На краю обрыва…

Анна Анакина, 2015

Даже за незначительные ошибки и проступки, совершенные по глупости, жизнь спрашивает строго. За ложь, за ломку чужой судьбы платить приходится зачастую не только собственным счастьем, но и жизнью близких.

Глава 2

Мысли о дочери, сестре и родителях унесли Павла назад в прошлое, в тот день, когда только родилась Наташа.

Лето 1957 года:

— Девочка! — сказала Павлу то ли медсестра, то ли нянечка — низенькая, полная старушка с добрыми глазами. — Поздравляю, папаша! Вчера родилась. Ты совсем немного не дождался. Только уехал, а жена твоя и родила.

— Дык вы сами меня отправили, — расстроено ответил Павел. — Сказали, ешшо долго.

— Да я же не в обиду тебе. Что ты? И правильно, что уехал. Чего тут-то сидеть? — ответила она, поглаживая Павла по руке и, запрокинув голову, смотрела с улыбкой.

— А какá она?

— Какая? Три шестьсот, пятьдесят четыре сантиметра.

— Ето як?

— Это хорошо. Большая, красивая. А ты сына, поди, хотел?

— Ага, — кивнул Павел. — Но, ничёго, сын потом будеть, — улыбаясь, ответил он.

— И правильно, — нянечка похлопала молодого отца по руке, не дотянувшись до плеча. — У такого богатыря, конечно, ещё и сын будет, и не один. А первой должна быть обязательно девочка.

— Почему? — удивился Павел.

— Так сперва нянька, потом лялька. Подрастёт дочь, и мамке помощница будет.

Павел, улыбаясь, покачал головой, соглашаясь с женщиной и уже представляя себя во главе большого семейства.

Через неделю забрал он Галину с дочкой из больницы. Имя придумали быстро, вернее, и думать не пришлось. Галка сказала, что назовёт девочку именем своей мамы. На том и порешили.

Получив в руки небольшой свёрток в кружевах и бантиках, Павел почувствовал себя безмерно счастливым. До этой минуты он и не подозревал, что такое — взять на руки своё продолжение, свою частичку. Раньше думал, счастье — это Галка. Теперь его счастье расширилось, захватив и ещё одно существо и сделав его самым главным. Даже тогда, вернувшись из армии и поймав Галину в свои объятия, когда понял, что теперь она обязательно станет его женой, счастье не казалось таким огромным по сравнению с тем, какое испытывал сейчас.

Сейчас он держал на руках маленькую дочку.

Сейчас это новое счастье не имело границ.

Галка, ухватившись за руку мужа, семенила рядом, стараясь не отставать. Павел шёл размашисто, гордо, держа в своих больших руках их дочь, переключив всё внимание лишь на этот маленький свёрток.

Бессонные ночи совсем не расстраивали Павла. Он, жалея жену, сам с удовольствием вставал, брал из колыбельки Наташу, пеленал и подавал Галине покормить. Ложился рядом и с нежностью смотрел, как маленькое сокровище с аппетитом сосёт материнскую грудь. На лице Павла появлялась мечтательная улыбка. Он видел, как дочка ползает, потом начинает ходить. Произносит первое слово, и обязательно это будет «папа». Как идёт в первый класс, и вот наступит момент, и она… Дочка вырастет и выйдет замуж — эти мечты казались самыми неприятными. Совсем не хотелось, чтобы его Натаха становилась взрослой. Но понимал — это неизбежно, и обязательно произойдёт.

Каждое кормление всё повторялось. Он смотрел на самое красивое личико в мире, глупо улыбался и продолжал мечтать.

Накормив, Галина передавала малышку мужу, и он нежно укладывал её в колыбельку. Потом возвращался к изменившейся после родов жене, превратившейся из девчонки в страстную женщину.

Время потекло быстро. Каждый день он видел что-то новое в маленькой дочке. То она поймала его взглядом своих небесно-голубых глаз, то улыбнулась. То морщилась, а потом приходилось менять пелёнки, но это совсем не расстраивало молодого отца.

Наступил июль и, зная, что придётся уехать на целых две недели, Павел всё свободное время проводил с малышкой. Тяжелее всего, оказалось, расстаться именно с ней, с этой крошкой. Ведь она столько сделает без него. Уже поднимает свою маленькую головку, когда отец кладёт её перед кормлением на животик и сильно упирается ножками, а ещё показывает папе язык…

Наверное, это были самые длинные две недели в его жизни. И вот наконец-то сенокос закончен, и он торопится домой.

Натаха так изменилась, словно не видел её целый год. Но всё же, узнала отца, в этом Павел не сомневался. С трудом оторвавшись от малышки, он быстро поел и, лёг на кровать, уложив Натаху рядом. Стал расспрашивать, как она жила без него? Малышка строила рожицы и на каждый вопрос отца показывала язык, потом улыбалась и вновь смешно морщилась. Так не хотелось отходить от неё, но Галка ушла доить корову…

Пока жена ходила беременной, Павел всегда сам забирал ведро с молоком. Да и потом, после родов. И сейчас не стоило поднимать Галке тяжести, и так за две недели без него натаскалась вёдер да тазов. Павел нехотя встал и не в силах отвести взгляд от девочки, сказал, что скоро вернётся и, боясь, как бы ни броситься обратно на кровать, резко повернулся и вышел из комнаты.

Думая о том, что Галка уже подоила корову, он, обуваясь, посмотрел в окно. Выйдя во двор, потянулся, с улыбкой подумав о предстоящей ночи, и направился к стайке.

Секунда перевернула всю его жизнь.

Друг, брат, тот, кому он верил, как самому себе… насиловал его жену. Его Галку. Маленькая женщина не в силах была вырваться. Она только и смогла закричать, увернувшись от грубых и ненавистных губ соседа.

Павел метнулся к ним. Отшвырнул в сторону бывшего друга и бросился избивать, ломая тому нос, выбивая зубы, кроша всё, что попадалось под кулаки. Одно желание сейчас владело Павлом — убить.

На шум сбежались все домочадцы. Свекровь бросилась к Галке. Иван Савельич попытался оттащить сына одной рукой. Но Павел не чувствовал и не слышал ничего. Желание убить затмевало всё. Одиннадцатилетняя сестра — Маринка — пронзительно кричала, не осознавая до конца, что произошло. Её больше всего испугало поведение брата. Всегда такой добрый, ласковый, ни разу не крикнувший, ни на мать, ни на неё, ни на Галку, он жестоко, страшно избивал Сашку. Их Сашку, которого и Марина всегда считала братом.

Крик сестры вывел Павла из состояния, превратившего его в зверя. Он обернулся, ненадолго замерев. Иван Савельевич, воспользовавшись этим, стал отталкивать сына от лежащего без сознания Сашки. Марина, прижав кулачки ко рту, со страхом смотрела на брата.

— Маринушка! — протянул Павел к ней руку, измазанную Сашкиной кровью, но та, испугавшись ещё сильнее, отскочила в сторону. Арина Фроловна прижала к себе дочь, отмахнувшись от сына, и, успокаивая, повела в дом. Павел обернулся к Галке. Та с испугом смотрела на него. Никогда она не видела Павла таким. Он, выдохнув, сильно встряхнул головой, словно хотел избавиться от той ненависти, что пеленой окутала его, пугая родных. Потом бросился к жене и, подхватив на руки, понёс из стайки. На шее Галины, из небольшой ранки проступала кровь. Сашка перестарался и прокусил кожу. Вид этих тёмных, почти свернувшихся капель, заставил Павла остановиться, но, сделав пару глубоких вдохов, он понял, что больше Сашки Еремеева для него не существует. Нет такого человека на Земле, и не стоит возвращаться к тому куску дерьма, что валялось в углу стайки.

Павел, не задавая вопросов, помог жене помыться, потом сжёг в бане её вещи, чтобы ничего не напоминало об этом дне. И никогда, ни единым словом, не обмолвился о том, что случилось. Он словно выкинул всё из своей памяти. Хотя иногда память всё же приоткрывалась. Будто острый клинок медленно проникал в сердце, поворачиваясь там несколько раз, заставляя Павла лишь крепче сжимать зубы и вспоминать что-то хорошее, заглушая боль радостью. Их первый поцелуй с Галкой, первую брачную ночь, когда совсем неумелый парень ласково, боясь сделать что-то не так, впервые прикасался к обнажённому телу любимой. Вспоминал рождение Натахи. Вспоминал всё, что входило в круг счастья, а плохого…

Плохого в жизни Павла просто не существовало, как не существовал больше и сам Сашка.

Прибежавшая тогда на шум Ольга — мать Сашки, без расспросов поняла, что произошло. С трудом она приподняла сына и с мольбой посмотрела на Ивана, но наткнулась лишь на пустоту. Отец Павла, не сказав ни слова, будто и не было перед ним никого, отвернулся и ушёл. Выйдя во двор, Иван закурил, вспоминая погибшего друга. Как же так случилось? Где он проглядел? Как не уберёг Сашку? И он виноват в том, что случилось. Ведь обещал Виктору, если что… не бросить его сына, воспитать хорошим человеком. А вон как всё обернулось.

— Чё ето там у вас случиласи? Чёго все оруть-то?

Вопрос соседской снохи заставил Ивана вздрогнуть и отвлечься от раздумий. Он посмотрел на Любку, стоявшую за забором, разделявшим их дворы. Та, стараясь хоть что-то рассмотреть, сильно вытягивала шею и даже привстала на носки. Но стайка находилась за домом, и любопытной молодухе никак не удавалось понять, что же, такое произошло у соседей?

— Ну чёго это ты животом-то ограду подпирашь?! Навалилась, як боров. Не ровён час опеть сломаш! — подходя, поругался на неё Иван. — Ведь только поправил Пашка её, а ты опеть прилипла як бурьян. Ишь, устроила тут гледень!* Иди-ка лучше в дом! Не твого ето ума дело.

— А вы мене не указывайте. Я у себя во дворе стою, куда хочу, туда и зырю.

— Любка! А ну, подь сюды! — крикнул выглянувший из дверей своего дома Степан — свёкор молодухи.

— Ну, чё-о-о? — попыталась возмутиться та.

— А не чё. Спать пора! — погрозил он ей кулаком.

Любка нехотя, постоянно оборачиваясь, стараясь хоть что-то увидеть, пошла к дому. Степан, пропустил её в дверь и в сердцах шлёпнул по заду. Та дёрнулась и что-то буркнула себе под нос. Сосед вышел во двор и направился к Ивану.

— Дал же Бог сноху, врагу не пожелашь! — подходя к забору, рассержено сказал он.

— Как там Егор-то? — решил спросить Иван о сыне соседа, стараясь не думать о том, что случилось в его семье.

— Служить. В Казахстан отправили. Оставил нам… подарочек, — кивнул он в сторону своего дома. — Ему тама сейчас легче, чем нама тута.

— Ну, могёть родить, да и некогда будеть за соседями подглядывать.

— Ой, не знаю. Только и делат, что сплетни собират. Все уши прожужжить за вечер. Хорошо хоть днём её не вижу. А батю, прям замучила. Хоть бы и правда скорее уж родила.

— А скоро?

— Да вроде ужо все сроки вышли. Вчерась в район её возил, да возвернули. Посмотрели, сказали ешшо недельку погодить.

— Ну, дай-то Бог всё нормально будеть.

— Да, какой тута нормально, — обречённо махнул рукой Степан и пошёл обратно в дом.

Плача и ругая себя, что не смогла правильно вырастить сына, Ольга с трудом вытащила Сашку из стайки. На воздухе тот пришёл в себя и, плохо понимая, что произошло, посмотрел на мать. Страшный, пустой взгляд. Душа словно покинула Сашку ещё до его смерти. В этот миг Ольга поняла, что сын уже никогда не станет прежним.

Две недели он провалялся в кровати, постоянно теряя сознания. Дышал Сашка, с трудом, постоянно вскрикивая. И по ночам, если засыпал, то начинал стонать, пугая этим Ольгу. Поминала она, что не только синяки на теле виноваты в таких болях, а, может, что-то ещё и сломано у него там внутри. Да помочь не знала как. Постепенно и синяки на теле, и чёрные круги вокруг глаз, и ссадины сошли. На разбитых участках образовались грубые корки. Лицо, потеряв прежнюю красоту, медленно заживало. И повреждённый глаз, и рассеченная бровь, и перебитый распухший нос, и разорванная губа — всё хоть и медленно, но приходило в норму, только вот душа, казалось, уже не способна залечить себя. Именно ей нанесли самую сильную рану. И не друг, готовый убить, а та, о которой всегда и мечтал Сашка, даже сейчас. Может, приди она попроведовать или повиниться и простил бы он…

Ольга, как могла, ухаживала за сыном. Уходя утром на ферму, она весь день думала лишь о нём. Делиться своей болью ни с кем не хотелось. Да и как сказать, что сын такое сотворил?

