Маленький секрет хорошей девочки

Алёна Черничная, 2023

Я забеременела в восемнадцать. В мои планы это не входило, как и в планы отца ребенка. Андрей Никольский, сын известной четы врачей Никольских, а я девочка из детского дома. Такая невестка им была не нужна. И еще неродившийся внук или внучка тоже. Андрей без раздумий отправил меня на аборт, и его мать помогла это устроить.А я сбежала, решив рожать. Вычеркнула из своей жизни все, что связано с этой семейкой.Но все изменилось, когда мой сын неожиданно оказался единственным наследником семьи Никольских…

Глава 7

Лера

Я в тишине. Такой вязкой и обволакивающей, что мне она нравится. В ней уютно и безопасно. Я бы так в ней и оставалась, но всё сильнее чувствую боль, ползущую по правой руке.

Хочется просто смахнуть её с себя. Дёргаюсь, и она пронзает до кости. Из меня вырывается стон. Настолько грудной и хриплый, что пугаюсь сама себя и резко распахиваю глаза. Белый свет бьёт в них наотмашь. Снова зажмуриваюсь, а тишина вокруг меня пропадает.

— Тихо. Ш-ш-ш, всё хорошо, родная моя, — голос сестры долетает до моих ушей, а лица касается что-то тёплое.

Она гладит меня по лбу и щекам. В голове редкими молниями проносятся мысли. Почему мне снится Вика? И почему моё тело такое тяжёлое?

Я так странно себя чувствую. И этот запах… Втягиваю носом воздух. Дома у нас так не пахнет. Я чётко ощущаю, как в ноздрях щекочется что-то химическое и горьковатое.

Решаюсь ещё раз открыть глаза, только медленно. И кипенно-белый поток теперь не слепит. Он перекрыт знакомым русоволосым расплывчатым силуэтом. Вика, склонившись надо мной, тихо всхлипывает и продолжает гладить меня по голове.

— Ви-и-к, — слабо хриплю я. Пара взмахов ресницами, и вижу сестру уже чётче: её заплаканные, ужасно опухшие глаза, покрасневший нос, всклокоченные волосы, небрежно собранные в хвост.

— Уже всё хорошо. Ты теперь снова со мной. Всё хорошо, — шепчет она, а потом просто прикладывается лбом к моей груди.

И меня пронзает очередной всплеск боли. С резким стоном я вздрагиваю, и Вика вздрагивает тоже. Выпрямляется и смотрит своими серо-голубыми глазами испуганно.

— Болит, Лер? Где болит?

На секунду я перестаю держать связь с реальностью. Не могу сообразить: почему мне больно от любого движения, почему отчётливо пахнет лекарствами, почему вокруг так светло и почему Вика зарёванная?

И мне всё больше кажется, что в моей голове чего-то не хватает… Обвожу взглядом пространство вокруг себя, и вопросов становится ещё больше. Вижу светлые стены, огромное пустое окно, а сама я лежу солдатиком в каком-то сером халате, по плечи прикрытая белой плотной простынёй.

— Вик, я что? В больнице? — непонимающе взглядываю на сестру, сидящую на моей кровати.

В голове мечутся хаотичные искры. Да, я точно в палате. Правда, совсем не соображу, каким образом…

Вдруг мои виски словно протыкают стрелой. Я вижу перед глазами дорогу, подсвеченную автомобильными фарами, и то, как она вертится по кругу. И я всё наконец понимаю. Господи…

— Вик, авария. Вика, я… — Подрываюсь с подушки, но боль в руке и груди откидывает меня обратно.

Я издаю стон во весь голос, начиная дрожать всем телом.

— Лер, всё хорошо, слышишь? — Вика тут же кладёт свои ладони мне на плечи. Гладит их, а потом и мои руки. — Ты со мной. Я так испугалась, когда мне позвонили.

— А как ты меня нашла?

— Не помнишь? Врачи сказали, что, когда тебя привезли, ты даже была в сознании и разговаривала с ними…

Шумно дышу, стараясь уловить в словах Вики хоть какие-то воспоминания. Но ничего… Разве что единственная мысль заставляет всю меня похолодеть до самого нутра.

— Мой ребёнок, — испуганно бросаю я, накрывая ладонями живот.

В этот момент мой страх становится таким животным и осязаемым, что, кроме него, больше ничего не чувствую. Мне и в голову не приходит подбирать слова для этого вопроса, хотя я так и не сказала сестре о своей беременности.

Но по смягчившемуся взгляду Вики и её слабой улыбке понимаю — она уже знает.

— Всё хорошо, — опять повторяет сестра. — Тебя сам Бог спас. Сотрясение, много ссадин, ушибов, но… — она с особой осторожностью укладывает свою ладонь поверх моих, — с ним всё хорошо.

