На крючке

Анастасия Валеева

Если человеку кажется, что за ним следят – или у него паранойя, или он прав. А если этот человек пропадает и детектив-экстрасенс не может выйти с ним на связь по своим энергетическим каналам, то дело, скорее всего, на самом деле плохо. Яна Милославская, используя свой сверхчеловеческий арсенал ясновидящей, берется за это непростое расследование…

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Может быть, может быть, — думала Яна, — может быть, ничего такого и не произошло бы». Но вскоре она отбросила ненужные гипотетические рассуждения, подняла телефонную трубку и на секунду задумалась. Лейтенант Руденко, которому она собиралась позвонить, чтобы сообщить о трупе в квартире Галкиной, наверняка был сейчас дома или жарил шашлык где-нибудь на природе в компании своих сослуживцев. Был, конечно, маленький шанс, что у Семена Семеновича дежурство, и он сейчас на службе у себя в кабинете, но Яна все-таки сначала набрала номер его домашнего телефона. Долго никто не отвечал, и Яна собиралась уже нажать на «отбой», когда заспанный голос Руденко буркнул в трубку: — Какого черта, мать вашу?

— Я уж думала, ты на где-нибудь в лесу или на Волге шашлыки трескаешь и запиваешь их портвейном, — не обращая внимания на недовольный и даже грубый тон лейтенанта, сказала Яна, — а ты дрыхнешь без задних ног, понимаешь.

— Могу я раз в месяц нормально поспать, а, Яна Борисовна? — Руденко все же немного смягчил тон. — А вот портвейна, между прочим, мне никто не догадался предложить, хотя нынче и праздник, — добавил он.

— Наверняка ты с отделом вчера набрался, Семен Семеныч, — с ходу раскусила его Милославская, — но я все равно тебя поздравляю, если ты так настаиваешь. А где, скажи на милость, твоя половина?

— Надеюсь, ты звонишь мне не только для того, чтобы это спросить? — с едкой усмешкой спросил Руденко.

— Не только.

— На даче, где ж еще ей, неугомонной, быть? А я решил немного расслабиться. Правда, она с утра устроила мне взбучку — хотела вытянуть меня с собой, к маме, — тут раздался язвительный смешок, — а мне, сама понимаешь, эта мама… — он присвистнул, демонстрируя полное пренебрежение. — Малец с ребятами на Волге и в самом деле шашлык лопает.

— Семейная идиллия, — иронично констатировала Яна, — а вот с некоторыми в такие тихие погожие дни страшные вещи случаются, — собственная иносказательная манера показалась ей весьма зловещей.

— Что-то ты все вокруг да около, — упрекнул Яну в многословии Руденко.

— Сеня, — голос Милославской дрогнул, — у меня к тебе дело.

— Ну, конечно, как я не догадался! Просто так позвонить, с праздником поздравить — тебя нет, а с делом — тут как тут! — с горячностью выпалил Руденко.

— Слушай, Сеня, какие праздники! Ко мне несколько дней назад обратилась девушка — ей казалось, что кто-то за ней следит. Я пообещала заняться ее делом. Особа не слишком уравновешенная, нервическая, я бы сказала. Так вот, сегодня я карты раскинула — вижу что-то не так. Я — в царство Аида…

— А покороче? — нетерпеливо перебил Милославскую Руденко, — мне твоя мистика…

Последовал заряженный насмешливым раздражением смешок. Руденко обладал здоровой крестьянской жилкой, был насквозь прагматичным и земным. Янины «чудеса», как он называл ее прорицания и гадание, он принимал лишь в том случае, когда на практике убеждался, что они «сбылись». Постфактум, как говорится. Вначале он всегда ломал комедию, то ли действительно не доверяя, то ли разыгрывая недоверие — ведь у него была масса возможностей убедиться, что Янины видения имеют самое непосредственное отношение к действительности. Ибо действительность — везде, вверху и внизу, а не только там, где ходят обыватели, шаркают шинами автомобили и такой фрукт, как Руденко, в который раз разыгрывает драму «мыслящего тростника».

