Давай никогда не встретимся

Алёна Лайкова, 2023

Когда феям надоедает сидеть в келье и прясть людские судьбы, они начинают чудить. Больше всего достаётся их любимчикам: взамен на дары феи всегда что-то забирают. Благословение в обмен на проклятие. Но разве бы люди были людьми, если б не шли наперекор судьбе?Это история множества жизней, выпавших на долю двум душам. Перерождаясь раз за разом, они стремились друг к другу и погибали. Их судьба была предрешена на сотни лет вперёд… Пока в наш век одна из душ не решила всё изменить.

Глава 2

— Ты, я, кино. Сегодня в восемь. Согласна?

Я хмыкнула и протянула Диме его кленовый раф. Он шутливо отсалютовал стаканчиком, сделал глоток.

— Что идёт? — поинтересовалась я вскользь.

— Название не помню, — пожал плечами парень. Других посетителей в кафе не было, чем Дима с удовольствием пользовался, пристроившись прямо у стойки. — Сказочка со злодейкой-судьбой, колдуньями и людьми, которые с ними борются.

— Какая банальщина, — улыбнулась я, стряхивая резервуар кофемашины в ведро.

Планов на вечер не намечалось, так что можно было и согласиться. Конечно, таких фильмов пруд пруди, но если повезёт и кинцо окажется атмосферным, можно вдохновиться на новую песню. Давно ничего не сочиняла.

— Хорошо, пойдём, — ответила я.

Дима улыбнулся, явно гордясь собой. Я отвела взгляд, пряча смешинки в глазах.

— Встретимся в кинотеатре.

— Да чё ты, Оль, я перед закрытием за тобой забегу! — уверенно возразил парень.

Дверной колокольчик звякнул, и в кафе вошла хмурая студентка. Наклонившись к Диме, я с нажимом прошептала:

— Не переживай, дорогу найду. Встретимся там.

И, выпрямившись, переключила внимание на посетительницу. Дима хмыкнул и, кивнув на прощание, вышел. Я проводила его равнодушным взглядом. Третье свидание, надо же. А ведь сначала так не понравился… Не сказать, чтобы с нашей первой встречи отношение к парню сильно изменилось, но он так назойливо добивался моего внимания, а я так давно пресекала любые ухаживания, что решила дать шанс хоть кому-то. Кто знает, может, он ещё покажет себя с лучшей стороны? Если эта сторона, конечно, есть. Усмехнувшись собственному цинизму, я перевела взгляд на студентку.

— Большой американо, — простонала та сквозь мощный зевок.

Кивнув, я повернулась к аппарату. До закрытия оставалось два часа и двадцать минут.

Когда последний клиент наконец вышел, а хозяйка принялась считать выручку, я ушла в подсобку. С удовольствием переодела надоевшую форму «Кофе Тайма» на любимый свитер, поправила перед зеркалом высокий узел золотистых волос. Поморщилась, глядя на отражение: белое, холодное освещение подсобки предательски подчёркивало высыпавшие по весне веснушки, одна из которых устроилась на самом кончике слишком прямого носа. Накинув куртку, я попрощалась с хозяйкой и вышла на улицу. Дверь прощально звякнула вслед колокольчиком.

За то время, что я проторчала на работе, утренний снег смешался с дневными лужами, превращая тротуар в слякотно-грязное месиво. Небо оставалось непривычно светлым; ещё месяц назад я выходила с работы в ночь, теперь же меня встречал поздний вечер. Подставив лицо налетевшему ветру, я счастливо улыбнулась. Всегда любила весну. Время надежды, время возрождения. Ничто не уходит бесследно, и жизнь раз за разом берёт верх, возвращаясь в новых формах, новых воплощениях, всякий раз нанося смерти и увяданию сокрушительное поражение. Весной это чувствовалось особенно сильно.

Иногда наступая в лужи высокими рокерскими сапогами, я пошла в сторону кинотеатра. Идти было недалеко, минут пять. Свежесть вечера пьянила, и я против воли погружалась в мечтательное, романтическое настроение. На языке вертелись строчки ещё не записанных песен. Времени было достаточно, и я замедлила шаг. Достав телефон, прищурилась, записала в заметки первую строчку. В ушах прозвучали робкие аккорды новой мелодии.

