кричал внутри голос благоразумия.

А приказчик, как бес-искуситель, уже выдвигал новую батарею рюмок, узеньких, стройных, длинных, как талия английских мирс.

— Отберите… — разнеженным звуком сорвалось у молодой женщины. — Две дюжины…

— Три-с, — решительно молвил приказчик.

Ей было стыдно торговаться. Эта любезность обязывала.

Кажется все?.. Вдруг она ахнула. Боже мой! Где же её голова? А блюдца-то к варенью? У неё ведь ужас что за блюдца… Она была больна и поручила купить Анне Ельниковой… И та ее наградила… За то, говорит, прочны… Действительно… Ей вспомнились блюдца в доме инженерши Анны Денисовны. Со стыда сгорим при ней за эдакия блюдца…

Вмиг прилавок засверкал хрусталем.

Но угодить на Софью Сергеевну было нелегко. Она перерыла весь магазин, пока, не нашла таких, как у Анны Денисовны… Точь в точь… Ну что за прелесть!

Она благодарными, нежными глазами глядела на приказчика… А он уже предлагал масленку, такую оригинальную… И молочник необыкновенной красоты…

У них давно уже подают к чаю такой безобразный кувшин, с отбитой ручкой…

— Заверните… — благосклонно сказала она.

А на прилавке уже стояли тарелочки для закуски… совсем простенькие, белые, с веткой лиловой сирени… Одно изящество… Меньше двух дюжин купить нельзя… У них давно разрознен сервиз…

— Сударыня, взгляните… последняя новость…

— Нет, нет… Я больше не могу!.. — крикнула она, вдруг опомнившись… — Я ничего не возьму.

— Вы только взгляните-с… Потому что у вас есть вкус… Вы умеете ценить такие вещи… Сервиз чайный… Последняя новинка…

И свирепо скосив глаза на зеленого и худого зазевавшегося мальчика, приказчик прорычал ему:

— В левом углу, вторая полка… № 58… Живо…

Софья Сергеевна твердо решила только взглянуть… Но когда перед ней появились тонкие, белые, как снег, чашечки, напоминавшие тюльпан, с широким бледнозеленым ободком, она почувствовала, как тает её благоразумие.

Боже мой! Какая красота!.. И только двенадцать рублей?.. Это прямо задаром… А у них-то сервиз… Когда покупали?.. Дай Бог памяти. Да лет пять никак?.. Надменное лицо Анны Денисовны всплыло перед ней…

— Заверните…

Подали счет в тридцать рублей…

— На дом прикажете прислать?.. — бархатными нотами спрашивал приказчик раскрасневшуюся, смущенную Софью Сергеевну.

— Нет, благодарю вас… Я заеду сама…

«Конечно, это было не совсем осторожно», думала Софья Сергеевна, направляясь в Охотный ряд. — Муж просил поэкономить… Уж очень они зарвались этот год с жур-фиксами, поддерживая связи… Да и прошлый год вдвоем с мужем проиграли около пятисот рублей в винт… По всем лавкам задолжали… Но ведь что будешь делать?.. Без хрусталя тоже нельзя… особенно когда к себе зовешь людей… А без связей разве найдешь место? Разве сделаешь карьеру? Лишь бы вот завтра не проиграться Пьеру, тогда как-нибудь, авось, дотянут до жалованья… У няньки призанять можно десяточку… Эти инженеры меньше как по двадцатой играть не станут… мелькали мысли вразброд. Но у знакомой лавки все сомнения улетучились.

Даст Бог, обойдется… решила Софья Сергеевна, вылезая из саней.