Мыловарня леди Мэри

Алёна Цветкова, 2020

Я всю жизнь мечтала жить как нормальные люди: семья, дети, работа… Но не смогла даже нормально умереть. Вместо полета к свету, кинулась в сторону и оказалась в другом мире в теле юной девушки, потерявшей разум много лет назад во время болезни. И вроде бы мне наконец-то повезло, теперь я молода, красива, богата и собираюсь выйти замуж за соседа-барона… Но не все так просто, как кажется. И даже за право жить мне придется побороться…

Глава 5

В тот день я сбежала к нашему лекарю дяде Евстигнею. В его лекарском кабинете, больше похожем на логово шамана, изображая бестолковую девчонку, я занималась важным делом. Мне нужны были красители и ароматизаторы. И именно среди травяных запасов нашего лекаря я искала то, что в будущем станет цветом и ароматом моего душистого мыла.

Как-то сложилось, что для приготовления мыла дома я использовала чаще всего импортные компоненты: как масла, так и добавки. И если вместо кокосового, оливкового и других масел я планировала использовать животный жир, которого здесь было вдоволь, то чем заменить эфирные масла и минеральные пигменты, я так и не могла придумать. Мне нужна была очень пахучая травка, которая растет в наших широтах. Поэтому и просиживала я целыми часами с нашим лекарем, помогая сортировать травы и готовить бесконечные отвары и мази.

А больных было очень много. Обогреть такой огромный замок было практически невозможно, поэтому печи топили только в жилых комнатах. А в коридорах и служебных помещениях стены нередко были покрыты толстым слоем белого мохнатого инея.

Мы варили очередной котелок мази для суставов. Лекарь Евстигней, весьма строгий пожилой мужчина, только недавно перестал выгонять меня из своих комнат, убедившись, что, несмотря на странный интерес к травам и славу капризной взбалмошной девчонки, я ничего не порчу и не трогаю без его разрешения. И все охотнее рассказывал мне о своей работе и даже давал какие-то мелкие поручения. Большинство растений мне было известно из прошлой жизни. Потому что когда нет надежды на современные препараты, невольно начинаешь искать спасение в традиционной медицине. И в свое время я плотно изучала лекарственные свойства трав.

Вот и сейчас я мешала будущую мазь длинной деревянной ложкой, прижимаясь к теплому боку маленькой печки, а лекарь шуршал травами, отмеряя нужное количество деревянным стаканчиком.

— Евстигней! — в лекарскую ввалился огромный детина из замковой охраны. — Трофим покалечился, господин барон тебя требует.

— Что там случилось? — недовольно заворчал лекарь, откладывая, однако, травы и начиная одеваться. — Опять лошадь, поди, лягнула…

— Нет, — мотнул головой детина, — разбойники напали. Одного нашего насмерть положили, а Трофима покалечили. Они на торг в город ездили, господин барон велел известь и соль отвезти, что по осени еще добыли.

Через минут пять бесчувственного Трофима, бледного от потери крови, на руках занесли в лекарскую, пачкая пол красными пятнами. В небольшой комнате сразу стало не протолкнуться от мужиков в толстых зимних тулупах.

— Не жилец, — вздохнул лекарь, — помрет не сегодня, так завтра. Не обескровит, так от горячки…

— Дядька Евстигней, — втиснулась я между воинами. Через все бедро Трофима проходил огромный и очень глубокий порез, хорошо хоть кость, видневшаяся на дне распахнутой грязной раны, была цела. — А давайте зашьем? Крестиком? Я умею!

— Мария Львовна, сейчас вы должны быть на танцах! — голос моего жениха прозвучал как гром среди ясного неба. — Немедленно идите на занятия!

— Ненавижу танцы, — буркнула я и шагнула было к двери. Но он окрикнул меня, когда я уже выходила.

— Мария Львовна, что вы там говорили по поводу вышивки? Вы уверены, что сможете?

— Да, — ответила я, — но мне нужна будет помощь. Нужно загнуть иголку.

— Несите, — устало вздохнул мой жених, — загнем.

— Господин барон, — вмешался дядька Евстигней, — вы уверены? У Марии Львовны, конечно, талант понимать травы, но…

Он покачал головой.

— Сам же говоришь, Трофим не жилец. Пусть попробует.

Иголку он загнул мне сам. Руками.

А потом я, трясясь от страха навредить еще больше, хотя куда больше-то, промыла рану крепким отваром ромашки и наложила шов из пятнадцати стежков, предварительно обработав кожу по краю раны, иглу и нити крепким вином, за неимением лучшего.