Мне не хватило бы жизни твоей насладиться любовью,

И я бы, рождаясь, искала тебя по эпохам,

Влюбляясь и в новое тело, и в лица, что стали тобою,

Твоей целиком становясь до последнего вздоха.

Я поморщилась. Конечно, её ещё редактировать и редактировать, но сама идея мне нравилась. Было в ней что-то романтическое и немного старомодное, что-то, от чего трепетно замирало сердце в груди. Я подняла глаза к небу и улыбнулась, целиком отдаваясь этому ощущению. За своей задумчивостью я даже не заметила, как дошла до кинотеатра. Записав в телефон потенциальное окончание песни, я потянула на себя стеклянную дверь и вошла.

Я верю, судьба нас сведёт снова вместе…

Дима уже стоял у касс, высматривая меня в толпе нетерпеливым взглядом. Я вздохнула. Всё же его ухаживания сильно отличалось от того, о чём я мечтала и что преследовало меня в смутных снах. Подруги то в шутку, то всерьёз говорили, что у меня нет сердца. Действительно, я никогда по-настоящему не влюблялась — так, чтобы до дрожи в коленях, до бессонных тягучих ночей. Не влюблялась, но всё же мечтала когда-нибудь полюбить так же, как любили герои моих песен.

Наконец заметив меня, Дима радостно замахал рукой. Вторую он прятал за спину. Приблизившись, я с улыбкой кивнула ему и посмотрела на расписание сеансов.

— Берём билеты?

— Подожди, у меня для тебя подарок, — произнёс Дима и галантно извлёк из-за спины упакованную в целлофан розочку.

Я удивлённо вскинула брови и забрала цветок. Вдохнула слабый, чистый запах, от которого, как обычно, защемило сердце. Розочка оказалась милая — нежно-коралловая, аккуратная, с едва распустившимся маленьким бутоном.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я.

Небрежно чмокнула парня в щёку, посмеиваясь над его ошалелой улыбкой.

— Так что, возьмём билеты? — напомнила я.

Опомнившись, Дима кивнул и подошёл к свободной кассе.

— Два билета на «Бесстрашные сердца».

— Выбирайте места, — предложила девушка, указывая на экран.

Дима покосился на меня и самоуверенно, нахально предложил:

— Последний ряд?

Я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Равнодушно пожала плечами.

— Почему нет. — И, предупреждая довольную усмешку, невинно добавила: — Издалека экран лучше видно.

— Последний ряд, места…

— Пятое и шестое, — подсказала я девушке.

Забрав билеты, мы отошли от кассы. Дима помялся, не зная, что сказать, потом преувеличенно весело спросил:

— Как день прошёл?

— Хорошо.

На этом разговор закончился. Дима хмуро молчал; я крутила розу в руках и гадала, что за фильм нас ждёт. Анонс я так и не прочитала, даже трейлер не видела. Оставалось надеяться, что он того стоит.

В зал мы вошли одни из первых.

Поднеся розу к носу, я снова вдохнула её запах. Подняла взгляд на экран. На душе было неспокойно — может, от попыток Димы взять меня за руку, может, от аромата розы, вечно приводящего мысли в смятение. Я любила эти цветы больше прочих, хоть они и вызывали у меня тяжёлую задумчивость и даже головные боли. К этой странной «аллергии» я привыкла… но сейчас обычную «цветочную грусть» сопровождало непонятное, старательно треплющее душу смятение. Пока я разбиралась в себе, короткая реклама закончилась и заиграла приятная фольклорная музыка. Отмахнувшись от ощущений, я подняла взгляд на экран.

«Давным-давно это было, — полился с экрана закадровый голос, пока камера снимала лесные и предгорные пейзажи. — Жили на свете две души, сильные, храбрые, неразлучные. Они появились на земле в один день и, даже не встретившись, уже любили друг друга».