— Эта девушка мертва, — напрямик сказала Яна, — ее труп находится в квартире. У меня есть ее рабочий и домашний телефон, — на обороте карточки, которую взяла Яна, карандашом был написан домашний телефон Жени, а чуть ниже, чернилами — номер того злополучного автомобиля, из которого, как казалось девушке, за ней вели наблюдение. — Поможешь?

— Узнать адрес? — выдохнул Руденко.

— Я звонила ей на работу — ее там нет. Нужно послать к ней в квартиру кого-нибудь. Судя по номеру домашнего телефона, это твой район, — проявила завидную храбрость Милославская, потому что Руденко обрушился на нее с сердитой отповедью.

Он помянул и Бога, и черта, и свою загубленную ментовскую жизнь, и своего вертопраха-сына, и свою зануду-жену, и своих горе-подчиненных. Яна, прикусив от досады губу, слушала поток жалоб и обвинений, направленный непонятно кому, хотя по всему было видно, что ей. Нет, Руденко не ставил ей в вину свой тяжкий жребий, но все же косвенно задевал ее, ибо это она всколыхнула в нем болото эмоциональных нечистот, и он, естественно, будучи недоволен, так или иначе, в силу парадоксальных причин, известных только ему одному, винил ее, поливая ругательствами и жалобами анонимную личность.

— Давай сделаем вот как, — прервала Руденко Милославская, — я подъеду к отделению примерно через полчаса. Съездим вместе, ладно?

— Ну, блин! — издал возглас досады Руденко. — Ты все уже, как вижу, решила.

— Все равно ведь вам придется этим заниматься. Чем быстрее начнешь, тем быстрее закончишь, — с нотой черного юмора подытожила Милославская.

— Черт с тобой, — видимо, Руденко устал спорить. — Только у меня условие.

— Все что угодно…

— У меня тут никакой жратвы нет, — обреченно вздохнул Семен Семенович. — Накормишь меня?

— Как ты можешь сейчас о жратве думать! — изумилась Яна.

— Ты ж сама сто раз говорила, что я крепко на земле стою, — ухмыльнулся Руденко.

— Слишком крепко, Сеня.

Она повесила трубку и стала собираться. Слава Богу, не нужно напяливать на себя гору одежды! Яна влезла в джинсы, надела тонкий кашемировый джемпер и мокасины. Карты сунула в карман джинсов. Подкрасила губы и, приказав Джемме охранять дом, вышла на улицу. Вспаханная земля на участке за неимением дождей высохла до предела и приобрела некрасивый серый цвет. Но зато не было грязи. Асфальт на дороге был покрыт основательным слоем пыли, налетающий ветер поднимал серые клубы, которые оседали на волосах плотной седоватой паутиной, в момент превращая их в тусклую паклю. Одежде тоже доставалось. И только свежая молодая листва, клейко блестевшая на солнце, радовала глаз яркостью красок. Яна села в маршрутку. Она старалась не думать о том, что ее ждет в квартире Галкиной. Нет, она не была настолько впечатлительной или брезгливой, что падала в обморок при виде трупа. Даже, если он покоился в луже крови и был похож на рваный мешок. И все же ее нервы были достаточно тонки, а чувства — остры, чтобы совсем уж спокойно взирать на подобные зрелища. Руденко — и тот, несмотря на присущий ему цинизм и черствость, являвшиеся следствием длительной работы в органах, порой вздрагивал и наивно удивлялся разным зверствам.

Она не сомневалась, что Женя мертва. Но так же, как Руденко все еще изумлялся и недоумевал по поводу присущей некоторым индивидам жестокости и жажде насилия, так и Яна удивлялась своему дару, хотя он давно стал частью ее самой. Сейчас она готова даже была протестовать против этого ниспосланного ей свыше чутья, как если бы не имей она его, Женя была бы жива. В любом случае у нее, у Яны, была бы возможность сомневаться в плачевном исходе, а не знать со стопроцентной уверенностью, что девушка бездыханна. Часто, правда, картина будущего, вернее, отдельный ее фрагмент, явленный ей в видении, бывал не настолько четок, чтобы она с абсолютной уверенностью могла знать, как сложится ситуация. Иногда происходило нечто, коренным образом менявшее увиденную ею перспективу развития событий, или какая-то деталь, ускользнувшая от нее в видении, со всей присущей реальности силой и глубиной заявляла о себе, переворачивая ситуацию с ног на голову. То есть, несомненно, что порой в этих видениях и предсказаниях будущего присутствовал момент непредвиденности, оставлявший место для опасности и авантюры. Яна сравнивала этот феномен с Божественным провидением, которое, существуя, все же дает возможность человеку выбирать между добром и злом.