Сердце на мгновение замирает, а потом снова разгоняет застывшую кровь по венам.

Я кусаю губы, на вкус уже солёные от слёз. Я и Вика несколько долгих секунд смотрим друг на друга. Вижу в родных глазах теплоту вперемешку с непониманием.

— Почему ты мне не сказала? — тихо спрашивает она.

— Не знаю, — растерянно выдыхаю, отводя взгляд. Смотрю теперь на мои и её ладони, примостившиеся у меня на животе. — Была не готова… Боялась.

— Мы же семья.

Поднимаю глаза на Вику и отчаянно киваю, но клубок моих сомнений так легко не распутывается. Одного поддерживающего взгляда сестры мало. Она пока знает не всю правду. Не знает, что отец ребёнка готов меня чуть ли не со свету сжить…

И опять резкая боль ударяет в голову. Боже, а ведь там, в крутящейся машине, я была не одна.

— Вик, а Андрей… — с какой-то парализующей оторопью произношу его имя.

Она вдруг резко отворачивается, убирает свои ладони с моего живота. И как-то дёргано принимается вытирать ими слёзы со своих щек.

— Как ты вообще оказалась в его машине ночью, когда он был в стельку пьяный?

Вопрос Вики звучит достаточно жёстко. От её реакции я съёживаюсь на больничной подушке.

— Я ведь не знала, что он приехал ко мне в таком состоянии. Вик, пойми, у нас всё сложно. Я всё расскажу тебе. Я просто вышла с ним поговорить. Хотела расстаться с ним по-хорошему, но всё пошло не так…

Замечаю, как на бледном лице сестры заостряются скулы. Вика смотрит куда-то в стену, словно зависшая в ступоре.

— Не так… — без какой-либо интонации повторяет она. — Но это всё уже не важно. Мы справимся. Что-нибудь придумаем, главное, что ты жива.

И её «ты» тяжело повисает в воздухе. От этого мелкие холодные мурашки неприятной россыпью вонзаются мне в кожу.

Я снова пытаюсь приподняться и сесть, опершись на подушку. Морщусь от ноющей боли в правой руке и в рёбрах, но всё равно сажусь. В глазах слегка двоится и плывёт.

Я закрываю их и шепчу:

— Вика, а с Андреем что?

— Лер, давай потом…

— Нет, — я повышаю голос. С глубоким вдохом открываю глаза. Уже лучше. Я вижу перед собой сестру в одном экземпляре, но слегка расплывчато, а к моему горлу подбирается тошнота. — Сейчас говори.

— Тебя спасло, что ты была пристёгнута, — сипит Вика и бледной статуей сидит у меня в ногах, уставившись глазами в стену.

А я смотрю на сестру и не моргаю.

— Он…

Вика молчит, нервно дёргая пальцами край своей длинной футболки. Её дыхание сбивается.

— Вика… — шепчу, а в груди разбухает странное чувство.

Мне кажется, я знаю её ответ, но почему-то уверена, что приму его без истерики. Моя ладонь, всё ещё прикрывающая живот, сжимается, сминая край простыни.

— Андрей жив?

Сестра наконец возвращает ко мне свой взгляд, а он стеклянный.

— Нет.

***

Щурясь от лучей тёплого солнца, глубоко вдыхаю свежий воздух. После двух недель, проведённых в больничной палате, он особенно непривычен. Сбежать оттуда я была готова уже через пару дней, но Вика и врачи вцепились в меня клешнями.

— А я говорю, тебе лучше полежать пока здесь. Ты беременная и попала в аварию, — твердила сестра. — Мало ли что…

И, наверное, это единственный аргумент, который смог удержать меня там.

Но теперь я оставляю свои неуверенные шаги вдоль железных оградок: низких, высоких… И стараюсь не разглядывать, что прячется за ними. Держу взгляд только на носках своих балеток. Смотреть по сторонам мне просто жутко, потому что это кладбище.

Прошло две недели, а я до сих пор не понимаю, что чувствую. Но слова сестры глубоко засели во мне. Да, я проплакала весь тот день и следующую ночь.

Во мне поселилась какая-то сжигающая пустота и страх, что Андрей мог отправить меня и ребёнка за собой. Но я и малыш живы, а он…

Я словно разошлась на два полюса. Теперь каждую секунду готова благодарить своего ангела-хранителя за сотворённое чудо. Но ведь всего этого могло бы и не случиться, не сядь я в ту проклятую машину.

Меня гложет противоречивое чувство вины. Я не должна её чувствовать, ведь никто не заставлял его садиться пьяным за руль.

Но я корю себя за то, что в ту ночь вышла к Андрею. И корю за то, что не могу найти внутри собственной пустоты ту самую истинную боль утраты.

