Вечеринка

Анастасия Вербицкая, 1902

«Петр Николаевич встал с левой ноги, по выражению Софьи Сергеевны, и вышел к утреннему чаю желтый и суровый. Прежде, этак лет десять назад, Софья Сергеевна от одного взгляда на брюзжащую мину супруга пришла бы в негодование, но теперь она хладнокровно спросила его, слегка цедя сквозь зубы, альтовым голосом: – Мяса хочешь?…»

III

Она вернулась к обеду с тремя кульками и ящиком посуды, уставшая и слегка раздраженная, заплатив целый рубль продрогшему извозчику. Но тот был недоволен и просил накинуть хоть гривенник.

— Ты с ума сошел?.. — грозно спросила его Софья Сергеевна и сверкнула красивыми глазами.

— Никак нет, сударыня… В шесть местов заезжали… Нешто вы рядились?

— За восемь гривен рядилась, даю рубль… Вот народ!..

— Замерз весь… Хоть скотинку пожалейте, сударыня… Не жрамши сидим… сами знаете, время какое?..

— Ах, отстань пожалуйста… Это просто бессовестно! Ольга, берите кульки! Да осторожнее вот этот ящик… здесь посуда…

Как на грех подоспел Петр Николаевич.

— Что тут такое?.. — спросил он, переводя глаза с красивого, молодого лица жены на рябую, заветренную физиономию извозчика.

А тот уж тащил как-то сзади наперед свою шапку и начинал сызнова свою канитель.

— Почитай два часа ездили… Рядились в Охотный, а потом на Кузнецком час дожидался… Пожалейте, барин, скотинку…

Петр Николаевич весь сморщился, словно уксусу хлебнул, пошарил в портмоне и, запахнув шубу, развевавшуюся на ветру, сунул извозчику серебряную монету.

— Что это, Петр… Ты никак рехнулся?

— Дай тебе Бог здоровья…

Извозчик выхватил кнут, ударил заморенную лошаденку, с запавшими потными боками, и санки скрылись из переулка.

— Охота разговаривать из-за пятиалтынного, — брезгливо заметил Петр Николаевич, подымаясь но лестнице казенной, квартиры.

— Нет, это просто возмутительно… Ты только развращаешь их такими подачками… И потом — это никаких денег не хватит. Я дала двадцать копеек сверх уговора… а он еще… Хорош хозяин… — твердила она, раздеваясь в передней.

— Ну да ладно… Будет… Авось не обеднеем…

— Ты всегда, всегда на смех…

В её голосе слышалась дрожь.

— Да будет тебе, Софья Сергеевна! — прикрикнул Иванов. — Испорть еще весь вечер мне из-за пятиалтынного… Вот бабы-то!.. Считай, что нищему подала… для спасения души… Не тот же он нищий?.. Тьфу… кончится тем, что сбегу на весь вечер…

— Я нищим таких денег не раздаю… — язвительно возразила она. — У нас пять человек детей…

— Ольга!.. Шубу!.. — загремел Петр Николаевич, бросаясь в переднюю.

Вышел маленький скандальчик, но кончилось все-таки миром. Софья Сергеевна во-время повисла на рукаве у мужа и не дала ему уйти.

Тем не менее воспоминание о пятиалтынном сосало ее до вечера, придавая колорит раздражительности её обыкновенно флегматичному тону.

Но вечером, накануне торжественного дня, Софья Сергеевна приобрела опять душевное равновесие.

Перед отходом ко сну, сидя на двухспальной кровати в теплой вязаной юбке и широчайшей белоснежной кофте она совещалась с кухаркой, под каким соусом подавать севрюжину; но Софье Сергеевне очень хотелось вовлечь в этот интересный, важный разговор и мужа.

Петр Николаич, схватившись за щеку, терзаемый зубной болью, нервно шагал по амфиладе комнат и с нетерпеньем ждал, когда, наконец, ему дадут лечь в постель. Ему почему-то казалось, что стоит ему лечь (и непременно среди тишины), — стоит согреть дергавшую щеку, как мгновенно прекратится эта мучительная боль.

— Я думаю, что следует сделать соус провансаль… Pierre… А?.. Как ты полагаешь?

— М-м… — доносилось из кухни неопределенное мычанье.

— И знаешь почему?.. Анна Денисовна… ведь она себя за образцовую хозяйку выдает… Так она спорила со мной на той неделе, что дома ни за какие деньги настоящего провансаля не получишь…

— Как, матушка барыня, не получить?.. Коли ежели хорошая кухарка, да все в плипорции…

— Нет… Она стоит, на своем, что никакая кухарка, — хоть будь она разбелая, — не сделает провансаля… А по книжке и подавно… Вот я и решила ей завтра нос утереть, — вдруг повысила Софья Сергеевна свое жирное контральто. — То-то сконфузится… то-то озлится… Слышишь Пьер?..

— Мм…

— Значит так, Агафьюшка… Индейку с яблоками, севрюжину с провансалем… С утра намочишь селедки и все приготовь для гарнира… Я сама уберу… И соус завтра сама буду делать…

— С шкаперцем? — меланхолически спросила Агафья, стоя в дверях, с сложенными на животе руками и склоненной на левый бок головой.

— Да, с капорцами и оливками… Я уж их купила… Помнишь, Пьер, какой соус я делала к твоим именинам?.. Пальчики все гости облизали… Еще тогда тетушка твоя…

Вдруг на пороге гостиной вытянулась длинная, сухая фигура Петра Николаевича. Округлившиеся глаза его прыгали от злобы.

— Да провалитесь вы… со всеми вашими тетушками и провансалями!.. — яростно закричал он и судорожно затряс сжатыми кулаками. — Дайте хоть на минуту покоя!.. Я повеситься готов…

Излияния замерли на устах Софьи Сергеевны. Она сделала кухарке таинственный знак, и та исчезла беззвучно, захватив мимоходом шерстяную юбку хозяйки и бариновы штиблеты.

Петр Николаевич моментально разделся, сбросил войлочные туфли «шептуны» и юркнул под одеяло. Наложив на ухо «думку» жены, он старался забыться. Но дрожь пронимала его все сильнее.

Софья Сергеевна не спеша разделась и с наслаждением растянулась своим холеным большим телом на чистом белье, пахнувшем фиалкой. Спать на одной кровати можно было только на боку, а потому Софья Сергеевна повернулась к мужу спиной.

Конец ознакомительного фрагмента.