Маленький секрет хорошей девочки

Алёна Черничная, 2023

Я забеременела в восемнадцать. В мои планы это не входило, как и в планы отца ребенка. Андрей Никольский, сын известной четы врачей Никольских, а я девочка из детского дома. Такая невестка им была не нужна. И еще неродившийся внук или внучка тоже. Андрей без раздумий отправил меня на аборт, и его мать помогла это устроить.А я сбежала, решив рожать. Вычеркнула из своей жизни все, что связано с этой семейкой.Но все изменилось, когда мой сын неожиданно оказался единственным наследником семьи Никольских…

Глава 6

Лера

Я просыпаюсь от чего-то тяжёлого, что резко падает мне на голову, и недовольного бухтения сёстры:

— Лерка, да выруби ты его.

Плохо соображая, где я и что я, выныриваю из-под пледа, а декоративная подушечка слетает с моей кровати. Видимо, именно она и разбудила меня, упав сверху.

Последнее, что помню, перед тем как затянуло в зыбкий сон, — я пишу сообщение Вике о разыгравшейся мигрени и прошу сестру меня не тревожить, а потом утыкаюсь в подушку лицом и реву.

Сколько часов я пропитывала наволочку слезами, даже сказать не могу. Меня скручивало в жгуты от бессилия и непонимания: за что?

Но, видимо, ревела я долго, раз мой взгляд уже тонет в темноте. Значит, сейчас давно за полночь. Да и ворочающаяся на соседней кровати Вика тому подтверждение. Её смена в кафе обычно заканчивается часов в двенадцать ночи.

— Лера, ну выключи, — стонет Вика, залезая с головой под одеяло.

— Кого? — Я недоуменно приподнимаюсь на кровати, пытаясь разлепить глаза.

А они просто горят от лихорадочно выплаканных из них слёз.

— Свой телефон. Он вибрирует, — раздаётся глухое из-под одеяла с кровати сестры.

И только в этот момент я действительно слышу назойливое жужжание в тишине комнаты.

Свесив с кровати одну руку, поднимаю телефон с пола. И обомлело смотрю на экран мобильного. Там ярко светится надпись — «Андрей». Как глупо и иронично, но возле его имени я всё ещё не убрала этот тупой смайлик-сердечко.

Тут же сажусь на кровати с грохочущим сердцем в груди, крепко зажимая телефон в руке. После того, что произошло сегодня, его звонок никак не вяжется с реальностью. И поэтому я просто сбрасываю вызов, оставляя в спальне тишину, разбавленную лишь размеренным стуком дождя за окном, и стекаю по подушке, поглубже зарываясь в плед.

— Блин, Лера! — тут же возмущается Вика, сбрасывая с себя одеяло, и машет своим светящимся телефоном в воздухе. — Мне звонит твой Андрей. На фига?

— Знать не знаю… — равнодушно бросаю я, прижимаясь щекой к подушке.

— Вы поругались, что ли?

— Типа…

Телефон сестры перестаёт светиться, но тут же снова вибрирует и загорается экран моего. Вика со стоном ныряет с головой под подушку:

— Вы можете разбираться не в два часа ночи, блин?

А я с психом всё-таки подрываюсь с кровати и выскакиваю из спальни, плотно прикрыв за собой дверь.

Стою в коридоре, где источником света является лишь мой звонящий телефон, стиснутый в руке.

Сегодня я дала себе твёрдое обещание: больше никогда не соприкасаться с Андреем и его семьей. Через боль и разочарование вычеркнуть всё, что было между нами. Прям наживую вытащить свои чувства из души. Рано или поздно этот шрам затянется, а малыша я буду считать только своим. И ничьим больше.

Но сейчас даю себе слабину. Ошибочную и позорную, но пальцы сами проводят по экрану, отвечая на звонок.

— Лерка, я у твоего подъезда, выйди, — ни здрасте, ни до свидания, в трубке просто звучит приказ.

— Что тебе от меня ещё нужно? — резко сиплю вполголоса и в кромешной темноте осторожно перемещаюсь по коридору в сторону кухни.

— Разговор есть.

— Андрей, — твёрдым шёпотом заявляю я, — нам не о чём больше разговаривать. Не звони мне и…

— У меня осталась твоя сумка с вещами.

— Можешь её выкинуть. — Добираюсь на ощупь до стула в кухне и присаживаюсь.

Его старая ножка скрипит на всю квартиру, и я вздрагиваю.

— Иванова, давай расстанемся по-хорошему. Я знаю номер твоей хаты. Не вынуждай меня туда врываться, — Андрей многозначительно понижает голос.