У дежурного Яна узнала, что Руденко уже прибыл и вскоре намерен спуститься. Не прошло и пяти минут, как лейтенант появился в сопровождении черноусого сержанта Самойлова. Увидев Яну, Руденко шутливо взял под козырек и кивнул на стоявший у входа «жигуль».

— Поехали, — быстрым шагом он направился к машине, Самойлов последовал за ним.

Яна дернула заднюю дверцу — та оказалась не заперта.

— Вот ведь баба беспокойная, — хмыкнул Руденко, хитро улыбаясь Самойлову и одновременно косясь в зеркальце, чтобы видеть реакцию Яны, усевшейся на заднее сиденье, — ни праздников ей, ни выходных. Знаешь что, госпожа Милославская, надо бы у тебя конфисковать эти твои карты. Стало бы всем легче жить!

Он расхохотался. Самойлов поддержал его несмелым смешком.

— Или труднее, — не согласилась Яна. — Вижу, ты весь в предвосхищении вкусной и здоровой пищи.

— Звучит зловеще, — снова захохотал Руденко. — Да, ты угадала, я думаю об обещанном тобой обеде. Знаешь что, Яна Борисовна, если мне по поводу каждого трупа содрогаться да слезы лить — никаких нервов не хватит!

— Знаю я это все! — раздраженно отмахнулась Яна, — это уже стало в ваших речах общим местом.

— Но ведь это на самом деле так! — воскликнул Руденко, выезжая на дорогу. — Здесь недалеко.

— Странная история, — Яна закурила. — Я-то не приняла всерьез ее слова. У меня, кстати, есть номер машины, из которой якобы за ней следили, проверишь?

— Конечно, — широко улыбнулся Руденко, настроение которого в корне переменилось, видимо, убийство при упоминании Яной имеющегося у нее номера машины показалось ему легкораскрываемым. — Это уже кое-что. Чем она занималась?

— Работала старшим крупье в казино «Большая игра», — Яна выпустила дым в приоткрытое окно.

— Кому же понадобилось ее убивать? Она что, ворочала деньгами? — с недоумением в глазах спросил Руденко.

— Да какие там деньги! — усмехнулась Яна, — Нет, скорее, причина в чем-то другом.

— Амурные дела? — Руденко нацепил на нос старомодные темные очки — солнце слепило глаза.

— Может быть, — Яна на секунду задумалась. — У нее в квартире все перерыто. И это меня настораживает.

— А ты откуда знаешь? — Руденко тут же замолчал. — Ах да, ты ж видела!

Он произнес последнюю фразу со смесью дружеской иронии и своего обычного недоверия.

— Видела, — многозначительно посмотрела на него Яна, и он несколько смущенно улыбнулся ей в зеркало. — В ее квартире что-то искали. Либо она появилась не вовремя, поэтому и была убита. В таком случае убивать ее никто не собирался. Просто так получилось. Либо вначале ее убили, а потом уже произвели обыск.

— Хорошенькое дельце, — усмехнулся Руденко. — Кому она понадобилась?

— Ты уже спрашивал об этом, — меж черных Яниных бровей тонкой змейкой скользнула морщинка неудовольствия.

— Прошу прощения, — тоном оскорбленного балагура сказал Руденко.

— Не исключено, что Женя знала убийцу и сама впустила его в квартиру, — не обращая внимания на обиженный вид Руденко, продолжала Яна. — После того, как Женя была убита, он стал рыться в ее вещах.

— Может, она что-то задолжала? — высказал робкое предположение лейтенант.

— Может, — с сомнением в голосе ответила Яна.

— А орудие убийства ты случайно не видела?