Тревога ещё сильнее сжала сердце. Я вдруг заметила, что дрожу. Перед глазами потемнело, а в ушах зашумело так, что я услышала собственный пульс.

«Самой судьбой им предназначалось быть вместе, но звёзды иначе распорядились жизнями несчастных, наложив на них страшное проклятие. Первая же встреча должна была не только вернуть душам память об их единстве, но и убить их. Они не могли жить вдали друг от друга, воссоединение же грозило им смертью».

— Оля, что с тобой?

Я взглянула на Диму, почти не видя его. Цветочный запах забивал ноздри, а услышанные слова бились в ушах эхом. В голове одна за другой возникали картины, знакомые и незнакомые одновременно.

— Всё ок? — спросил Дима, мягко касаясь моего плечо.

Я не увидела, а скорее почувствовала, как он наклоняется, то ли желая разглядеть в темноте моё лицо, то ли пытаясь поцеловать. И в этот самый момент я вскрикнула. Зажмурилась, хватаясь руками за голову.

— Прости, мне нужно выйти, — пробормотала я, сама не понимая, что говорю, и, схватив сумку, выбежала из зала.

В туалет я ворвалась так быстро, что споткнулась и чуть не упала. Выпрямившись, тяжело опёрлась о раковину. Голова невыносимо раскалывалась. Всё тело трясло. Я подняла взгляд на своё бледное отражение и зажмурилась.

«Ваше Высочество, позвольте преподнести Вам эту розу».

Воспоминания полились, как будто прорвало плотину. Я видела чужими глазами, проживала чужое прошлое как своё собственное, будто это всё случилось когда-то давно именно со мной.

…Я сидел в своём кабинете за столом, которого бы хватило на десять человек, и яростно комкал в руках лист бумаги. Внутри клокотал знаменитый царский гнев. Как смел он написать такое о своём повелителе? Видит небо, мерзавец поплатится за свою дерзость, и его судьба послужит предостережением для прочих наглецов! В дверь постучались, и в кабинет вошёл боярин, за которым я посылал. Отвесив низкий поклон, он выпрямился, ожидая распоряжений.

— Приведите этого стихоплета, где бы он ни находился, — сурово пророкотал я и швырнул комок бумаги на стол.

Бумажный шарик перекатился и замер, балансируя на самом краю дубовой поверхности.

— Слушаюсь и повинуюсь, Всемилостивейший государь, — раболепно произнёс боярин и услужливо уточнил: — Прикажете казнить?

— Не сейчас, — произнёс я со злорадной ухмылкой. — Посмотрим, что он скажет в своё оправдание.

Вновь поклонившись, боярин удалился. Я поднялся, меряя шагами кабинет. От поэтов одни неприятности. Запрети их, издай указ, убей всех до единого, и всё равно откуда-нибудь повылезают новые свободолюбцы, пером и словом подстрекающие народ на восстания. Будь проклят каждый, кто благословляет поэзию!

Этот был особенно опасен, в основном потому, что его, молодого и смелого, очень любил народ. Угнетенный, бессильный народ, готовый на всё, лишь бы защитить своего певца. Сколько раз его преследовали, сколько держали в темнице, а тот всё не умолкал! Сам я бунтаря не видел ни разу и до последнего щадил. Но теперь, в свете последней поэмы, которую ему хватило безумства прислать мне лично, гнев взял своё. Не сегодня завтра подстрекатель будет придушен, как крысёнок. Кончилось его время.

К вечеру поэта разыскали. Народный герой скрывался в доме бедноты, но стоило страже пригрозить перебить защитничков, как он вышел сам. Меня это устраивало. Легко иметь дело с благородными. Помимо меня в тронном зале собрался совет бояр и приказчик внутренних дел. Когда я опустился на трон, личный советник робко прошептал мне на ухо:

— Всемилостивейший государь, возможно, не стоит казнить этого гнусного лжеца? Его смерть может навлечь на Вас гнев толпы.

— Пусть беспокоятся о том, как бы не вызвать моего гнева, — сурово ответил я и кивнул стражникам у дверей. — Введите!