Ещё в первый день после случившегося на вопрос председателя, почему Сашка не вышел на работу, спрятала взгляд, уставившись в землю и, утерев подступавшие слёзы, сказала, что: «Запил сильно. Упал с сеновала, и разбилси. Наверно, несколько дней проболееть, а уж потом обязательно всёя и отработаеть». Она верила, что сын действительно сможет вернуться к работе в колхозе и даже подумать не могла, что произойдёт всё иначе. И каждый раз, когда кто-либо спрашивал о Сашке, твердила, что он уже скоро поправится. Но дни шли, а Сашка всё лежал в кровати. И каждый вечер, возвращаясь домой, Ольга обнаруживала, что сын опять не ел. Миска с едой, что она ежедневно оставляла ему, так и продолжала стоять рядом на табурете нетронутая. С трудом напоив исхудавшего сына тёплым молоком, она падала на кровать, утирая слёзы о подушку. Только ей, одной своей подружке каждую ночь изливала Ольга всю боль, что рвала сердце и душу.

На третью неделю, не залечив до конца раны, как только мать ушла на ферму, Сашка встал, собрал свой солдатский чемодан и, покачиваясь, вышел на рассвете из дома, исчезнув на долгие десять лет…

***

Сентябрь 1973 год:

Павел тяжело вздохнул, расставаясь с плохими воспоминаниями и вновь подумал о самом светлом в своей жизни — о Натахе.

— Как быстро ты выросла, — тихо произнёс он, сидя на корточках у забора. — Совсем невеста.

Хотя дочь и ушла уже далеко, но он всё ещё видел её, переживая, что та легко оделась. Вздохнул с улыбкой, поняв свою оплошность, когда чуть не произнёс при парне то, что так не хотела услышать дочь.

— Всё ж надо было уговорить гачи одеть, да не при Федьке, — прошептал он, покачав головой. — Застудитси ведь…

— Сосед, ты чёго ето тут бормочешь?

Павел оторвал взгляд от дороги, чуть повернувшись, и увидел ноги в кедах и старых спортивных штанах. Не вставая с корточек, запрокинул голову и посмотрел на стоявшего рядом с ним мужчину — невысокого, когда-то симпатичного, но теперь спившегося Егора — мужа Любки. Задумавшись, Павел не услышал, как тот подошёл. Егор находился в обычном своём состоянии — навеселе. Из оттопыренного кармана потертого, лоснящегося от времени серого пиджака, одетого на голое тело, торчала початая чекушка.

— Что-то ты рановато сегодня? — поднимаясь на ноги, спросил Павел, зная, что тот возвращается домой уже затемно.

Но как бы Егор не напивался, неизменно каждое утро он спешил на ферму и до обеда, как заводной таскал коровам силос, убирал навоз, а уж потом, считая, что рабочий день закончен, сбегал и появлялся дома, лишь, когда смеркалось и чаще ползком. Любка всегда дожидалась его и, заметив, бежала на помощь. Взваливала на себя и тащила домой. Иногда Егор находил в себе силы проучить жену, а иногда засыпал у неё на руках.

— Воскресенье. Гуляю. Имею право, — улыбаясь, развёл Егор руки в стороны. — Пойду с девками городскими знакомитьси, — щёлкнул он языком. — Да не с пустыми руками, — гордо похлопал себя по карману.

— Думаешь, с ентим они тебя лучше примуть?

— А то! Немного выпил для храбрости…

— Немного? — усмехнулся Павел.

Не заметив иронии соседа, Егор продолжил:

— В прошлом годе помогло. Ух, тогда у них одна была… — Егор, зажмурившись, потряс головой, — …забыл, как звали… — он с удивлением посмотрел на Павла. — Ты не помнишь? Я тебе рассказывал?

— Да ужо хвасталси. Раз сто. И чёго тебе неймётьси? Жена есть, дети. Вон Нюрка ужо невеста почти. А ты всё по девкам…

— Бр-р-р… — передёрнулся Егор. — Не говори мне о Любке.

— Не надо было женитьси, а то не живёте, а так… — Павел махнул рукой, и протянулся было к калитке, намереваясь открыть. Но Егор, заметив это, шагнул к нему, перегородив дорогу.

— Пойдём со мной, — позвал он, стараясь подмигнуть. Но глаза не очень-то его слушались. Он щурился, помогая ртом, но это лишь напоминало нервный тик.

— С чёго ето? Мне не надо.

— Неужто? И чё, никогда и ни с кем, кроме Галки? — тихо спросил он, всё же подмигнув, и резко запрокинул голову назад, пытаясь заглянуть в глаза Павлу, намного выше его ростом. А так как Егор слишком близко подошёл, то этот кивков чуть не опрокинул и его самого.

— Эй, эй! — Павел успел поймать за руку. — Осторожно, а то вместо девок в больницу загремишь.

— Не-а, — погрозил Егор пальцем, — не выйдеть, — стараясь, освободится от помощи Павла, он стал отступать, размахивая руками. Упершись спиной в калитку соседского двора, остановился, и вновь посмотрев Павлу в глаза, спросил:

— Дык чё, точно ни разу?

— Слушай, могёть ты спать пойдёшь?

— Ешшо чего?! — возмутился Егор и, достав чекушку, сделал пару глотков.

Павел, понимая, что никакие нравоучения не помогут, усмехнувшись, смотрел на него.

Занюхав рукавом, Егор, плотно закрыл бутылку пробкой из скрученной газеты и убрал назад в карман.

— Ну и чё? Пойдёшь со мной?

— Нет.

— Ну и как хошь, — махнул сосед рукой и, развернувшись, нетвёрдой походкой направился к желанному знакомству.

Павел проводил его взглядом и зашёл к себе во двор, услышав, как хлопнула дверь. Он обернулся и с сочувствием посмотрел в сторону соседского дома, поняв, что Нюрка следила за отцом.

Егор женился до армии, на Любке, старше его на семь лет. Если бы не интерес ещё совсем мальчишки к взрослой жизни, то, видимо, осталась бы Любка со своим характером и внешностью в девках. А так беременность оказалась, как никогда, кстати. Насевшие на семью Егора Любкины родители довели всё до свадьбы. И, несмотря на то, что сама-то не без греха, но осуждала Любка всех и вся. Нюрка уродилась полная копия мать: и внешностью, не вызывающей ни у одного парня в деревне желание засматриваться на неё, и характером. Она готова была ругать всех и с огромным удовольствием распространяла сплетни, по большей части и придуманные самой же. Маленькие поросячьи глазки, обрамлённые белёсыми ресницами, тяжёлый, утолщенный книзу нос, тонкие губы… Как и мать, она всё время прищуривалась и с повизгиванием, брызгая слюной, ругалась со всеми. Всё это, да ещё кривые зубы, делали девушку довольно неприятной в общении. Даже когда она молчала, то её бегающие глазки так и выискивали — с кем бы поругаться.

Младший в семье Егора — сын Серёжка, сильно отличался от всех. Если бы не знал Павел так хорошо Любку, то мог подумать, что где-то умудрилась она нагулять мальца. Но едва ли мог найтись в деревне кто-то ещё, кроме Егора, позарившегося на такое сокровище. Да и сама Любка не уставала напоминать всем, что она верная жена и хорошая хозяйка. Что касается до хозяйки, так Серёжка всегда нахваливал стряпню Галины и Натальи, говоря: «Мамка так не умеет, у вас вкуснее выходит». А о том, какая она верная, так об этом знала вся деревня не только со слов Любки, но и от самого Егора, не забывающего костерить жену по поводу и без. Насмешки ему не мешали, он и сам с удовольствием высмеивал Любку и, особенно о том, какова она в постели, описывая во всех подробностях. А приходя по вечерам домой, неизменно пьяным, почти ежедневно бил Егор жену за то, что навязала ему себя, за то, что старше, за то, что некрасивая, за то, что не может ни с кем жить в мире… Но ту словно и не волновали кулаки мужа. Она нисколько не менялась. Да и каждый раз, появляясь на улице с очередным синяком под глазом, гордо заявляла: «А чё, мой мужик не могьот меня и лупануть? Ревнуеть, вот и бьёть. А раз бъёть, значить любить!»

Когда отец «учил» мать, Серёжка забирался на печь к деду, вернее, к прадеду и тихо плакал, уткнувшись тому в живот. Никто и не видел его слёз, кроме деда. Не понимала Любка, какой у неё сын уродился. Мальчик, обладая мягкой душой, тяжело переживал ежедневные приступы ярости отца и, вырастая, больше всего боялся, что станет похожим на него. В детской голове навечно засело: если он не будет слушаться мать то, та часть, что есть в нём от отца, вырвется наружу.

Именно этот страх и заставлял Сергея подчиняться матери всегда и во всём, не пытаясь перечить.

***

Сентябрь 1973 год:

Фёдор знал от отца, что автобус со студентами сразу направится к старому коровнику, переоборудованному в общежитие, и предлагал Наташе пойти туда. Но она ответила, что «это неприлично и мы идём на танцы, а не студентов смотреть». Фёдор не стал спорить и как всегда, соглашаясь с ней, сунул руки в карманы брюк и пошёл следом к клубу. Пиная пыль он периодически оглядывался, строя рожи идущему за ними, отставая на несколько метров, Володьке.

Уверенный в том, что всё же рано они вышли из дома (можно было ещё и чай попить), Фёдор оказался прав. Как и предполагал приехавших студентов возле дома культуры не наблюдалось. Да и из местных ребят, кроме их да Володьки, никто ещё не пришёл. Лишь несколько молодых семейных пар, которые всё ещё продолжали бегать на танцы, да старушки, сидящие на лавочке возле дверей, узнавшие с опозданием, что кино отменили — вот и все, кто раньше их появился перед домом культуры, окружённым редко растущими деревьями с множеством тропинок.

Наташа покрутилась на каблучках, вытягивая шею, чтобы лучше осмотреть территорию, и вздохнув, с печальным взглядом, спросила у Фёдора:

— И что теперь? Рано ещё. Не хочется тут стоять.

— А я говорил, — улыбаясь, ответил тот. — Может, пойдём тогда к коровнику? — предложил, махнув рукой в сторону.

— Как-то неудобно, — пожала Наташа плечиками.

— А чё такого? — удивился Фёдор.

— Ну… мы же не знаем там никого.

— Ну и чё? Вот пойдём и познакомимся.

— Не «чёкай», — наверное, в тысячный раз попросила она Фёдора. Но тот, как всегда, не обратил внимания, хотя и кивнул.

Наташа, с детства слышавшая от матери, как не надо говорить, прочно это усвоила, и местный говор совсем не отражался в её речи. Так же, как когда-то мать пыталась переучить отца говорить верно, она старалась выправить Федьку. Но, как и мать, Наташа привыкла, что вокруг все говорят немного иначе и замечала окружающий её диалект нечасто. Даже речь отца принималась ею нормально. А вот слова братьев и Фёдора немного раздражали. Лишь на них она обращала внимание и постоянно одёргивала.

— Вот ты не слышишь меня? Говорю же тебе — не «чёкай»! — Наташа ткнула Фёдора пальцем в грудь. Тот в ответ только улыбнулся.

Постепенно к клубу стали подтягиваться ребята (в основном старшеклассники), но и учеников младших классов тоже оказалось немало.

— Ещё нет танцев?! — запыхавшись, крикнул, подбегая к ним Мишка, старший из Наташиных братьев.

— Не-а, — ответил Фёдор. Заметив распухшие на школьном пиджачке карманы и поняв, что там семечки, он потянул за ворот к себе мальчишку.

— Ты чего?! — попытался возмутиться Мишка.

— Поделись, а то мы забыли, — ответил Фёдор и бесцеремонно полез в карман к Мишке. На второй пригоршни тот вновь возмутился и попытался остановить Фёдора за руку:

— Эй! Мне-то оставь, — ловко вывернулся и отбежал в сторону.

— А Ванька где? — крикнула Наташа, выискивая глазами второго брата.

— Да он, наверно, к коровнику подался, — ответил Мишка и побежал дальше.

— Ну чё? Идём? — спросил Фёдор и потянул Наташу за руку.

Но она, заметив приближающихся к ним одноклассников, привстала на носочки и, подзывая, помахала им рукой.

— Погоди. Вон ребята идут, — остановила она Фёдора. — Все вместе и пойдём. И не «чёкай», — дёрнула его за рукав пиджака.

К ним подошли две девушки и пятеро парней. Володька, державшийся в стороне, теперь без опаски мог присоединиться к группе ребят.