Андрей погиб. Отец моего будущего малыша погиб. Человек, в которого я была влюблена, погиб. Я должна оплакивать. Скорбь должна стать моей спутницей. Но в моих воспоминаниях всё ещё слишком сильны тот смех, залитая алкоголем тьма в его глазах и его пощёчина…

Я не понимаю, какими должны быть мои чувства. Какой должна быть моя боль. Правильная боль. Может ли боль вообще быть правильной? Такой, как надо? Такой, как у всех?

Обнимаю себя руками, и мелкая дрожь пробегает по телу. Мне зябко, даже несмотря на то, что на улице майский полдень, вовсю светит солнце и можно устраивать прогулки уже в одной футболке. Я закутываюсь в тёплый вязаный кардиган, накинутый поверх плотного чёрного платья.

Позавчера меня выписали из больницы, а сегодня я всё-таки решилась прийти сюда. Куда мне ехать и идти, я узнала через друзей Никольского. В день похорон Андрея меня здесь не было. Вика не пустила меня. Сказала, что плохая примета шататься беременной по таким местам, как это.

Но я не могу и дальше продолжать отрицать то, что случилось. Андрея больше нет. И я не хочу оставлять воспоминания о нём чёрной кляксой. Лучше пусть они останутся просто этой тишиной, что сейчас висит над лабиринтом из оградок. Я должна попрощаться с Никольским.

Пульс во мне медленно, но очень ощутимо набирает скорость, когда я сворачиваю в нужный проход.

Приходится поднять взгляд выше, чем носки балеток. В горле сушит, когда вижу весь этот специфический антураж, который на фоне буйной зелени и яркого солнца всё равно выглядит гнетуще. Когда замечаю вывеску на дорожке с нужным мне сектором, то внутри всё покрывается инеем. Никита сказал, что я найду Андрея на третьей аллее справа. И я быстро цепляюсь за неё взглядом. Сворачиваю, замедляя шаг, и моё дыхание сбивается.

Возле изящно выкованной и явно самой новой здесь железной ограды и среди уже завядших цветов я замечаю женскую фигуру, облачённую в тёмно-синее длинное платье. Она стоит ко мне спиной и пока не замечает меня.

Я понимаю, кто это, с первого взгляда, потому что вижу короткие пепельные волосы, собранные ото лба чёрной повязкой.

Никольская. Она здесь. Я замираю посреди дорожки. В мои планы не входило вновь пересекаться с этой женщиной. И подумать не могла, что мы встретимся с ней именно здесь и сейчас.

Но теперь оторопело смотрю на её спину. Желание развернуться и сбежать — первое, что посещает мои мысли.

Я делаю осторожный шаг назад, сильнее сжимая ладони на своих предплечьях.

И Никольская, видимо, чувствует моё присутствие. Она резко оборачивается, а я окончательно прорастаю ногами в землю.

Передо мной убитая горем мать. Лицо Аллы Сергеевны осунулось, волосы лоснятся от нечистоты, а губы, в прошлый раз изящно подчёркнутые помадой, стали двумя бледными линиями.

— Ты… — резко выдыхает Никольская, протыкая меня пустым взглядом.

Сглатываю сухой комок в горле и решаюсь заговорить:

— Алла Сергеевна, здравствуйте. Мне так… — выходит сипло и сдавленно.

— Какого чёрта? — грубо перебивает она. Смотрит на меня так презрительно, что я делаю ещё полшага назад.

— Я… К Андрею… Я хотела…

— Не смей! — взвизгивает Никольская на всю округу, истерично тряся головой. — Не смей даже имя его произносить!

— Алла Сергеевна…

— Да как у тебя, драной потаскухи, хватает наглости заявиться сюда? — Она плавной поступью выходит из-за оградки, направляясь в мою сторону. — Тебя здесь быть не должно. Тебя и в живых быть не должно. Почему ты не сдохла? — выплёвывает Никольская.

Этот вопрос вонзается мне в самое сердце. Её реакция на меня пугает ещё больше, чем тогда, в клинике. Что за глупая ирония судьбы? Почему нам нужно было встретиться с ней именно сегодня?

— Я… уже ухожу, — бормочу я и пячусь.

Делаю два неуверенных шага назад, не в силах отвести глаз от жуткого образа Аллы Сергеевны. Тёмное, глухое под горло платье, озлобленный взгляд расширенных глаз… Эта женщина сейчас похожа на злую ведьму из детских сказок. Только всё, что происходит со мной, — это какая-то проклятая сказка. И что я делаю в ней не так? Почему всё это происходит со мной?

Резко разворачиваюсь на пятках балеток, но меня хватаютза запястье, заставляя зашипеть от неприятного рывка:

— Не смей приходить к Андрюше! Поняла, дрянь? — зловеще цедит Никольская.

