Её другом был безмолвный бюст

Алёна Нацкина

Вся ее жизнь – протест против стандартов общества и шаблонов родной матери. Оксане стукнуло тридцать два, а мужем и детьми так и не обзавелась, периодически разговаривает с гипсовой головой, да еще и работает в такси.Однажды решает написать книгу о любимом дедушке, которого давно нет в живых, чтобы хоть как-то умерить чувство вины и придать значимости своему существованию. Только вот не предусматривает последствий.Как итог, она в лесу, ей страшно…

Глава 3. Козы покормлены

Ему надоели люди, абсолютно все…

Последние двадцать лет он старался избегать общества кого бы то ни было, исключения составляли лишь необходимые походы в магазин, хотя и там ограничивался парой четких фраз, чтобы избежать любопытных вопросов. Всегда серьезное, даже немного угрюмое выражение лица помогало в этом. Нет, Виктор Николаевич не был ни маньяком, ни вором, ни убийцей, он просто хотел покоя. Часто случается, успеваешь хлебнуть столько за жизнь, что потом чувство голода еще долго не приходит, вот и с ним так произошло.

В то августовское утро ничего необычного не происходило. Он встал с первыми лучами солнца, повалялся в кровати еще минут десять, что позволило адаптироваться к реальности, часы показывали 4:28. За столь продолжительный срок пребывания в деревне единственное, к чему так и не смог привыкнуть, — это умывание холодной водой из металлического рукомойника. Кто-то бы удивился такой дикости в двадцать первом веке. Неужели нельзя, раз нет в деревне классической системы водоснабжения, установить газовую колонку или обычный водонагреватель, чтобы не мучить себя такими пытками? Да, был бойлер в доме у Виктора Николаевича, но он принципиально обдавал лицо по утрам ледяной водой, это оживляло память.

Его не пугал такой каждодневный обряд, несмотря на то что в этом году стукнуло 64 года. Однако выглядел уже совсем стариком: седая борода, которую он не сбривал, но регулярно каждый месяц подрезал, чтобы она не была ниже линии плеч; выцветшие, некогда голубые глаза; мешковатые коричневые брюки, подвязанные сплетенным из веревок ремнем; серая объемная рубашка поло, подаренная супругой много лет назад, когда еще жил в городе. Дополняли образ черные укороченные резиновые сапоги, в которых его можно было увидеть и летом. Несомненно, вещи стирались по мере загрязнения, иногда что-то на смену доставалось из старого платяного шкафа, но все предметы гардеробы ужасно походили друг на друга. Мизинец на правой руке совсем не разгибался, на левой — стягивался градусов до тридцати от прямой линии ладони. Еще в городе ему поставили диагноз контрактура Дюпюитрена, или ладонный фиброматоз, который легко в свое время можно было вылечить с помощью операции, но уговорить никто так и не смог.

После умывания Виктор Николаевич обычно переодевался из пижамы в свою любимую экипировку и составлял список задач на день. Эту привычку приобрел еще много лет назад и не изменял ей, поскольку так, во-первых, выше была вероятность ничего не забыть, а в деревне хлопот хватает, даже если ты живешь один, во-вторых, день будто наполнялся осязаемым смыслом, когда своим отточенным почерком выводил на бумаге все новые и новые пункты.

Первым делом он шел кормить и доить своих бесценных коз. Да-да, только этих животных из всего имеющегося у него скота не пускал осенью и в течение лета на мясо, а давал умереть своей смертью от старости или болезни. Он испытывал что-то сродни чувству вины по отношению к ним, никак не мог простить себе, как в девяностых, будучи в не совсем трезвом виде, ехал с очередной гулянки по трассе да, не сразу среагировав, сбил козу со всем выводком, не успели отскочить в сторону. До сих пор не смог стереть из памяти эту картину, хоть и прошла практически четверть века с того момента.

Много чего из своих первых сорока четырех лет не удавалось никак искупить, уже двадцать лет пытается, но пока безуспешно. Может, просто плохо старался. Начиналась же его жизнь, в принципе, как у любого среднестатистического советского мальчишки, рожденного в деревни. Витя рос смышленым ребенком, излишне активным, конечно, но для такой среды обитания — самое то. Его голубые глаза обезоруживали взрослых, особенно лет до пяти, поэтому прощали некоторые шалости вроде разбитой кружки или заляпанного грязными ногами пола, потом же наказывали, как и всех остальных — ремнем.