Принарядившиеся девчонки выделялись на фоне юношей. Те хоть и старались придать своей внешности порядок, но всё равно выглядели так же, как и в школе. Те же школьные брюки и пиджачки, разве что причёски чуть приглаженные. А девушки — в новых платьях, туфельках, с косами, заплетёнными по-иному — походили на именинниц.

— Ну всё, остальных не ждём! — тоном главного, нетерпеливо произнёс Фёдор. — Пошли знакомиться, — он потянул за руку Наташу. Остальные ребята и не думали противиться. Смеясь и разговаривая, не переставая лузгать семечки, они последовали за Фёдором.

***

Выходя из автобуса, приехавшие студенты — кто с рюкзаками, кто с чемоданами, а кто и с сумками через плечо — с ироничными улыбками поглядывали на место своего нового жительства.

Старый, давно небелёный коровник с облупившимися стенами. Новые оконные рамы на маленьких вертикальных оконцах, чуть не под самой крышей. Вид постройки очень напоминал место общественного пользования, иногда встречающееся в городе.

Здание, именуемое теперь общежитием, подлатанное в основном изнутри, окружал редкий забор из не тёсаных брёвен. Дорога, по которой приехали студенты, уходила дальше к новым постройкам. И хотя они виднелись, но можно было догадаться, что находятся далеко.

За общежитием, метрах в ста, располагался лес. Первый ряд стройных почти одного роста берёзок говорил о том, что высаживали их специально, после вырубки деревьев, а вот дальше возвышались вечнозелёные ели и сосны.

— А что?! — из автобуса выпрыгнул паренёк невысокого роста, с рыжими волосами, торчащими непослушными прядями в разные стороны, голубыми искрящимися радостью глазами, морем веснушек на носу и щеках, и улыбкой до ушей. — Нормально! В прошлом году, вообще, жили, где придётся, — вот он-то точно не выглядел расстроенным ни приездам в деревню, ни местом, отведённым под жильё.

— Да-а-а… — задумчиво, покачивая головой, произнесла одна из девушек. Она, скромно прижимая к себе сумку, стояла, прислонившись спиной к автобусу, словно не желала расставаться с ним. Девушка с явным неудовольствием поглядывала вокруг, — Тебе, Толик… виднее, — часто кивала она и тяжело вздыхала. — Ты у нас уже… опытный картофелесборщик.

Ребята дружно рассмеялись.

Последним из автобуса, держа в одной руке гитару, а в другой — импортную спортивную сумку, вышел высокий мужчина с пышной шевелюрой вьющихся, чуть припорошённых сединой, волос.

— Ну что, детвора, ничего не забыли? — обратился он к студентам, вызвав у некоторых усмешки. Закинул сумку на плечо и освободившейся рукой, словно невзначай, погладил по спине стоявшую рядом девушку, даже не взглянув на неё. Та, недовольно хмыкнув и дёрнув плечиком, прошла перед ним, встав подле парней. Мужчина усмехнулся и проводил её взглядом, причмокнув губами. Студенты, сделав вид, что ничего не заметили, отвернулись и с брезгливыми выражениями лиц уставились на бывший коровник. Оттуда уже семенили к автобусу сёстры Митрофановы почти неотличимые друг от друга ни внешностью, ни одеждой.

— А это что за божьи одуванчики? — тихо произнесла одна из девушек. — Они тут что, все такие?

— Здра-а-асьте-е-е… — хором, нараспев, заговорили старушки, кланяясь гостям.

— Как доехали? — улыбаясь, спросила одна из них.

— Не растрясло? — качая головой, поинтересовалась вторая.

— Нормально, — ответил мужчина и, растолкнув ребят, вышел вперёд. — А председатель-то ваш где?

— Да вона он, пылить, — указала рукой одна старушка на дорогу, где председательский газик, действительно поднимая пыль, мчался к ним. Сильный дождь, пролившейся на Берёзовку ночью уже не оставил и следа. Яркое солнце последних осенних тёплых деньков быстро высушило землю и пыль, поднимаясь из-под колёс газика, облаком стояла над дорогой.

Все дружно развернулись в сторону приближающейся председательской машины и застыли в ожидании.

— Приехали?! — радостно прокричал Кирилл Сергеевич, спешно покидая кабину. И, вытянув вперёд руку, широко шагая, направился к сопровождающему студентов педагогу.

— Приветствую! — сказал он, обмениваясь с тем, крепим рукопожатием. — Как доехали? Без приключений? — и, не дав собеседнику ответить, быстро обвёл взглядом студентов, обратившись уже к ним: — Поди, проголодалиси? Ничёго. Сейчас накормять вас, — взглянув на сестёр Митрофановых, спросил их: — У вас тама ужо готово?

Старушки, улыбаясь, закивали.

Председатель вновь обернулся к преподавателю:

— Ну, давайте знакомитьси. Я, значить, председатель сего колхоза — Козлов Кирилл Сергеевич. А вы?

— Александр Иванович, кандидат наук, преподаю философию этим оболтусам, — кивнул он на студентов. — Вот, откомандировали приглядывать за ними.

— Хорошо. Ето хорошо, что на етот раз прислали мужчину, — улыбаясь, кивал председатель, продолжая трясти руку кандидата наук. — А то в прошлом годе… — Кирилл Сергеевич окинул взглядом молодежь, — …сопровождающей была совсем молоденькая. Аспирантка, кажетси. Дык какой от неё соглядатай? Совсем ешшо девчонка. Надеюсь, теперя под пристальным вниманием детки будуть? — выделив слово «детки», Кирилл Сергеевич, прищурившись, вновь обвёл взглядом, стоявших вокруг него студентов.

— Постараемся, — улыбнувшись, ответил кандидат наук.

— Вот и хорошо, вот и ладненько, — сказал председатель, и, наконец-то, отпустив руку преподавателя, направился к Митрофановым.

Александр Иванович, поморщившись, растёр ладонь.

— А ето ваши нянюшки будуть, — обняв сестёр, продолжал говорить председатель. — Ето, — кивнул он на одну из старушек, — Авдотья э-э-э-э… — задумался Кирилл Сергеевич, стараясь вспомнить отчество Митрофановых. Но он никогда не слышал, чтобы кто-то называл их по отчеству, а отца старушек, в силу их преклонного возраста, и подавно не знал, — …да по-простому, зовите тётка Авдотья, а ето, — посмотрел он на вторую, — тётка Прасковья. Кормить вас будуть, да и за порядком следить. Ну, давайте теперича, — он, отпустив старушек, указал студентам на коровник, — вот сюды и проходьте. Ето ваше абщажитие теперича будеть. Спать тута будете. И столоваться тоже. Конечно, на поле обед тоже будеть, за ето не волнуйтесь, — и, стараясь успокоить ребят, хотя те ещё и не поняли, когда им нужно волноваться, председатель поднял руку, повернув ладонью к ним, и подмигнул. — От голода умереть не дадим.

Молодёжь, переглядываясь, с трудом сдерживая смех, направилась ко входу в коровник-общежитие.

— Парни туды! — перекрыв собой вход, грозно скомандовала тётка Авдотья, указав рукой на другой край здания. — Здеся только барышни будуть жить.

Переглянувшись и засмеявшись, юноши направились к указанному входу.

Осмотр помещения не занял много времени. Девушек прибыло меньше, чем юношей, и несколько лежаков с женской половины перекочевали на мужскую. Обед студентов уже дожидался. Войдя в центральную часть общежития, превращённую в столовую, молодёжь, глотая слюнки, быстро рассаживалась по лавкам. Аромат наваристых щей и тушёной картошки, да щедро разбросанные еловые ветви под каждой лежанкой практически скрывали прежние благоухания. Студенты уже и забыли о первом ощущении, когда вошли в общежитие. Голод сыграл свою роль. Семь часов в пути давали о себе знать. Хоть и отправились в дорогу с бутербродами, пирожками, термосами с чаем, но молодые и вечно голодные, они съели всё в первый час пути, а дальше развлекали себя лишь песнями.

По мере наполнения желудков первое гнетущее впечатление от увиденного пейзажа угасло и предстоящая жизнь в колхозе и работа на поле, начинали казаться приятным развлечением. Немного утолив голод, ребята продолжали обедать, разговаривая и громко смеясь. Парни обращались к девушкам, называя их исключительно барышнями, что вызывало дополнительное веселье.

Убедившись, что студенты освоились, Кирилл Сергеевич решил произнести небольшую речь:

— Ну, ребятки!.. — громко начал он, вставая из-за стола.

В помещении резко повисла тишина. Молодёжь прекратила не только смеяться, но и жевать, уставившись на председателя.

— Да вы, кушайте, кушайте, — заметив такие перемены, Кирилл Сергеевич решил успокоить студентов, и помахал рукой, словно приглашая всех присесть, хотя никто, кроме него, и не стоял. — Кушайте и слушайте. Седня воскресенье и у нас в клубе танцы! — торжественно произнёс он.

Кивки головами, перешёптывания и смешки прокатились над столом.

Словно не замечая весёлости молодёжи, председатель очень серьёзным тоном продолжил:

— Вот пообедаити и на танцы. С нашими ребятками познакомитеси. А завтре на работу. Лечь седня надо пораньше. Подъём в семь утра. Ну вот, вроде и всё, что я хотел вам сказать. Я пойду, а вы кушайте. Приятного аппетита! — с этими словами председатель, улыбаясь, покинул коровник-общежитие.

Тишина, повисшая над столом, резко оборвалась громким смехом Толика. Все посмотрели на него, а тот, как ни в чём не бывало, встал с серьёзным видом, набрал в лёгкие воздуха, так, что грудь выпятилась колесом, и громко произнёс голосом Левитана:

— Уважаемые студенты! Вами уже сейчас убрана одна тысяча тонн картофеля, что на одну тысячу тонн больше, чем на самом деле.

Ребята переглянулись. Некоторые начали тихо хихикать. Постепенно столовая наполнилась громким смехом, и анекдоты посыпались без остановки. Обед перерос в посиделки с рассказами о картошке:

« — Рядовой Иванов! Я приказываю вам начистить ведро картошки.

— В наш космический век пора иметь машину по очистке картошки, — проворчал Иванов.

— Конечно. И ты, Иванов, представляешь её последнюю модель, — ответил прапорщик», — продолжал веселить всех Толик.

Деревенская молодёжь подходила к обновлённому коровнику. К тем, которые ушли от клуба, по дороге присоединились и ещё ребята. И почти весь старший класс уже оказался в сборе. Девушки чуть впереди, цепочкой, держась под руки, а следом — юноши. Те, что считали себя вправе ухаживать шли сразу за подружками, и как всегда, отвергнутые ухажёры плелись, немного отстав от всех.

Смех, разносившийся по всему общежитию, долетел и до дороги.

— Чёго ето они там ржуть? — спросил один из парней. Девушки остановились в нерешительности. Федька, как самый старший, вышел вперёд и спокойно пробасил:

— Чё, испужались? Ну, ржуть. Весело, видать, тама у них. И мы пойдём посмеёмси.

— А, может, они над нами? — осторожно спросила одна из девушек и, обернувшись, быстро метнулась к тому, кто числился в женихах. Взяла под руку, прижавшись, словно ища защиты.

— Чёго над нами-то? — вновь заговорил Фёдор. — Просто гогочуть. Да чё вы пуганые такие? Пошли.

Притянув за руку к себе Наташу и крепко держа её, Фёдор большими шагами, быстро направился в сторону общежития. Девушка, не в силах вырваться, часто засеменила, иногда переходя на мелкий бег. Ребята, подхватив под руки своих подружек, поспешили за Фёдором и Наташей. Не отстали и остальные парни.

Сёстры Митрофановы, не обращая внимания на весёлость студентов, убирали посуду со стола и накрывали к чаю. Студенты, словно не замечали, как хлопочут старушки, продолжая шумно разговаривать и смеяться. Сытые желудки уже не урчали от голода, и шутки о том, что им предстояло делать в ближайшие две недели, сыпались со всех сторон. Дверь, ведущая в спальню для девушек, скрипнула, впуская в столовую сначала Фёдора, за ним Наталью, а следом и всех местных ребят, пришедших в гости.

— Зда-а-ась-ти вам! — низко кивая, громко сказал Фёдор сидевшим за столом студентам. Те, повернувшись, с удивлением и интересом стали рассматривать деревенских гостей. За Федором, и другие ребята начали приветствовать студентов. Кто-то, молча, лишь кивая, а кто-то, также на растяжку повторял: «Зра-а-ась-ти».

— Местные пожаловали, — наклонившись к соседу, тихо произнёс Толик. На правах старожила он встал и громко ответил, изобразив поклон: — И вам наше, с кисточкой!

Послышались тихие, сдерживаемые смешки студенток.

