На краю обрыва…

Анна Анакина, 2015

Даже за незначительные ошибки и проступки, совершенные по глупости, жизнь спрашивает строго. За ложь, за ломку чужой судьбы платить приходится зачастую не только собственным счастьем, но и жизнью близких.

Глава 3

Галина проснулась, испытывая в груди сильную боль и жажду. Прокашлялась и, постанывая, повернулась. Облизывая пересохшие губы, протянула руку к табурету, стоявшему рядом с кроватью, в надежде, что там окажется кружка воды. Но заметив чей-то силуэт через приоткрытую дверь спальни, замерла. Часть горницы хорошо просматривалась. Тяжело дыша и прищуриваясь от ломоты в глазах, видимо, из-за высокой температуры, попыталась рассмотреть того, кто стоял там, повернувшись к ней спиной. Воздух перед глазами колыхался, размывая предметы, превращая всё в пустынный мираж.

У окна, облокотившись правой рукой о стену, стоял мужчина. Он внимательно что-то разглядывал во дворе, постоянно, то приближая лицо к стеклу, то отдаляясь. Второй рукой мужчина придерживал занавеску, чтобы та не мешала ему. Он медленно обернулся и посмотрел на Галину.

— А! — испуганно вскрикнула та, прикрыв рот рукой. На неё смотрел Сашка: молодой, красивый, словно и не ходивший ещё в армию. Парень полностью повернулся, поправил рубаху, потом резко провёл руками по ремню и сделал пару шагов, оказавшись прямо в проёме двери. Ухмыляясь, погрозил пальцем. Сашкины губы чуть шевельнулись, не издав ни звука, но Галина отчётливо услышала:

«Должок. Должок за тобой. Пора платить…»

Слова несколько раз прозвучали в голове. Галина, испуганно глядя на Сашку, всё грозившего ей пальцем, тихо завыла, натягивая на себя одеяло, стараясь спрятаться.

Сашка наклонился, чтобы не стукнуться головой о дверной косяк и, заглянув в комнату, спросил:

— Ты звала меня?

Галина ненадолго потеряла способность дышать. Потом, захрипев со свистом, сделала глоток живительного воздуха. В проёме дверей стоял Павел. Наваждение исчезло. Галина смотрела на мужа глазами, полными ужаса.

— Ты чёго? Чё ли приснилось чё? — Павел подошёл к кровати, присел и нежно погладил Галину по голове. — Пить хошь? — он поднёс ей отвар.

— Да, — кивнула Галина, продолжая испуганно смотреть на Павла. Она немного приподнялась и с жадностью припала потрескавшимися губами к кружке. Утолив жажду, откинулась на подушку, и, глубоко вздохнув, вновь закашлялась. Павел чуть повернул её набок и придержал, пока приступ не закончился. Потом поправил подушку и помог удобно лечь.

— А ты… почему дома?.. Сейчас же день? — неуверенно спросила Галина.

— День, день, — закивал Павел. — Фельшерка приехала. Я в правление забегал, просил к нам зайти, вот дождуси её и пойду. Можа, покушаешь? Натаха с утра лапши наварила.

— Нет, не хочу.

— Ну, хоть немного? С потрошками, — улыбнувшись, он наклонился низко к лицу Галины и с мольбой посмотрел в глаза. Потом поцеловал в лоб.

— Хорошо… — сдалась она, чуть улыбнувшись, — Только немного… и пожиже.

— Ага, — Павел быстро подскочил, пока жена не передумала, выбежал из спальни и, достав чугунок из печи, почерпнул половником супа. Налил в миску и, прихватив ложку, вернулся.

Галина и пару раз вздохнуть не успела, а Павел уже сидел рядом с миской в руках и взглядом, дающим понять, что теперь отказаться от еды у неё не получится.