Талант мальчика находиться «одновременно» в трех местах (сейчас популярно детям с похожими чертами ставить СДВГ) использовался родителями и их соседями по прямому назначению. Мать его практически каждый день отправляла отвезти на велосипеде отцу в поле молоко, еще давала задание купить кое-какие продукты в магазине, а также заехать в соседке и передать мяты, росшей в избытке у них на огороде. По пути еще односельчане могли попросить отнести-принести, тут уже хитрый мальчонка брал плату, пусть и не деньгами, а где яблоками, где малинки разрешат с куста нарвать, но лучшую награду получал от деда Агапа.

Потеряв на войне ногу, старик теперь большую часть времени проводил дома, и чтобы заработать на кусок хлеба, занимался столярным промыслом, уж больно красивые и крепкие предметы мебели умел делать. Так и шли к нему со всей деревни за столами, стульями, часами настенными, шкатулками. Никому не отказывал, иногда даже вместо денег принимал оплату продуктами. Когда у него заканчивался клей или другие нужные детали, дед Агап обращался за помощью к Витьке, чтобы тот по-быстрому съездил в город, расположенный в двух часах езды от деревни. Первый раз без отца он в город попал лет в тринадцать, там купил все необходимое по списку и помчался обратно за своим вознаграждением. Вернувшись гордый в деревню, он занес все приобретенное к старику в дом, после чего получил заработанные честным трудом десять копеек. Это были первые его личные деньги.

Одну из скопленных в то время монеток Витя сохранит в качестве талисмана, уже взрослым сделает своими руками под нее маленькую рамочку размером 10*10 см и поставит на книжную полку как напоминание о том, что нужно знать цену деньгам. Он так часто будет смотреть на нее и испытывать скорбь, но это произойдет многим позже, тогда же просто продолжал расти.

Ему легко давалась учеба, поскольку схватывал все на лету. Зубрил стихи перед уроком и читал их так выразительно, что неизменно получал по литературе «пять», домашние задания старался делать сразу после их выдачи, иногда во время самого занятия, если оставалось время, иногда — на перемене. После школы он помогал матери или отцу по дому, а затем, как любой мальчишка в его возрасте, несся гулять с друзьями.

В шестнадцать лет после окончания школы он четко решил, какую профессию хочет освоить, поэтому без малейших колебаний отправился в город поступать в летное училище. Мать слезно просила, чтобы Витя еще хорошенько подумал, опасно же по небу «колесить», сколько людей гибнет из-за самолетов, но молодой человек оставался верен мечте. В день отъезда, взвалив на плечи объемный и крайне тяжелый рюкзак цвета хаки, взяв в обе руки по сумке, он попрощался с родителями, нежно обняв обоих, посмотрел с печалью на дом, в котором провел всю свою жизнь, и отправился через лес на станцию.

Их деревня располагалась максимально обособленно от всего мира: до станции в городе — больше двух часов пути пешком, причем основная часть приходилась на путешествие через лес. Местные жители давно привыкли к таким расстояниям, чаща их не пугала, некого там было бояться. Многие еще на обратном пути собирали дикие ягоды да грибы, наполняя до краев любую свободную тару либо, на худой конец, карманы. Вот и Вите предстоял путь во взрослую жизнь через давно знакомую дорожку. Ему по душе была таинственность леса, создаваемая сплетенными кронами деревьев. Благодаря все же пробивавшимся лучам света на земле образовывались загадочные силуэты, в которых еще ребенком, когда ездил на велосипеде в город по поручениям деда Агапа, угадывал сказочных существ.

После преодоления леса нужно было еще примерно полчаса идти вдоль дороги, чтобы наконец добраться до станции, где у входа добродушные бабули продавали ароматные пирожки и семечки, отмеряя порции гранеными стаканами. Витя добрался до пункта назначения, когда до поезда оставалось чуть больше часа, поэтому, сев на одну из своих сумок, начал вновь читать книгу, по которой и готовился к вступительным экзаменам. Он подчерпнул оттуда много нового, пугала его только перспектива запнуться на дополнительных вопросах, а вдруг не справится. Такое, думаю, случалось практически с каждым: вот, спросят тебя о чем-нибудь, а в голове — тишина, даже бредовые мысли не появляются для оформления в разумную цепочку, потом выйдешь из аудитории и по пути домой вспомнишь нужное, причем еще представишь, как мог бы остроумно и по делу ответить, прямо обидно становится за подобное фиаско. Именно этой ситуации и опасался молодой человек, но дороги назад уже не было.

