Живая вода

Альбина Абсалямова, 2013

В сборник Альбины Абсалямовой «Живая вода» вошли стихи и прозаические миниатюры разных лет. Ключевая тема – любовь к семье, родному краю, лирическому герою.

ПОДАРИТЬ СЕБЯ ДОТЛА…

«А эта весна продлится…»

А эта весна продлится

Ещё девяносто девять,

Ещё девяносто девять

Тысяч дождливых лет.

Ходить и не видеть лица,

Ходить и безумно верить,

Ходить и безумно верить,

Что я отыщу твой след.

И эта весна смешная

Возьмёт да и станет летом,

Возьмёт да и станет летом,

Огромным и золотым.

Я снова тебя узнаю,

И тоже наполнюсь светом,

И тоже наполнюсь светом,

Прозрачным и неземным.

«Я не знаю латынь…»

Я не знаю латынь,

Я не помню тебя.

Не осталось святынь,

Кроме слёз и огня,

Да последней цикады

На границе миров.

Надоели тирады,

Суета облаков.

За пределом сознанья

Ты остался давно,

Истощились признанья,

Потемнело вино.

Пожелтели страницы,

Попрощались цветы.

Стала мутной водица,

Стал иллюзией ты.

«Зачёркивай! Ты быть обязан…»

Зачёркивай! Ты быть обязан.

Не рядом — просто быть и всё.

Но стать твоей — сиим соблазном

Не искушай, дитя моё.

Ругай, топчи, сметай устои,

Скажи, что я всему виной.

О честь быть понятой тобою!

Честь быть разгаданной тобой!

Кричи, гори, не верь, не слушай,

Мои слова на ветер брось.

Ты как-то странно был мне нужен,

И, знаешь, всё же лучше врозь.

Дари мне колкие снежинки

И терпкие осколки слов.

Ты слишком ты, чтоб быть каким-то,

Каким-то там, из чьих-то снов.

Пиши, накладывай запреты.

Упрёки, жалобы, хвала…

Мне б стать твоею сигаретой

Да подарить себя дотла.

«Автобус до Светлой Поляны…»

Автобус до Светлой Поляны.

Сентябрь летит в бесконечность.

Берёзовым соком раны

Не вылечишь. Время не вечность.

Не вылечишь. Да и не нужно.

Автобус со скоростью света.

Сентябрь — а сухо и душно,

Сентябрь, а кажется — лето…

Автобус — свидетель попутный,

Всё те же сиденья и стёкла.

В них неба кусочек мутный,

Сентябрь, как кофе тёплый…

Приехали. Всё как обычно.

Ну, разве листва поредела.

Слезинка… Ловите с поличным.

А солнце (ну надо же!) село…

«Я ношу в себе воспоминанья…»

Я ношу в себе воспоминанья

О тебе. Как торбу, как плаценту,

Как автограф неизвестного кумира;

За хранение плачу проценты,

А они не дремлют. Крокодилы,

И другие — бегемоты и собаки,

Так и то, должно быть, не кусают,

А они терзают, всё терзают,

Не дают мне спать, оберегают

От чужих. Как торбу,

Я несу тебя и плачу,

И удачу, я пою тебе удачу,

И, как кобру, эту торбу

Не снимаю,

И несу её, несу, и вспоминаю —

Вздохи, ночь, и все твои цитаты,

И они, закованные в латы,

Все живут во мне, живут, не угасают,

И как звёзды — всё мерцают и мерцают…

Я ношу в себе воспоминанья —

Очищенья, ощущенья, осязанья…

«Этим летом мне товарищ — чёрный чай…»

Этим летом мне товарищ — чёрный чай.

Я мороженым ванильным таю, таю…

Обнимаются ресницы — снится Гай

Юлий Цезарь — император — баю, баю…

Баю, баю — шепчет месяц голубой,

Шепчет море и русалки — баю-баю.

Шепчет кесарь полусонною губой,

Я мороженым ванильным таю, таю…

«Мёд-блины. Но сейчас — не поминки…»

Мёд-блины. Но сейчас — не поминки.

День обычный. Янтарный день.

Всё ловить в лопухах былинки,

И смотреть, как садится тень.

Вот ведь тоже весёлое лето —

Хрупкий сон уронить под кровать,

И писать на цветах приветы,

И в горячее море бросать.

«Карасём на сковородке…»

Карасём на сковородке

Целый день лежать на пляже,

Забывать, что есть на свете

Очень длинная зима.

Есть костюмы и колготки,

Есть шарфы, пальто, и даже

Мне бродить в цветном берете

И слегка сходить с ума.

«От нашей ссоры — в глушь, в Москву…»

От нашей ссоры — в глушь, в Москву,

Но ты — лелей мою неправду.

И пусть она, как кровь кентавра,

Прильнёт к лодыжкам и виску.

Плющом все жилки обовьёт,

И в волос каждый просочится.

Она — не пиво и не мёд,

А только мёртвая водица.

Ты ею двери окропи,

И напои цветы и стены.

В деревню, в глушь… Несносный, спи!

Но в снах — лелей мои измены.

«Я хожу по мёртвым залам…»

Я хожу по мёртвым залам

В серебристой мини-юбке.

Потолок грозит обвалом,

И ни выхода, ни шлюпки,

Ни спасенья, ни решенья,

Ни воскреснуть, ни проснуться,

Только плавные движенья

И фаянсовые блюдца,

Да фарфоровые ложки,

Алюминиевые чашки,

У стола всего две ножки,

Ну, а он стоит, бедняжка.

Я ж гляжу на эти своды

И ищу осколки света,

Что нашли здесь не свободу…

Как, должно быть, странно это.

Как, должно быть, необычно

Быть одной в чужом пространстве,

Делать новое привычным,

Подчинять непостоянство.

И писать об этом храме,

И рассказывать кому-то.

Сны должны… должны быть снами.

(Без пробела почему-то…)

«Резкий свет. Полушёпот. Стук…»

Трагедии на Пушкинской

Резкий свет. Полушёпот. Стук.

Опалённые пальцы. Стон.

Ей не помнить обугленных рук

И не видеть, чем кончится сон.

Светлой девочке снился Ратмир

И другой — тридцать лет на печи.

Из осколков искрящийся мир

Воскрешали, да тщетно, врачи…

В тесной комнате плавала пыль,

Растворяясь в нелепых бинтах.

Старой нянечке снился ковыль,

И заплаты, и дыры в зонтах.

«Белые подушки в самом чёрном небе…»

Белые подушки в самом чёрном небе,

Пух из каждой дырочки хочет снегом вниз.

Ах, не время плакать о Борисе-Глебе,

И не время пальчиком пробовать карниз.

Зину в тонком платьице ты возьмёшь на льдину

И отпустишь в плаванье к острову Буян.

А проснувшись утром — ты не вспомнишь

Зину,

И забудешь быстрый мутный океан.

Ах, не время плакать о Борисе-Глебе,

И не время пальчиком пробовать карниз.

Белые подушки в самом чёрном небе,

Пух из каждой дырочки хочет снегом вниз.

«Уверовав в ваше второе пришествие…»

Уверовав в ваше второе пришествие,

Расставить ловушки и верить сильней.

Игра в ожиданье сродни сумасшествию,

Но нам, сумасшедшим, конечно, видней.

«Между нами пустота…»

Между нами пустота,

Так, всего лишь эфемерность.

Ни калитки, ни моста,

Только взгляды да неверность.

«Я люблю писать курсивом…»

Я люблю писать курсивом

И ломать осколки копий.

Быть для вас всегда красивой

И последней из утопий.