Первый раз за всю нашу «любовь» он называет меня по фамилии. Это неприятно режет слух. Да и интонация Никольского заставляет с опаской покоситься на тёмный коридор. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы Вика узнала о моих проблемах именно таким образом. Через скандал и разборки. Я обязательно ей всё расскажу, мне просто нужно немного времени — хочется сначала самой всё уложить в голове.

Так что всё же даю сдержанное согласие на встречу с Андреем именно сейчас, посреди ночи. Выйду, заберу из машины свои вещи, и потом его номер просто полетит в чёрный список на всю жизнь.

Сунув телефон в карман домашних штанов, в темноте добираюсь до коридора, накидываю на футболку ветровку, натягиваю балетки и как можно тише выскальзываю из квартиры. Господи, хоть бы Вика не проснулась…

А за порогом подъезда вовсю хлещет дождь. И машина Андрея действительно стоит в моём дворе.

Как бы я ни храбрилась сегодня, пока рыдала, но сердце, сжавшись, летит куда-то в желудок. Сколько времени мне понадобится, чтобы взять и с лёгкой руки всё перечеркнуть? Которая наша встреча с Никольским будет последней? То, что он хотел со мной сделать, прощению не поддаётся.

Плотнее завернувшись в полы ветровки, перепрыгиваю под дождем через десяток луж, чтобы добраться до серебристого спорткара.

В салоне «мерседеса» всё так же витает кисловатый аромат парфюма и терпкий запах натуральной кожи, но моё обоняние улавливает ещё какой-то посторонний запах… Усевшись на сиденье, даже не смотрю на водителя. Дрожащими руками стираю со лба капли и холодно проговариваю:

— Отдай мне мою сумку, и на этом всё. — Держусь как можно остранённее.

— А подружелюбнее слабо-о? — с откровенной усмешкой тянет Никольский.

— Ты большего не заслуживаешь, — стискиваю зубы и, не моргая, смотрю на тоненькие ручьи капель, бегущие по лобовому стеклу.

Моя память, как злой клоун, подкидывает мне яркое и теперь болезненное воспоминание нашего первого свидания и очень жаркого поцелуя в его финале. Это было именно в такую погоду…

— Сама виновата. Сделала бы аборт и проблем бы не создавала.

И я вдруг понимаю, что ещё смешалось с запахом его парфюма и салона «мерса» — запах перегара.

Резко оборачиваюсь, округляя зудящие от пролитых слёз глаза. Поза и вид Андрея настораживают ещё больше. Его волосы, всегда аккуратно уложенные, растрёпаны, а пуговицы на рубашке расстёгнуты почти до живота. А сам Никольский как-то неестественно вальяжно развалился на сиденье.

— Ты что, выпивший? — я настороженно отодвигаюсь, упираясь спиной прямо в пассажирскую дверь.

Знаю, что несколько раз после наших скандалов он умудрялся садиться пьяным за руль, но рядом меня никогда не было.

Андрей перестаёт пялиться куда-то перед собой. Повернувшись, он криво морщится, щуря покрасневший, слегка косой взгляд.

— Ой, вот только не надо. Повод был. Может, у меня, вообще, жизнь из-за тебя рушится.

— Это у тебя она рушится? — От такого хамского заявления я даже пропускаю нужные нотации о том, что он выпивший за рулем. Слова, что весь день жгли мне душу, сами срываются с языка: — А что тогда говорить обо мне? Мы столько времени были вместе, я думала, что ты родной и близкий человек, которого я люблю и который меня любит…

Громкий хохот врывается в мои причитания. Никольский, запрокинув голову, просто откровенно ржёт.

— Божечки-и, это-о-о смешно-о-о, — он со смехом растягивает слова. — Не, я, конечно, подозревал, что ты до безобразия наивная, но не настолько, чтобы быть дурой. Какая к чёрту любовь? — Смех резко останавливается, а Андрей смотрит на меня опьяневшими глазами. — Ты серьёзно думаешь, что я не имел других тёлок, пока вошкался с тобой?

Я замираю. Даже моргнуть не выходит.

— Ты изменял мне? — шепчу на выдохе, а в моих висках нарастает пульс.

— Знаешь ли… Супчик супчиком, а борщика-то хочется…

Этот издевательский смешок переполняет меня выше края. Вместе с острым чувством ещё одного предательства и болью я получаю и неуправляемый взрыв злости. Даже не соображаю, когда замахиваюсь и ударяю наотмашь Андрея по лицу. Звон пощёчины виснет в салоне машины.

Это больше, чем моя последняя капля терпения. Дышу часто и испуганно, пока немеет от хлопка моя ладонь. Я сама не ожидала, что сделаю это. Что влеплю этому мерзавцу, что заслужил.