— Ой, ребятки пожаловали! — засуетились старушки. — Садитиси, садитиси, мы как раз чаёвничать собирамси, — сказала тётка Прасковья. Сёстры стали подталкивать молодых людей к столу.

— Потеснитиси, давайте сдвигайтиси, — помахивая руками на студентов, говорила то тётка Авдотья, то её сестра.

Усаживаясь, молодёжь попутно знакомилась. Парни крепко пожимали руки друг другу, не забывая называть имена: свои и девушек, пришедших или сидящих рядом. К тому моменту, как все расселись, уже никто и не помнил, кого и как звать, но это не очень мешало парням. А девушки-студентки и не собирались запоминать имена деревенских ребят. Местные же барышни скромно прижимались к юношам, с которыми пришли, как бы давая понять — они заняты.

Старушки Митрофановы продолжали хлопотать у стола, а парни уже решили, что пора идти на танцы. И вновь началось движение за столом. Так и не попив чая, все дружно (намного быстрее, чем усаживались), покинули столовую, и вышли на улицу.

Наташа поймала на себе взгляд явно не студента. «Преподаватель», — подумала она, подняв глаза на внимательно смотревшего мужчину. Мурашки, пробежавшие по спине, заставили вздрогнуть. Красивые карие глаза совсем не по-детски разглядывали её. Лёгкая улыбка, чуть коснувшаяся губ мужчины, манила к себе. Наташа никогда не испытывала такого стеснения. И в то же время ей стало приятно, что он глядит именно на неё. Не в силах отвести взгляд, она смотрела на мужчину, чувствуя, что краснеет. Его взгляд будто проникал внутрь, сжимая грудь, не давая сделать глубокий вдох. Федор разговаривал со студентами и не заметил, что Наталья резко изменилась. В какой-то момент он встал перед ней, перекрыв собой горячую волну, исходящую от глаз преподавателя. Наташа, опомнившись, выдохнула и посмотрела на окружающих в надежде, что никто не заметил.

Разговаривая, молодёжь направилась в сторону клуба. Наташа, вцепившись в руку Фёдора, старалась не смотреть по сторонам. Но чувство, что мужчина идёт следом, не покидало её. Вся напряжённая, как струнка, девушка пыталась держаться ровно. Странное чувство расползалось по телу. Было немного стыдно от взгляда взрослого мужчины и в то же время очень хотелось, чтобы он смотрел на неё и только на неё. Наташа не понимала, что это за чувство. Почему он, его глаза вызывают в ней такой трепет? Внутри словно кто-то проснулся. Она впервые почувствовала себя девушкой. Не той девчонкой, что нравилась многим, а именно девушкой, взрослой, на которую можно смотреть вот так, как он, этот городской, красивый мужчина.

Наташа шла, стараясь держать спину ровно, не сутулиться, не сжимать плечи, и высоко приподняв подбородок. Ступать аккуратно, чтобы не запнуться и ни дай Бог упасть. Она шла, как положено взрослой девушке, а не так, как до этого, когда они направлялись к коровнику, когда не надо было стараться понравиться, обратить на себя внимания, когда ещё не видела этого взгляда…

Дойдя до клуба, парни, местные и приезжие, уже общались без скованности, что нельзя было сказать о девушках. Студентки вели себя пренебрежительно по отношению к местным. А деревенские девушки в основном молчали, скромно, прижимаясь к тем, кого держали под руку, но и не без интереса разглядывая приезжих парней.

Остановившись у деревянного одноэтажного дома, с надписью над дверями: «Берёзовский дом культуры», молодые люди решили ещё разок перекурить, а девушки направились внутрь. Наташа, отпустив руку Федора, резко обернулась. Она надеялась вновь увидеть тот взгляд, что проникнул внутрь и не собирался покидать, продолжая будоражить её. Но мужчины рядом не оказалось. Она с удивлением и каким-то странным испугом, что больше не увидит его, стала осматриваться. Мысль о том, что он не пошёл с ними, а остался в общежитии, обожгла изнутри грудь. Получается, она зря старалась так красиво идти? Зря надеялась, что он обратил на неё внимание? Щёки вспыхнули от мыслей. Опустив голову, девушка побежала в клуб, столкнувшись в дверях с тем, кого так хотела увидеть.

— Ой! — вскрикнула она, запнувшись и падая на руки мужчине.

— Осторожно. Такие красивые ножки нужно беречь, — бархатным тенором произнёс он. От этого тембра у Наташи закружилась голова, и жар, поднимаясь из груди, ещё сильнее окрасил щёки. Мужчина будто и не заметил этого. Он пропустил девушку вперёд и зашёл следом.

Наташа, уставившись в пол, быстро пробежала зал. Встала у стены рядом с подружками, спрятавшись за их спины. Те обсуждали студентов, но она ничего не слышала, только его голос в ушах, его взгляд, его руки… Лицо, шея, уши — горели не переставая. Никто вроде и не обращал внимания на неё. Да и неяркое освещение скрывало смущение. Девчонки усердно обсуждали, как бы «замутить» с тем или иным студентом, а Наташа всё слышала голос преподавателя. Никогда ничего подобного она не испытывала. И сейчас, стоя, прижавшись к стене, она ещё не до конца осознавала, что с ней происходит. Сердечко бешено колотилось. Ужасно хотелось вновь оказаться рядом с ним. Только непонятный страх, перемешанный со стыдливостью, сдерживал её. Наташа боялась оторвать взгляд от пола и поискать этого красивого мужчину.

Александр не собирался упускать из виду девушку, так ярко среагировавшую на него. Ему оставалось лишь понять, что за парень всё время крутится возле неё. И как его нейтрализовать, не наведя на себя подозрения. Как приступить к соблазнению, чтобы девушка приняла ухаживания за истинное чувство и не испортила всё в самый нужный момент.

Одна из студенток — эффектная, высокая брюнетка, с короткой стрижкой и лицом, напоминающим заграничную артистку, подошла к преподавателю. Встала рядом, прислонившись спиной к стене, и, отвернувшись от него, тихо спросила:

— Что, Сашенька, новую жертву себе присмотрел?

Тот, продолжая наблюдать за танцующими парами, и не упуская из виду Наташу, также тихо с улыбкой на лице ответил:

— Ревнуешь, Оксан?

— Нет, — с брезгливостью взглянула она на мужчину и вновь отвернулась. — У неё защитник есть. Да и это тебе не студенток по углам обжимать за зачёты. Тут, говорят, и убить могут.

— А ты помоги.

— Ха! И чего это я должна тебе помогать?

— Вроде тебе стипендию хочется? Да и Ирка что-то с меня глаз не сводит.

— Прекрати! — метнула острый взгляд тёмно-зелёных глаз Оксана. — Хватит тебе и меня.

— О-о-о, какая страсть. Такая ты мне ещё больше нравишься. Но, сама понимаешь, я всё-таки мужчина и мне иногда хочется разнообразия. Ты подумай. А я бы и Ирке помогал. А то, сколько ты за свои услуги-то с бедных студентов берёшь? А так и я бы за Ирку накинул…

— Замолчи! — повернувшись к преподавателю, зашипела Оксана. Искры ненависти так и летели в преподавателя. Немного переведя дыхание и успокоившись, девушка вновь отвернулась, но продолжила говорить, цедя слова сквозь зубы:

— Ты же знаешь, что я ни с кем. Только ты…

— Неужели? А мне вот показалось, что ты последнее время меня избегать стала… Думал, нашла замену, — он схватил её за руку, крепко сжав, и попытался повернуть к себе. Оксана резко дёрнулась, надеясь вырваться. Но у Александра хватка была, что у бульдога. Не оборачиваясь, Оксана процедила:

— Я не избегаю. Вот она я — тут.

— Тут? А уже пора бы и там, — он кивнул в сторону выхода. — Но на сегодня у меня другие планы.

— Вижу. Вот и воплощай их.

— А ты поможешь?

— Ещё чего?!

— Нет? Так что, мне, забыть о ней? Тогда зови Ирку и пошли.

— Ирку не трогай!

— Да кто её трогает? Сама липнет, как кошка. Видно, не в тебя пошла. Ну, так что, поможешь? — спросил Александр чуть громче, чем говорил до этого.

Оксана, сморщившись, не ответила. С трудом высвободившись от цепкой руки преподавателя, быстро перешла к другой стене. Но, постояв там недолго, выбежала из клуба.

Александр продолжал наблюдать за Наташей, выглядывающей из-за широкой спины своего партнёра. Девушка явно старалась кого-то найти глазами. Не было сомнения, что она ищет именно его — Александра.

«Да… — улыбаясь и не отводя взгляда от Наташи, размышлял он. — Как же ты, малышка, задрожала-то вся… А тельце-то… — он цокнул языком, — …нежное, сочное… Сразу видно, что ещё маленькая. Это хорошо… И то хорошо, что не дурнушка. Приодеть — так глаз от тебя не оторвать будет. Ничего не скажешь, хороша девочка…»

Его мысли находились уже не в душном помещении, где под звуки старого магнитофона парочки, прижимаясь, друг к другу, топтались на месте, исполняя танго по-деревенски. Мысли неслись вперёд, представляя, как всё может хорошо сложиться после этого культурного отдыха для молодёжи. «Жаль, что в общежитии обосновались старухи, — скривился он, вспомнив сестёр Митрофановых. — Видать бабки-то ещё те, но хоть не холодно. Осень в этом году не подвела. Да и лесок удачно там расположился… Главное, чтобы этот долговязый отлип от неё». Александр уже просверлил взглядом спину Фёдора, но тот ничего не подозревая, танцевал, обнимая Наташу.

Александр не стал дожидаться окончание веселья и пошёл к выходу. Выйдя на улицу он, с удовольствием глотая свежей воздух, после душного клуба, поискал глазами Оксану. Девушка оказалась неподалёку. Она курила, стоя, прижавшись спиной к старой искривлённой берёзе, и смотрела в противоположную сторону от Александра. Усмехнувшись, он направился к ней. Приблизившись, замедлил шаг, стараясь подобраться бесшумно. Оксана стояла задумавшись. В одной руке она держала сигарету, а другой — обнимала себя за талию, словно хотела согреться. Видимо, мысли, что роились в её голове, вызывали озноб.

Александр, тихо подойдя к ней со спины, расправил руки, будто хотел обнять берёзу, но словно передумав, резко ткнул девушку пальцами в бока.

— Ой! — отпрыгнув, взвизгнула Оксана, роняя сигарету.

Александр громко рассмеялся и, обняв дерево, поглядывая из-за него на девушку, спросил:

— Что, испугалась?

— Нет, — посмотрев на него с пренебрежением, ответила Оксана.

— Что-то ты неласковая совсем стала. Наверно, и, правда, ревнуешь? — он рассмеялся. — Ну, да ладно, не переживай. Всё равно лучше тебя никого нет. А все остальные, это так, чтобы форму не потерять, — смеясь, он сложил губы в поцелуе и подмигнул. — Пойду-ка я пока костерок разведу, а ты уж постарайся… — он вновь рассмеялся, а затем, резко став серьёзным, добавил, сменив шутливый тон на приказной: — Одним словом, ты поняла! И не серди меня!

Отлипнув от дерева, Александр направился в сторону общежития, оставив Оксану в одиночестве выпускать пар.

Танцы продолжались. Ребята выбегали на улицу, кто-то покурить, кто-то просто подышать. Иногда и девушки-студентки выходили. Оксана стояла у берёзы и, задумавшись, крутила в пальцах сигарету, внимательно наблюдая за входом. По её щекам текли слёзы. Мысли возвращали в то время, когда она, будучи абитуриенткой, не смогла устоять, а потом… потом лишь унижение и угрозы. Со стороны казалось, что такой красивой девушке обязательно улыбнётся удача, но в итоге жизнь совсем не была к ней добра.

— Да кто она такая?! Что мне до неё?! — резко выкрикнула Оксана. И, не обращая внимания, что на её вопли обернулось несколько человек, проходивших мимо или стоявших неподалёку, отбросила в сторону сигарету, так и не прикурив. Глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Собравшись окончательно с мыслями, твёрдой походкой направилась к входу. Навстречу ей выбежала одна из студенток. Обрадовавшись, что встретила она Оксану, затараторила:

— Вот ты где?! А я уже обыскалась тебя везде. И никто не знает, где ты. Думала ты…

— Я курила, — резко оборвала её Оксана, и, не останавливаясь, вошла в клуб. Студентка забежала следом, продолжая быстро спрашивать:

— А ты Санькá не видела? Он тоже куда-то пропал. Я думала, ты с ним. А ты тут. А он где?

— Ирка! Отстань! Не до тебя сейчас! — отрывисто и резко ответила ей Оксана и направилась к местным барышням, стоявшим обособлено ото всех.