Когда пришел поезд, он быстро забрался в него со всей поклажей, направившись к своему купе. На его удивление, лишь одна полка было занята, поэтому, пока никто другой не подсел, Витя решил разместиться на нижней слева, чтобы иметь возможность пользоваться столиком. Тут проснулся его попутчик, тучный мужчина лет пятидесяти пяти с серыми усами и полностью лысой головой. Еще не до конца отойдя ото сна, он одним глазом рассматривал нового пассажира, поскольку второй еще не привык к яркому свету в купе. Изменив положение тела на сидячее, мужчина подал руку Вите для приветствия и представился:

— Василий Алексеевич, можно просто дядя Вася. А тебя как звать? Учиться что ль едешь?

— Виктор Николаевич, но ко мне так не обращаются, привык уже к Витьке. Да, недавно школу закончил, вот, еду мечту исполнять, летчиком военной авиации думаю стать. Вы куда путь держите? — пожав руку, ответил молодой человек.

— А-а-а, это дело хорошее. Я, вот, в девятнадцать на фронт попал, потом вернулся в сорок пятом весь шитый-перешитый, благо силы позволяли, устроился на завод в городе работать, но не сложилось, тяжело мне стало от суеты либо от войны не успел достаточно отойти, поэтому вернулся в родную деревню, там женушку нашел, так и осел, троих детей подняли. Как раз к старшей еду в гости с внуками понянчиться и гостинцев передать. Сейчас трактористом при колхозе работаю, а тоже хотел небо покорять, да умишка Бог не дал, и время неподходящее выпало на мою долю, хотя не жалуюсь, и за это спасибо.

— Будете хлеб с малиновым вареньем, мама с собой упаковала? — предложил Витя, явно желая перевести тему.

— Нет, еще посплю, через пару часов сходить, а там целый день на ногах буду, хочу подготовиться к беготне, — смеясь ответил Василий.

Когда попутчик улегся, отвернувшись лицом к стенке, Витя наконец мог снять маску вежливой улыбки с лица. Пусть он и вырос в деревне, и был во всех компаниях заводилой, но общение ему порой надоедало, отвлекая от обдумывания какой-то новой мысли в голове. И тут произошла аналогичная ситуация, да еще его будто окатило ведром безнадеги, когда слушал рассказ о жизни этого мужчины. Такая рутина вгоняла в тоску. Он даже представлял, как могли выглядеть последние тридцать лет Василия Алексеевича: проснулся — поел — поцеловал жену — пошел на работу — поработал — пообедал — опять поработал — вернулся домой — покормил скот, если это раньше не сделала жена — пошел спать. От подобной бытовухи и с ума сойти недолго.

В душе Витьки еще играл юношеский максимализм. Он готов был геройствовать, отчаянно бросаться выполнять любую, даже самую сложную задачу, хотел постоянно видеть разные декорации вокруг, поскольку деревенские пейзажи хоть и любил, но за семнадцать лет настолько успели надоесть, что аж тошно порой было. Он желал масштабирования своих возможностей. Умение управлять самолетом, когда можешь видеть весь мир с высоты птичьего полета, явно могло поспособствовать в этом.

Ехал молодой человек на поезде около суток, но большую часть пути оставался один в купе, только изредка к нему заходил проводник, узнать, ничего ли не надо. Поспать ночью не удалось, по коридору кто-то постоянно ходил, да еще и на одной из станций в вагон села пара с маленьким ребенком, истерику которого могли успокоить не больше, чем на полчаса. Когда уже под утро Витя начал дремать, в его купе по ошибке зашли пассажиры, сон как рукой сняло, больше попыток не стал предпринимать, лучше по приезде отдохнет у сестры отца, где должен был остаться на одну ночь, а потом отправиться на сборы.

На следующий день после прибытия полностью отдохнувший в отглаженной белоснежной рубашке, брюках со стрелками и настолько начищенных ботинках, что в них отражались улицы, молодой человек гордо шествовал, держа под мышкой необходимый для поступления пакет документов. Особенно ему грело душу полученное ранее заключение ВЛЭК (врачебно-летной экспертной комиссии), согласно которому его признавали полностью пригодным. На спине висел взятый из дома рюкзак (сумки с гостинцами из деревни предназначались тете, у нее и оставил их благополучно). Предвкушению не было предела, энергия внутри била ключом, так уже хотел оказаться ближе к самолетам.