С трудом проглотив три ложки супа, Галина, чуть приподняла руку и остановила мужа:

— Всё… не могу больше… устала, — сказала она, делая паузу после каждого слова. — Потом поем… Ты оставь тут, — она кивнула на табурет.

Павел поставил на него миску и вновь поцеловал жену в лоб.

— Горяча ты сильно. А можа, ешшо попьёшь? — Галина отрицательно мотнула головой. — Ну ладно, полежи, можа и уснёшь.

Она, соглашаясь, прикрыла глаза и чуть повернула голову в сторону.

Павел вышел в горницу и осторожно притворил за собой дверь, чтобы не скрипнула.

Галина открыла глаза. Сон не шёл. Тело изнутри горело. Сашка, как живой, всё стоял перед ней, грозя пальцем.

Жгучие слёзы беззвучно потекли из глаз. Воспоминания затуманили взор, заставив вернуться в прошлое…

Июль 1967 год:

Коровы требовательно мычали, не желая ждать очереди. Доярки, работая вручную, ловко управлялись, быстро забирая накопленное за день молоко.

Любка, бегающая домой, чтобы накормить грудного сына, влетела на ферму с криками:

— Ой, бабы! Чёго я сейчас видала! Сашка-то Еремеев, вернулси! — схватив себя за голову, кричала она, подбегая к заждавшимся уже её коровам.

Ольга, услышав имя сына, встрепенулась и, оторвавшись от работы, встала и посмотрела в сторону горластой Любки.

— Ага, тёть Оль, — увидев взволнованную женщину, прокричала та, — возвернулси твой Сашка! Беги скорее! А твоих я и сама подою.

— Беги, беги, — замахали на неё руками и другие доярки. — Мы тута сами управимси.

Ольга от волнения закрутилась на одном месте, не зная, за что ухватиться. Сняв фартук, утёрла им лицо и, не найдя куда кинуть, стала оглядываться. Одна из доярок, самая старшая — тётка Пелагея — пришла ей на помощь. Старушка взяла фартук и, погладив по спине Ольгу, улыбнулась и, стараясь подбодрить, сказала:

— Иди, иди Оленька. Сын ведь, — и слегка подтолкнула в спину. Ольга направилась к выходу, постоянно оглядываясь на женщин, провожающих её удивлёнными и сочувствующими взглядами. Давно пропал Сашка и уж все считали, что нет его в живых.

Постепенно ускоряя шаг, Ольга выбежала с фермы и полетела по дороге в деревню, утирая на ходу слёзы платком, сорванным с головы. Десять долгих лет ни одной весточки. И не думала уже, что свидятся. Она бежала, не чувствуя земли под ногами. Бежала, радуясь и боясь того, что может увидеть. Глаза сына все десять лет стояли перед матерью. Страшный, пустой взгляд. Так не хотелось, чтобы он оставался прежним. Так хотелось верить, что сын вернулся тем, каким был раньше. Будто и не было этих лет, не было ничего, что так ранило сердце матери.

Как только Ольга выбежала с фермы, Любка, задыхаясь от нетерпения и стараясь перекрыть мычание надоенных коров, заголосила:

— Ох, бабоньки! И страшной же он! Божечки ж ты мой! Я как увидала, чуть не онемела. Ох, и побила его жизня. Я ведь и не узнала его вовси. Кода домой бежала… — Любка от избытка эмоций хлопнула себя ладонями по щекам, — …встретила, аж перекрестиласи. Ой, как напужаласи. Потом думаю, и кто его такой? А как покормила Серёньку, выхожу, а он у Ольги дрова рубить. А-а-а… — схватилась она за грудь, раскачиваясь как маятник. — Подошла и говорю: «Кто такой?» А он засмеялси. Ой!.. — руки Любки перепрыгнули на рот, прикрыв его, но, передумав, она вновь вернула их на грудь, скрестив. Закатив глаза, словно бельма слепые, она изобразила, как ей стало страшно, и продолжила кричать: — Я чуть там и не померла. Ой, и страшной же он! Ой, страшной! Зубов нету, нос набок. Смеётьси и говорить мне: «Чё, не признала?» А глаза… Ой, бабоньки!.. Глаза таки, что ночью встретишь, точно со страху умрёшь. Настоящий чёрт!