Ирина, надув щёки, что-то хотела выкрикнуть вдогонку, но, передумав, побежала за Оксаной.

Музыка ненадолго стихла и девушки, обмахиваясь косынками, делились друг с другом впечатлениями. Многие уже успели потанцевать и со студентами.

— Ну что, девчонки?! — громко и с каким-то вызовом, подходя к ним, заговорила Оксана. — Может, хватит тут в духоте скакать?! Пошли на воздух.

Девушки напряглись. Воинственный вид студентки и, естественно, первое ощущение — она решила устроить разборки. Заметив взволнованные взгляды, Оксана, улыбнувшись, продолжила уже чуть мягче, добавив и лёгкую улыбку:

— Ну… надо же нам познакомиться. Александр Иванович… — она взглянула на Наташу. Девушка, услышав имя мужчины, вздрогнула и отвела в сторону взгляд. Оксана внутренне улыбнулась такой её реакции и продолжила:

–…пошёл костёр разводить. Посидим, песни попоём… — студентка широко улыбнулась, обведя взглядом стоявших вокруг неё девушек. Студенты, заметив, что Оксана разговаривает с местными барышнями тоже направились к ним.

— Ну что, идём? — улыбаясь, она покрутилась, оглядывая всех. — Завтра вместе работать начинаем, надо же нам познакомиться. Да и отметить нужно, — и, подмигнув, взглянула на подошедших парней: — Мы же не с пустыми руками приехали?

Те закивали, подтверждая, что найдётся под гитару и не только песня.

— Так что, собираемся и идём?! — радостно провозгласил Толик, пробиваясь в центр круга, пританцовывая под уже зазвучавшую музыку.

— Конечно, идём, — ответил Фёдор, оказавшийся за спиной у Наташи. Она не заметила, как он появился и, обернувшись, с удивлением посмотрела ему в глаза.

Все стали переговариваться, забыв о недавней ещё скованности.

— Я не пойду, — тихо сказала Наташа Фёдору.

— Да рано ешшо. Пойдём, — с мольбой в глазах попросил он.

— Конечно, рано. Время-то детское, — Оксана потянула Наташу за руку, делая вид, что не замечает её удивление и нежелание идти.

Фёдор, обняв Наталью, не слушая её возражений, поспешил со всеми к выходу. На улице к ним подбежал Иван, младший Наташин брат.

— А вы куда?

— Не твоё дело, — ответила Оксана. — Тебе ещё рановато, красавчик, — и ткнула мальчика пальцем в нос. — Подрасти немного.

Иван оттолкнул руку девушки и хотел что-то сказать, но Наташа остановила его:

— Иди домой.

— А ты? — с обидой посмотрел брат.

— И я скоро приду. Мишка где?

— Не знаю, — пожал плечами мальчик и так же быстро исчез, как и появился.

— Это мой брат, — посмотрев на Оксану, сказала Наташа.

Увлекаемые ребятами, они пошли по направлению к коровнику-общежитию. Все, уже перезнакомившись, дружно обсуждали предстоящее веселье.

— Понятно, — оценивающе посмотрела Оксана на Наташу. И после небольшой паузы громко добавила, стараясь перекрыть гул голосов разговаривающих ребят. — То-то я смотрю — красавчик. На тебя немного похож.

***

Александр обошёл вокруг бывшего коровника и, выбрав на его взгляд, самое удобное место для костра, принялся за работу. Было понятно — делал он это не впервые. Но перед тем как приступить, ему долго пришлось успокаивать сестёр Митрофановых. Уговаривал, объяснял, уверял, приводил много положительных доводов в том, что посиделки у костра только сблизят ребят, но старушки казались непреклонны. Пообещал Александр и то, что больше всего волновало их — никакого пожара не случится. Вдобавок поклялся, что к первым петухам все уже будут досматривать третьи сны. И, хотя сёстры продолжали ворчать, и как привязанные ходить за Александром, это не мешало ему воплощать задуманное.

Пристально наблюдая за каждым движением кандидата наук, постоянно перешёптываясь, то кивая, то покачивая головами, Митрофановы всё же сдались. Хотя Александра мало волновало их согласие, но он с облегчением вздохнул (не драться же ему с ними), когда старушки, окончательно убедившись, что тот знает своё дело, успокоились и ушли в общежитие. Ведь сопротивлялись больше для порядка. Как-никак поставлены председателем и должны нести перед ним ответ за всё, что происходит. Замесив тесто, чтобы с утра побаловать студентов свежими шаньгами, старушки, привыкшие рано вставать, легли спать.

Александр сложил в квадрат брёвна, так и оставшиеся после ремонта лежать возле коровника. По центру соорудил пирамидку из небольших досок тоже брошенных строителями, дополнив несколькими поленьями, ветками и берёзовой корой. Оставалось лишь разжечь костёр. Тут же у одного бревна, превращённого в лавку, находилась и его гитара. Присев, Александр взял инструмент и в ожидании студентов стал играть, надеясь, что и местные парни и девчата пожалуют, а особенно одна из них.

Приближаясь, ребята услышали, как играет кандидат наук.

— Вот подлец! Ведь играет, как Бог! — с восторгом произнесла Оксана. И тихо добавила, чтобы услышала только шедшая рядом с ней девушка: — Ирка, ты смотри, сегодня от меня ни на шаг.

— Почему ты его так не любишь? — также тихо поинтересовалась та.

— Не люблю?! Да я его ненавижу! Если бы не ты… — она тяжело вздохнула и оглянулась на Наташу. Та, держа под руку Федора, шла, не слушая разговоров ребят. Её внимания поглотила мелодия, что покрывая расстояния, летела к ним. Потеряв в клубе из виду Александра, сейчас Наташа с волнением слушала игру на гитаре. В деревне не было никого, кто бы так играл, да и гитары появлялись лишь с приездом городских гостей. И сейчас сердечко подсказывало, что между преподавателем и этой игрой есть связь. Заметив, что Оксана смотрит на неё, немного смутилась, но взгляда не отвела. Студентка, улыбнувшись, кивая в сторону общежития, крикнула:

— Соглядатай наш играет.

— Соглядатай? — удивилась Наташа, поняв, что Оксана обращается именно к ней.

— Ага. Председатель ваш так его назвал. Это наш препод. Да ты его видела, — подмигнула она. — Вот он и будет за нами следить. Потому и соглядатай. Слышишь, играет? А знаешь, как он поёт?

Наташа на такой вопрос лишь пожала плечами.

— Ничего, узнаешь ещё, — странно улыбнулась Оксана, окинув Наташу оценивающим взглядом. От этого у девушки по спине пробежали мурашки, заставив крепче прижаться к руке Фёдора.

Заметив приближающихся ребят, Александр, присев к пирамидке, разжёг берёзовую кору и отправил её в самый центр понизу.

— О, смотрите! — закричал Фёдор, указывая рукой на быстро разгорающийся костёр.

— Санёк, как всегда на высоте, — ответил ему Толик.

— Санёк? — удивился Фёдор.

— Ну да. Санёк, Сашóк. Препод наш. Но это только за глаза. Не вздумай ему так в лицо сказать. Только по имени-отчеству.

— Понятно, — ответил Фёдор. — Вроде нормальный мужик?

— Мировой! — ответил Толик, подняв большой палец. — В походы с ним клёво ходить. Вообще, здорово, что он с нами поехал. Скучать точно не будем. Да и контроля по ночам никакого, — он рассмеялся, взглянув на Оксану. Подморгнул ей, и, вновь посмотрев на Фёдора, продолжил: — А то хотели Аглаю Петровну послать. Вот стервозная тётка. С той бы точно в девять вечера отбой. Сидела бы с «божьими одуванчиками», лясы точила. Старая дева. От неё не сбежишь.

— А куда ты сбегать-то собрался? — спросила одна из студенток, идущих следом, и сильно ущипнула Толика за руку. Тот, взвизгнув, подпрыгнул от боли.

— Куда, куда? Да не к тебе, конечно! — с раздражением огрызнулся он, потирая больное место. И бросив злой взгляд на смеющихся девушек, состроил им рожу, показав язык, а потом ехидно добавил: — Да и не к вам!..

Его речь прервал сильно качающийся Егор, неожиданно вынырнувший из-за кустов шиповника на дорогу.

— Вот вы где?! А я вас обыскалси! — радостно закричал тот, раскинув руки для объятий. Молодёжь резко отшатнулась от появившегося нетрезвого мужчины. Некоторые девушки от неожиданности завизжали, отскакивая в разные стороны.

Одутловатое лицо с заплывшими глазами покрытыми белым налётом, волосы, давно немытые и нечесаные и торчащие в разные стороны, с запутавшимися в них мелкими корешками, одежда, вся в пожелтевших листьях — это всё явно указывало на то, что Егор только что проснулся. Видимо, как раз и отдыхал под теми самыми кустами, откуда и появился. Но, несмотря на небольшую передышку в виде сна, Егор всё так же, как и при встрече с Павлом, нетвёрдо держался на ногах. Его карман, ещё недавно служивший местом для хранения выпивки — опустел, о чём мужчина сильно пожалел в следующую секунду. Помня, что там должна находится чекушка он, поискал её и не найдя, развёл руки в стороны, глупо улыбнувшись. Потом сжав плечи и, странно хихикая, мелко перебирая ногами, поспешил пристроиться в один ряд к парням.

— А я к вам шёл, шёл, да, что-то заплутал… Примете?

Ребята стали обходить его с двух сторон. Только Толик, остановившись, сильно хлопнул по плечу старого знакомого и тут же подхватил под руки. Егор с трудом удержался на ногах.

— Примем. Всё равно же не отстанешь, — смеясь, ответил парень.

— О, привет! — узнав его, обрадовался Егор. — Ты тоже приехал?

— Приехал. А ты, видать, совсем не меняешься?

— А у тебя есть… ето… — он сделал замысловатое движение пальцами, то ли пытаясь щёлкнуть ими, то ли изобразить сосуд для жидкости. — Выпить есть?

— Есть, — ответил Толик, вновь хлопнув Егора по плечу, но на этот раз не так сильно. — Пошли, не дадим тебе умереть от жажды.

— Хороший ты человек, — обрадовавшись, Егор попытался поцеловать парня, но тот ловко увернулся. — А… ето… — не замечая уловки Толика, продолжил мужчина, — …ето… ну… як её?.. Забыл… — продолжая выкручивать пальцами «кренделя» Егор, что-то усиленно пытался вспомнить.

— Что ещё? Пошли, — потянул его Толик.

— Не, — сильно тряхнул головой Егор и, переступая с ноги на ногу, постарался удержать равновесие, хватаясь за руки парня. — Погоди… Як её?.. — он потёр лоб. — Ну, ты её знаешь… Не приехала?

— Ты про Катьку, что ли?

— О! — Егор сильно ударил себя по голове кулаком. — Точно! Вот башка дурная, — на этот раз хлопнул себя по лбу раскрытой ладонью. — Катька! Точно! Забыл. Ну, конечно, Катька. Приехала?

— Не. Не повезло тебе. Её из института турнули.

— Тур… тур… — Егор, зажмурившись, потряс головой. — Чёго?

— Исключили.

— Як ето?! — он даже немного протрезвел. — За чё?

— За аморалку.

— За чё?! — стараясь смотреть в глаза парню, повторил мужчина.

— За несоответствующее поведение советской девушки. Сначала из комсомола, а потом и из института.

— Не понял. Таку девчонку и…

— Ну, не угодила, — развёл Толик руками, покачивая головой.

— Кому?

— Потом расскажу, — и, взглянув на удаляющихся ребят, добавил: — Пошли. А то без нас всё выпьют.

— Без нас?! Нет. Не пойдёть, — погрозил он кому-то пальцем.

Толик взял под руку Егора и быстро зашагал к общежитию. Тот, засеменил следом, постоянно спотыкаясь и не падая только благодаря студенту. Егор никак не мог успокоиться и всё возмущался по поводу отчисления так понравившейся ему прошлой осенью Катьки.

Ребята быстро рассаживались на брёвна. Некоторые студенты, сбегав в общежитие, принесли позвякивающие пакеты. Без труда можно было догадаться об их содержимом.

Павел с Наташей сели как раз напротив Александра, продолжающего играть. Он словно и не замечал появившихся вокруг ребят, уделяя внимание лишь гитаре. Фёдор что-то сказал Наташе на ухо и отошёл. Но она не расслышала слов. Затаив дыхание, девушка не сводила глаз с Александра.