Я с опаской оглядываюсь. Вокруг только кресты и могилы, а что в голове у поехавшей от потери сына матери мне и представить страшно.

— Пустите, — дёргаю изо всех сил рукой.

— Ты во всём виновата, — глаза Аллы Сергеевны горят ненавистью, а её пальцы на моем запястье сжимаются так, словно собираются переломать его.

Я не хочу оправдываться. Я не должна делать этого, но слова вылетают из меня раньше:

— Он был пьян в ту ночь… — шепчу, в упор смотря в темноту глаз женщины. Сейчас они один в один, как и у Андрея в ту ночь. — Он…

— Ты довела моего мальчика, заставила его нервничать. Ему было плохо. Ничего бы не случилось, не раздвигай ты свои ноги бездумно, тварь. Андрей не поехал бы к тебе. Но ты, сука, живая, а он в земле. Всё из-за тебя и твоей беременности. Надеюсь, ты потеряла свой приплод во время аварии? — она стреляет острым взглядом в мой ещё совсем плоский живот.

И слёзы тут же неприятно жгут мне глаза. Мне кажется, что маленькая крошка внутри меня сжалась.

Я так хочу выкрикнуть Никольской, что это её внук. Плоть и кровь сына, которого она так боготворит и любит, но язык липнет к нёбу. Я как будто тонну ирисок прожевала. Молчу и лишь тяжело дышу, играя с Никольской в напряжённые гляделки. И Алла Сергеевна расценивает моё молчание по-своему.

— Потеряла, да? — с нечеловеческой надеждой в глазах вдруг спрашивает она.

Я словно получаю отрезвляющий разряд. Ничего и никогда не изменится. Она будет меня ненавидеть. Никольская всегда будет жить за стеной только своей правды.

Выдёргиваю запястье и, развернувшись, просто бегу в сторону выхода с кладбища. И отчаянно закрываю ладонями уши, когда мне в спину камнями летит:

— Чтоб ты сдохла! Никогда тебя не прощу за Андрюшу. Слышишь? Я тебя проклинаю!

***

Домой я врываюсь, громко хлопая дверью. Прислоняюсь к ней затылком и прячу лицо в ладонях, пока пытаюсь остановить своё нервное дыхание.

Мне всё ещё мерещится, что за моей спиной стоит Никольская. Уничтожает своим взглядом и ненавистью.

Я ведь шла туда, чтобы всё сделать правильным. Отпустить всё. Но, похоже, опять сотворила глупость…

— Лера? — Вика тут же появляется в коридоре. Видимо, услышала, как хлопнула входная дверь. — Ты чего? Тебе плохо?

— Я опять встретилась с матерью Андрея, — сбивчиво шепчу себе в ладони.

— В смысле? Где ты была?

Я делаю дрожащий вдох и медленно стекаю по двери к полу. Сажусь прямо в одежде на коврик в коридоре.

— Я ходила к Андрею на… — Слова застревают в горле, а я сильнее прижимаю трясущиеся ладони к горящим щекам.

— Лерка! — вскрикивает Вика. Слышу, как она негодующе ударяет ладонью по дверце шкафчика в коридоре. — Зачем тебе это? Что ты хотела?

Провожу ладонями по лицу, неосторожно сминая его.

— Вик, — поднимаю глаза и упираюсь беспомощным взглядом в сестру, застывшую напротив меня. Вика складывает крест-накрест руки на своём стареньком поварском переднике и качает головой. — Думаешь, всё перечеркнуть и забыть можно с первой секунды? Отец моего ребёнка погиб.

— Не погиб, а откинулся, потому что мозгов не было, — она жёстко режет словами. — Да и после того, что ты мне рассказала, этот гад даже… — и замолкает. Я и в её паузе всё понимаю, но о тех, кого нет, либо хорошо, либо никак. — Что хотела его мать?

— Чтобы на его месте оказалась я, — произношу, едва шевеля языком. Обессиленно опираюсь уже всей спиной и затылком на входную дверь.

— Вот курва…

— Вика, мне страшно. Я не знаю, что делать дальше. Как будет дальше?

Сестра вздыхает. Тяжело и напряжённо, но присаживается рядом со мной прямо у двери. Обхватывает мою голову руками и прижимает к себе.

— Я не знаю как… — шепчет Вика. — Никто не знает, но давай попробуем просто жить.

Закрываю глаза, из которых по щекам уже рвутся слёзы. И вместе с ними полностью погружаюсь в вязкую пустоту внутри себя. Но прижимаю ладони к животу.

У меня нет денег. Нет родителей и опоры. За моими плечами детский дом и полное разочарование в том, что в жизни бывают чудеса. Всё, что есть у меня, — это Вика и мой ещё не родившийся ребёнок.

Каков мой выбор? Наверное, действительно… Хотя бы просто попытаться жить дальше…