Закончив рассказ о Сашке, Любка без перерыва приключилась на другую новость. Женщины, давно привыкшие к её постоянным сплетням и пересудам, слушали в пол-уха, занимаясь дойкой.

— Я же ешшо в магазин забежала! Вчера Тамарка говорила — кримплену привезёть. Так, ето, привезла же! Завтре она отпускать будеть. Я записаласи. И тебя, Галка, записала. Слышишь?! — выглядывая из-за коровы, крикнула она соседке.

Галина, продолжая доить, негромко ответила:

— Слышу, мне не надо, — сейчас она думала совсем о другом: «Значит, вернулся. И зачем только? Столько лет прошло. А вдруг он?..»

Но Любка умудрилась расслышать ответ и, обрадовавшись, прокричала:

— Я тады себе возьму! Только ты со мной завтре в магазин сходи, а то Тамарка не отдасть!..

***

Возвращаясь с фермы, Галина всё больше чувствовала волнение, нарастающее в груди. Даже постоянно тараторившая Любка, шедшая рядом, не могла отвлечь её от накативших лавиной мыслей и воспоминаний.

Одно радовало — Павел ещё не вернулся. Сенокос в полном разгаре, а он уехал на дальние поля. Галина ждала его лишь к концу недели. А, может, к тому времени Сашка вновь исчезнет из их жизни?

Дойдя до своего забора, Галина, не поднимая головы, быстро отворила калитку. Побежала к крыльцу, боясь взглянуть на соседский двор. Любка, зайдя к себе, заметила Сашку, стоявшего у забора, разделяющего их с Галиной дворы, и не спешила уйти в дом. Надеясь увидеть или услышать что-то интересное, соседка — любительница сплетен, решила подождать, заняв своё любимое место для наблюдения возле поленницы.

— Привет! — окликнул Галину знакомый голос. Она, вздрогнув, остановилась и повернула голову в сторону Еремеевского дома. Сашка стоял, облокотившись о забор. — Куда торопишьси? Можеть, поговорим? Давно не виделись.

— Привет, — прошептала Галина. — Вернулся?

— Как видишь, — улыбнулся Сашка, показав пустые дёсны. — Пашка-то на сенокосе?

— Да, — кивнула Галина. Озноб прошиб тело, заставив зубы стучать.

— А я смотрю, вы в дом перебрались, а родителей в пристройку выселили? Хитро! Сама придумала?

— Не-нет. О-они с-сами, — попыталась оправдаться Галина, начиная заикаться.

— Сами? — усмехнулся Сашка. — Да, ну. Знаю, чё ты это всё удумала. Наверно, захотела, чёбы ни видеть? С глаз долой и с сердца вон? — он громко рассмеялся, кивая в сторону сеновала.

— С-сами они, с-сами, — повторила Галина. — Марина в город уехала. В медицинском учится, год остался, ну и они предложили, а то нас много, вот и…

— Много? — прервал её Сашка. — Ну, да… ну да… — ухмыляясь, кивал он. — Слыхал ужо. Молодец Пашка. Настрогал тебе пацанов. Али кто ему помог? — вновь громко рассмеялся он.

Галина не ответив, быстро вбежала в дом.

— Чё зенки-то вылупила?! — крикнул Сашка Любке, стоявшей от любопытства с открытым ртом. — Всё сплетни собирашь? Мало тебя Егор учить? Смотри, осерчает, да и совсем прибьёть!

— А чё я?! — возмутилась Любка. — Я бельё собираю, — и стала быстро стягивать пелёнки с верёвки.