Но замутнённый взгляд Андрея заставляет меня сжаться на сиденье. Пугающе бездонная темнота в нём становится звериной.

— Вот сучка охреневшая! — рычит Никольский.

А через секунду я получаю ответный удар по своему лицу… Огромной, тяжёлой ладонью по щеке.

Кислород в моих лёгких каменеет, а перед глазами всё двоится и кружится.

Это сильнее, чем просто боль. Эта боль унизительна. Она раздавливает изнутри так, что хочется закричать. Но у меня выходит лишь хватать ртом воздух, прижав ладонь к месту удара.

— Руки она ещё распускать будет, — слышу шипение Никольского как будто через туман.

Дышать. Я не могу дышать. В груди жжёт, словно туда мне льют расплавленный металл. Мой мир не просто рассыпается на кусочки. Я сама рассыпаюсь… Он ударил меня.

Это конец. Всему конец. Всем моим чувствами и сожалению. Полный финал веры, что со мной ещё может случиться что-то хорошее…

— Сволочь, — судорожно задыхаясь, шепчу я. Моя щека горит от боли, а во рту чувствую гадкий, но отрезвляющий привкус своей же крови. — Какая же ты сволочь. Будь проклят тот день, когда ты появился в моей жизни.

И Никольский опять рыпается ко мне, а я взвизгиваю от испепеляющего взгляда. Андрей резко обхватывает мой подбородок пальцами, сдавливает его и дёргает моё лицо к себе. Заставляет смотреть прямо в глаза, в глубине которых сам дьявол.

— Да ты благодарна должна быть, что я обратил на тебя внимание. Надо было бросить тебя ещё после первого раза, но я просто пошёл на поводу у своей жалости, — Никольский искривляет лицо в жуткой ухмылке, а меня обдаёт запахом алкоголя.

И страх окончательно становится частью меня. Никольский пьян, и я его боюсь. Мне больше не знаком этот человек. Лишь ясно понимаю, что в этой машине я тет-а-тет с чудовищем, от которого жду ребёнка.

— Пусти, — тихо всхлипываю.

Отчаянно упираюсь ладонями в каменные плечи Андрея, брыкаюсь как могу. Но всё равно смотрю только в полные чёрной ненависти глаза.

Никольский кривится и безжалостно вдавливает свои пальцы мне в челюсть. Каждая мышца его лица пропитывается злобой. Как бы я ни не хотела плакать в этот момент, но слёзы бескрайним солёным потоком рвутся по моим щекам.

Андрей вдруг резко отталкивает меня, убирая пальцы с моего подбородка.

Разум тут же кричит мне: беги!

Перевожу дыхание, но не успеваю даже дотянуться до ручки пассажирской двери. Меня оглушает чёткий щелчок автоматического замка машины и неистовый рев её мотора.

Моё сердце сжимается до крохотного размера. Оно сдавливается всепоглощающим страхом, когда «мерседес» вырывается из темноты двора на плохо освещённый проспект. Какого чёрта творит Никольский?

Наш район на окраине города — не самое удачное место для того чтобы давать волю всем лошадям в моторе.

— Андрей, что ты делаешь? — непонимающе хриплю и в ужасе смотрю на рывками качающуюся вправо стрелку спидометра.

80 км/ч.

— Мы просто катаемся, детка, — он омерзительно смеётся, а спорткар, зарычав, резко дёргается вперёд.

100 км/ч.

Холод затапливает моё нутро, а меня саму припечатывает спиной к сиденью. И желудок липнет к позвоночнику. Я даже перестаю чувствовать, как горит моя щека от пощёчины Андрея. Ползущий страх сильнее любой боли…

В лобовое вижу, как пунктирная разметка на проспекте становится сплошной. Она белой линией уходит под капот. Андрей ведёт машину ровно посредине двух пустынных полос: его и встречной.

— Вернись. Прекрати. — Стараюсь держать своё самообладание в руках.

Не выдать панику, что капля за каплей впрыскивается мне в кровь.

— Поедем, красотка, кататься… — фальшиво распевает Никольский.

Ему смешно. Он просто заливается от хохота…

— Андрей, — повышаю голос, цепляясь пальцами правой руки за ручку двери, а левой вонзаюсь в кожаное кресло под собой. — Остановись. Я прошу тебя.

Но «мерседес» совершает ещё один ускоренный рывок вперёд.