— Мне кажется, что это латунная ваза — труп лежал с неестественно вывернутой шеей. Не исключено, что убийца свернул шею Жене сам. Тогда можно было бы предположить, что это субъект, обладающий порядочной физической силой.

— И самообладанием, — дополнил молчавший до этого Самойлов.

— Ага, — Руденко свернул направо и, проехав еще сотню метров, въехал в тихий пустынный двор. — Народ на дачах — на огородах. Тишина и мертвые с косами…

Он судорожно усмехнулся.

— Первый подъезд, — деловито сказал он, сделав серьезное лицо, и довольно резко затормозил у покосившейся лавочки.

Яна первой вышла из машины. Заперев дверцы, Руденко присоединился к ней, замыкал шествие Самойлов. Они поднялись на третий этаж.

— Здесь, — Руденко приложил ухо к крашеной деревянной двери, располагавшейся справа от лестницы.

На всякий случай он позвонил. Потом еще и еще. Молчание. Тогда он скомандовал Самойлову:

— Понятых давай!

Сержант затарабанил в дверь напротив. Там никто не отозвался. Тогда он звякнуло в близлежащую квартиру. Минуты через две из-за двери раздался настороженно-глухой женский голос:

— Кто-о-о?

— Милиция. Откройте, мы приехали к вашей соседке.

Дверь приоткрылась на длину цепочки. В тусклом прогале возникло бледное встревоженное лицо пожилой женщины. У нее были плотно, прямо-таки страдальчески сжатые губы и прищуренные глаза.

— Что такое?

— Не бойтесь, мамаша, — бодро рявкнул Руденко. — Будете понятой. Нам нужен еще один человек.

Самойлов позвонил в другую квартиру.

— Да нет их, они на поминках, — дребезжащим голосом сказала женщина, снимая цепочку.

Она закрыла дверь и вышла на площадку.

— А что случилось? — в ее глазах металась тревога.

— Иди-ка найди слесаря, — приказал Руденко Самойлову.

— У них во втором подъезде бендешка, — подсказала женщина, — но сейчас праздник, — она озадаченно пожала плечами. — Можно позвонить дяде Коле домой, у меня телефон…

— Вызывете его, пожалуйста, — попросил Самойлов.

— Ага, — удовлетворенно кивнул Руденко. — А ты, — обратился он к сержанту, — опроси других соседей. Нет, не сейчас, позже. Вдруг она жива, — он покосился на Яну.

Та выразительно вздохнула, мол, твоими бы устами да мед пить.

— Как зовут-то вас? — улыбнулся Руденко женщине, напуганной нестандартной ситуацией.

Она скрылась в квартире минутой раньше, а теперь снова вышла и застыла, сложив руки на груди в молельном жесте.

— Елизавета Петровна, — ответила она, — я позвонила, сказал, что будет. Но, по-моему, он…

Она красноречиво щелкнула двумя пальцами себя по горлу.

— Еще бы! — просиял Руденко, которому зачастую общение с трудовым народом доставляло простодушную радость, — праздник как никак!

— Да они и без праздника всегда того, — неодобрительно усмехнулась Елизавета Петровна. — Что же все-таки случилось?

— Вы когда свою соседку в последний раз видели? — спросил Руденко.

— Дня три назад, — пожала плечами женщина. — Я вообще-то не очень с ней знакома. Они молодые, у них свои интересы, приятели…

— У кого это у них? — встрепенулся Руденко.

— Кавалер у нее, симпатичный парень. Да и она симпатичная. Нет, вы не подумайте, у них все прилично вроде, не скандалили, не ругались. Хотя она и в казино работает, по-моему, девушка самостоятельная. Вы в чем-то ее подозреваете? — с дрожью в голосе спросила она.

— Нет, — отмахнулся Руденко, — не в этом дело. Так вы говорите, парень у нее есть. Интересно-о-о… И как давно?

— Да полгода — это уж точно! Может, она и раньше знакома с ним была, только появляться он тут стал примерно с полгода назад, — уверенно произнесла Елизавета Петровна. — Вроде, серьезно все у них. Он за ней на машине приезжает.

— На какой? — с профессиональным интересом спросил Руденко.

— На не нашей какой-то, иностранной, — с горделивым восхищением простолюдинки пояснила она, — синей такой. Ой, не знаю, как называется, но, видать, дорогая.