— Во-во, давай беги, а то сын-то там ужо, наверно, сиську просить, — сплюнув, Сашка развернулся и пошёл к крыльцу. Присел и закурил.

Галина забежала в дом, задыхаясь от страха. Она всё ещё видела Сашкины глаза. Так он никогда на неё не смотрел. Не изуродованное лицо, а именно взгляд испугал её настолько, что, не зайдя к детям, она сразу убежала в спальню и, упав на кровать, завыла, уткнувшись в подушку.

В комнату тихо вошла Арина Фроловна — мать Павла.

— Ты чёго ето, Галочка? Чёя случилоси? — присев рядом, она погладила сноху по спине.

— Нет, ничего. Устала просто, — стараясь, успокоится, Галина вытерла глаза и присела. — Всё нормально. Ребята спят?

— Давно ужо спят, — кивнула свекровь. — Мальчёнки-то хорошо поели, а Натаха… — махнула она рукой. — Ай, сама знашь, как она ест. Так, поклевала немного, як птичка. А Маринушка письмо прислала. В августе, на две недельки приедуть. С мужем. Накупила там всего для ребят.

— Может, в Евдокиеном доме их поселить? — предложила Галина. — Пусть там поживут. А то им сейчас, наверно, одним хочется побыть?

— Ну, можа и тама. Да, наверно, и вправду, тама лучше. И им сподручнее будеть одним. И нам толкотни меньше, — соглашаясь, кивала свекровь.

— Завтра пораньше приду. Степан обещал к утру починить электричество, а то сегодня совсем замучались, пока всех подоили.

— Я уж тоже хотела на ферму бежать, да Оля сказала, сами тама управитись.

— Сегодня просто ад был. Отключилось всё сразу. Но ничего, не в первый раз. Управились, — ответила Галина и, вздохнув, добавив: — Да и не в последний, видать.

— Это точно, — соглашаясь, часто закивала Арина Фроловна. — И чего только Кирилл думаить, давно надоть всёя там провода менять.

— Говорит, нет средств.

— И то правда, — вновь закивала свекровь. — Таку войну пережили, всё ешшо восстанавливають… ужо не о нас государству думать. Но ничёго, ничёго, всё наладитси. Пойду я, доча. Квашню ешшо надо проверить.

Выходя из комнаты, свекровь обернулась и осторожно спросила:

— Сашку-то видала? Возвернулси он.

От упоминания соседа Галину бросило в жар. Она, вздрогнув, посмотрела на свекровь с испугом.

— Видала, значить… — покачала Арина Фроловна головой. — Ох, мало горя Ольге, ешшо и ето, — тяжело вздыхая, она ушла.

На следующий день Галина смогла пораньше освободиться и решила, не заходя домой, сразу отправиться в дом, доставшийся ей после смерти Евдокии.

Любка, бежавшая следом, всё же уговорила зайти сначала в магазин и выкупить кримплен, записанный на неё и Галину. Соседка, радуясь, прижала к груди пакеты с материалом и счастливая понеслась домой, оставив в покое Галину. Та только и успела крикнуть ей, чтобы предупредила свекровь, что задержится.

Хоть и убралась в Евдокиевом доме всего дня три назад, но сейчас приезд золовки Галину обрадовал. Появилась причина задержаться и вернуться домой как можно позже, мышкой проскользнуть в темноте мимо соседского забора и остаться незамеченной. И поэтому, подходя к дому, где выросла, Галина надеялась, что сегодня уж точно сможет избежать встречи с Сашкой.

Зайдя, сразу присела на кровать. Улыбнувшись воспоминаниям, погладила рукой белоснежное покрывало, подарок к свадьбе родителями Павла и обвела взглядом горницу. Хоть и большой был дом, но состоял из одной комнаты. Когда-то Евдокия поделила её шторками, да ширмами на горницу, пару спаленок и небольшой закуток у печи. В войну хозяйка приютила у себя маленькую девочку с контуженой старухой, глядевшей на всех безумными глазами. Этот дом, стал для Галины своим. Давно она убрала все эти перегородки. Только печь, стоявшая почти по центру, делила комнату на две части.