Фёдор, по зову одного из студентов, направился к группе ребят, собравшихся в сторонке от костра. От Александра не ускользнуло, что долговязый оставил в одиночестве предмет его интереса. Он встал, продолжая играть и медленно обходя костёр, словно ненароком, приблизился к Наташе. Немного постоял рядом, а потом сел. Заглянул в глаза, застывшей от неожиданности девушке и тихо спросил:

— Что спеть для тебя, красавица?

Часто задышав, Наташа испугалась, что кто-то может заметить её запылавшие щёки. Вечер, костёр — всё могло быть списано на это, но девушка не могла сейчас хорошо воспринимать окружающее. Сердце готовое выпрыгнуть, стучало так громко, что отдавалось в ушах. Наташа смотрела в глаза Александру и не могла ответить ни слова.

Улыбнувшись, он отвёл от неё взгляд и запел новую песню, недавно привезённую им с бардовского слёта:

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.

Тих и печален ручей у янтарной сосны.

Пеплом несмелым подёрнулись угли костра.

Вот и окончено всё, расставаться пора.

Повернувшись вновь к Наташе, он посмотрел ей в глаза и с улыбкой продолжал:

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях встретишься со мною?

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях встретишься со мною?

Подхватили ребята, понравившиеся слова куплета и придвинулись ближе к Александру и Наташе с двух сторон.

Новый куплет преподаватель пел один. Студенты покачивались в такт песни.

Крылья сложили палатки — их кончен полёт,

Крылья расправил искатель разлук — самолёт.

И потихонечку пятится трап от крыла…

Вот уж, действительно, пропасть меж нами легла.

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях встретишься со мною? — вновь хор голосов разнёсся над костром.

Наташа от слов куплета и глаз Александра, начинала дрожать. Хоть и понимала, что не для неё написаны слова, но с каждым «Милая моя» у неё будто останавливалось сердце, а потом с удвоенной силой начинало биться. Эти слова, шедшие из уст Александра, предназначались именно ей и, понимая это, она ещё больше волновалась. Да ещё и ребята, любители петь под гитару, старающиеся сесть ближе, раскачивались и всё сильнее прижимали Наташу к Александру.

Песня закончилась и, не прерываясь, он запел новую:

А всё кончается, кончается, кончается!

Едва качаются перрон и фонари,

Глаза прощаются, надолго изучаются —

И так всё ясно, слов не говори…

Продолжая петь, мужчина обернулся и поискал глазами Наташиного спутника. Компания ребят, в которой находился и Фёдор, уже опустошили пару бутылок портвейна. Взбодрённые алкоголем парни бурно что-то обсуждали, периодически взрываясь громким смехом.

Александр взглянул с улыбкой на Наташу и перевёл взгляд на сидевшую напротив Оксану. Та внимательно следила за ним. Поняв его взгляд, встала и под звуки очередного куплета направилась к группе веселящихся ребят.

Мы будем гнуться, но, наверно, не загнёмся, —

Не заржавеют в ножнах скрытые клинки!

И мы когда-нибудь куда-нибудь вернёмся

И станем снова с вами просто мужики!..

Толик ловко открыл очередную бутылку и предложил Фёдору. Тот, понимая, что, если продолжить, то уж точно скрыть от отца не получится, решил отказаться и отойти. Но Оксана, подошедшая вовремя, подхватила Фёдора под руку и, заглянув в глаза, спросила, придав голосу бархатные нотки:

— Тебя, кажется, Фёдором звать?

— Ага, — пробурчал юноша, стараясь отклониться от неё, так рьяно решившей проявить к нему интерес.

— А чем ты занимаешься? — не собираясь сдаваться, прильнула к нему Оксана. У Фёдора сильно засосало под ложечкой. До этого ни одна девушка так не липла к нему. Странное чувство пробежало по животу. Словно испугавшись, Фёдор обернулся и поискал глазами Наташу. Оксана плавно провела рукой по его лицу, поворачивая к себе.

— Так чем же ты занимаешься?

— Я… ето… Я учусь, — заикаясь от волнения, ответил парень. Алкоголь и взгляд девушки странно будоражили внутренности. Фёдору показалось, что его желудок резко подпрыгнул, потом свалился куда-то вниз. Такое внимание от столь привлекательной особы оказалось в новинку. Но всё же разум решил сопротивляться. «Чё лезешь? У меня Натаха есть», — подумал Фёдор. Оксана, будто читая его мысли, вновь задала вопрос, стараясь не давать думать о той, что с открытым ртом и задыхаясь от волнения, слушала сейчас пение Александра.

— Учишься?.. Где? — она провела рукой по груди Фёдора. Потом сильно прижалась к нему и, прикрыв глаза, потянулась к лицу. Парень и без того высокого роста, напрягаясь всё больше и в разных местах, стал словно выше. Оксана открыла глаза и, обнимая его, продолжала гладить по спине, опуская руку к ягодицам.

«Отстань!» — хотел крикнуть Фёдор, но вместо этого тихо ответил:

— Ага… В школе.

— В школе? — томным голосом удивляясь, переспросила Оксана. — А я думала, ты уже большо-о-ой, — странно улыбнулась она, произнеся нараспев последнее слово.

— Я… ето… Мне восемнадцать, — начал часто дышать парень, испытывая что-то новое. Он очень хотел вернуться к Наташе, но странные ощущения словно сдерживали его.

— Восемнадцать? А я думала, не меньше двадцати. Ты такой мужественный… — Оксана уже без стеснения обнимала парня, гладя одной рукой по спине, а второй проникая через ворот рубашки к груди. Студентка, сильно прижимаясь всем телом, чувствовала, что Фёдор отзывается на её позыв.

Кровь стучала в висках юноши, но, всё же, Наташа стояла перед глазами. Он стал неумело освобождаться от объятий Оксаны. Поняв, что упускает его, та вырвала из рук Толика бутылку и, быстро сделав несколько глотков, протянула Фёдору:

— На брудершафт.

— Чёго? — не понял парень.

— Чёго?! — громко рассмеялась Оксана, сильно запрокинув голову. — Ой, я не могу. Ты так смешно говоришь!

Фёдор, не зная как реагировать на её смех, схватил бутылку и сделал глоток.

— Ещё, — прошептала Оксана.

Глядя с испугом, он сделал второй глоток.

— А теперь поцелуй, — приподнявшись на носочки, девушка потянулась к губам парня.

— Чё?!

Оксана вновь рассмеялась:

— На брудершафт же! Положено так.

— Давай, не тушуйся, — подтолкнул его под локоть Толик. — Целуй её.

Не дожидаясь пока парень одумается, Оксана потянула руками голову Фёдора к себе и поцеловала. Он с силой оттолкнул её в сторону и стал вытирать губы, стараясь удалить всё ещё горевший на них поцелуй.

— И меня, и меня, — полез обниматься к Оксане Егор.

— Да пошёл ты! — студентка отмахнулась от него, сильно толкнув в грудь. Егор, не удержавшись, упал. Оксана, сделав вид, что тоже оступилась, подогнув коленки, навалилась на Фёдора. — Ой, я споткнулась, — засмеялась она, крепко вцепившись в его руки. — Ну что ты так испугался? Ничего же не случилось. Это просто дружеский поцелуй, — говорила Оксана, лукаво глядя в глаза Фёдору.

Толик, под громкий смех ребят, поднял упавшего Егора и помог ему добраться до бревна у костра.

— Посиди тут, я сейчас ещё принесу, — сказав это, он побежал в общежитие.

Фёдор тоже направился к костру, но Оксана не собиралась сдаваться. Она повисла на его руке и, дойдя до того места, где притулился Егор, потянула и Фёдора присесть на бревно. Тот поискал глазами Наташу, но, не заметив, сел рядом с Егором.

— Хороший ты парень, Федька, — сказал Егор, уставившись в глаза парню. — Выпить есть?

— Сейчас Толик принесёт, — ответила Оксана, продолжая удерживать Фёдора. Он вновь посмотрел на группу ребят, сидящих возле преподавателя, выискивая Наташу.

— Да ушла она, — улыбаясь, сказала Оксана. — Какой-то малой прибегал, она и ушла с ним.

— Мишка? — оживился Фёдор.

— Не знаю, — пожала плечами Оксана. — Может, и Мишка.

— Тогда и я пойду, — Фёдор хотел встать, но Оксана сильно потянула за руку, не пуская его.

— Да посиди ешшо, — повис на Фёдоре и Егор, с другой стороны.

— Я уже тут! — прокричал Толик, подбегая к ним и пытаясь сесть между Фёдором и Егором, от этого последний повалился набок. Но студент ловко его подхватил и, удерживая, всё же сел, протиснувшись между ними. — Во! — показал Толик бутылку. Быстро открыл, отпил немного и подал Фёдору. Егор протянул руку и замер в ожидании.

— Не, я больше не буду, — покачал головой Фёдор, отталкивая от себя предложенное вино. — Батя прибьёть.

— Да что ты, как пацан?! Пей! — возмутился Толик. — Чего тут пить-то?

— Конечно, ты ведь уже взрослый, — Оксана вновь погладила Фёдора по груди и сильно прижалась к нему. Стараясь не думать о ней, Фёдор схватил бутылку и сделал несколько глотков. Девушка, смеясь, забрала у него портвейн, чуть приложилась к горлышку и передала Егору, всё державшему руку на изготовке. Тот с жадность начал опустошать тару, но Толик вовремя успел остановить:

— Э, э, ты не один тут. Это последняя, — студент отобрал бутылку с остатками вина.

Вытерев рукавом нос, Егор вдруг засобирался домой. Слово «последняя» оказалось тем рычагом, что заставило Егора вспомнить и о доме.

— Ну, всё… пойду я, — попытался он встать, но тут же упал на землю. Рассмеявшись, Толик стал помогать ему, вновь вскарабкаться на бревно.

— Я тоже пойду, — вставая, Фёдор помог соседу. — Дядя Егор, пошли, провожу тебя.

— Пошли, — соглашаясь с юношей, вновь попытался встать Егор. На этот раз, благодаря крепким рукам Фёдора, удалось обойтись без падений, Парень хотя и был выпивший, но молодость всё-таки побеждала.

— А… ето… Натку надо взять, — каким-то странным образом вспомнил Егор о соседской дочери. Оксана насторожилась и мельком взглянула на поющего Александра.

Дружный хор голосов подхватил новую песню:

Люди идут по свету,

Им вроде не много надо.

Была бы прочна палатка,

Да был бы не скучен путь.

Но с дымом сливается песня…

Наташа сидела рядом по другую сторону от преподавателя. И из-за него её не было видно. Понимая, что при росте Фёдора, он мог и заметить, Оксана резко встала, стараясь отвлечь внимание на себя:

— Ох, что ж совсем на ногах-то не стоишь? — обратилась она к Егору, но смотрела в глаза Фёдору.

— Ничёго, я его доведу, — ответил тот.

— Натаху зови, — покачиваясь в крепких руках парня, продолжал Егор волноваться за соседскую дочку.

— Она ужо ушла, — ответил Фёдор, веря в это.

— А-а-а… — протянул мужчина и сильно кивнул, ударившись подбородком себе о грудь. — И мы пойдём. Выпить нету, девок нету, — он обречённо махнул свободной рукой. — Привезли совсем мало. Не из кого выбирать.

Оксана рассмеялась:

— Да какие тебе девки-то? Еле на ногах стоишь.

— Не скажи, — погрозил он ей пальцем. — Еже ли чё, дык я о-го-го…

Девушка, смеясь, кивнула.

— А ты наших девок не обижай, — хлопнул Егор Толика по груди.

— Да кто их обижает-то?

— Вот и не обижай. У наших девок… у всех есть… — потом подумав, добавил: — У Нюрки моей нет… никого, — сделал он пальцами странный жест, словно закручивал лампочку. Потом попытался и второй рукой что-то изобразить, отчего сильно качнулся, увлекая за собой и Фёдора. Но тот, удержавшись на ногах, не дал упасть и Егору.

— Ты хороший парень, — Егор вновь хлопнул Толика по груди. — Вот школу закончит, и присылай сватов. За тебя отдам.

— О, нет, спасибо, я ещё молодой, — усмехнулся Толик, вспоминая Егорову дочь с прошлого года. Тогда мужчина, нахваливая её, всё же уговорил прийти в гости и познакомиться. Но одной встречи студенту оказалось достаточно. Больше его не тянуло встречаться с Нюркой.

— А чё? Она у меня тоже рыженькая. Как ты.

— Не, мне ещё рано, — похлопав Егора по плечу, ответил Толик.

— Ну и як хошь, — махнул тот рукой и, взглянув на Фёдора, добавил: — Пошли чё ли?

— Пошли, — кивнул юноша.

Заплетающимися ногами Егор попытался сдвинуться с места. Фёдор, крепко обняв его и не оглядываясь, повёл от костра.

…Счастлив, кому знакомо

Щемящее чувство дороги.