Наконец добравшись, он показал на проходной свое направление, после чего оставив в одном из помещений свои вещи, прямиком отправился на первый общий сбор, где и состоялось построение и распределение по ротам. Его удивила необходимость повторного прохождения внутреннего ВЛЭК, но для Витьки все прошло успешно, как и со вступительными экзаменами. На следующий день всем сделали новую «стильную» прическу, причем, одинаковую — под ноль. Их лысинами можно было запускать солнечных зайчиков по казарме.

Дальше начался процесс активной адаптации студентов к учебе. Ни разу за всю свою жизнь молодой человек не отдавал так много времени граниту науки, но дикое желание остаться и стать пилотом помогало не киснуть. Знаете, у многих людей есть кумиры, для себя Витя выбрал А. П. Маресьева, причем давно, когда еще в школе читал и перечитывал «Повесть о настоящем человеке» Б. Н. Полевого. Его в пример ставил себе каждый второй курсант летного училища.

Программа обучения рассчитывалась на два года и один месяц. За это время Витька научился не только летать, но и выживать. Его сил иногда едва хватало, чтобы не плюнуть на все, но он продолжал играть по предложенным правилам. Он не всегда успевал должным образом готовиться к занятиям, иногда приходилось тайком изучать предмет и по ночам, потому что объем информации был велик, а днем и вечером никто не отменял дежурств по роте, уборки территорий, строевой подготовки. Счастьем становились увольнительные, столь долгожданные для каждого курсанта, дававшие шанс глотнуть свободы.

Два раза приезжали родители в город, чтобы встретится с любимым сыночком и накормить вкусностями, приготовленными заботливыми руками. Он так успевал соскучиться по ним, что без умолку заваливал вопросами, да и сам охотно рассказывал о буднях в летном училище, уплетая пирожки с повидлом. Мать постоянно причитала, как же сильно похудел, один нос остался, однако и замечали, насколько сильно возмужал: оформились мышцы, немного выделявшиеся через китель, заострились скулы и прямее стала осанка. Так и брала гордость, потом всем в деревне хвалились поездкой. Затем Витька вновь возвращался в «обитель», только уже с арсеналом сил и вдохновения.

Месяцев через семь после начала обучения первокурсников начали водить на тренажер самолета. От подобных вылазок у молодого человека горели глаза, тут он был в своей тарелке, быстро освоившись в полете по приборам. Летняя практика под руководством опытного пилота-инструктора стала самым долгожданным событием для молодого человека. Молодой человек даже удостоился чести совершить два самостоятельных полета. Волнение в те моменты переполняло, но поскольку до этого практиковался со страховкой инструктора, чувствовал себя более-менее уверенно. Тогда Витька понял: его мечта сбылась, дело за формальностями, нужно просто доучиться.

На каникулы курсантов отпустили только на втором курсе в октябре. Молодой человек купил подарков на полученные отпускные и рванул в отчий дом. И снова тот же путь — через лес, где на тропинке знаешь каждую ямку. У него в некоторые моменты складывалось впечатление, будто вообще не уезжал, ведь ничего не изменилось.

Первым местом, куда он зашел в деревне, был дом деда Агапа, стоявший на окраине. С первой встречи прошло много лет, старик осунулся, морщин стало больше, только задор в глазах все же остался. Конечно же, он все еще подрабатывал столярным ремеслом. Когда Витька к нему зашел, старик был так увлечен новой резной хлебницей, что даже не заметил гостя. Постояв пару минут, молодой человек радостно произнес:

— Деда Агап, все в городе купил по списку, готов принять свою награду.

На него с прищуром посмотрели, ибо зрение уже порядком испортилось из-за старости и кропотливой мелкой работы. Как только дед Агап узнал в шумном пришельце Витю, его лицо моментально просияло нежной улыбкой — любил как сына родного. Положив на стол инструмент и деталь нового творенья, он подал руку для приветствия не мальчугану, носившемуся словно ветер по улице, а уже взрослому мужчине:

— Здравствуй, родной. Ох, и вытянулся же ты на своей учебе. Поди, девчонки штабелями падают перед таким красавцем.

— И Вас рад видеть дедушка Агап! Решил первым делом сюда нагрянуть, а то уж больно давно не виделись. Увы, на барышень времени не хватает, поэтому ошибаетесь. Кстати, тут две банки клея захватил из города в подарок, — смеясь ответил Витька.

— Что ты, зачем тратился, и так, наверное, с деньжонками туго, но все равно спасибо. Как твоя учеба? Не томи, мне ж интересно. Будь добр, поставь чашки на стол, а я быстро съезжу за печеньями, перекусим хоть.