Двери отворились, и в тронный зал вошёл юноша. Под молчаливым конвоем воинов он преодолел разделявшее нас расстояние. Остановившись перед троном, он поднял на меня смелый, пронзительный взгляд и вздрогнул.

Поэт оказался так же красив, как на портретах: статный, юный, с длинными кучерявыми волосами и орлиным носом. Надо думать, многих из своих последователей он взял попросту обаянием. Но внешность — пустая оболочка — не уберегла меня от осознания, молнией пронзившего разум. Впервые встретившись лицом к лицу, мы тут же узнали и вспомнили друг друга. Роза и принц. Память души услужливо пробудила в мыслях итоги предыдущей встречи — нашу гибель. Сердца содрогнулись, ощущая, как стартовал обратный отсчёт до нашей кончины. Казалось, даже песок перестал сыпаться в часах, пока я и поэт-бунтарь разглядывали друг друга.

Прикрыв глаза, я силой заставил себя сбросить оцепенение. Меня больше не тянуло навстречу этой душе. Мне безумно хотелось избавиться от неё, отправить куда подальше, сбежать от нежеланной, но неминуемой смерти.

— Выслать его из страны, — приказал я. Бояре удивлённо переглянулись, не понимая такого поспешного и странного приказа. — Немедленно! Выслать без права возврата.

Поэт усмехнулся, разглядывая меня почти с жалостью. Казалось, что сам он вовсе не собирался бежать от своей судьбы, от нашей общей смерти. Он держался спокойно, смиренно, и в его взгляде было что-то печальное и одновременно величественное, что-то, недоступное моему пониманию. Я гневно отвернулся, скрывая от окружающих снедавшую сердце горечь. Может, моя маленькая хитрость всё же спасёт меня?

— Слушаюсь, государь, — наконец произнёс боярин и сделал отмашку страже.

Те молча и бесстрастно повели поэта прочь. В тишине их шаги и последующий хлопок двери прозвучали зловеще и укоряюще. Немного подождав, я поднялся с трона, спустился по ступеням и вышел, не произнеся больше ни слова. У себя в покоях тихо выдохнул, выглянул в витражное окно, наблюдая, как от дворца отъезжает повозка. На мгновение мелькнуло лицо бунташного поэта и тут же пропало из виду. Повозка покатила прочь.

Пускай. Пускай убирается как можно дальше, растягивает до предела нить связывающего нас проклятия, пока та не лопнет под натяжением! Не собирался я больше умирать из-за него. Ни за что не собирался.

Вечер прошёл в на редкость прескверном настроении, и я даже велел высечь нерасторопных поварят и одного служку за сущие пустяки. Пускай проклинают по углам. На душе было гадко и тревожно. Хоть я и отослал его прочь и, казалось бы, огородил себя от судьбоносной встречи, ощущение, что моему диктаторскому, но справедливому правлению подходит конец, не покидало ни на секунду. Как я ни гнал его прочь, оно возвращалось с новой силой.

Утром мне сообщили, что во время путешествия по ущелью повозка с изгнанным поэтом сорвалась и разбилась о скалы. Никто не выжил. На новость я ответил равнодушной усмешкой, не более. И так было ясно, что всё провалилось. Он умирал первым. Я следовал за ним.

Поднятое его гибелью восстание докатилось до дворца спустя всего несколько суток. Я ждал своей казни в темнице, как простой преступник, и, шагая к месту исполнения народного приговора, почти не ненавидел подданных. Нет. Вся моя ненависть принадлежала лишь ему — человеку, из-за которого я был обречён погибнуть. Ему и, конечно же, тем, кто подарил нам это проклятие.

Я открыла глаза и несколько мгновений ошалело смотрела в зеркало, не понимая, почему вижу перед собой лицо девушки, а не грозного царя. Преждевременно вернувшиеся воспоминания роились в голове, сводя с ума. В сумочке отдалённо и глухо зазвонил телефон, и я не своей рукой поднесла его к уху.

— Алло?