А ветер рвёт горизонты

И раздувает рассвет…

Пел Александр, глядя в глаза Наташи.

Тот, кто мог бы увести её от этого взгляда, удалялся неровной походкой, таща за собой еле передвигающего ноги Егора.

***

Пролетают гуси над Таймыром.

Пролетают гуси клином серым.

Стал для них давно родным и милым

Неуютный и суровый Север…

Пел Александр, не сводя взгляда с больших Наташиных глаз. Ребята постепенно разбредались по территории. Кто-то продолжал уничтожать остатки привезённого портвейна, кто-то, образовав пары, стоял, спрятавшись от посторонних глаз под деревьями.

Толик, переборщивший с алкоголем, мирно спал на бревне. Рядом сидела Оксана с ещё одной студенткой — Ириной. Та всё время посматривала в сторону поющего без устали преподавателя.

— Надо же, совсем ещё малолетка, а как прилипла к нему! — с раздражением говорила Ирина. Оксана мельком взглянула в сторону и спросила:

— Хочешь на её место?

— Как тебе сказать, — усмехнувшись, пожала плечами Ирина и, повернувшись, посмотрела в глаза Оксане. — Хочу!

— Ты дура! Я тебе сколько раз говорила: даже не думай. Он ведь только поиграется, а потом…

— Ну, и что, — она вновь обернулась и посмотрела в сторону мужчины, играющего на гитаре и поющего таким голосом, что кровь останавливалась, заставляя трепетать душу. — Уж лучше он, чем какой-то… сопляк…

— Чем лучше-то?

— Ты так говоришь, потому что он тебя бросил, — с ехидцей сказала та, продолжая смотреть на Александра. Оксана промолчала. Ирина обернулась и, увидев в её глазах слёзы, поняла, что сказала лишнее. — Извини, я не хотела тебя обидеть. Но ты же должна понимать. Он ведь опытный и такой… ну… одним словом, лучше с ним, чем…

— Прекрати! — брезгливо сморщившись, оборвала её Оксана. — Ты даже не понимаешь, о чём говоришь! Да я столько вытерпела, только чтобы он к тебе не лез…

— А я тебя просила об этом?

— Ты ничего не понимаешь, — с болью в голосе ответила Оксана.

— Да не строй из себя несчастную-то. Видела я, как ты к её парню приставала… — Ирина вновь обернулась и посмотрела на переставшего играть преподавателя. Он, отложил в сторону гитару, снял с себя ветровку и накинул Наташе на плечи. Обняв, прижал девушку к себе. Ирина раздражённо хмыкнула и отвернулась.

— Вот что он в ней нашёл?

Оксана мельком взглянула на Александра, обнимающего Наташу.

— Пусть развлекается.

— Пусть?! — удивляясь, посмотрела ей в глаза Ирина. — А поняла, это ты специально к этому… как его? Фёдор, — усмехнулась она. — Липла, чтобы Саньку насолить? Он с этой… — она, скривившись, взглянула на Наташу, — с косичками… а ты с её парнем.

— Да, специально. Ты угадала. Только не поэтому. В причине ошиблась.

— Неужели влюбилась? — усмехнулась Ирина. — В эту деревенщину?

Толкнув Оксану в плечо, она вновь посмотрела в сторону гитариста-соблазнителя. Смех оказался недолгим. Злясь на ту, с которой сидел Александр, Ирина стала покусывать губы. Можно было догадаться, как ей сейчас хотелось оказаться на месте этой деревенской простушки, а ещё лучше, вырвать у той все космы.

— Дура, ты, Ирка, — спокойно произнесла Оксана. — Это же он мне приказал.

Ирина резко обернулась.

— Приказал? Кто?

— Да не прикидывайся. Всё ты поняла. Да, да — он! А ты что думала, я влюбилась в этого верзилу с интеллектом третьеклассника? Да если бы я не согласилась, то он…

— Что он?

— Ничего, — Оксана встала и быстро направилась в сторону общежития, лишь мельком взглянув на Александра, умело соблазнявшего глупую девчонку почти ребёнка…

***

Ребята постепенно уходили от костра, но Наташа не замечала этого. Она слушала голос, от которого её маленькое неопытное сердечко трепетало. Смотрела в глаза мужчине и мурашки бежали по всему телу, проникая внутрь, вызывая незнакомые ощущения. Странная ломящая боль внизу живота заставляла тело внутренне сжиматься. Эти новые, никогда ранее не испытанные чувства приятно разливались по всему телу. И, в то же время было немного страшно.

Наташе казалось, что она готова вот так вечно сидеть рядом с этим мужчиной, слушать его голос, смотреть в его глаза. Наташа уже не думала, как выглядит. Этих мыслей просто не существовало. Лишь желание и страх. Что это за страх, Наташа не понимала, да и не пыталась понять. Её тело дрожало, готовое к чему-то новому.

…Самолёт взлетит с аэродрома,

Облака винтом кроша на части.

А быть может, здесь, вдали от дома

В белой тундре бродит моё счастье.

Допев, Александр отложил в сторону гитару и, дотронувшись до подбородка Наташи, внимательно посмотрел ей в глаза и прошептал:

— Моё счастье.

Она, глубоко дышала, боясь отвести от него взгляд. Дрожь по всему телу усиливалась. Ломящая боль стала подниматься, готовая вырваться наружу. Наташе ужасно захотелось, чтобы он поцеловал её — прямо сейчас, здесь и пусть все видят. Ей всё равно. Жар вырывался наружу.

— Ты замёрзла? Вся дрожишь, — с улыбкой произнёс Александр и, сняв с себя ветровку, накинул ей на плечи. Обнял и крепко прижал к себе.

Наташа даже и не думала противиться. Она прикрыла глаза и положила голову Александру на грудь. Несколько минут они сидели молча. Потом он поцеловал её в макушку и прошептал:

— Пойдём, прогуляемся.

Александр крепко прижал к себе девушку и, от нетерпения ускорив шаг, направился вглубь леса. Наташе вдруг показалось, что кто-то окликнул её. Она, встрепенувшись, остановилась и испуганным взглядом посмотрела на Александра. Начала что-то невнятное бормотать о матери, о том, что обещала отцу вернуться не очень поздно, и о Фёдоре…

С Фёдором быстро всё разрешилось — ну выпил парень, увели его домой, а вот мать… тут соблазнитель не мог возразить. Понимал, что нельзя пугать девчонку, должен проявить уважение к её родителям, а потом уж и действовать.

Александру оставалось лишь сожалеть, что не вовремя Наташа вспомнила о родных, и с неохотой сдаться. Не в его правилах было действовать насильно. Она должна сама согласиться, сама позволить, иначе это уже неудовольствие. Он любил подчинять себе, чтобы девушка считала что в первый раз сама так решила, а вот потом… потом делать уже всё, что захочет. И поэтому, сжавшись внутренне в комок, согласился проводить её до дома.

Наташа и чуть позади Александр шли по одной из трёх улиц деревни. Он умышленно сдерживал шаг, чтобы не опережать её. И, словно ненароком, постоянно касался рукой плеча Наташи, заставляя ту вздрагивать. Не на это он рассчитывал, и теперь перебирал в голове, что сделал не так, где упустил нить, связывающую их, и как всё изменить.

Александр смотрел на спину Наташи с улыбкой, смахивающей на оскал хищника, готового в любую минуту к атаке. Всё же жаль было вот так отпускать её. Возвращаться в общежитие «голодным» не очень хотелось, да и Оксанка уже точно спит. Видел, как она ушла в общежитие, когда ещё сидели у костра. Но ничего не поделать. Раз пообещал проводить, надо держать марку. Надо казаться заботливым, понимающим и, главное, влюблённым…

А ведь так всё хорошо складывалось…

Наташа не спешила. Она шла медленно, надеясь, что Александр остановит, обнимет и поцелует. Ей совсем не хотелось расставаться. Испугалась, когда вдруг совсем рядом, услышала голос матери. Теперь уже думала, что это просто показалось ей. От волнения, потому что сердце сильно билось ту минуту, да и сейчас… Совсем нет желания идти домой, а хочется прижаться к нему. Слушать его голос. Смотреть в его глаза и… пусть будет, что будет.

Мужчина шёл, осматривая фигурку девушки, изредка заглядывая ей в лицо. Так хотелось сорвать с неё это смешное деревенское платье, эти хлопчатобумажные чулки, свисающие на ногах, словно лишняя кожа, эти туфельки с детскими пряжками. Мысленно раздевая Наташу, он с трудом удержал усмешку, подумав: «А какие у неё трусики? Наверно, шаровары с начёсом до колен».

Наташа остановилась у одного из домов и, положив руку на забор, задумалась.

Александр встал за её спиной и, опуская взгляд всё ниже, продолжил: «Да какая разница, что у неё там за трусы, главное, что под ними», — мысли всё же взяли верх. Он резко развернул девушку и притянул к себе. Не дожидаясь возражений, крепко поцеловал.

До этого были лишь лёгкие прикосновения к макушке, уху, шее, вызывающие трепет. И вот первый, настоящий, взрослый поцелуй. Голова у Наташи закружилась, ноги, словно потеряли опору. Александр не собирался отпускать её. Он продолжал осыпать поцелуями лицо, шею, руки и вновь губы. Наташа дрожала, не в силах сопротивляться. Она забыла, где находится. Забыла, куда шла. Жар, так долго удерживаемый в груди, вырвался наружу. Слабый стон послышался из её уст.

«Как же теперь тебя оставить? Ведь ты готова». Александр обернулся. На улице никого не видно, да и в доме, возле которого они остановились, казалось, все вымерли. Окна закрыты ставнями, никакой собаки, лишь одиноко стоявшая на дворе старая конура недалеко от калитки. Мысли путались: «Вот бы в огород перемахнуть, не тут же, на улице…»

Девушка прижалась всем тельцем к мужчине, задыхаясь от счастья. А он, думая, что предпринять, продолжал целовать.

Вдруг опять что-то произошло. Наташа встрепенулась, как подранок и, обернувшись, стала искать глазами кого-то. Она прикрыла рукой рот, словно боясь, что её дыхание могут услышать.

— Что с тобой, солнышко моё? Что случилось?

Несколько поцелуев, и Наташа немного успокоилась.

— Кого ты испугалась? Мы тут одни. Ну, не надо, не надо, девочка моя, — он целовал и целовал, не давая ей возможность опомниться.

— Мама, — успела произнести она, но губы Александра вновь прильнули к её горячим устам. Несколько минут, и девушка стала податливой, готовой на всё, только чтобы он оставался рядом.

Александр нежно погладил её по голове и, взяв, молодое лицо в свои ладони, спросил:

— Ну, что случилось? Ты успокоилась?

Наташа кивнула.

— Испугалась, что кто-то увидит? Давай отойдём за дом.

— Там никого нет. Это мамин дом, — прошептала Наташа.

— Мамин дом? — Александр кинул взгляд на заколоченные окна. «Вот почему ты тут остановилась. Умница. Ты сама меня сюда привела».

— Да, мамин… Мы за ним смотрим, — делая почти через каждое слово вдох и выдох, шептала Наташа. — Зимой протапливаем… А так никто пока тут не живёт… Братья вырастут, и, кто первый женится, тот сюда и перейдёт.

Она уже понимала, что не расстанется просто так с Александром. Тело горело и дрожало, словно в бреду. Она боялась, что он может выпустить её из рук и тогда она упадёт не в силах стоять. Ноги привели её сюда, а дальше… дальше только в дом. Но вот сказать прямо мешал стыд. Стыд и желание боролись внутри неё, заставляя тело полыхать всё сильнее.

— Ясно. От бабушки остался, — прямо в ухо прошептал Александр, не забыв нежно прихватить губами мочку.

— Нет… — Наташа прикрыла глаза и чуть качнула головой, — …моя бабушка погибла… на фронте. А маму с её бабушкой эвакуировали сюда.

— Вот оно что. И откуда их эвакуировали? — целуя то в шею, то в ушко продолжал спрашивать Александр.

— Из Ленинграда.

— Из Ленинграда? То-то я смотрю, ты совсем непохожа на… так отличаешься от всех, — он нежно провёл рукой по щеке девушки, приподнял её лицо за подбородок и вновь крепко поцеловал. Не стоило много говорить, а то наваждение, что испытывала Наташа от прикосновений, могло и улетучиться. Александр понимал, нужно всё время подкармливать её тело желанием. Он медленно провёл рукой по шее девушки, взяв в пальцы мочку уха и осторожно поглаживая её, продолжал целовать горячие неопытные губы. Наташа вновь почувствовала, что земля уходит из-под ног. Она, боясь упасть, схватилась за рубашку Александра. Он прижал её к себе и прошептал на ушко:

— Говоришь в этом доме никого нет?