110 км/ч. Воздух в моих лёгких становится стекловатой. Колется до острой боли в груди. Мимо тусклыми линиями пролетают фонари, стоящие вдоль дороги, и спящие многоэтажки. Я столько раз сидела на этом месте, когда Андрей участвовал в уличных гонках. И никогда не испытывала и искры паники. Мы катались и на больших скоростях. Никольский, как водитель, был просто монолитом сосредоточенности и уверенности. Но только не сейчас…

Андрей неестественно вальяжно развалился за рулем и едва цепляется за него всего одной ладонью. Я чувствую, что машина всё сильнее виляет по дороге.

— Что ты творишь? — мой голос срывается в испуганный хрип. — Остановись. Скорость сбавь. Ты же выпивший. Разбиться хочешь?

— Страшно? — скалится Никольский.

Запрокидывает голову и ведёт плечами и шеей, разминая её. В полумраке его голос и его ухмылка делают мой страх адским.

— Андрей, чего ты сейчас хочешь добиться? Я вышла к тебе, чтобы разойтись мирно. Пожалей, пожалуйста, если не меня, то ребёнка.

— Да не нужен мне этот ребёнок! — Его ладонь с размаху ударяет по рулю, а машина делает зигзаг посередине разметки. — Не! Ну! Жен!

Успеваю выставить руки вперёд и не вписаться грудью в панель над бардачком, а из лёгких вырывается возглас. Я ведь даже не успела пристегнуться. Облизываю сухие губы и боюсь взглянуть на дорогу. Всё, что я могу, — это молиться, чтобы встречная полоса оставалась пустой вечно.

— Хорошо, я согласна и ни на что претендовать не собираюсь, — пытаюсь быть убедительной. Говорю чётко и спокойно.

Понимаю: если я хочу выбраться отсюда, то должна заставить Никольского остановиться любой ценой. Любыми уговорами и обещаниями. Даже если он высадит меня прямо здесь и сейчас: на дороге, посреди ночи, на незнакомой улице. Хочу оказаться где угодно, только не в машине с пьяным Андреем.

— Ага, я похож на лоха? — выплёвывает Никольский. — Сейчас не собираешься. А потом, лет через десять, заявишься со своим приплодом на руках. И будешь доить меня на бабки.

— Я не приду к тебе. Никогда, Андрей. Что бы в моей жизни ни случилось. Только прошу… — У меня перехватывает дыхание — на спидометре 120 км/ч. Крупная дрожь бьёт по нервам, но я заставляю себя говорить медленно: — Останови машину. Я сейчас выйду, и мы разойдёмся навсегда. Ты больше меня не увидишь.

Никольский бросает на меня взгляд, криво дёргая уголками губ, а его чёрные глаза полны тумана.

— Да без базара. Зато ты навсегда запомнишь нашу последнюю встречу. Ну-у… чтобы наверняка не возникло желания приползти ко мне… — издевательски шипит он и вообще перестаёт смотреть на дорогу.

Автомобиль едет по кривой. Меня шатает, пока я беспомощно пытаюсь ухватиться за свой ремень безопасности.

— Никогда. Клянусь. Я уеду из этого города. Остановись! Пожалуйста! — не выдерживаю и срываюсь на крик.

Я перестаю понимать, что происходит. Вжимаюсь в сиденье всем телом под неестественный рык мотора машины. Мне страшно смотреть на зверя за её рулем… Мне страшно слышать его голос и вдыхать запах перегара, сплетённого с ароматом дорогого парфюма…

— Ты же так любила скорость, Лер. — Нетрезвая усмешка Никольского вызывает сильный всплеск тошноты. Я зажмуриваюсь. — Чего теперь ссышь? Это же охрененно: драйв, адреналин. Покатаемся, как в старые добрые, и я верну тебя домой…

— Андрей… — умоляю я.

Не понимаю, зачем он это делает. Откуда взялась в нём эта звериная дикость? Почему именно сейчас? Он больше чем невменяем.

— Поедем, красотка, кататься… — его гогот тошнотворен.

— Остановись! — я сдаюсь истерике и кричу на весь салон.

— Давно я тебя поджидал… — Андрей продолжает петь и ржать одновременно.

С закрытыми глазами мне чудом удаётся схватиться за ремень безопасности. Перекидываю его через себя. Дрожащими пальцами на ощупь успеваю защёлкнуть на нём замок всего за секунду «до».

За проклятую секунду до того, как машину резко подбрасывает и дёргает в сторону.

— Сука! — истошный вопль Никольского сливается с адским скрежетом металла и визгом тормозов.

И я больше не я. Теперь я — это просто страх, уничтожающий и неизмеримый. Обхватываю себя руками и хочу распахнуть глаза. Но не хватает сил, потому что резкая боль врезается мне в голову. Чувствую, что словно катаюсь на карусели.

«Малыш…» — только это и проносится в моих мыслях. Удар. Резко хватаю воздух ртом и отключаюсь.