— Оль, ты где? — послышался взволнованный голос. Я прикрыла глаза, пытаясь выцепить из смешавшейся памяти имя его обладателя. Точно. Дима. — Быстро убежала так… Плохо стало? Или я накосячил как-то?

Я покачала головой, отрешённо разглядывая своё отражение. В туалет вошла женщина и, настороженно покосившись на меня, закрылась в кабинке.

— Всё хорошо, Дим, просто живот прихватило, — соврала я через силу. Не объяснишь же, что случилось на самом деле. — Прости, что испортила вечер, но я лучше пойду.

— Понятно, — вздохнули в трубке. Секунду помолчали. — Розу хоть заберёшь?

Я вздрогнула. Цветочный запах сам собой засвербел в ноздрях.

— Нет! То есть… Я уже ушла, прости.

— Тогда до завтра? — грустно спросил Дима.

— Да, до завтра, — ответила я и отбила звонок.

Значит, вот оно что. Я роза, созданная когда-то для того, чтобы раз за разом убивать одного и того же принца. И сейчас, пока я живу своей беспечной жизнью, варю людям моккачино и хожу в кино, где-то бродит он — человек, одна встреча с которым прервёт и моё, и его существование. До следующей смерти, разумеется.

Быстро забрав из гардероба куртку и на ходу застегнувшись, я выскочила из кинотеатра.

На улице было не так уж холодно, поэтому прохожие с удивлением провожали взглядами мелко дрожащую девушку. Я обнимала плечи, стараясь унять трясучку, но та всё не проходила. Первые мгновения даже боялась упасть в обморок, но не упала. Продолжала брести по улице, едва не врезаясь в прохожих. Лучше б мне вообще ничего не знать заранее, до самого конца! Как теперь жить, зная, что в любой момент я могу столкнуться с собственной гибелью?

Я нервно усмехнулась. Обычно люди и не задумываются о своей смертности. Живут себе и живут, стремятся урвать как можно больше от нынешнего дня. И чего я так распереживалась? Может, мы встретимся лет через пятьдесят, когда мне будет уже всё равно, жить или умирать. Хотя, как услужливо подсказывала мне обновленная память, все прежние разы мы находили друг друга достаточно быстро.

Может, запереться дома и не появляться на людях? Смешно. И совершенно невозможно.

По главной улице идти не хотелось, и я свернула во дворы, подальше от людских глаз. Прошла по остаткам снега, чувствуя, как он хлюпает под сапогами. По сторонам не смотрела. Мир предательски перевернулся с ног на голову, и мои прежние жизни шли за мной плечом к плечу, хватая за руки. Я почти физически чувствовала их прикосновения. Остановившись под фонарём, я схватилась пальцами за голову и обвела улицу осоловевшим взглядом. Сумерки, одинокие прохожие, громады многоэтажек… Взгляд инстинктивно перебежал на скамеечки, стоящие у одного из подъездов, и мне сделалось плохо.

Сердце пропустило удар. Слишком быстро. Не так же сразу…

У самого подъезда под ярким светом фонаря сидел парень. На его коленях лежал блокнот, в котором он что-то рисовал тонким карандашом. Это был юноша примерно моего возраста, невысокий, стройный, но не тощий, с задумчивым спокойным лицом. Волосы были коротко, по-спортивному подстрижены, и это смотрелось на удивление естественно, лишь подчёркивая красивую форму головы и линию скул. Меня он не заметил; его тонкие пальцы летали по листку, подштриховывая то здесь, то там, растирая карандашные линии подушечками и подправляя стёркой. Сделав несколько медленных, бесшумных шагов назад, я выдохнула застрявший в лёгких воздух. Внутренности обдало холодом. Ещё не веря, что осталась незамеченной, я развернулась и, ступая как можно тише, пошла назад к людным улицам. Выйдя к свету и шуму толпы, не выдержала и побежала, разбрызгивая сапогами грязь. Все события этого вечера пульсировали в голове, подгоняя вперёд.

Теперь я знала, как выглядел принц в новом рождении. И, что ещё хуже, знала, что наша встреча неизбежна.