Хоть и не жил никто в доме, но Галина часто приходила сюда, открывала ставни, брала это белоснежное покрывало, что жалела стелить дома, снимала наволочки с подушек, стоявших горкой, занавески с окон. Перестирывала всё, высушивала на дворе под солнцем, выбивала перину с подушками, мыла пол, и вновь, заправив и застелив кровать, закрывала ставни и оставляла дом ждать её.

Отдохнув немного, вспоминая детство и юность, Галина принялась за работу. Выстирав всё и развесив во дворе для просушки, принялась за пол.

Домывая уже порог, Галина столкнулась с кем-то и упала, чуть не ударившись о ведро с водой. Обернулась — Сашка, усмехаясь, стоял в проёме дверей, скрестив руки и опершись спиной об косяк.

— Испужаласи? Раньше вроде не шарахалась от меня, — он шагнул в дом. Галина, попыталась встать, но запнулась о ведро и, перевернув его, вновь упала. Поскальзываясь, стала отползать от Сашки. Страх всё нарастал, сковывая душу. Сашка резко бросился к ней и, прижав к полу, прошипел, как змея:

— Думашь убежать, стерва? Не выйдеть.

— Ты, чего? — испуганно зашептала Галина. — Пусти.

— Пустить?! Не-е-ет, — протянул Сашка, глядя на Галину наливающимися кровью глазами. — Ищь чёго захотела, сучка! Наперёд ты мне заплатишь за всё, — ухмыляясь, он смотрел пустым взглядом, словно перед ним было не человеческое лицо, а бездна.

— Я буду кричать, — прошептала Галина, чувствуя, как перехватывает горло.

— Кричи. Так ешшо лучше. Люблю, когда бабы оруть, — глаза его наполнились кровью настолько, что уже и не различить было радужки. В слабо освещённом доме они стали походить на две чёрные дыры. Сашка, тяжело дыша, крепко сжал одной рукой шею Галины, а другой стал срывать с неё одежду. Всё больше пугаясь его взгляда, Галина пыталась сопротивляться. Она сейчас не думала о том, что может случиться. Сейчас её пугали лишь его глаза. Она уже не видела ничего вокруг. Не слышала, что выкрикивал рот Сашки. Только эти чёрные дыры, словно сам дьявол пришёл наказать её. Задыхаясь, Галина моментами теряла сознание, но, приходя в себя, продолжала чувствовать. Движения Сашки стали ещё более грубы, чем раньше. Сейчас рядом с ним находилась не любимая женщина, а та, кого он винил во всех своих бедах, и теперь он не сдерживался. По-звериному удовлетворяя свою похоть, он изнасиловал Галину несколько раз, не забывая и избивать попутно. Но, находясь в диком возбуждении, он всё же не бил её по лицу. Видимо, только оно ещё напоминало ему о чём-то хорошем, но давно забытом. Все удары шли в грудь и живот, заставляя Галину подчиняться.

Насытившись, Сашка, держа её за волосы, подтянул близко к своему искажённому злобой лицу и, скалясь, прорычал:

— На сегодня с тебя будя, сука! Но ты, тварь, ещё не отдала мне весь долг. Придёшь сюды завтре! — Он плюнул ей в глаза и замахнулся. Но, сдержавшись, оттолкнул от себя.

Сашка ушёл, а Галина, не в силах встать, лежала на полу. Боль и обида переполняли её настолько, что сил, чтобы подняться не осталось. Слёз не было, одна только мысль: «Что делать?»

Ненависть поднималась в груди. Теперь это был не тот Сашка, которого она решила проучить. Теперь это был зверь, и именно она его сделала таким. То, что казалось правильно десять лет назад, сейчас острым ножом рвало её душу на части.