— Никого, — еле слышно прошептала она.

— Может, зайдём туда? А то прохладно, боюсь, ты замёрзнешь.

— Да… нет… — попыталась она что-то сказать, всё ещё борясь со стыдом, но вновь его губы обхватили её ротик. Язык мужчины, как змея прополз внутрь, дотрагиваясь до зубов и, найдя язычок, заставил задрожать Наташу ещё сильнее.

Выпустив на секунду её губы, Александр толкнул калитку. Та чуть скрипнула и широко распахнулась, приглашая зайти во двор. Недолго думая, Александр подхватил Наташу на руки, бросил беглый взгляд на дорогу, и быстро пробежал несколько метров, отделяющих калитку от крыльца.

— Ключ над дверью, — прошептала Наталья.

«Умница», — подумал он, но всё же боясь, что состояние, в каком она пребывает, может раствориться, продолжал держать её на руках, упершись ногой в дверь. Быстро нашёл ключ и постарался вставить в замочную скважину. Но, передумав, стал вновь целовать Наташу.

В голове поплыло ещё сильнее, туман закрыл мысли, и Наташа уже не слышала, как он открыл дверь, как внёс её в дом, как уложил на кровать. Круговерть всё набирала скорость. Но это было даже приятно и Наташе не хотелось, чтобы всё прекратилось. А он всё целовал и целовал. Когда выпускал её губы, то шептал нежные слова. Сердечко, переполненное счастьем, часто и громко билось, отдаваясь ударами в ушах вперемешку с его голосом.

В тёмном доме лишь белое покрывало и горка подушек, словно ориентир, виднелись от совсем небольшой полоски света яркой полной луны, что проникала сквозь ставни. Александр, переполненный чувствами от предстоящей близости, безошибочно, не оступившись, дошёл до кровати и упал на неё вместе с Наташей, не прекращая осыпать её ласками. Его руки медленно, но верно продвигались к намеченной цели. Он, нежно дотронулся до девичьей груди, заставив её вздрогнуть. Но тут же поцелуи вновь расслабили напрягшееся тело Наташи. Через несколько секунд, она уже не пыталась убрать его руки. Он гладил, мял, слегка надавливал на упругие небольшие бугорки. Поняв, что грудь ещё не отягощена лифчиком, Александр довольно улыбнулся — нет лишнего препятствия. Он начал одной рукой расстёгивать пуговицы на платье, а другой — приподняв подол, наткнулся на резинки от пажей. Мысли чётко проносились в голове Александра. Для него это была не первая, так резко нахлынувшая любовь, а очередная жертва. Понимая, что не стоит тратить время на чулки и пажи, Александр провёл рукой по бедру девушки, проникнув пальцами под трусики. «Без начёса», — усмешка пронеслась в голове. Наташа, испугавшись, дёрнулась и постаралась убрать его руку, слишком рьяно пытающуюся удалить такую слабую защиту. Стыд хоть и не сильно, но всё ещё брал верх. Но вновь поцелуи затмили сознание девушки. Осталось только желание, стремительно растекающееся по всему телу. Наташа, тяжело дыша, всё ещё старалась остановить его, но тело кричало об обратном. Оно просило его не останавливаться, рвалось к нему, к новым ощущениям, к новым знаниям, к новым чувствам…

— А-а-а, — со стоном вскрикнула девушка…

— Наташа! — вскакивая в бреду, кричала уже не в первый раз Галина. — Наташа! Наташа! — всё-таки жила в материнском сердце любовь, которую она усиленно прятала за строгостью и наказаниями. И сейчас это естественное для каждой матери чувство вырвалось наружу. Жар не давал контролировать сердце, и оно кричало, звало свою дочь, чувствуя, что с ней беда.

— Ложись, ложись, всея хорошо, — успокаивал Павел жену, но та вырывалась, продолжая звать дочь.

— Спить она ужо, спить, — пытался обманом успокоить Галину Павел. — Спить, — он погладил жену по голове и, уложив, поцеловал в лоб. Галина, увидев глаза мужа, успокоилась и, веря ему, легла. Он, смочив полотенце в тазу, стоявшим рядом с кроватью на табурете, протёр лицо Галины, потом положил холодную материю на лоб.

— Успокойси родная моя, всё хорошо, успокойси.

Постепенно Галина забылась сном, а Павел, выйдя во двор, пошёл к калитке и посмотрел на дорогу.

Уже несколько раз отец выходил, надеясь увидеть дочь. Сердце разрывалось. Павел хотел бежать, найти Наташу, но в доме огнём горела в бреду жена. Одно лишь успокаивало отца, что дочь ушла не одна. Она с Фёдором, а, значит, ничего не сучится плохого.

Если бы он только знал…

Выйдя покурить, некоторое время назад, он присел у стайки и не видел, как Фёдор довёл Егора до дома. Слышал пьяные бормотания соседа, как скрипнула сначала их калитка, а потом и дверь в доме, как закричала Любка, получая очередной «урок» от мужа, но продолжал сидеть на корточках и курить. Если бы он встал, то увидел и Фёдора.

Если бы…

Наташа тихо лежала, прижавшись к стене. Александр, удовлетворённый, крепко спал, раскинувшись на всю кровать. Девушка с трудом вспоминала всё, что произошло. Слёзы беззвучно катились по лицу. Ломящая боль внизу живота не уходила. Совсем не того ожидала Наташа. Ей казалось, что всё произойдёт иначе. Не так быстро и не так… больно. Подтягивая ноги к животу и потом вновь вытягивая их в струнку, она пыталась унять боль. Но та словно и не собиралась покидать тело девушки. Понимая, что надо встать и уйти, Наташа продолжала лежать и вспоминать. Странное чувство разливалось по телу. Казалось, именно она виновата, что так вышло. Если бы всё вернуть. Вспоминала, как сидели у костра, как потом шли по деревне, как сама привела его сюда, как позволила ему…

Не стоило так сопротивляться, тогда всё произошло бы иначе, не так, как случилось. Наташа повернула голову и взглянула в лицо мужчине. Глаза привыкли в темноте и почти все черты были хорошо различимы. Чувство, возникшее, как только они встретились взглядами, стало ещё сильнее, даже несмотря на боль…

«В первый раз всегда так, любовь моя, — вспомнила она слова Александра. — Завтра будет лучше, тебе обязательно понравится. Сладкая моя, мы теперь всегда будем вместе».

Наташа сжималась, заставляя себя поверить, что это действительно только в первый раз, а потом…

«Девочка моя», — постоянно звучало в голове, убеждая, что она поступила правильно. «Солнышко моё», — слышалось ещё недавнее нашёптывание на ушко.

Наташа сжала губы, стараясь удержать рвущуюся наружу боль.

«Почему так больно? — мысли путались. — Что скажет мама?»

***

Александр, достигнув цели, уже не задумывался о том, кто перед ним.

Приятное чувство от соития захватывало его настолько, что, причиняя боль, он совсем не собирался утешать. Главным для него становилось получение наслаждения, а не забота о партнёрше. А уж играть с неумелой девчонкой, как только добивался своего, ему не доставляло удовольствия. В эти моменты он предпочитал мечтать о том, когда она сама начнёт прибегать к нему и ласками добиваться близости. И всё его обаяние заканчивалось, как только плоть проникала в лоно, и большее наслаждение он испытывал, если это была именно девственница. Дальше его уже не волновали чувства той, с которой он совершал акт соития. С первой секунды для него существовали лишь его чувства, и он мгновенно превращался из ласкового обольстителя в грубое животное. Он даже начинал рычать, как зверь. И крики, издаваемые той, что становилась объектов вожделения, ещё больше возбуждали разгорячённые мозг и плоть.

Опустошённый и уставший, Александр откинулся на кровать и только то, что его рука всё ещё касалась девичьего тела, напомнило ему, что он не один. Зевая и отворачиваясь, он произнёс фразу, которую, наверно, да этого слышали очень и очень многие:

— В первый раз всегда так, любовь моя, — широко зевая, растягивая слова, продолжил: — Завтра будет лучше. Тебе обязательно понравится, сладкая моя. Мы теперь всегда будем вместе… — и на последнем слове уснул, громко захрапев, не думая о чувствах плачущей рядом девушки.

***

Наташа, осторожно, прижимаясь к стене, стала подниматься и перемещаться к краю. Держась за железную спинку кровати, она аккуратно шагнула на пол, стараясь не задеть ноги спящего Александра. Он не удосужился снять с неё туфельки. И в порыве страсти, когда Наташа, испытывая боль, пыталась вырваться, застёжки на туфельках не выдержали. Наташа, тихо всхлипывая, попыталась найти трусики. Поправив чулки, застегнула пуговицы на платье. Ремешки на туфельках упорно не хотели застёгиваться. Тихо вышла из дома. Рассвет приближался. Но ещё можно остаться незамеченной, если быстро пробежать по улице. Добежать до дома и постараться попасть к себе в комнату, чтобы не услышали ни братья, ни родители.

Вот уже и родная калитка. Наташа оторвала взгляд от дороги и посмотрела на отца, стоявшего во дворе у забора. Девушка на несколько секунд замерла, молча, глядя в глаза Павлу, а потом, толкнув калитку, быстро побежала в баню, не обращая внимания на попытки остановить её.

Павел, прислушиваясь, стоял у дверей бани, не решаясь открыть их. Отец понял, что случилось, но ругать или упрекать дочь не собирался. Лишь одно желание — успокоить, обнять, прижать к себе, приласкать, убрать ту боль, что растекалась сейчас по телу дочери. Он даже не думал в этот момент — кто? Он лишь хотел дать дочери любви и защиты.

А Наташа, сидя на лавке в бане плакала, уже не сдерживая себя, громко всхлипывая, размазывала слёзы по лицу.

«Ну, почему так больно?» — одна лишь мысль проносилась в голове.

Эта боль совсем не ассоциировалась с теми чувствами, что испытывала девушка до случившегося. Тогда казалось, произойдёт что-то очень прекрасное, о чём изредка, краснея и стесняясь, шептались с подружками. Думала, это случится ещё нескоро, но оказалось, оно совсем рядом. Счастьем наполнилось всё тело, но оно так резко оборвалось, как только плоть взрослого мужчины с силой проникла в неё, изменяя в мгновение окружающее, возвращая способность понимать, что происходит, где она и кто рядом…

— Больно, больно, больно… — тихо, как израненная собака скулила Наташа, сползая с лавки на пол, сворачиваясь в комочек. Ей казалось, что его плоть всё ещё в ней. Очень хотелось избавиться от неё. Убрать это чувство, удалить эту боль. Но как?

Павел долго сидел на колоде возле бани и ждал, пока Наташа не вышла. Она осторожно приоткрыла дверь и, увидев отца, опустила глаза. Он бросился к ней, обнял, и стал говорить что-то доброе, ласковое. Девушка не понимала слов, будто они проносились где-то далеко. Она лишь крепко прижалась к родному и близкому человеку, чувствуя как боль, наконец-то, покидает её.

Бурёнка, напомнив о себе, заставила вздрогнуть отца и дочь.

— Пойду, подою, — тихо сказала Наташа, смахивая остатки слёз. И оторвавшись от отца, побежала в стайку, схватив ведро, висевшее на заборе. Павел тоже утёр кулаком лицо и пошёл следом за дочерью. Забрал ведро и сказал:

— Иди, поспи, я сам.

Наташа, стараясь не смотреть ему в глаза, кивнула и убежала к себе в комнату. Упала на кровать, уткнувшись лицом в подушки. Но не сном встретила её постель, а воспоминаниями о костре, песне, глазах, голосе…

Нечасто приходилось Павлу доить коров, да ещё именно эту, трёхлетку. Та, которую заменили Бурёнкой, потому как постарела и молока почти не давала, лучше подпускала Павла к себе. А эта упрямица, непривыкшая к рукам мужчины, совсем не была расположена к нему.

Но он, не обращая внимания на недовольное мычание, на переступание ногами и хлестанье его хвостом, продолжал упорно доить недовольную кормилицу.

Павел, крепко зажав ведро ногами, сидел, с трудом умещаясь на маленькой табуретке, и прижавшись головой к боку Бурёнки, старался успокоить её монотонным монологом:

— Ну, потерпи. Ужо немножко осталоси. Ну, некому тебя седня подоить. Приболела твоя хозяйка, и Натаха… Не можеть она седня. Ну, ужо потерпи, милая моя, потерпи…

Бурёнка, посматривая на мужчину, продолжала недовольно мычать, и хлесть его хвостом. Пару раз наступила Павлу на ногу. Но тот, слово и не замечал. Думал о другом, продолжая уговаривать:

— Ужо скоро, не волнуйси, немножко осталоси…