Я тебя породил…

Анастасия Валеева

Дочь директора охранного агентства погибла при пожаре. Но появились сомнения, что в морге – ее труп. Тогда – кто убит и где сейчас находится девушка? Ответить на эти вопросы берется ясновидящая Яна Милославская.

ГЛАВА 6

Мимо мелькали дома и домишки, тополя с запыленной листвой, базарчики, автостоянки и многое-многое другое, чем этот городок не отличался от сотен и сотен других таких же.

Дорога предстояла по городским меркам не близкая, поэтому у Яны было время поговорить о делах самого Семена Семеныча. Она знала, что у него всегда есть что-то кипящее на душе, что терзало его на работе и чем он несказанно рад был поделиться. Он любил говорить об этом с ней, с Яной, потому что она терпеливо выслушивала его до конца, не перебивала, даже если он позволял себя вставить крепкое словцо, не задавала глупых вопросов, как, например, жена, и вообще, внимала всему с пониманием дела, ведь по большому счету, они являлись своего рода коллегами.

Район, в котором теперь проживала Милославская назывался Агафоновкой, то ли в честь какого-то Агафона, то ли еще почему-то. Он являл собой по сути дела самое обыкновенное захолустье. Но в тот период, когда гадалка лишилась семьи, ей так хотелось того редкого уединения, которое можно ощутить только живя где-нибудь на далекой окраине. Она быстро привыкла к этому месту и сейчас уже ничего другого пожелать не могла.

Единственным неудобством по-прежнему являлось то, что до центра нужно было долго добираться. Зато когда, как теперь, она ехала туда с приятелем, они получали несравненный шанс наговориться обо всем, а не только о работе.

Так и сейчас, Семен Семеныч успел «поплакаться» на регулярные незаслуженные головомойки от начальства, на неоплачиваемые дополнительно милицейские «усиления», на разгул преступности и на многое другое, касающееся работы. Потом он перешел к домашним проблемам, главную из которых являл собой его наследник — единственный и неповторимый.

Нет, он, конечно, не был отпетым хулиганом, но Семену Семенычу приходилось гораздо чаще, чем того хотелось бы, прикладывать руку к его «воспитанию», с которым супруга Руденко подчас не справлялась.

Три Семерки понимал, что вечно занятой папаша не вправе ожидать лучшего от своего чада, которому он уделял слишком мало времени. Роль воспитателя в их семье главным образом выполняла жена, мягкая и добросердечная о природы. А мальчишке, сорванцу и оторвяге чуть ли не с самых пленок это только вредило. Расслабляло, разнуздывало…

Когда Семен Семеныч смотрел на другие похожие семьи, у которых тем не менее шло все «как у людей», он дико злился и «брался» за воспитание.

— Я вот иногда думаю, — сдвинув брови, обратился он к Милославкой, — а может для мальчишки, будущего мужика, и лучше быть таким, а?

— Лучше, лучше, Сема, — согласилась гадалка, зная, что сегодня же или в ближайшие дни Руденко все равно «всыпет» сыну за «все хорошее».

Приятели между тем находились уже в центральной части города. Семен Семеныч с соблазном поглядывал на мелькающие вывески кафе.

— Сема-а, — протянула гадалка, дотронувшись до его руки, — сначала работа.

— Будь она неладна! — пробормотал Три Семерки, но тем не менее повернул на улицу, ведущую к соответствующему отделу.

Место это Милославской было уже знакомо, так как она не раз бывала в нем с Руденко, поэтому и вздохнула с облегчением, радуясь, что он не стал ей перечить.

— Яна Борисовна, — произнес Семен Семеныч, вынимая ключи зажигания, — ты наверное тут побудь. Пощади свою психику.

Милославская уже успела описать приятелю Галюсиного телохранителя, и он кое-что начеркал по этому поводу в своем блокноте. Поэтому Яна не стала настаивать. Она знала — если объявится хоть кто-то мало-мальски похожий на того, кого она ищет, Три Семерки позовет ее.

Руденко скрылся за массивной засаленной деревянной дверью с узорчатой железной толстенной ручкой, а Яна отыскала в радиоприемнике любимую волну и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

Репертуар «Радио-Ностальжи» никогда не разочаровывал ее. Милославская наслаждалась теми мелодиями, которые с детства были ей знакомы, которые любила ее мама, отец, которые слушала она со своим мужем, когда они только-только начали встречаться. Яна слушала и грустила, и ей казалось в такие моменты, что все лучшее в ее жизни осталось далеко позади. Но все равно эта печаль была какой-то тихой и доброй, она успокаивала, поила душу непонятными силами.

Гадалке нравился и сам стиль передачи. Не было лишней болтовни придурковатых диджеев, абсолютно бессмысленных передаваний приветов друзьям, мамам-папам, сидящим рядом, викторин с идиотскими вопросами и многого другого, отчего, на взгляд Милославской менеджерам передач давно следовало бы отказаться.

На некоторое время она окунулась в сладкую полудрему. Такие моменты сна удивительно восстанавливали ее силы. Прикорнув минут на пятнадцать-двадцать, она поднималась и бралась за домашние дела, переделав в конечном итоге все то, на что давно рука не поднималась.

— Ту-туру-ту-ту! — прозвучало через некоторое время под самым ее ухом.

Яна вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. Наполовину засунув голову в открытое окно, Руденко приложил кулак к губам и трубил в него, словно в никем не изобретенный еще еще инструмент.

— Сумасшедший! — с шутливой строгостью воскликнула гадалка, которая поначалу внутренне произнесла это слово на полном серьезе.

— Я самый обаятельный и привлека-ательный! — тоном разомлевшего на солнце кота протянул Три Семерки, усаживаясь за руль.

Милославская обрадовалась такому веселому настрою приятеля, так как, по ее мнению, он не мог быть ничем иным как свидетельством его удачного похода к коллегам. Именно поэтому она одобрительно произнесла:

— И все женщины оборачиваются тебе вслед!

— Да-а, — протянул Семен Семеныч. — Вообще-то, нет! Во как: я иду, а они, сраженные наповал, штабелями, штабелями, штабелями!

Яна рассмеялась. Руденко никогда не был бабником, а тут вдруг так разошелся! Как выяснилось, его раззадорили анекдоты на эту тему, которые успели ему рассказать в отделе. К несчастью гадалки, они же, увы, были и единственной причиной его веселости. Когда она наконец сказала:

— Сема, колись же наконец, каков ответ?

— Что? — удивленно спросил тот. — А-а, ответ! Ответ? Ответ — отрицательный. Никого подходящего среди усопших, царство им небесное, нет. Как на подбор — одни бомжи, алкаши-утопленники, самоубийцы-истерички… — в заключении Три Семерки развел руками и прищелкнул языком.

— М-м-м, — разочаровано протянула Милославская. — А я уж надеялась… — гадалка с грустью вздохнула.

— Не тоскуй! — воскликнул Руденко, видя ее уныние, и похлопал подругу по плечу. — Где наша не пропадала? Прорвемся! — А потом вдруг совершенно неожиданно завершил: — Жрать хочу как собака! — Три Семерки резко нажал на газ и «жигуленок» сорвался с места.

— Ты неисправим, — почему-то безутешно произнесла гадалка.