Старик уже сманеврировал на своей коляске, которую ему еще давно в городе выписали из-за потери ноги на войне, в соседнюю комнату. Его транспорт уже порядком истрепался, годы все-таки берут свое, но, как и хозяин, держался бодрячком. Он скоро вернулся обратно, везя на коленках две тарелки, в которых лежали пирожки с яблоками, приготовленные сестрой, и песочные печенья. Витька уже успел поставить чашки на стол и включить в розетку электрический самовар.

— Только я ненадолго сегодня, а то маленько устал с дороги. Каникулы у нас на месяц, поэтому даю слово курсанта летного училища, что еще не раз буду отвлекать Вас своим присутствием за это время.

— Понимаю, поэтому давай по чашке выпьем и в расход: ты — домой, я — к хлебнице, — по-дружески отозвался старик.

Витька заварил чай водой из вскипевшего самовара и начал рассказывать, как жил этот год, чему научился. Его лицо менялось, когда говорил о самих полетах в деталях, не забывая красочно описать пейзажи с высоты птичьего полета. С него сходила вся усталость в такие моменты.

Дед Агап внимательно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Как же ему хотелось вновь стать молодым, вернуться в прошлое, в те дни, когда еще ходил на своих двух. Героем быть хорошо, даже замечательно, но тошно бывает пожинать плоды. Нет, он не завидовал юности и силе Витьки, отнюдь, испытывал гордость за него и просто жалел себя. Иногда к горлу подходил ком, лишь проскальзывало осознание, насколько много было упущено, будто вышел ловить рыбу без нужного снаряжения.

Часа два без умолку говорил юноша, забыв совершенно про усталость и время, лишь наступающие за окном сумерки напомнили, что пора идти домой, а то родители до сих пор не знали о прибытии Витьки. Тепло попрощавшись со стариком и пожелав ему доброй ночи, молодой человек практически побежал в свой дом, по дороге периодически здороваясь с односельчанами, знавшими его с детства. Он не зашел в сени, а практически влетел, нечаянно даже наступив на хвост коту, мирно спавшему у входной двери на своей лежанке. На дикий вопль животного сразу сбежались родители, удивившиеся неожиданному приезду сына, который даже не предупредил о каникулах.

После счастливых объятий со слезами все переместились на кухню. Мать сетовала на такую безответственность и ребячество со стороны сына, не обмолвившегося даже словом в письмах о приезде, а то бы хоть успела подготовиться: дом прибрать получше, стол накрыть праздничный. Отец же, в свою очередь, расспрашивал, что да как на учебе, как ему самостоятельные полеты и все в этом роде. Витька повторил слово в слово рассказ, озвученный ранее у деда Агапа, затем отправился спать, поскольку энергия была исчерпана излишне событийным днем.

Благодаря каникулам молодой человек успел полностью восстановить силы. Его не загружали работой в поле и по дому, поэтому мог спать подольше и практически целый день заниматься своими делами, а чаще всего предпочитал читать, причем не учебную литературу, а взятые в местной небольшой библиотеке детективы, помогавшие переключить мозг на новую тему. Стоит признать, что воспитанный в деревне, Витька не мог априори лентяйничать, поэтому все же старался помогать матери по дому и в огороде, периодически бегал и в поле на подмогу к отцу. Частенько засиживался у деда Агапа и еще два раза за весь отдых успел сгонять в город на велосипеде за нужными для столярного ремесла товарами. Бабушек и дедушек молодой человек не знал, не пережили, к сожалению, войну, поэтому дорожил обществом старика.

В тот приезд они виделись в последний раз. Через пару месяцев деда Агапа найдут мертвым в своей постели. Под подушкой же у старика лежало запечатанное письмо, адресованное Витьке. Хоронили всей деревней в вырезанном им самим гробу, только парня не стали извещать, родители решили не волновать лишний раз.

Что ж, после возвращения в казарму жизнь молодого человека опять стала частью водоворота событий, где каждый день с утра расписан по минутам. В тот последний год учебы Витька не думал практически не о чем, кроме самолетов, выкладывался в небе по максимуму, из-за чего дойдя до постели моментально погружался в сон. Он мечтал стал лучшим, жаль, этому не суждено было сбыться. Оставалось около трех недель до государственного экзамена по летной подготовке, когда случилось происшествие, изменившее кардинальным образом всю жизнь молодого человека. Крушение самолета? Отнюдь.

