Шествие по пути. Сборник рассказов

Анастасия Александровна Железнова, 2021

В этом сборнике вы найдёте рассказ про работу в Китае и работодателя-бразильца, в котором есть что-то демоническое, прочитаете рассказ о жизни застрявших во время пандемии в Турции русских автостопщиках, о юных строителях, принявших свой смысл смерти, и о многом другом.

Свобода

(отрывок из «Дневник застрянца,

или туризм в эпоху зомби-апокалипсиса»)

Странная это штука — свобода. Ты можешь чувствовать свободу, когда её у тебя нет, и можешь не чувствовать, когда она есть. Впрочем, это ощущение такое же нелогичное, как и все человеческие чувства. Мы никогда до конца не понимаем, почему чувствуем то или другое, и не можем заставить себя чувствовать или не чувствовать.

Почему тогда, просто идя вдоль трассы, голодная, в период начала коронавирусной пандемии, когда закрывали города, границы, люди психовали, переставали общаться друг с другом, шарахались от всех подряд, даже от родных… тогда, когда я шла по горам, с рюкзаком, уставшая, растерянная, напуганная, но рядом с друзьями и под невероятно ярким звёздным небом… почему именно тогда, вот так просто, я чувствовала себя невероятно свободной и счастливой?

Эта невероятная лёгкость. Она часто преследует меня, когда я путешествую автостопом. Я правда чувствую, что могу уехать куда угодно. И как будто бы я даже хочу уехать куда угодно, как в старых сказках «туда не знаю куда». «в дальнюю даль». а вовсе не туда, куда еду на самом деле. И в автостопе иногда ещё и получается угнать именно в «не знаю куда». и получается это здорово. Вот такая свобода.

Мы ехали с Монтре, голодные, с тяжёлыми рюкзаками за спинами, было холодно, люди боялись нам останавливаться, мы грызли сырую капусту, отламывали листы от кочана и грызли, вот так без всего. И были счастливы. Я знала, что этот момент никогда не повторится, и проживала его как можно более полно, вдыхала воздух полной грудью. Это был мой момент.

Конечно, для счастья были и причины. Я тогда ещё не была влюблена во француза, но я выбрала его, а он поехал со мной. Мы не торопились, но случайные прикосновения пьянили и обжигали. Мы болтали чушь и передавали друг другу листы капусты, и улыбались даже в самой глубине наших глаз.

Вдалеке заскрипел песок, звук приближался, защёлкали шлёпки по чьим-то пяткам. У меня были закрыты глаза, и я ощутила каким-то седьмым чувством возникшую преграду справа, потом спереди и потом слева. Раздался шорох приминаемого песка.

— Грустишь? Устала?

Я открыла глаза и посмотрела на Петра, ничего не говоря. Мы улыбнулись друг другу, потом он рассмеялся, так интересно рассмеялся. Смущённо?

— Что? — спросила я, и он отвёл взгляд.

Небо было просто непередаваемым, такого красного, или алого, или даже не знаю какого оттенка — такого я никогда не видела — а облака висели объёмными толстыми блинами.

— Кажется странным, что они висят, да? Что не падают? — Пётр тоже это увидел. Он не хотел мне говорить, почему смеётся. Он сбросил шлёпки и зарылся пальцами ног в мягкий песок.

Эти облака смотрелись чем-то не из небесного мира, как будто бы что-то, что должно было упасть. По всем законам физики. Но почему-то не падало.

— Да, — ответила я, и снова посмотрела на него.

Он понял.

— Это же хорошо, когда люди смеются, — снова вернулась эта любопытная улыбка в глазах. — Это значит, ты им даришь радость. Вот я смотрю на тебя — и мне хорошо.

Уклончиво.

— Не скажу, — сказал он, снова странно смеясь. Ну, пусть.

Мы помолчали.

— Я только снаружи страшный и бородатый, — вдруг сказал он. — А в душе я стеснительный и закомплексованный парень.

Я знаю. Я наклонила голову, не давая ответа.

— Коронавирус надоедает людям. Все снова начинают общаться, — я заговорила о другом.

— Ещё бы. Даже не хочу читать новости. Я решил бывать в интернете раз в неделю — и счастлив этим решением. Та ещё помойка.

Мы помолчали.

— А, может быть, остального мира уже нет? Ты же давно не был в интернете и давно не выбирался в город, — вдруг сказала я. — Может быть, кроме этого пляжа ничего уже и нет?

— А это не важно, — ответил мне тут же Пётр, болтая босыми ногами в сантиметре от пенящейся линии прибоя.

Небо стало ещё алее, алость проникла в лазурность моря, смешав все цвета во что-то невероятное. Солнца не было видно, у горизонта стояла сплошная хмурая синь облаков, и именно на фоне этой сини и жёлтых просветов вдалеке небо поражало невозможностью цвета.

— Не важно, — голос Петра вернул меня из мира фантазий, — существует ли ещё остальной мир. Он ведь будет существовать в нашем сознании.

Мы оба молчали, осмысляя эту фразу.

— Как верили древние египтяне. Они не просто в загробный мир верили. Они заметили, что происходит нечто интересное, когда ты смотришь на фигурки, олицетворяющие умерших людей.

Алость начала понемногу угасать. Небо хмурилось больше, шумели сильнее волны вдалеке, ветер внезапно добрался до нас и растрепал волосы. Стало прохладно. Уходил ещё один прекрасный день нашего застрянства.

— Может быть, этих людей уже нет. Но при воспоминании о них в нашей голове появляется образ… и не только у одного человека, но и у тебя и у кого-то ещё, у всех, кто его знал. И даже у тех, кто не знал, какой-то образ возникает, при взгляде даже на очень схематичное изображение. Значит, есть этот мир, где эти образы живут. Может существовать. Если есть образы, значит есть и их мир.

Ветер вскружил песок вокруг нас. Небо бурело, перевоплощаясь в космос.

— И самое интересное, что эти образы, они заставляют нас радоваться или грустить, то есть они всё равно влияют на нас, живы они или нет. Поэтому это совершенно не важно, есть ли мир или его уже нет.

— Он будет жить в нашем сознании, — повторила я.

Конец ознакомительного фрагмента.