Сейчас всё стало иначе. Сашка ненавидел её. Любовь осталась в углу той стайки, где его чуть не убил Павел. Теперь в сердце бывшего ухажёра жила лишь ненависть. И он вернулся мстить. Это Галина поняла сразу.

— Что делать? — прошептала она, всё сильнее прижимаясь к полу, будто ища у него защиты. — А если он?.. — испугавшись своих мыслей, она, забыв о боли, резко села. — Нет. Паша ему не поверит! — постаралась убедить сама себя. — Нет, не поверит!

Поднявшись с пола, Галина осмотрелась, понимая, что сейчас нельзя выходить из дома. Сев на лавку, дождалась, пока луна высоко взойдёт, потом тихо вышла во двор набрала из бочки дождевой воды, помылась в доме, сожгла в печи вещи, оделась в одно из платьев Евдокии, похвалив себя мысленно, что оставила их. «Вот и пригодились». Перемыла вновь пол и только под утро вернулась к себе домой как раз успев подоить корову перед уходом на ферму.

Весь день в голове вертелись слова Сашки. Мысли, набегая одна на другую, заставляли вновь и вновь испытывать тот страх и унижение, которым подверг её он. Неужели теперь придётся подчиняться ему? Опять, как и всегда всё происходит не так, как ей бы хотелось. Опять за неё принимают решения. Но выхода она не видела. Придётся вновь вечером идти в дом Евдокии. А что потом? Паша вернётся, и что будет потом?

На следующий вечер, придя домой, Галина мельком взглянула на соседский дом. Сашка копался в огороде.

Вернувшись, после десятилетнего отсутствия рассказал он матери, что надолго не задержится. Работает на рыболовецком судне и приехал лишь в отпуск, не забыв попросить у неё и прощенье за то, что не писал. Всё это Ольга поведала женщинам на ферме, и этим успокоила Галину. У той появилась надежда: «Побудет, да и уедет опять, а там… может, и не вернётся больше… никогда. Надо только перетерпеть».

Накормив и уложив спать детей, Галина зашла в пристройку к свёкрам, застав их за спорами:

— Ты только посмотри, чёго ето он удумал?! — размахивая руками, говорила Арина Фроловна, обращаясь к снохе. — Задыхатьси совсем, не можить в правлении сидеть. Говорить душно ему тама. Дык решил в пастухи…

— И чё? — перебил её Иван Савельевич. — Тама хотя на воздухе цельный день, а то, как закашляюсь, дык и не могу совсем. Да и не моё ето. Сколько мог на тракторе работал, хоть и с одной, а всё ж. А… — обречённо махнул он единственной рукой и отвернулся к окну. — Не понять тебе.

— Может, папа, вам в райцентр, в больницу съездить? — спросила Галина, присаживаясь рядом за стол.

— Да чёго дочка я там забыл? — посмотрел он в глаза снохе. — Етот гад совсем дышать не даёть, — потёр он рукой грудь в том месте, где с войны сидел осколок. — Куды его они денуть-то?

Уже давно кашлял Иван кровью, да молчал, скрывая от родных, да и боль с каждым днём казалась сильнее. Но больше всего его доставало излишнее внимание, какое оказывали ему в правлении. Дабы не оставить фронтовика без работы придумал председатель для него должность никому не нужную. Вот это и мучило сильнее всего Ивана Савельевича. Понимал, что из жалости выделили ему стол и стул в правлении. А не в его правилах было становиться обузой. Вот и решил, что наутро скажет председателю о своём желание пойти работать пастухом.

— Чёго они мне там сделають? — продолжал он. — Таблеток надають? Так вона… — кивнул в сторону печи, — …мне, Маринка, и так цельну бандероль прислала. А приедить в гости, так и ешшо привезёть.

— А может, и правда, мам, — обратилась Галина к свекрови, — на воздухе легче будет, а зимой в больничку.

Конец ознакомительного фрагмента.