Наложила повязку, бинты — ленты из старых рубах — конечно, не были стерильными, но я плохо представляла, как добиться стерильности в условиях средневековья. Подержала над паром и наложила на рану.

Михаил Андреевич внимательно наблюдал за моими действиями и даже помогал, если я просила.

Я сидела с Трофимом всю ночь. Мне все время казалось, что он вот-вот умрет из-за моей неквалифицированной помощи, хотя дядька Евстингей говорил, что кучер все равно не жилец. Хоть с моей помощью, хоть без нее…

Но утром Трофим пришел в себя и попросил пить. Впереди еще было много проблем: воспаленная рана, горячка и мое отчаяние, но через месяц дела пошли на поправку, а к весне Трофим уже ходил, прихрамывая на правую ногу.

Но все это было впереди, а тогда, на следующее утро, когда я засыпала на ходу из-за бессонной ночи, меня вызвал к себе Михаил Андреевич.

— Мария Львовна, — он расхаживал по кабинету, — скажите мне, пожалуйста, откуда вам известно о таком способе лечения ран?

Черт возьми! Я чуть в обморок не грохнулась. Ну вот знала же, что нужно не отсвечивать. И что тут придумать? Что Господь Бог явился и научил? Ага. Я уже знала, что, несмотря на средневековье, такой набожности, как в нашей истории, в этом мире не было. Да, люди верили в Господа Бога, но не считали, что жизнь — это всего лишь подготовка к смерти. Жизнь дарована Богом не для того, чтобы испытывать лишения и страдания. Вроде бы небольшое отличие, но разница в образе жизни нашего и местного средневековья оказалась колоссальной.

— Мария Львовна, — он замер в двух шагах от меня, — я жду.

— Я… — просипела пересохшим до состояния пустыни горлом. — Я…

От волнения забылись все навыки разговорной речи, как будто бы я вернулась в тот самый первый день в монастыре, когда не могла произнести ни слова.

— Вы обманули меня, — сурово сведя брови, уставился на меня Михаил Андреевич.

И тут мне совершенно не к месту пришла мысль, что, несмотря на молодой по сравнению с моим возраст, я никогда не воспринимала жениха как мальчика. Нет, он с первого дня был именно мужчиной. Опытным, знающим и толковым. Нечего было и надеяться, что он не догадается о моем дуракавалянии.

— Вы читали в библиотеке медицинские дневники вашего прадеда? — еще суровее нахмурился жених.

Что?! Я так отчаянно закивала, что было странно, как моя бестолковая голова не оторвалась и не укатилась в угол.

— И давно вы водите меня за нос? Давно вы научились читать?!

Я опустила голову. Мне не было стыдно, я хотела скрыть от моего визави то облегчение, которое испытала, когда поняла, что все хорошо… От схлынувшего напряжения меня заколотило, я вся промокла от пота, а в ушах зашумело.

— Я рад, что вам хотя бы стыдно, — распинался Михаил Андреевич. Я его почти не слушала, — вы и до болезни демонстрировали интерес к медицине, и ваш папенька мечтал отправить вас на учебу в университет.

Я ошарашенно подняла голову. Отправить в университет?! Девушку?! В средние века?! Я точно не ослышалась?

— Скажите, вы помните прошлое? — в его глазах что-то мелькнуло. Впервые за все время общения с этим бесчувственным типом, в его глазах блеснула настоящая эмоция. Говорить я все еще не могла, поэтому помотала головой, отвечая «нет». — Жаль. Тогда все было бы гораздо проще… Этикету и молитвам вам все равно придется учиться. Рукоделие и танцы уменьшим вполовину. А в освободившееся время займетесь изучением алхимии и медицины.

Я отчаянно замотала головой. Если уж чем я не хочу заниматься в этой жизни, так это медициной. Никогда не чувствовала тягу к этой деятельности.

— Нет? — удивился жених. Я медленно, все еще с трудом двигая челюстями, застывшими от такого нервного напряжения, и старательно выговаривая слова, ответила:

— Алхимия — да. Медицина — нет.

Да… Это как раз то, что мне нужно.

— Хорошо, — согласился жених, — вы можете идти. И еще одна просьба. Прекращайте вести себя как бестолковый ребенок. Вы даже в три года были гораздо более взрослой, чем сейчас.