— Понятно, — Руденко пригладил для солидности свои шикарные пшеничные усы, словно этот неторопливо-обстоятельный жест служил вехой в расспросах, — что вы о нем знаете?

— Ну, богатый он, — приподняла свои округлые рыхлые плечи женщина, — это по всему видать. Цветы дарит — я раза три его с розами видела. И со свертками… Подарки, наверное. Повезло Женьке, что и говорить!

Несмотря на оптимистически жизнеутверждающий характер фразы, она с какой-то мучительной нерешительностью посмотрела на лейтенанта, словно чуя неладное и таким образом подозревая, что слова ее уже неактуальны.

— А еще что? — интересовался Руденко. — Где работает, например?

— Этого я не знаю, не спрашивала. Я же вам сказала, что не так уж часто обща…

— Хорошо, — бесцеремонно перебил ее лейтенант, — а его вы когда в последний раз видели?

— Ну-у, — задумалась Елизавета Петровна, — дней пять или неделю. Точно не помню. Он какой-то хмурый, недовольный шел. Я уж думала, что у них нелады. Но потом в окно видела, как они вышли, сели в его машину и куда-то поехали. Они весело смеялись, разговаривали. Так что, ничего не изменилось.

Этажом выше громыхнула стальная дверь и следом послышались быстрые шаги. Кто-то спускался с лестницы. Спускался и насвистывал «Жизнь в розовом свете». Все замерли в ожидании субъекта, имевшего, по-видимому, прекрасное настроение, и только на губах Елизаветы Петровны зазмеилась ехидная усмешечка. Она знала, кто это. Очам людей, собравшихся в ожидании мастеровитого и поддатого дяди Коли, предстал одетый во все бежевое, еще довольно стройный дядечка средних лет с несколько одутловатым, покрытым паутиной морщин лицом, но полный зажигательного оптимизма и молодцеватой грации. В нем чувствовалась порода. Жидкие светлые волосы, открывавшие высокий, с плешью лоб, находящиеся в лирическом беспорядке, отнюдь не производили впечатления чего-то неопрятно-взлохмаченного и неухоженного. Узкий разрез глаз придавал его взгляду цепкую внимательность и некое смирение, присущее выражению глаз умудренного опытом человека. И только губы, с опущенными уголками, чувственные, хотя и не полные, налагали на его лицо печать какого-то брезгливого неприятия.

— Что здесь происходит? — с жеманным недоумением воззрился на Елизавету Петровну щеголь.

— Да вот, соседкой моей интересуются, — махнула она рукой на Женину дверь.

— Вот как? — удивился дядечка. — По какому вопросу?

— Пока не знаю, — вздохнула Екатерина Петровна.

— А вы, гражданин, не могли бы оказать нам помощь? — выказал чудеса обходительности Руденко.

— Да-да, — изящно наклонил голову немного вперед дядечка, — Лев Сигизмундович Браницкий, — с горделивым достоинством представился он.

— Нам нужен еще один понятой, — продолжал Руденко в то время, как Браницкий заинтересованно пялился на Яну.

— Понятой? — приподнял свои сероватые округлые брови Лев Сигизмундович. — Что случилось?

— У нас есть подозрение, что Евгения Галкина мертва, — ляпнул лейтенант.

— Мертва-а?! — воскликнул Браницкий.

— Ужас! — обмерла Елизавета Петровна.

Внизу послышались медленные тяжелые шаги, Все стали напряженно вслушиваться.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — горько усмехнулся Браницкий, прерывая мгновенную паузу и многозначительно качая головой. — Как же это случилось?

— Лев… — замялся Руденко, припоминая витиеватое отчество щеголя.

— Сигизмундович, — подсказал Браницкий, чуть сморщив породистый польско-еврейский нос.

— Мы еще толком ничего не знаем. А-а, вот, наверное, и дядя Коля, — Руденко улыбнулся поднимавшемуся нетвердой походкой мужчине. — Сейчас все окончательно выяснится. Вы будете понятым? — снова обратился он к Браницкому.

— Да-да, — с ответственным видом произнес тот, — о чем речь!