Несмотря на выпускной курс, наряды по мытью уборной никто не отменял. Тогда жребий пал на Витьку, которого крайне возмутила подобная ситуация, но скрепя сердце поплелся выполнять. Ведро, швабра и тряпка стали его друзьями на ближайший час. Молодой человек увлекся работой, забыв про осторожность, оступился на скользкой плитке и во весь рост упал на твердую поверхность.

Очнулся он уже в больнице, первым делом увидев свою поднятую ногу на вытяжке. Медсестры сразу засуетились, позвали врача в палату. В помещение через пару минут вошел немного грузный мужчина лет сорока пяти в белом халате, в руке он держал какие-то документы, как впоследствии оказалось, это была история болезни. Он протянул для приветствия руку Витьке:

— Виктор Николаевич, меня зовут Степан Петрович, буду Вашим лечащим врачом. Рад, что быстро пришли в себя. Как самочувствие? Нога сильно ноет?

— Приятно познакомится… Нога ноет, но в целом терпимо, голова больше беспокоит. Ощущение, будто футбольным мячом по ней прилетело, — силясь ответил Витька, уже окончательно пришедший в себя.

— А Вы помните, что произошло?

— Да, падение помню, потом тут очнулся. Доктор, что с ногой? Когда смогу продолжить обучение, а то у меня экзамены на носу?

— Голова болит, потому что заработали себе при падении сотрясение мозга. По поводу возвращения в строй: пока придется отложить затею, поскольку перелом серьезный, причем сразу в нескольких местах. В ближайшие пару дней придется прооперировать ногу, восстановительный период займет порядка двух месяцев, но все будет хорошо, обещаю.

Витька ничего не сказал в ответ, молча отвернув голову к стене. Он знал, что после выздоровления спокойно сможет вернуться к обучению, сдать экзамены и уже официально называть себя летчиком. Проучится чуть дольше, но разве это проблема? Однако в тот момент все кардинальном образом изменилось в его сознании, будто погасили свет в комнате, которая так манила, и замуровали вход. Просто пропало желание возвращаться в училище и достигать ранее такую заветную цель.

Витька пролежал в больнице около трех недель. У него было достаточно времени для анализа ситуации и принятия решения. Он задавал себе один и тот же вопрос снова и снова, но каждый раз не мог дать внятного ответа. Почему именно летчиком должен стать? Свобода, масштаб, мир с высоты птичьего полета? Да, такое точно помнит. Несмотря на то что прошло практически два года с момента начала учебы, Витька понял: мечта летать на самолете была обусловлена банальной попыткой сбежать из своей захолустной деревушки и только. Лишь бы не стать заложником этого окруженного со всех сторон лесом места. Лишь бы не ограничить мышление однообразием и размеренностью жизни в деревне, где из каждого человека словно выкачали все силы бороться. Он ощущал, что большой мир его зовет, обязывая оценить своими глазами все великолепие, накопленное таким трудом, а просиживать время впустую считал страшнейшим преступлением.

За время, проведенное в больнице, молодой человек полностью охладел к старой мечте. Зажечь былой огонь в сердце к самолетам не помогло даже прокручивание в голове подвига Маресьева, которого считал своим кумиром долгое время. Он четко понимал: для достижения его истинных желаний можно и по земле ходить, да и не особо геройствовать. Оставалось дело за малым: придумать иное занятие, которое бы в перспективе приносило достойное вознаграждение, при этом оставляя достаточно времени на путешествия по свету. Каких-то ярко выраженных талантов за собой ранее не замечал, поэтому, пока тело было приковано к койке, перебирал всевозможные варианты для выбора оптимального направления собственной, льющейся через край, энергии.

После выписки еще с загипсованной ногой и на костылях решил ненадолго вернуться в деревню для полного восстановления сил, решив до этого все формальности с летным училищем. Дома его встретили радушно, окружив заботой, однако факт, что бросил учебу, приняли холодно, даже спорили с отцом пару раз на эту тему. В их жизни все было проще, не было совершенно места для метаний и сомнений, поэтому принять Витькину позицию, несмотря на все объяснения, так и не смогли.

Наступил и тот момент, когда сыну рассказали о смерти деда Агапа и оставленном письме. Это стало вторым серьезным ударом для и без того хрупкого мира. Нет, он не заплакал, смысл распускать сопли, еще с детства привык скрывать большую часть своих чувств, а здесь, в условиях выстроенного из критики барьера, больше замкнулся в себе. Забрав послание, на костылях вышел из дома и направился к лесу, где знал каждую тропинку. Нога периодически ныла, но он мужественно продолжал идти, только бы подальше ото всех.