Я сползла со стула, доковыляла до коридора и села прямо на холодный каменный пол… Что, черт возьми, происходит? Я не понимаю этого человека. С одной стороны, он хочет заграбастать себе мое состояние и извести меня, а с другой… Откуда эта его забота? Зачем он все это делает? И что ждать от него дальше?

Но еще больше непонятного с дневниками прадеда. Почему в нем я могла прочитать про зашивание ран, а лекарь Евстигней об этом не знал? И почему папенька хотел отправить меня в университет, если девочкам в этом мире преподавали совсем другое? Хотя это понятно… Он, наверное, как и все хорошие отцы, гордился своим ребенком и мечтал, что весь мир будет гордиться мной так же, как он.

Учитель по алхимии и другим точным наукам приехал через пару дней. И я была разочарована. То, что он мог мне рассказать о химии, математике и естествознанию, мне было известно намного лучше него.

Хотя эти занятия помогли мне легализовать собственные знания и определить границу, за которую мне не следует заходить, чтобы не выдать себя.

А еще учитель оказался весьма увлеченным своим делом старичком, вечно недовольным и сердитым. Но зато он привез с собой почти самую современную по местным меркам химическую лабораторию, от вида которой мне хотелось плакать. Вениамин Аристархович, которого с моей легкой руки весь замок стал назвать Веником, мечтал найти философский камень, чтобы превращать любой металл в золото или серебро. И посвящал делу своей жизни все свободное время.

Ну а мне нужна была натриевая щелочь.

— Вениамин Аристархович, — закинула я удочку после первой же недели обучения, во время которой восхитила старичка своим желанием учиться алхимии и старательностью. Я ходила за ним буквально по пятам, заваливая вопросами. — А я знаю, как из грязи сделать золото!

— Мария Львовна, — покачал головой старичок, — не думаю, что у вас что-то получится.

— Получится! — настаивала я, — нужно взять золу, смешать ее с водой, потом что-то сделать, и получится золото.

Вениамин Аристархович хохотал несколько дней, всем подряд рассказывая мою бизнес-идею. Я злилась. Ну кто быть мог подумать, что на алхимика неожиданно нападет приступ общительности? Он за эту неделю даже со своими коллегами не познакомился.

Но был во всей этой ситуации и несомненный плюс. Теперь я занималась своими опытами с золой на законных основаниях. И пусть все смеялись над начинающим алхимиком, которая собралась варить золото из грязи, а не из свинца или меди, как все нормальные ученые.

За несколько месяцев я перевела бессчетное количество золы и масла на опыты. И кое-что начало получаться.

Я научилась получать практически бесцветную концентрированную калиевую щелочь, пропуская щелок через золу, а потом через природные фильтры по несколько раз. Я раскопала в обрывках своих воспоминаний какие-то намеки о смешивании золы с негашеной известью и про просаливание мыльной смеси для получения хлопьев твердого мыла, которое потом приходилось доваривать с щелоком еще раз.

В итоге к середине весны я разработала технологию производства твердого мыла в условиях средних веков, подходящую для открытия мыловарни. Получилось, конечно, весьма мудрено, но выбирать не приходилось.

Для цвета подошли местные травы: зверобой, дававший мылу красно-коричневый оттенок, подорожник — зеленый, ромашка — светло-желтый. А ароматизировала я все это дело самым простым и доступным ароматом — хвойным, для чего заранее настаивала масла на сосновых иголках. Не богато, но для начала подойдет.

Проработала я и ассортимент, в который, помимо твердого мыла разных оттенков, вошли шампунь и мягкое мыло. Я решила, что глупо отказываться от того, что сварить проще, только потому, что мыло не твердое. А облагородить мягкое мыло, добавляя в него молотые травы, довольно просто. Для бани, которую в Русине, как и у нас в России, очень любили, самый подходящий вариант.

Еще за зиму я основательно продвинулась в укреплении собственного здоровья. Я все еще ходила с тростью, подволакивая левую ногу, но эта легкая хромота совсем не мешала мне носиться по замку по своим делам, стуча палочкой. Говорила я тоже намного лучше, хотя если начинала тараторить, то челюсти привычно сводило и речь становилась невнятной. Успехами я была довольна. Мне даже удалось восстановить мимику, и лицо больше не было практически неподвижной маской.

Я усиленно занималась и самообразованием. Изучала экономику, политику, географию и историю. Пожалуй, еще никогда в своей жизни я так упорно не работала, как в эту зиму. Но и результат меня радовал.

Пора было переходить к практической части моего плана.