Добравшись до давно упавшего дерева, Витька уселся на него и достал из кармана брюк конверт. В углу аккуратно карандашом было написано «Не вскрывать. Отдать в руки Витьке». Какое-то время молодой человек не решался открыть его, а просто смотрел в никуда, мысли витали в прошлом. Смерть не касалась до этого момента тех, кто был дорог, поэтому уход этого радушного старичка, с которым он провел столь много времени, ранил очень глубоко. Вздохнув, он оторвал осторожно полоску по короткой стороне конверта, чтобы не задеть содержимое, и вытащил тетрадный листок, исписанный карандашом:

«Витька, если читаешь сей письмо, значит, уже помер. Не переживай особо, такое случается, поэтому был готов, да и пора давно уж было на тот свет отчаливать. Начиркать решил тебе после той нашей встречи, когда сидел у меня и восхищенно рассказывал про свою учебу. Знал бы, как радовался, еле слезы сдерживал, хотя негоже мужикам реветь.

Ты мне вместо внука стал, или даже сына. Не завел в свое время семьи, куда мне калеке, вот и промаялся всю жизнь один. Радость все же на старости лет и в дом старика заглянула. Бог послал неугомонного мальчугана, носящегося словно ветер, в помощь. Каждый раз радовался, когда заглядывал ко мне, прямо на душе светло становилось. Думаю, молодые просто ярче светят, поэтому к ним и тянутся пожилые, чтобы в темноте не сгинуть, свой-то огонек — тю-тю.

Знаешь, Витька, ты, будь добр, проживи свой век достойно, чтобы моя отданная нога и жизнь окупились. И пускай рядом всегда будут те, ради кого стоит биться с любой непогодой.

Агап Федорович».

Дочитав последние строки, молодой человек уткнулся лицом в письмо и наконец заплакал. Ярый противник такого проявления чувств, тогда он не мог остановить скопившийся поток боли, желавшей вырваться наружу. Почему вообще все свалилось в один момент? Смерть дорого человека, которому вроде и мог помочь, да только ума не хватило понять, как именно, наиглупейшая травма, потеря мечты, которую уже вроде бы завернутую в подарочной упаковке держал в руках, нытье родителей, не способных даже постараться почувствовать боль родного сына, — все это висело тяжелым грузом на плечах еще не до конца повзрослевшего юноши.

Так и сидел он около двух часов на поваленном дереве и жалел себя любимого. Слабость, спрятанная столь глубоко за постоянными успехами и похвалами, пробилась наружу. После того месяца ему так и не удалось вновь в полной мере обрести себя, оставалось прятаться за масками, а их, в его арсенале скопится достаточно.

Дальше все завертелось с необычайной скоростью, даже сам Витька отмечал потом, что смена кадров была колоссальной. После возвращения из леса, он заявил родителям о намерении в скором времени вернуться в город, но детально план не посвящал. А идея была вполне простой — поступить в городе в педагогический университет на учителя истории, заселиться в местное общежитие, потом как-нибудь само решится, главное — первый шаг сделать.

Через неделю, расковыряв предварительно гипс до колена, чтобы удобнее было идти, молодой человек через лес с багажом и на костылях направился за новой мечтой, которая пока в его голове оставалась слишком уж абстрактной. На все уговоры родителей сопроводить в дороге отвечал категорическим отказом, ибо уже совсем взрослый, сам справится. В городе договорился с тетей некоторое время пожить у нее до поступления, взамен обещал заниматься с племянником математикой, поскольку уж больно по ней мальчишка не успевал в школе. Витька жил на свои деньги, отложенные еще до поступления в училище, не сидел на чужой шее.

Экзамены все сдал успешно, поэтому в конце августа увидел свою фамилию в списках поступивших. Нога практически зажила, уже редко беспокоила, поэтому оформление всех документов с беготней по городу для получения нужных справок на заселение не доставило дискомфорта. Стипендию обещали неплохую по тем деньгам, а это, в свою очередь, закрывало пунктик, беспокоивший больше всего, поскольку жаждал полной материальной независимости. Именно в период жизни в общежитии и сделает маленькую рамку 10*10 см для десяти копеек, полученных от деда Агапа.

В учебный процесс шустрый и восприимчивый Витя влился крайне быстро, к тому же, еще не поросла в душе бурьяном дисциплина, выработанная в летном училище. Единственное, явно бросающееся в глаза отличие, — совершенно иная атмосфера внутри групп, меньше напряжения что ли. В общежитии к нему подселили двух других студентов, поступивших на первый курс в этот же университет, но один планировал стал учителем математики, а другой — бухгалтером, благо профиль учебного заведения позволял.

На удивление, ребята быстро наладили контакт. Таким образом, судьба собрала в одном блоке сразу трех абсолютно разных по характеру и внешности студентов. Витька с его выправкой летчика и прилежно зачесанными назад русыми волосами, предпочитающий больше наблюдать, нежели говорить, выполнял роль старшего. Именно он контролировал, чтобы все по очереди не забывали убираться, дабы не утонуть в пыли и мусоре, приучен же к чистоте и порядку был еще с детства, а возраст и летное училище намертво закрепили в его голове привычки. За свои девятнадцать лет ему не доводилось еще ни разу по-настоящему влюбляться, так, только пару раз целовался в деревни с местными девчонками, но Витька к ним особых чувств не питал, видел в этом лишь эксперимент с целью получения опыта, из-за чего при общении с прекрасным полом оставался стеснительным.

Сашка же, сосед по комнате, поступил на бухгалтера. Он был практически полной противоположностью Витьки, хоть и одна черта характера была схожей — оба любили порядок, но в менее навязчивой форме. Ему было уже двадцать лет, за плечами — корочка о профессии бухгалтера, только из училища. По распределению попал в этот город после окончания, где и получил должность по своему направлению, так сказать, отдавал долг государству. Поступил на вышку, чтобы затем больше возможностей получить на работе.

Своей обаятельной улыбкой с легкостью влюблял в себя девушек, поэтому, чего греха таить, умело пользовался полученным расположением. Конечно, замуж после близости звать не спешил, но как-то и расставаться умудрялся на хорошей ноте. Александр не был максималистом, да и свободу ценил, из-за чего вступать в узы брака не планировал, мол, рано еще, не нагулялся. От родителей ему достались лучшие их черты внешности: от отца — мужественный прямой нос с небольшой горбинкой, светло-русые волосы, которые делали его похожим на принцев из сказок, единственное — целое испытание было их уложить, но со временем Сашка привык пользоваться мылом для создания идеально зачесанной копны; от матери — серо-голубые глаза, длинные ресницы и высокие скулы. Так что, практически получилась отечественная версия Ален Делона. Что касается учебы, то был середнячком, перебивался с тройки на четверку когда-то — за счет своих знаний, иногда — благодаря умению мастерски списывать.

Очередь дошла и до Савелия, которого полным именем называли только преподаватели на парах, а так — Савка, или Совок (еще в школе смог привыкнуть к не самому лестному прозвище, поэтому даже не обижался). Ему претил порядок, причем выражалось это не только в уходе за комнатой и поддержании убранным рабочего места, но и во внешнем виде. Черная пышная шевелюра всегда была всклокочена, ведь именно в нее запускалась рука, когда его занимала какая-то сложная задача, а для человека, обожавшего математику, такая поза являлась неотъемлемой частью мыслительного процесса. Рубашки Савелий носил всегда на пару размеров больше, чтобы ничего не стесняло движений, причем чаще не застегивал на крайние две пуговицы. Гладить он не любил, из-за чего стрелок сыскать на брюках не смогли бы даже именитые детективы, но и вещи старался выжимать аккуратно после стирки с целью минимизации количества складок.

На момент поступления в университет Савелию только исполнилось восемнадцать лет. Обычно математики по темпераменту флегматики, но Савка с детства был яркой, незаурядной личностью. Отменное чувство юмора и врожденная эмпатия делали его всегда душой компании. С одинаковой легкостью мог и развеселить, и поддержать, и, если нужно, побранить для поднятия духа товарищей. Да и в разные переделки периодически втягивал друзей, не всегда с хорошим концом. Несмотря на немного ветреный характер, с учебой проблем никогда не было: фотографическая память помогала быстро осиливать большой объем информации, а хорошо развитое аналитическое мышление служило отличным подспорьем на математике и физике.

Вот с такой компанией и довелось жить Витьке. Тогда он еще и представить не мог, насколько важной для него станет их дружба. Много лет спустя, будучи стариком, когда уже ни Сашки, ни Савелия не будет в живых, все еще будет слышать эхо из их общего прошлого, а тогда постепенно старался обвыкнуться с новым окружением и местом, где предстояло засыпать каждый день больше двух лет.